Ареал распространения, периодизация и материальная основа античной цивилизации
Когда Древний Египет вступил в эпоху Нового царства, а в Малой Азии крепла держава хеттов, в Средиземноморье расцвела Минойская цивилизация с центром на о-ве Крит, с которой принято связывать начало античности, появление Древнего Запада. Вопрос о специфике Минойской цивилизации весьма сложен. Как теперь считают многие ученые, по своей природе она была ближе к Востоку, особенно к Египту, чем к брезжащему где-то в исторической перспективе Западу в облике классической Греции. Тем не менее отсчет античности начинается именно с нее. Впрочем хронология древнего мира во многом вещь конвенциональная, поэтому не столь уж важно точное определение конкретной точки отсчета, ведь существование Минойской цивилизации условно охватывает первую половину II тысячелетия до н. э.
Конец античности тоже весьма условен. Общепринято его отнесение к концу V в. н. э., а еще более конкретно — к 476 г., когда был смещен с престола последний император Западной Римской империи малолетний Ромул Августул. Совершено очевидно, что финал грандиозного исторического периода — истории античного мира — не может датироваться определенным годом и даже веком. Ведь определяющие эпохи принципы государственной и социальной структур еще много веков продолжали составлять основу функционирования Восточной Римской империи, не говоря уж о культурных традициях.
При рассмотрении античности как особого исторического феномена его смыслообразующим ядром оказывается возникновение и развитие полиса — своеобразного типа государственного и общественного устройства, основанного на гражданском самоуправлении и неразрывно связанного со специфической формой собственности, индивидуализированной и частной, сопряженной с социальным статусом, правами и обязанностями члена полиса. Человек существовал в коллективе, в гражданской общине. Коллектив защищал, но не подавлял его. Гражданская же доблесть, стимулируемая коллективом, предполагала самореализацию личности. На заре европейской истории — а античность принято считать ее колыбелью — сформировались зачатки гражданского общества, в котором члены полиса непосредственно участвовали в принятии политических решений и социальном регулировании. Тогда же начали формироваться ценности, вокруг которых консолидируется и современный европейский мир: человеческое измерение истории и общественного бытия, свобода и права человека, демократия, рационализм, торжество закона, инициативность в самореализации.
Однако было бы неверным видеть в античности нечто монолитное, замкнутое в себе. Напротив, она имела множество конкретных форм существования, локальных вариантов развития. Такая «полихромность» способствовала жизнеспособности античной цивилизации, динамичности ее развития. Достаточно вспомнить «великую дихотомию» цивилизации, в которую традиционно включают историю Древней Греции и Древнего Рима. Однако хотелось бы отвлечься от дискуссий относительно вклада и той и другого в развитие античной цивилизации и специфики взаимоотношений между ними. Античная цивилизация — плод взаимодействия и созидания многих народов, среди которых греки и римляне занимают центральное место. Но даже они как таковые являют собой результат многовекового синтеза различных племен и народов. Предшественниками греков, называвших себя эллинами, были пеласги, за ними последовали ахейцы, а затем дорийцы. Римляне сформировались, ассимилируя племена, жившие на Апеннинском п-ове. По мере расширения ареала античной цивилизации она «втягивала» в себя многие народы и племена. Античные преобразования в формах эллинизации и романизации постепенно захватывали огромные пространства Ближнего Востока и Заальпийской Европы.
Объединение и синхронизация принципиально значимых процессов исторического развития, общих для Греции, Рима и всей античной ойкумены позволяют дать примерную периодизацию истории античного мира.
Первый период охватывает возникновение и упадок государственных образований эгейского мира, время расцвета критской, кикладской, троянской и микенской культур (это предыстория античной цивилизации).
Второй период включает в себя исторические процессы и события «темных веков», или предполисного времени, формирование государств в форме полисов, историю греческой и финикийской колонизации, расцвет полисного строя и вступление его в полосу кризиса, завершившуюся насильственным объединением полисов Балканского и Апеннинского п-овов Македонией и Римом.
Третий период объединяет Средиземноморский мир в эллинистическую эпоху. Это история эллинистических царств и полисов как системы социальных отношений, сложившейся после завоеваний Александра Македонского, и политических перемен, приведших к созданию крупных эллинистических держав и кардинальным изменениям в сфере культуры.
Четвертый период ознаменован образованием римской мировой державы в ходе войн в Средиземноморье и связанными с этим трансформациями в сфере социальных отношений, экономики, политики, права и культуры.
Пятый период приходится на кризис и падение Римской республики. Он охватывает столетие от Гракхов до Августа, характеризуется дальнейшим территориальным расширением и реорганизацией римской державы, а также социальной и политической борьбой, завершившейся установлением диктатуры Цезаря.
Шестой период — империя в эпоху принципата — включает исторические процессы и события двух с половиной столетий истории римской державы времени Юлиев-Клавдиев, Флавиев, Антонинов и Северов.
Заключительный, седьмой период — кризис III в. и трансформация поздней Римской империи, объединение которых в рамках единого периода обусловлено трактовкой поздней античности не как преодоления кризиса, а как недолгой стабилизации и развития процессов, довершивших гибель империи.
Особый аспект рассмотрения представляют судьбы античности и античного после гибели Западной Римской империи, их модификации в качестве «строительного материала» Европейской цивилизации.
Экспансия античной цивилизации была энергичной и разнообразной. Зародившись на островах Эгейского моря, на юге Балканского п-ова и в Пелопоннесе, она к концу своего существования в последние века Римской империи охватила пространства от Атлантического океана до Кавказа, Сирии и Месопотамии, от Британии до Ливийской пустыни. Средоточием ее было Средиземноморье с его побережьем, островами и полуостровами. Земли вокруг Средиземного моря древние римляне называли «кругом земель» (orbis terrarum), который и служил колыбелью античной цивилизации. Античный «круг земель» связал три материка — Азию, Европу и Африку.
Становление античной цивилизации пришлось на бронзовый век, а ее укрепление и распространение связано с веком железным. Железо свершило переворот не только в оружии и военном деле. Оно способствовало радикальным изменениям в сельском хозяйстве и ремесле, в сухопутном и морском транспорте, в строительстве и зодчестве. VIII–VI вв. до н. э. стали временем интенсивного распространения железа, определившего техническую основу всего уклада жизни в античном обществе. В этот же период развились те социально-экономические и политические основы, которые отличали средиземноморское общество и его культуру как от восточных обществ, так и от окружавших его догородских и догражданских общин. Железные доспехи из-за своей дешевизны стали доступными рядовым гражданам, и аристократия — герои бронзового века — лишается былых преимуществ в военной сфере, равно как и в экономической, поскольку железные орудия труда позволили получать урожаи и на худших землях. Тем не менее соперничество аристократии и народа, меняя формы, пройдет через всю античность.
Введение в жизненный оборот железа и связанные с этим изменения в хозяйстве позволили использовать в неведомых ранее масштабах и формах труд рабов. Возникло рабство нового типа, которое принято называть в отличие от прежних, патриархальных видов зависимости — «античным рабством». В европейской историографии, начиная с века Просвещения, наличие рабства и рабовладения считалось отличительной особенностью античной цивилизации. Эта характеристика представлялась особенно определяющей по отношению к Риму, где после Пунических войн появились огромные массы рабов и сформировалось «классическое» определение раба как «говорящего орудия». Однако сегодня исследователи избегают признания рабства в качестве доминирующего признака специфики античного общества.
Обращаясь к реалиям античного мира, следует отметить, что на протяжении большего периода его существования основной силой, созидавшей его материальную и хозяйственную базу, являлись не рабы, а свободные труженики. Пожалуй, лишь века Поздней республики и Ранней империи в Риме можно считать стадией наиболее активного и сравнительно эффективного использования рабского труда. В последние столетия античности рабство уже изживает себя, замещаясь другими формами зависимости.
Наличие рабства и рабовладения характерно для многих цивилизаций, а не только античной. Более того, масштабы рабства впечатляют, например, и в Новое время. Миллионами исчислялись рабы, которых вывозили из Африки в Америку. Рабский труд являлся основой хозяйства в южных штатах Америки. Близкими по положению к рабам были и крепостные в императорской России. Однако историкам не приходило в голову назвать рабовладение чертой, характеризующей социальное устройство новоевропейской цивилизации. Не рабство определяет специфику античной цивилизации в истории, а создание ею особого вектора исторического развития, отличного от древневосточного. Античность продемонстрировала возможность построения общественных структур, основанных на гражданственности, законе, свободе и ответственности; она выявила роль частной собственности и индивидуальной инициативы для динамичного экономического, политического и культурного развития общества.
Высшее достижение античности — ее культура, ставшая эталонной для всех последующих эпох. В Древней Греции зародилось представление о мироздании как космосе — вместилище красоты, о гармонии как главном принципе мироустройства. Дельфийский оракул возвещал: «Самое красивое — самое правильное», соединяя красоту и истину. Правильность мысли и красота слова слились, чтобы создать великое ораторское искусство. Отражением мировой гармонии стала поражающая гармоническими пропорциями архитектура, а совершенство скульптуры возвращало к идеальной красоте божественных первооснов жизни и мира, демонстрируя человека как прекраснейшее их воплощение.
Сегодня, благодаря накоплению огромного археологического материала, новым научным открытиям в области истории, лингвистики, искусствознания и других смежных гуманитарных дисциплин, знания об античности настолько расширились, что сама она предстала в таких обликах, которые «классическая» ее интерпретация едва ли могла предположить. Прежде всего это относится к сфере бытия, картины мира, психологии, особенностям «античного человека» во всей их конкретике, явно нарушавшей «равновесие духовного и телесного», приписываемого античной культуре. Перед современным антиковедением раскрываются новые формы и образы, глубины и трансформации казалось бы так хорошо изученной, но все еще способной одарить нас новыми открытиями античности.
«Круг земель» и переселение народов в Средиземноморье (XI–IX века до н. э.)
«Темные века», или «гомеровский период» в Греции. Это — одна из самых тяжелых и даже мрачных страниц древнегреческой истории. Само название «темные века» отнюдь не случайно. В это время греки (не считая киприотов) не имели письменности; поэтому дошедшие до нас сведения о происходивших тогда конкретных событиях чрезвычайно скудны. По большей части удается выяснить лишь общие контуры главных исторических процессов.
В результате так называемого «дорийского нашествия» (вторжения северных племен на юг Балканского п-ова) рухнула блестящая ахейская цивилизация II тысячелетия до н. э. Греция оказалась отброшенной в развитии едва ли не на тысячелетие назад. Резко сократилась численность населения, заглохла городская жизнь. В обстановке хаоса и смятения прервались торговые и культурные связи с Египтом и странами Передней Азии. Греки на некоторое время как бы замкнулись, изолировались в узком мирке Эгеиды.
Большие массы людей пришли в движение. В страхе перед завоевателями потомки ахейцев покидали насиженные места и бежали, в основном на Восток — на острова Эгейского моря, на малоазийское побережье, на Кипр. Следует отметить, что на отдаленном Кипре, выдвинутом в сторону Передней Азии и изолированном от остальной Греции, на много веков сохранился и законсервировался периферийный вариант ахейской цивилизации, и степень континуитета со II тысячелетия до н. э. была настолько велика, что греки-киприоты вплоть до классической эпохи даже продолжали пользоваться слоговым письмом. Около того же периода на Кипре обосновались и финикийцы, и дальнейшая история острова характеризовалась сосуществованием (порой мирным, порой конфликтным) античных и восточных элементов.
Но случай Кипра, пожалуй, явился исключением из общего правила. В целом же «темные века», особенно их начало, были временем преимущественно дисконтинуитета и постоянных миграций. Тех аборигенов, кто все-таки оставался на месте, ждала безрадостная судьба. Новые господа — дорийцы и родственные им племена — либо истребляли их, либо покоряли и заставляли работать на себя, либо оттесняли на самые скудные и неплодородные земли (как область Аркадия на Пелопоннесе). Кстати, и сами дорийцы, обосновавшись на полуострове, тоже поддались миграционному потоку. Устремившись в море, они заселили о-ва Крит, Родос и юго-западную оконечность Малой Азии.
Несомненно, именно к этому историческому периоду относится следующее знаменитое свидетельство Фукидида: «В древности… происходили передвижения племен, и каждое племя покидало свою землю всякий раз под давлением более многочисленных пришельцев. Действительно, существующей теперь торговли тогда еще не было, да и всякого межплеменного общения на море и на суше. И земли свои возделывали настолько лишь, чтобы прокормиться… Полагая, что они смогут добыть себе пропитание повсюду, люди с легкостью покидали насиженные места. Поэтому-то у них не было больших городов и значительного благосостояния… В те времена вся Эллада носила оружие, ибо селения были неукреплены, да и пути сообщения небезопасны, и поэтому жители даже и дома не расставались с оружием подобно варварам».
Когда время миграций миновало и население вернулось к оседлой жизни, приобрела свой окончательный, впоследствии много веков не изменявшийся вид этническая карта греческого мира. На крайнем юге Балканского п-ова, на Пелопоннесе, господствовали дорийцы и родственные им племена. Они сделали своими опорными пунктами Спарту, Аргос и Коринф. В значительной части Северной и Средней Греции поселились греческие племена эолийской группы. Ареалом их проживания служили Фессалия и Беотия. Эолийцы обитали и за Эгейским морем, в области Эолида, включавшей большой остров Лесбос и прилегающие территории на малоазийском материке.
Особое положение занимала область Аттика, главным центром которой являлись Афины. Аттика — полуостров, подобно рогу выдававшийся в море на восточной оконечности материковой Греции, — оказалась не затронутой дорийским нашествием. Здесь сохранилась некоторая культурно-историческая преемственность с предыдущими эпохами. В эту область в начале «темных веков» хлынул из Пелопоннеса поток беженцев — ионийцев. Впрочем, далеко не все представители этого племени остались в Аттике. Большинство их на кораблях отправилось дальше на восток: на острова Центральной и Восточной Эгеиды (Эвбею, Наксос, Парос, Самос, Хиос и др.), а в конечном счете — в Малую Азию. Узкая полоса западного побережья этого полуострова была так быстро и прочно обжита ионийцами, что стала с тех пор называться Ионией.
Греки основали там ряд поселений — Эфес, Смирну, Фокею и др. (Милет, крупнейший центр региона, возник раньше, около середины II тысячелетия до н. э.). Со временем эти поселения выросли в крупные, богатые города с процветающей торговлей и культурой. В целом в Ионии сложилась как бы особая ветвь древнегреческой цивилизации, отделенная морем от самой Эллады, но ни в коей мере не отрезанная от нее каким-то непроходимым барьером. Ионийцы вполне разделяли все перипетии исторической судьбы остальных греков, а через какие-то стадии развития порой проходили даже несколько раньше других.
«Гомеровский период» был не только временем регресса и застоя, но и этапом накопления сил перед грандиозным рывком вперед. Собственно, первые шаги к грядущему «греческому чуду» были сделаны уже в эту бедную, жестокую эпоху. Особенно важно, что в Греции этого времени уже начали постепенно складываться полисы. Конечно, они находились пока еще в зачаточном состоянии: на этой ранней стадии их чаще определяют как «протополисы». И тем не менее предпосылки для дальнейшего развития оказались заложены.
Полисы могли возникать различными путями. Например, сельское поселение просто путем естественного роста постепенно превращалось в город, вокруг которого возводились оборонительные стены. Так появилось, например, большинство полисов Беотии. А на побережье Малой Азии многие полисы возникли, можно сказать, просто «с нуля»: их, как мы знаем, основали поселенцы-иммигранты. Но самым распространенным путем возникновения полиса была процедура так называемого «синойкизма». Синойкизм (досл. «сселение») представлял собой слияние в одну политическую единицу нескольких деревень, расположенных поблизости друг от друга. При этом их жители могли реально переселиться во вновь основываемый городской центр, а могли и остаться на своих местах (как в Аттике).
Модель храма из Аргоса VIII в. до н. э.
В чем заключалась необходимость синойкизма? Ведь с точки зрения чисто экономических удобств жизнь «по деревням» для крестьян была даже предпочтительнее, чем обитание в одном городе, откуда подчас далековато было ходить на свой участок. Главной же причиной объединения, судя по всему, становилась все же постоянная военная опасность, исходящая от соседей, и необходимость защищаться от нее. Один город значительно легче окружить стеной, чем дюжину деревень.
Первоначально (прото)полисы по политическому устройству представляли собой примитивные монархии. Во главе каждого из них стоял басилей (царь). Однако он не являлся абсолютным правителем: власть его не была ни крепкой, ни даже наследственной. Но постепенно даже и эта «недоразвившаяся» модель царской власти отошла в прошлое, была ликвидирована аристократическим окружением басилеев. Отстранив слабых царей от управления, знать взяла все его рычаги в свои руки. Так, в подавляющем большинстве полисов еще в течение «темных веков» сформировались аристократические республики. Как конкретно это происходило, пытались ли цари отстаивать свое положение, но проиграли, или же они сразу покорились неизбежной участи? На эти вопросы при имеющемся состоянии источников пока нельзя дать однозначных ответов.
Равным образом почти неизвестны и детали внешнеполитической истории «гомеровского периода». Несомненно, уже и тогда, на самой заре своего существования, полисы вступали друг с другом в какие-то отношения, развязывали войны, заключали договоры, создавали союзы… Однако, поскольку письменных документов, которые фиксировали бы такие факты, еще не имелось, все эти события канули во тьму забвения.
К концу «темных веков» в Балканской Греции выдвинулись на первый план несколько важнейших «центров силы», самых могущественных и влиятельных полисов. На Пелопоннесе лидирующую роль играл древний Аргос, наследник славы воспетых в легендах Микен и Тиринфа. Но Аргосу уже «дышала в затылок», догоняя его, крепнувшая и быстро развивавшаяся Спарта. На перешейке Истм, соединявшем Пелопоннес со Средней Грецией, расцвел Коринф: резкому росту его богатства способствовало исключительно выгодное расположение на перекрестке оживленных торговых маршрутов. Достаточно сказать, что Коринф был портом двух морей: одна его гавань выходила на Саронический залив Эгейского моря, другая — на Коринфский залив Ионического моря.
Успешно проведя синойкизм, вступили в число крупных и значительных государств Эллады Афины. К северо-западу от них, в плодородной Беотии, доминировали «семивратные» Фивы. Но, пожалуй, на первенствующем месте по уровню и темпам развития в рассматриваемые столетия находился узкий и длинный остров Эвбея, протянувшийся вдоль восточного побережья Средней Греции.
В начале «темных веков» на Эвбее безоговорочно выделялось среди прочих одно крупное и сильное поселение, практически город. Его античное название в точности неизвестно (возможно, Лелант), и в науке его обычно именуют Левканди — по названию современного населенного пункта, лежащего на этом месте. Археологами был сделан здесь целый ряд важных открытий. Самым сенсационным из них стало обнаружение остатков монументального — 45 × 10 м в плане — здания периптерально-апсидного типа (так называемого героона), датируемого X в. до н. э., которое в корне изменило устоявшиеся представления о направлениях и темпах формирования общегреческой архитектуры. Назначение постройки из Левканди пока остается дискуссионным. Но какие бы функции она ни выполняла — святилища, «общинного дома», дворца правителя или его своеобразной гробницы (а вернее всего, здание было многофункциональным), — ясно одно: ничего хотя бы отдаленно похожего в других регионах тогдашнего греческого мира еще не создавалось.
Поселение в Левканди рано пришло в упадок, и на смену ему выдвинулись два мощных, лежавших буквально бок о бок эвбейских полиса — Халкида и Эретрия. К концу «гомеровского периода» они находились в зените своего развития, являлись процветающими центрами торговли и мореплавания, но при этом постоянной враждой ослабляли друг друга.
Миграции племен в ранней Италии. Переселение народов захватило и Западное Средиземноморье, в частности Апеннинский п-ов. Он расположен в центре Средиземного моря и состоит из двух областей, границами которых являются горные цепи Альп и Апеннин. Италией он стал называться уже в глубокой древности, хотя первоначально это географическое обозначение применялось только к основанию Апеннинского «сапога». По мнению самих римлян, Италия получила свое название от vituli («телята»), которое означает «страна телят», и свидетельствует о скотоводстве как основном занятии местного населения. Впоследствии это название распространилось на весь полуостров.
Северную Италию образует долина р. Пад (совр. По) — самой крупной реки Италии. Территория к югу от этой долины составляет собственно Апеннинский п-ов. Вдоль его восточной оконечности к югу тянутся Апеннинские горы. К западу от горной гряды располагаются три основные области Италии — Этрурия (совр. Тоскана не полностью совпадает с территорией древней Этрурии), Наций и Кампания, где широкие долины перемежаются холмами. На юго-востоке полуострова расположена равнинная область Апулия, через которую проникали влияния со стороны Адриатики.
Италия окружена Средиземным морем, акватория которого включает в себя три самостоятельных бассейна, именуемых также морями: с востока Италия омывается Адриатическим морем, с юго-востока — Ионическим, которое отделяет Апеннинский п-ов от Балканского, с запада — Тирренским морем. На севере Италия отгорожена от континентальной Европы Альпами. Обособленная от окружающего мира морями и трудно проходимыми горами, Италия, тем не менее, оказалась открытой для проникновения на ее территорию иных племен и их культурных достижений из всех районов Средиземноморья.
Чаша финикийской работы из могилы Бернардини в Пренесте. VII в. до н. э.
Апеннинский п-ов был заселен уже с эпохи палеолита. В период неолита здесь, как и в других районах древнего Средиземноморья, появляется земледелие, и складываются земледельческо-скотоводческие культуры. Во II тысячелетии до н. э. на территории Италии началось распространение бронзы. От этого времени сохранился ряд археологических культур, хорошо изученных современными исследователями. В конце XIX в. в долине р. Пад были обнаружены остатки поселений, которые получили название культуры «террамар» («жирная земля»). Этим словом обозначались холмы черной земли, образовавшиеся в местах длительного обитания людей. Создатели этой культуры возводили свои жилища на деревянных платформах, чтобы избежать затопления. Техника изготовления изделий из бронзы указывает на культурные влияния из Центральной Европы, которые также проявились и в изменении обряда погребения — ингумация уступила место кремации почти на всей территории долины. Поначалу урны с пеплом ставились тесно друг к другу в два этажа, что свидетельствует о низком уровне материальных возможностей общества. Позже каждая урна имела уже свое помещение. Наиболее передовым районом долины Пада конца бронзового века была ее восточная часть. Археологическое исследование этой территории показывает, что она была самым ранним в Италии центром производства стекла и имела хорошо налаженные торговые связи с отдаленными районами ойкумены. Именно здесь была изобретена застежка-фибула, которая использовалась для закрепления одеяния на плече или груди.
В то время как материальная культура долины р. Пад совершенствовалась под сильным влиянием из Центральной Европы и Эгеиды, остальная часть Апеннинского п-ова заметно отставала в своем развитии. В Центральной и Южной Италии в эпоху бронзы была распространена так называемая Апеннинская культура. Хотя земледелие оставалось основой существования человеческих коллективов, пастушеские хозяйства здесь получили широкое распространение, о чем свидетельствует появление поселений на горных склонах, мало пригодных для обработки земли. В качестве основной погребальной практики в этом регионе сохранялась ингумация.
В начале I тысячелетия до н. э. Италия вступает в железный век. Производство железа распространяется в Италии не ранее IX в. до н. э., однако понадобилось еще не менее двух столетий, прежде чем железо полностью заменило бронзу. Одна из основных культур этого времени по месту археологических находок в селении Вилланова (р-н Болоньи) называется «культурой Виллановы». Ее обитатели живут уже в обнесенных стенами поселениях с глинобитными круглыми в плане хижинами. Особый интерес представляют многочисленные некрополи виллановианцев. Прах покойного хоронили в глиняных урнах, украшенных «геометрическим» орнаментом. Иногда урнам придавали форму хижины, что позволяет представить облик древнего италийского жилища.
Сложный рельеф полуострова способствовал формированию и росту культурных различий среди его обитателей, запечатленных в лингвистических вариациях. До того как в I тысячелетии до н. э. латинский язык начал вытеснять языки Древней Италии, значительная часть населения говорила на одном из четырех языков: венетском, латинском, умбрском и осском, которые объединяются современными учеными в италийскую ветвь индоевропейской семьи языков. Венетский язык широко употреблялся в северо-восточной части долины р. Пад. Современные ученые предполагают, что некогда он был распространен на территории позднейшей Югославии. Обитатели Нация, включая римлян, говорили на латинском языке. Умбрский язык бытовал среди населения Апеннин, проживавшего к югу от р. Пад вплоть до границ Этрурии. Этот язык известен благодаря надписям, сохранившимся на семи бронзовых таблицах из Игувина, содержащих описание религиозных ритуалов этой общины. Осский язык был основным языком Центральной и Южной Италии. На нем говорили самниты и народности Лукании и Бруттия. Лингвистическая близость умбрского и осского языков позволила ученым объединить их в сабелльскую группу италийских языков. Народы, обитавшие на юго-восточной оконечности полуострова (япиги, мессапы, калабры, давны и др.), говорили на мессапском языке. Этот язык, хотя и не был италийским, относился к индоевропейским языкам, близким иллирийскому, на котором говорили обитатели Балканского побережья Адриатики.
Италийские языки начали распространяться на Апеннинах с эпохи железа, что связано с расселением по Италии племен индоевропейского происхождения. Самыми многочисленными среди них были италики, которые пришли как по суше, так и морским путем из района Придунайской низменности — места своей последней стоянки. Кроме италиков в начале I тысячелетия до н. э. на землях Италии расселились и другие индоевропейские народы — иллирийцы и греки. С греками связано освоение южной части полуострова и восточной части Сицилии. Основанные здесь греческие колонии (Кумы, Регий, Сибарис, Кротон, Тарент, Локры, Метапонт в Италии, Наксос, Сиракузы, Гела на Сицилии) заняли лучшие сельскохозяйственные земли и быстро превратились в процветающие города, превосходившие размером и могуществом свои метрополии. Поэтому этот район получил название «Великая Греция».
До прихода индоевропейцев Апеннинский п-ов был заселен туземными племенами, среди которых античные авторы называют лигуров в Италии, сиканов на Сицилии (в древности этот остров назывался Сиканией), сардов на Сардинии и корсов на Корсике. Языки этих народов, скорее всего, не являлись индоевропейскими, а сами они относились к так называемой средиземноморской расе, занимавшей в глубокой древности территорию от Пиренейского полуострова до Малой Азии. В начале I тысячелетия до н. э. лигуры оттесняются италиками в северо-западную часть полуострова, которая, сохранив их этноним, стала называться Лигурией. Язык лигуров со временем был утрачен под натиском распространявшегося по Италии латинского языка.
Среди неиндоевропейских языков Апеннинского п-ова следует назвать ретийский, распространенный в Альпийской Италии. На о-вах Сицилия и Сардиния известен финикийский язык, на котором говорили как сами финикийцы, так и жители Карфагена (совр. Тунис) — финикийской колонии в Северо-Западной Африке. Но первыми здесь появились именно финикийцы. Их корабли бороздили воды Западного Средиземноморья уже в эпоху поздней бронзы. Отчасти благодаря финикийским торговцам в этом районе распространилась микенская керамика, образцы которой современные археологи находят на востоке Сицилии, в Южной Италии и на Липарских островах.
Самым загадочным из всех является этрусский язык, что не в последнюю очередь связано с неясностью происхождения его носителей — этрусков. Уже в древности не существовало единого мнения о происхождении этрусков. «Отец истории» Геродот из Галикарнасса видел в них переселенцев из Лидии (государства на западе Малой Азии). На новой родине они стали называть себя тирсенами (тирренами) по имени своего предводителя. Название «этруски» (туски) они получили впоследствии от римлян. Однако не все греческие историки V в. до н. э. разделяли точку зрения Геродота. Так, Гелланик Лесбосский считал этрусков пеласгами, которые населяли Фессалию до прихода туда греков. Как правило, греки отождествляли пеласгов и тирренов и относили их к негреческим коренным народам Балканского полуострова. В то же время другой уроженец Галикарнасса, греческий историк Дионисий, который жил и работал в Риме в эпоху императора Августа, считал этрусков автохтонным, т. е. коренным народом Италии. Он апеллировал к лидийскому историку Ксанфу (V в. до н. э.), который ничего не знал о переселении части своего народа в Италию и обращал внимание на то, что этруски называли себя расеннами. Новую теорию их происхождения выдвинули немецкие ученые XIX в. Они считали, что этруски пришли в Италию с севера, из-за Альп. На протяжении XX в. в науке господствовала версия Геродота. В последние десятилетия эта теория находит все меньше сторонников и заменяется представлением о том, что этрусская цивилизация — результат культурных влияний народов Восточного Средиземноморья на коренное население Этрурии.
Не легче обстоит дело и с этрусским языком. На сегодняшний день известно более одиннадцати тысяч этрусских надписей, начертанных алфавитным письмом, состоящим из тридцати букв и созданным на основе греческого алфавита. Поэтому все эти надписи, написанные, правда, справа налево, легко прочесть, но нельзя понять. Даже с помощью билингв (двуязычных надписей, как правило, на греческом и этрусском языках) ученым удалось установить с определенной долей вероятности значение чуть более сотни слов. Подобная ситуация объясняется тем, что для этрусского языка до сих пор не установлены родственные связи ни с одним из древних или современных языков.
Этрусский антефикс с изображением головы Медузы Горгоны. Конец VI в. до н. э.
Некоторый свет на происхождение этрусского языка может пролить так называемая Лемносская стела. Она представляет собой эпитафию, написанную греческим алфавитом, приспособленным к негреческому языку, и датируется 600 г. до н. э. Стела свидетельствует о существовании на острове догреческого языка, который начал выходить из употребления во второй половине VI в. до н. э. Новейшие исследования показали, что этрусский язык морфологически и лексически близок языку Лемносской стелы, что согласуется со свидетельством Фукидида о Лемносе как о месте жительства тирренов. Очевидно, оба языка принадлежали к единому средиземноморскому субстрату, который был поглощен индоевропейскими языками, распространившимися в Малой Азии, на Балканах и Апеннинах.
Становление полисов в Балканской Греции и в Италии(VIII–VI века до н. э.)
Развитие греческих обществ в архаический период
По мнению некоторых исследователей, VIII–VI вв. до н. э. — время наиболее интенсивного развития античного общества. Действительно, в течение трех столетий были сделаны многие важнейшие открытия, определившие характер технической основы античного общества, развивались те социально-экономические и политические явления, которые придали ему определенную специфику: классическое рабство; система денежного обращения и рынка; основная форма политической организации — полис; вырабатывались концепция суверенитета народа и демократическая форма правления. Тогда же были разработаны и главные этические нормы и принципы морали, эстетические идеалы, оказывавшие воздействие на античный мир на всем протяжении его истории вплоть до возникновения христианства. Наконец, в этот период зародились основные феномены античной культуры: философия и наука, главные жанры литературы, театр, «ордерная» архитектура и спорт.
Чтобы яснее представить себе динамику развития общества в архаический период, приведем такое сравнение. Около 800 г. до н. э. греки жили на ограниченной территории юга Балканского п-ова, о-вов Эгейского моря и западного побережья Малой Азии. Около 500 г. до н. э. они уже занимают берега Средиземноморья от Испании до Леванта и от Африки до Крыма. Около 800 г. до н. э. Греция представляет собой в сущности деревенский мир, мир самообеспечивающихся маленьких общин; к 500 г. в ней уже насчитывалось множество небольших городков с местными рынками, денежные отношения властно вторгаются в экономику, торговые связи охватывают все Средиземноморье, объектами обмена выступают не только предметы роскоши, но и товары повседневного потребления. Около 800 г. до н. э. греческое общество — простая, даже примитивная социальная организация с преобладанием крестьянства, с мало чем отличающейся от него аристократией и с ничтожным количеством рабов. Около 500 г. Греция уже пережила эпоху больших социальных перемен, раб классического типа становится одним из главных элементов социальной структуры, наряду с крестьянством существуют иные социопрофессиональные группы; известны различные формы политической организации: монархия, тирания, олигархия, аристократическая и демократическая республики. В 800 г. до н. э. в Греции еще практически нет храмов, театров, стадионов. В 500 г. Греция — страна со множеством прекрасных общественных зданий, руины которых еще и сейчас восхищают нас. Возникают и развиваются лирическая поэзия, трагедия, комедия и натурфилософия.
Стремительный подъем, подготовленный предыдущим развитием, и распространение железных орудий имели многообразные последствия для общества. Возрастание производительности труда в сельском хозяйстве и ремесле приводило к увеличению избыточного продукта. Из сельскохозяйственной сферы высвобождалось все большее число людей, что обеспечивало быстрый рост ремесла. Обособление сельскохозяйственного и ремесленного секторов экономики повлекло за собой регулярный обмен между ними, появление рынка и всеобщего эквивалента — чеканной монеты. Новый вид богатства, деньги, начинает соперничать со старым — земельной собственностью, разлагая традиционный уклад.
Древняя Греция в период формирования первых государств и древнейших полисов
1 — исторические области Греции; 2 — высоты гор; 3 — микенские города-государства; 4 — прочие протополисы; 5 — негреческие города
В результате происходит быстрое разложение первобытнообщинных отношений и становление новых форм социально-экономической и политической организации общества. Этот процесс по-разному протекает в различных частях Эллады, но везде влечет за собой назревание социальных конфликтов между оформляющейся аристократией и рядовым населением, в первую очередь крестьянами-общинниками, а затем и другими слоями.
Становление греческой аристократии современные исследователи обычно относят к VIII в. до н. э. Аристократия того времени — это ограниченная группа людей, которой свойственны особые, обязательные для входящих в ее круг лиц образ жизни и система ценностей. Она занимала преобладающее положение в общественной жизни, особенно в отправлении правосудия, играла ведущую роль в войне, так как только знатные воины имели тяжелое вооружение, и потому сражения представляли, по сути, поединки аристократов. Аристократия стремилась полностью поставить под свой контроль рядовых членов общества, превратить их в эксплуатируемую массу.
По мнению современных исследователей, наступление аристократии на рядовых сограждан началось в VIII в. до н. э. О деталях этого процесса известно мало, но об основных результатах его можно судить на примере Афин, где усиление влияния аристократии привело к созданию четко оформленной сословной структуры, к постепенному сокращению слоя свободного крестьянства и увеличению числа зависимых.
Амфора с Дипилонского некрополя в Афинах. VIII в. до н. э.
Сопротивление растущему господству знати облегчалось по крайней мере тремя обстоятельствами. Около 675–600 гг. до н. э. благодаря техническому прогрессу происходит своего рода революция в военном деле. Тяжелые доспехи становятся доступными рядовым гражданам, и аристократия лишается своего преимущества в военной области. Из-за скудости природных ресурсов страны греческая аристократия не могла сравняться со знатью Востока.
В силу особенностей исторического развития в Греции железного века не сложилось таких экономических институтов (подобных храмовым хозяйствам Азии), опираясь на которые можно было бы эксплуатировать крестьянство. Даже находившиеся в зависимости от аристократов крестьяне не были связаны с хозяйствами последних экономически. Все это предопределяло непрочность господства знати в обществе. Наконец, силой, препятствующей укреплению позиций аристократов, была их этика. Она имела «агональный» (соревновательный) характер: каждый аристократ в соответствии с присущими этому слою этическими нормами стремился повсюду быть первым — на поле боя, в спортивных состязаниях, в политике.
Эта система ценностей была создана знатью раньше и перенесена в новый исторический период, когда для обеспечения господства ей требовалось сплочение всех сил. Однако достичь этого аристократия не смогла.
История Афин в архаическую эпоху — это история становления демократического полиса. Монополия на политическую власть в рассматриваемый период принадлежала здесь знати — эвпатридам, которая постепенно превращала рядовых граждан в зависимую массу. Этот процесс уже в VII в. до н. э. привел к вспышкам социальных конфликтов.
Коренные изменения происходят в начале VI в. до н. э., и связаны они с реформами Солона. Самой важной из них была так называемая сисахфия («стряхивание бремени»). В результате этой реформы крестьяне, из-за долгов превратившиеся, по существу, в испольных арендаторов собственной земли, восстановили свой статус собственников. Одновременно было запрещено обращать афинян в рабство за долги.
Огромное значение имели реформы, подорвавшие политическое господство знати. Отныне объем политических прав зависел не от знатности, а от размера имущества (все граждане полиса делились на четыре имущественных разряда). В соответствии с этим делением перестраивалась и военная организация Афин. Был создан новый орган управления — совет (буле), возросло значение народного собрания.
Несмотря на свою радикальность, реформы Солона отнюдь не решили всех проблем. Обострение социальной борьбы в Афинах привело в 560 г. до н. э. к установлению тирании Писистрата и его сыновей, продержавшейся с перерывами до 510 г. до н. э. Писистрат проводил активную внешнюю политику, укрепляя позиции Афин на морских торговых путях. В городе процветало ремесло, развивалась торговля, велось большое строительство. Афины превращались в один из крупнейших экономических центров Эллады.
При преемниках Писистрата этот режим пал, что вновь вызвало обострение социальных противоречий. Вскоре после 509 г. до н. э. под руководством Клисфена проводится новая серия реформ, окончательно утвердивших демократический строй. Важнейшая из них — реформа избирательного права: отныне все граждане, независимо от своего имущественного положения, обладали равными политическими правами. Была изменена система территориального деления, разрушавшая влияние аристократов на местах.
Воин. Статуэтка из Фессалии. VII в. до н. э.
Иной вариант развития осуществила Спарта. Захватив Лаконику и поработив местное население, доряне уже в IX в. до н. э. создали в Спарте государство. Родившись очень рано в результате завоевания, оно сохранило в своей структуре много примитивных черт. В дальнейшем спартанцы в ходе двух войн стремились завоевать Мессению — область на западе Пелопоннеса.
Назревавший уже долгое время исподволь внутренний социальный конфликт между знатью и рядовым гражданством разразился в Спарте во время Второй Мессенской войны. Длительная борьба между рядовыми спартиатами и аристократией привела к переустройству спартанского общества. Возник строй, который в более позднее время назывался Ликурговым, по имени якобы установившего его законодателя (VI в. до н. э.). Конечно, традиция упрощает картину, ибо этот общественный уклад не был создан сразу, а складывался постепенно. Преодолев внутренний кризис, Спарта смогла завоевать Мессению (в ходе двух мессенских войн — VIII — вторая половина VII в. до н. э.) и превратилась в самое мощное государство Пелопоннеса и, пожалуй, всей Греции.
Подобно всем другим сферам жизни, греческая культура в архаическую эпоху переживала бурные изменения, в ходе которых вырабатывалось этническое самосознание. Греки постепенно начинали осознавать себя единым народом, отличным от других племен, которых они стали называть варварами. Этническое самосознание находило свое проявление и в некоторых общественных установлениях. Согласно греческой традиции, начиная с 776 г. до н. э. стали устраиваться Олимпийские игры, на которые допускались только эллины.
В эпоху архаики складываются основные черты этики древнегреческого общества. Ее отличало соединение рождающегося чувства коллективизма и агонистического (состязательного) начал. Формирование полиса как особого типа общины, шедшего на смену рыхлым объединениям «героической» эпохи, вызвало к жизни и новую, полисную мораль — коллективистскую в своей основе, поскольку существование индивида вне рамок полиса представлялось невозможным. Выработке этой морали способствовала также военная организация полиса (строй фаланги). Высшая доблесть гражданина состояла в защите своего полиса: «Сладко ведь жизнь потерять, среди воинов доблестных павши, храброму мужу в бою ради отчизны своей», — эти слова спартанского поэта Тиртея как нельзя лучше выражали умонастроения новой эпохи, характеризуя систему господствовавших тогда ценностей. Однако новая мораль сохраняла нравственные основы гомеровского времени с ее ведущим принципом состязательности. Характер политических реформ в полисах обусловил сохранение этой морали, поскольку не аристократия лишалась своих привилегий, а рядовое гражданство поднималось, с точки зрения объема политических прав до уровня аристократии. В силу этого традиционная этика аристократии распространялась и среди народных масс, хотя уже в измененной форме с важнейшим постулатом — кто лучше послужит полису.
Мосхофор. Около 570 г. до н. э. Акрополь. Афины
Поэмы Гомера «Илиада» и «Одиссея» положили начало развитию героического эпоса и всей древнегреческой литературы. Определенную трансформацию переживала и религия. Формирование единого греческого мира, при всех локальных особенностях повлекло за собой создание общего для всех греков пантеона богов, свидетельством чему стала поэма Гесиода «Теогония».
Архаическая эпоха — время становления архитектуры. Бесспорен примат общественной, в первую очередь сакральной, архитектуры. Жилища того времени просты и примитивны, все силы общества обращены на монументальные сооружения, прежде всего храмы. Среди них первенствовали храмы богов-покровителей общины. Укреплявшееся чувство единства гражданского коллектива находило свое выражение в создании величественных храмов, считавшихся местом обитания богов. Ранние храмы повторяли устройство жилища-мегарона II тысячелетия до н. э. Храм нового типа родился в Спарте — древнейшем полисе Эллады. Характерной особенностью греческой архитектуры явилось применение «ордеров», т. е. особой системы построения, которая подчеркивает архитектонику здания, придает выразительность несущим и несомым элементам конструкции, выявляя их функцию. В архаическую эпоху возникает монументальная скульптура — вид искусства, ранее неизвестный Греции.
Величайшим достижением греческой культуры архаической эпохи стало создание алфавитного письма. Преобразовав финикийскую слоговую систему, греки создали простой способ фиксации информации. Для того чтобы научиться писать и считать, теперь не требовались годы упорного труда, произошла «демократизация» системы обучения, позволившая постепенно сделать практически всех свободных жителей Греции грамотными. Там самым знания были «секуляризованы», что послужило одной из причин отсутствия в Греции жреческого сословия и способствовало повышению духовного потенциала общества в целом.
Гомер. IV в. до н. э. Париж. Лувр. Мрамор
В конце архаической эпохи родилась философия из социального опыта гражданина раннего полиса. Полис и отношения граждан в нем — вот та модель, по аналогии с которой греческие философы взирали на мир. Этот вывод подтверждается тем, что возникновение самой ранней ее формы — натурфилософии (т. е. философии, обращенной прежде всего к познанию самых общих закономерностей мира) — происходит в наиболее передовых малоазийских полисах. Именно с ними связана деятельность первых философов — Фалеса, Анаксимандра и Анаксимена. Переход от религиозно-мифологических представлений о мире к философскому его пониманию означал качественный скачок в интеллектуальном развитии человечества.
Этрусская цивилизация в Центральной Италии
В то же самое время в другом регионе, в Средней Италии наиболее динамично развивалась Этрурия — область между реками Арно и Тибром, где раньше всего начало ощущаться влияние со стороны финикийцев и греков. Однако прогресс в развитии наблюдался не во всех районах Этрурии одновременно. Сначала он охватил южную часть, простиравшуюся вдоль морского побережья. Эта территория была богата металлами — медью, железом и серебром. Здесь процветали города Цере, Тарквинии, Вульчи. Самые большие запасы металлов находились в северо-западной части Этрурии, где возникли города Популония, Ветулония и Волатерры. Возможность разрабатывать месторождения Этрурии притягивала финикийцев и греков. Внутренние районы Этрурии изменения затронули позже и проходили медленнее. Наиболее значительными центрами здесь были Вольсинии и Клузий.
Не только рудные богатства, но и плодородная почва делали Этрурию привлекательной для разных народов. Но к началу VIII в. до н. э. регион оказался плотно заселен и политически организован, чтобы воспринять идущие с Востока культурные достижения и в то же время противостоять стремлению их носителей основать здесь свои колонии. Финикийцы и греки принесли с собой новые формы планировки домов и само понятие города. Со временем города расширялись и укреплялись мощными оборонительными стенами. В верхней части города находился акрополь, у городских стен располагался некрополь, неотъемлемой частью города были храмы. Образцом регулярной планировки этрусского города является городище Марцаботто, расположенное в районе Болоньи. Усилиями археологов здесь были открыты широкие, пересекающиеся под прямым углом улицы, водопровод и канализация.
Этрусское общество не отличалось социальной однородностью. Его привилегированную часть составляла военно-жреческая знать — лукумоны. В их подчинении находились рядовые общинники — лаутни. Появившийся в результате развития торговли социальный слой, статус которого зиждился на богатстве, был низведен в обществе с жесткой иерархической структурой до положения этера, соответствующего латинским клиентам. Соединенная кровными узами элита расширяла свои ряды, заключая брачные союзы с аристократами других городов, укрепляя тем самым свои позиции внутри этрусского общества. Одной из его особенностей было свободное положение женщины. На фресках этрусских гробниц женщины изображены пирующими со своими мужьями. Подобное социальное равенство полов было чуждо греческому обществу. Некоторые исследователи предполагают, что знатные женщины даже принимали участие в общественной жизни своего города.
Этрурия никогда не была политически единой. Она представляла собой союзы автономных городов, во многом напоминавших греческие полисы, причем каждый их них являлся центром объединения нескольких более мелких городов и поселений. Хорошо известно этрусское Двенадцатиградье, представлявшее собой федерацию городов во главе с Вольсиниями, которая проводила согласованную внешнюю политику. Глава союза избирался ежегодно, а символом его власти были 12 ликторов с фасциями — пучками прутьев с воткнутыми в них топориками.
Первоначально этрусские города управлялись царями. Атрибутом их власти служило курульное кресло, изображения которого можно встретить на фресках этрусских гробниц. Оно походило на складной стульчик с перекладиной или ножками из слоновой кости. В VI в. до н. э. в большинстве городов царская власть уступила место выборным должностным лицам — зилакам. Некоторые ученые, правда, считают их правление переходной формой от власти царя к выборным магистратам, а самих зилаков отождествляют с греческими тиранами. Одежда и знаки отличия этрусских магистратов впоследствии были заимствованы римлянами. К их числу относятся фасции, курульное кресло и тога с пурпурной каймой. Правда, в некоторых городах Этрурии царская власть сохранялась и в более позднее время: в Клузии в V в. до н. э. правил царь Ларе Порсенна, а в Вейях — Ларе Толумний.
Несмотря на то что этрусские города во многом напоминали греческие полисы, они так и не превратились в коллективы граждан. Причина этого кроется в следующем. Распространение по всему Средиземноморью новой тактики ведения боя не завершилось в Этрурии появлением гоплитской фаланги. Сохранение в обществе доминирующей позиции родовой аристократии привело к тому, что воины-гоплиты сплачивались в боевые отряды вокруг вождей-аристократов и сражались за их интересы. Не случайно поэтому греческий историк Дионисий Галикарнасский, описывая войну этрусков с римлянами за город Вейи (рубеж V–IV вв. до н. э.), говорит, что этрусская армия только походила на фалангу. В результате в Этрурии так и не появился новый общественный слой, который в греческом мире являлся носителем идеологии политического равенства.
Как и греки, этруски участвовали в процессе колонизации Апеннинского п-ова, распространяя свое влияние в двух направлениях: на юг — в Кампанию и на север — в долину р. Пад (совр. По). Причина этрусской колонизации в южном направлении кроется в стремлении этрусков самостоятельно торговать металлами, к обладанию которыми стремились греки, финикийцы и карфагеняне. В Кампании этруски основали город Капую (этрус. Волтурн), который возглавил союз двенадцати этрусских городов Кампании. В него входили Нола, Геркуланум, Соррент, Помпеи и др.
Колонизация Паданской области была вызвана тем, что в первой четверти VI в. до н. э. процветающие этрусские города, расположенные на побережье Тирренского моря, начинают переживать экономические трудности, связанные с переносом торговых путей на восток в сторону Адриатики и на запад в направлении Испании. На основе уже существовавших поселений этруски создали в долине р. Пад город Фельсину (совр. Болонья). К северу от него этруски основали Мантую, а на Адриатическом побережье вырос город-порт Спина со смешанным населением из местных племен умбров и венетов и появившихся здесь позже греков и этрусков. Археологические исследования Спины обнаружили здесь сеть каналов, образовывавших улицы города с домами на сваях. Поэтому Спину часто сравнивают с современной Венецией. Вместе с Адрией этот город контролировал всю Северную Адриатику на протяжении V–IV вв. до н. э.
Этрусская колонизация способствовала бурному экономическому, социальному и культурному развитию новых территорий. На месте примитивных поселков возникали благоустроенные города, развивалось ремесленное производство, прокладывались дороги. Народы обменивались своими технологическими и культурными достижениями. В то же время основные участники колонизации Италии, этруски и греки, нередко превращались в непримиримых врагов. К концу VI в. до н. э. экономические интересы и торговое соперничество привело западных греков к конфликту с этрусками. «Яблоком раздора» между ними стал город Кумы в Южной Италии. В 524 г. до н. э. куманцы отбили нападение со стороны этрусков из Капуи. Спустя двадцать лет, в 504 г. до н. э. куманский аристократ Аристодем отправился в Лаций во главе вооруженного отряда на помощь римлянам, сражавшимся с этрусской армией Порсенны — царя г. Клузий. В результате этруски были разбиты в битве при Ариции. В 474 г. до н. э. этруски вновь потерпели поражение в морском сражении близ Кум от греков, на стороне которых выступил сиракузский тиран Гиерон I. Эти сокрушительные поражения, а также вторжение кельтских племен в Паданскую долину и военное соперничество между самими этрусскими городами существенно подточили этрусское влияние на Апеннинском п-ове, а вскоре и вся Этрурия была завоевана Римом.
Государственные образования в Лации (VIII–VI вв. до н. э.). Одновременно с развитием греческих городов в Великой Греции и расцветом этрусской цивилизации в Лации, области к югу от левого берега р. Тибр, проходили этнические и социальные процессы, завершившиеся образованием римского государства. С древнейших времен Лаций был заселен латинами — одним из италийских племен. Наряду с ними римская историческая традиция называет обитателями Лация греков — аркадян Эвандра и пелопоннесцев Геракла, которые появились здесь за 60 лет до Троянской войны. После разрушения Трои в Лаций прибывают троянцы во главе с Энеем. Археологические открытия помогают современным ученым интерпретировать свидетельства античных авторов, однако проблема греческого влияния на этот регион по-прежнему остается дискуссионной. Очевидно, достижения греческой культуры попадали в Лаций опосредованно, через Этрурию. Относительно троянцев Энея исследователи более единодушны: этот традиционный рассказ содержит воспоминания о переселениях иллирийцев, имевших место в начале железного века. Таким образом, можно сказать, что Лаций не остался в стороне от тех этнических процессов, которые проходили на Апеннинах в целом.
В Лации известны две группы холмов: Альбанские на юге и Притибрские на севере. Альбанские холмы были освоены раньше, чему способствовал благоприятный климат этого района. По преданию, сын Энея Асканий-Юл основал здесь город Альба-Лонга. Начиная с VIII в. до н. э. контакты с греко-финикийским миром стимулировали развитие аристократического общества в Лации. Археологическим подтверждением этого процесса являются «Царские» гробницы в Пренесте. Часть предметов роскоши представлена пиршественной утварью, что свидетельствует о распространении в регионе в последние десятилетия VII в. до н. э. практики, аналогичной греческому «симпосию» (пиру), которая являлась показателем формирования аристократического общества. Роскошная жизнь аристократии сказалась и на изменении архитектурного облика поселений: в VII в. до н. э. каменные дома заменяют хижины, и к VI в. до н. э. каменное строительство стало широко использоваться не только в частных, но и в общественных постройках, что свидетельствует уже о высокой степени организации общественного труда.
Социальная природа общества отражена в структуре погребений. Уже упомянутые «Царские» гробницы в Пренесте демонстрируют существование коллектива сородичей, который включал несколько разросшихся семей. Общество Центральной Италии в архаический период характеризуется открытостью, позволяющей аристократическим семьям отдельных общин устанавливать связи друг с другом, которые регулировались такими правовыми механизмами, как заключение браков и предоставление убежища. Горизонтальная мобильность усиливала сходство социальных структур региона.
Стрелок из лука. Конец VI в. до н. э.
С аристократической природой латинского общества связано существование религиозных лиг. Одной из таких лиг была Альбанская федерация с общей для латинских городов святыней — храмом Юпитера Лациарского (покровителя Лация). Другие латинские поселения объединились в сакральный союз вокруг храма Дианы возле г. Ариции. Религиозные лиги со временем становились политическими союзами и символизировали общинное единство на стадии дополисной организации. Но оформление гражданского самосознания неизбежно приводило к конфликтам как внутри лиг, так и между ними.
Начиная с VII в. до н. э. значение Альба-Лонги резко падает, что связано с прокладыванием новых торговых путей, которые оставляли в стороне малодоступные поселения на холмах. В результате начинают бурно развиваться другие районы Лация, расположенные вдоль речных и сухопутных коммуникаций. Выбор места поселения обусловливался теперь возможностью контроля над естественными ресурсами. В этом отношении территория будущего Рима на левом берегу Тибра выгодно отличалась от Альбанских холмов. В устье Тибра, на его правой стороне, находились соляные варницы. К ним с древнейшего времени был проложен маршрут, идущий с Апеннинских гор через Рим и дальше к морю. Вблизи будущего Рима существовала удобная переправа через реку, которая позволяла наладить коммуникации между Этрурией и Кампанией. Таким образом, географическое положение Рима способствовало установлению тесных контактов между племенами Лация и Этрурией, формируя культурно-историческое единство трех изначально самостоятельных районов — Лация, Этрурии и Рима.
Территория Рима включала семь холмов. Первую группу составляют Палатин, Капитолий и Авентин. Они близко подходят к реке, которая затапливала пространство между ними, превращая его в болота. Вторую группу холмов, более удаленных от русла Тибра, образуют Квиринал, Виминал, Эсквилин и Целий. Однако их объединение в границах Рима произошло не сразу.
Первым из холмов был заселен Палатин, который и стал историческим ядром города. Именно здесь, по преданию, был основан город Ромула. Он был обнесен стеной, которая являлась его священной границей — померием. Обнаруженные археологами следы древнейших стен на Палатине датируются последней третью VIII в. до н. э., что не намного понижает принятую самими римлянами дату основания города — 753 г. до н. э. Городище на Палатине ничем не отличалось от других поселений Лация раннего железного века. Оно было небольшим по размерам и соседствовало с такими же деревушками, разбросанными на других холмах. Ближайшими соседями римлян были сабиняне, которые расселились на Квиринале. Объединение этих общин и положило начало складыванию единой политической общности — римского народа квиритов (Populus Romanus Quirites).
Противоположность между Палатином и Квириналом отразилась в религиозных установлениях Рима, уходящих своими корнями в глубокую древность. Так, жречество салиев (жрецов бога Марса) было представлено двумя коллегиями, одна из которых принадлежала Палатину, а другая — Квириналу. Представители двух римских родов, Фабиев и Квинтилиев, образовывали жреческую коллегию луперков, которые совершали обряд очищения территории древнейшего города на Палатине. Один из них, род Фабиев, по свидетельству традиции, был связан с Квириналом. Современные исследователи понимают эти факты как свидетельство слияния двух первоначально самостоятельных и отдельных общин, существовавших на Палатине и Квиринале.
Древняя Италия в VIII — начале III в. до н. э.
Время с VIII по VI в. до н. э. принято называть царским периодом в истории Рима в соответствии с формой правления. Канонический список римских царей (рексов) состоит из семи имен, однако, можно предположить, что их насчитывалось гораздо больше. Семь традиционных царей делятся на две группы: четверо первых образуют латино-сабинскую династию, следующие трое — «этрусскую», которая правила в Риме, начиная с последней четверти VII в. до н. э. Смена династий является водоразделом между догородской фазой существования Рима-поселения и Римом-городом.
Римские историки конца III–I в. до н. э. связали введение важных социальных и политических институтов своего города с именами отдельных царей. Однако организация римской общины единодушно приписывалась Ромулу. Она состояла из тридцати курий, которые походили на греческие фратрии. Курии объединяли всех мужчин-воинов (квиритов), из которых комплектовался древнейший легион, состоявший из 3 тыс. пехотинцев (по 100 воинов от каждой курии). Таким образом, народ каждой курии был ее войском и одновременно участником народного собрания — куриатных комиций, которые решали вопросы наследования, усыновления и делали законной власть избранного царя. Курии были разделены на три части по десять в каждой, которые назывались трибами Рамнов, Тициев и Луцеров, получившими свои названия от самого Ромула, сабинского царя Тита Тация и этруска Лукумона, оказавшего Ромулу помощь в борьбе с сабинянами. Вероятно, в традиционных названиях триб отразился процесс смешения различных этносов на территории Рима, завершившийся появлением понятия «римлянин», которое имело уже не этнический, а государственный характер.
В римской общине существовала группа лиц, обладавших особым положением и статусом. Эти люди назывались «отцами» (patres) и были представлены в совещательном органе — сенате. Сначала сенаторов насчитывалось 100, впоследствии их число увеличилось до 300 и оставалось таким вплоть до I в. до н. э. «Отцы» как обладатели ауспиций (права определять волю богов по поведению птиц) давали свое одобрение тем общественным действиям, которые согласовывались с обычаями предков, обеспечивая тем самым всему коллективу божественное расположение. С санкции «отцов», например, назначался и сам царь. Его власть не являлась наследственной, хотя между некоторыми царями и их преемниками существовали родственные связи. Таким образом, римская община имела трехчленную политическую структуру: народ, сенат и царь. Обладая властью в религиозной сфере, «отцы» руководили всей общественной жизнью римской общины.
«Отцы-сенаторы» и их потомки патриции, носившие одно и то же имя и происходившие от общего предка по мужской линии, образовывали род (или клан). Так, знаменитый римский род Юлиев возводил свое происхождение к богине Венере, а род Фабиев считал своим предком Геркулеса. Многие знатные роды Рима называли своими прародителями Энея или его спутников. В рамках рода выделялась семья, которая состояла из главы («отца семейства») и тех, кто находился под его властью (прежде всего жена и потомство). Такая структура родства отразилась в римских именах, которые состояли из трех частей: личного имени, имен рода и семьи. Например, Луций Юний Брут, Марк Фурий Камилл, Публий Корнелий Сципион, Гай Юлий Цезарь и др.
Вокруг глав патрицианских семей объединялись свободные общинники, которые нуждались в их покровительстве и защите. Они назывались клиентами. Отношения патронов, в роли которых выступали «отцы», и клиентов строились на взаимной ответственности и способствовали развитию вертикальных связей внутри римского общества. Остальные свободные, которые противостояли патрицианским кланам, назывались плебеями. С ростом территории Рима к ним присоединились новопоселенцы, которые увеличили население города в результате покорения соседних латинских общин.
С воцарением этрусской династии Рим стал частью культурного «койне», сложившегося в Западном Средиземноморье. Следствием этого было развитие городской инфраструктуры. Пространство между Палатином и Капитолием начало превращаться в общественный центр — Форум. В его восточной части стояла Регия, которая образовывала религиозный центр общины; ему соответствовал политический центр — Комиций, расположенный в северо-западной части Форума и являвшийся местом проведения народных собраний. На северной оконечности Комиция была воздвигнута Гостилиева курия (место заседаний сената), которая стала третьим центром общественной жизни Рима. Изменился также характер царской власти. Из ритуального правителя, каким он был при латино-сабинской династии, царь превратился в военного предводителя — носителя империя, включавшего в себя право командовать войском и отдавать приказания.
Рост экономической активности Рима способствовал притоку в город населения соседних общин, которое пополняло ряды плебеев. Отражением этих экономических, географических и демографических процессов явилось создание новой военной организации, творцом которой считается шестой царь Сервий Туллий, правивший в середине VI в. до н. э. Согласно традиции, Сервий Туллий создал новый вид народного собрания — центуриатные комиции, основанные на имущественном цензе и на военных обязательствах граждан по отношению к государству. Собрание названо от «центурии», которая являлась подразделением легиона. Легион состоял из шестидесяти центурий, каждая из которых теоретически насчитывала сто человек. На военный характер этого собрания указывает место его проведения — Марсово поле, которое находилось за городской чертой. Так как центуриатное народное собрание одновременно выступало в роли войска, оно состояло первоначально из мужчин боеспособного возраста, которые могли обеспечить себе полное вооружение гоплита. К ним по имущественному статусу примыкали всадники. Остальные, не имевшие ценза гоплита, составляли легковооруженную пехоту.
Воины, несущие тело убитого товарища. Ручка цисты из Пренесте. IV в. до н. э.
Центуриатное собрание было тесно связано с другими важными римскими институтами, такими как ценз и трибы. Ценз определял принадлежность человека к гражданскому коллективу. Разделение граждан на ряд категорий в соответствии с их имуществом отражало их различные функции в государстве и определяло их политические привилегии. Новые территориальные округа — трибы, хотя и сохранили свое прежнее название, принципиально отличались от триб Ромула тем, что объединяли граждан в соответствии с местом их проживания. Постепенно город был разделен на четыре трибы, а прилегающая к нему сельская округа — на семнадцать триб. Каждая триба должна была выставлять определенное количество центурий, в которых военнообязанный мужчина (житель трибы) занимал место согласно своему имущественному цензу. Тем самым с течением времени членство в трибах стало основой формирующегося гражданского коллектива, что сказалось на изменении положения плебеев, которые получили место в войске. В то же время семнадцать сельских триб именовались по патрицианским родам, которые главенствовали в этих округах и с давних пор отстаивали свои интересы с помощью вооруженных групп, состоявших из членов рода и их клиентов. Правда, теперь военные подразделения знати, также представленные в центуриях, составляли лишь часть общей римской армии и были ориентированы на защиту государственных интересов. В конечном счете, создание новой военной организации привело к укреплению позиций аристократии, что помогает объяснить ее главенствующую роль в римском государстве в последующую эпоху. В окончательном виде центуриатная организация, которая складывалась постепенно по мере усложнения общественной жизни, распределила граждан по пяти имущественным разрядам, которые выставляли общим счетом 193 центурии, включая 18 центурий всадников.
Археологические свидетельства из Рима и других городов Центральной Италии подтверждают распространение гоплитской тактики боя и позволяют отнести создание новой военной организации в Риме к VI в. до н. э. Благодаря реформам Сервия Туллия в Риме были созданы условия для складывания гражданского коллектива в форме цивитас, аналогичной греческому полису. Рождение гражданского коллектива отразилось и в религиозной сфере. Последний римский царь Тарквиний Гордый (534–510 гг. до н. э.) завершил строительство на Капитолийском холме храма бога Юпитера — покровителя римского государства. Архитектурный ансамбль Капитолия дополнялся святилищами двух богинь — Юноны и Минервы. Вместе с Юпитером они образовывали Капитолийскую триаду — главный общегражданский культ.
К концу царского периода Рим превратился в самое могущественное государство в Лации. Политическое и культурное влияние Рима в регионе подкреплялось также контролем над общелатинскими культами. С этой целью при Сервии Туллии на Авентине был построен храм Дианы — богини, почитаемой всеми латинами. Усиление римской армии приводило к взаимным конфликтам, однако завоевание земель соседей иногда заменялось заключением с ними союзных договоров, которые регулировали отношения обеих сторон. Права заключать законные браки и приобретать собственность обеспечивали возможность жителям латинских общин свободно менять места проживания, не теряя гражданских прав в родной общине и не становясь изгоями в другой. Таким образом, в Лации, как и в Риме, осуществлялась иная (в отличие от Греции) модель гражданского коллектива — полиса, основанного на горизонтальной мобильности и потому открытого к новым пополнениям.
Великая греческая колонизация
Архаический период ознаменовался в истории Эллады столь знаменательным событием, как Великая греческая колонизация VIII–VI вв. до н. э., или освоение греками новых для них территорий. В ходе этого грандиозного миграционного движения сетью эллинских городов и поселений оказались покрыты значительная часть средиземноморского и всё черноморское побережье. Распространившись на эти регионы, древнегреческая цивилизация самым решительным образом расширила свои географические рамки.
Естественно, прежде всего встает вопрос о причинах столь значительного и уникального явления. Насколько можно судить, в его развитии сыграли свою роль факторы различного характера. Можно выделить две основные группы предпосылок колонизации: экономическую и политическую. К первой из них следует отнести прежде всего возникший в результате демографического взрыва начала эпохи архаики острый «земельный голод» (стенохорию). Греческие полисы обладали лишь весьма ограниченными природными ресурсами. Их сельскохозяйственная округа (хора) была, как правило, невелика, почвы большинства областей Эллады — недостаточно плодородны. В результате со временем не удавалось уже обеспечить нормальное существование всем гражданам города-государства. Соответственно, часть населения порой просто вынуждалась эмигрировать и искать средства к жизни на чужбине.
Так, в VII в. до н. э. на островок Фера в южной части Эгейского моря обрушились засуха и голод. Жители Феры решили вывести колонию в Северную Африку и отправили туда группу поселенцев во главе с аристократом Баттом. Оказавшись в незнакомых местах, колонисты поначалу растерялись. «Батт и его спутники не знали, что им предпринять, и снова возвратились на Феру. Ферейцы же начали метать в них стрелы, не позволяя пристать к берегу, и приказывали плыть обратно. Тогда переселенцы были вынуждены снова выйти в море», — сообщает Геродот. Прибыв опять в Африку, Батт основал там город Кирену, который впоследствии стал крупным, процветающим экономическим и политическим центром.
В тесном сочетании с этим фактором сыграли свою роль и другие экономические предпосылки колонизации: стремление греческих полисов получить доступ к источникам сырья (особенно месторождениям полезных ископаемых), отсутствовавшим на родине, а также закрепиться на важнейших торговых путях. Именно поэтому греки основывали не только полноценные колонии (апойкии), сразу становившиеся независимыми полисами, но также и торговые фактории, являвшиеся лишь коммерческими базами и местами пребывания купцов.
Что же касается политических причин колонизационного движения, то важную роль сыграла постоянная и ожесточенная борьба за власть между различными аристократическими группировками, кипевшая в архаических (формирующихся) полисах. Эта борьба (стасис) была одной из самых рельефных и неотъемлемых реалий эпохи, о которой идет речь, и сплошь и рядом именно перипетии стасиса становились, конкретным, непосредственным поводом к выведению колонии. Для «проигравших» зачастую просто не оставалось иного выхода, кроме как покинуть родной город, иначе их судьба оказывалась плачевной: политическая борьба архаического периода отличалась крайней жестокостью и беспощадностью, ее исходом могло стать даже полное, поголовное истребление побежденных победителями.
Греческая колонизация в VIII–VI вв. до н. э.
В любом случае, группировка, не сумевшая добиться успеха «у себя дома», всегда имела хорошую возможность уйти в апойкию и там утверждать свою власть уже беспрепятственно. Лидер подобной группировки становился основателем и руководителем нового поселения — «ойкистом» (ктистом); таким образом он достигал на новом месте того высокого положения, в котором ему отказали на родине. В роли ойкистов выступали (практически без исключений) знатные аристократы, выходцы из древних родов. После смерти ойкист, как правило, героизировался, т. е. причислялся к существам сверхчеловеческого порядка; его могила, находившаяся обычно на агоре, становилась объектом религиозного почитания.
Безусловно, односторонний акцент на вышеописанном политическом факторе колонизации тоже был бы неоправданным, как и любая крайность. Для того чтобы колонизационное мероприятие осуществилось, требовалась обычно совокупность не только политических, но и экономических предпосылок. Ведь группировка политиков-аристократов могла, естественно, основать жизнеспособную колонию только в том случае, если ее сопровождала достаточно значительная в количественном отношении группа рядовых граждан, по той или иной причине заинтересованных в переселении. Но помимо этого ситуация должна была достичь крайней остроты, просто не оставлявшей для какой-то части населения реальной возможности остаться на родине. Например, если в ходе стасиса одна группировка полностью побеждала и поголовно изгоняла другую, что случалось все-таки далеко не всегда. Сделанная здесь оговорка была необходима, но в целом следует отметить, что в историографии скорее наблюдается не переоценка, а напротив, недооценка политического фактора, так что к выявлению его истинной (по нашему мнению, весьма значительной) роли еще предстоит идти.
Однако не нужно видеть в каждой колонизационной акции обязательно централизованное, организованное полисными властями мероприятие. Нередко следует вести речь о частной инициативе кого-либо из аристократических лидеров, который рекрутировал будущих апойков, очевидно, из числа своих политических приверженцев и отправлялся с ними в колонизационную экспедицию.
Перечисленные факторы в каждой конкретной ситуации действовали в разном сочетании и соотношении. Во всяком случае, представляется отнюдь не случайным, что наиболее значительными центрами выведения колоний (метрополиями) стали развитые в экономическом и политическом отношении полисы, густонаселенные и при этом обладавшие малой хорой. В их числе — Коринф и Мегары на перешейке Истм, Халкида и Эретрия на о-ве Эвбея, полисы малоазийской Ионии. Из последних особенно отличился Милет, основавший, по сообщениям некоторых источников, более 70 колоний.
Правда, еще одним очагом ранней колонизации была отсталая аграрная область Ахайя на севере Пелопоннеса. Дело в том, что на каменистых почвах Ахайи тоже крайне остро ощущался земельный голод. С другой стороны, те полисы, хора которых была более обширной, а темпы экономического и политического развития — более медленными (или искусственно сдерживаемыми), сыграли гораздо меньшую роль в Великой греческой колонизации. Так, почти (или совсем) не основывали колоний в течение эпохи архаики Спарта, государства Беотии и Фессалии; поздно и поначалу не слишком активно включились в это движение Афины.
У Великой греческой колонизации был своеобразный «пролог» — плавания эллинских купцов на крайний восток Средиземноморья и основание ими там своих торговых баз. Самая известная из них, существовавшая уже в IX в. до н. э., располагалась в Северной Сирии, на месте современного селения Аль-Мина. В ее основании и функционировании наибольшую роль сыграли эвбейские полисы. Халкида и Эретрия в период ранней архаики вообще шли в авангарде развития греческого мира, являлись крупнейшими экономическими и политическими центрами. Они же выступили и «пионерами» колонизации, причем как на востоке, так и на западе.
Нужно отметить, что колонизационное движение греков в собственном смысле первоначально развивалось преимущественно в западном направлении, куда первые шаги по выведению колоний были сделаны в VIII в. до н. э. На западе греков особенно манили к себе плодородные земли Апеннинского п-ова и прилегавшего к нему с юга о-ва Сицилия.
Уже в первой половине VIII в. до н. э. выходцами из эвбейской Халкиды было основано небольшое поселение на островке Питекуссы у западных берегов Италии; вскоре после этого колонисты перебрались на материк, и там возник греческий полис Кумы. Прошел какой-нибудь век, и южное побережье италийского «сапожка», а также вся Сицилия по периметру оказались буквально усеяны новыми эллинскими городами. В колонизации региона приняли активное участие, наряду с эвбейцами, выходцы из Коринфа, Мегар, Ахайи и других центров. Порой несколько полисов осуществляли совместную колонизационную экспедицию; но бывали случаи и совсем иных отношений — вражды, борьбы за территории, приводившие к войнам и оттеснению слабейших на менее удобные земли.
Эксекий. Килик с изображением Диониса на корабле. VI в. до н. э.
Южная Италия и Сицилия оказались в конечном счете настолько интенсивно освоены греками, что вся эта область получила уже в античной историографии наименование Великой Греции. Самым крупным и значительным полисом региона являлись Сиракузы, основанные в 733 г. до н. э. коринфянами на восточном побережье Сицилии. Сиракузы стали настолько процветающим и влиятельным экономическим и политическим центром, что могут считаться самой знаменитой греческой колонией вообще. Из других городов Великой Греции следует упомянуть: на Сицилии — Гелу (колония г. Линд на Родосе), на южном побережье Италии — Сибарис, Кротон (основанные выходцами из Ахайи), Тарент (едва ли не единственная колония Спарты, выведенная в результате внутриполитической борьбы в этом полисе), Регий (колония Халкиды) и многие другие.
Греки проникали, хотя и не столь интенсивно, и еще дальше. Особую роль в колонизации крайнего запада Средиземноморья сыграла Фокея — полис в малоазийской Ионии, родина великолепных мореходов. Около 600 г. до н. э. фокейцы основали на южном побережье Галлии (нынешней Франции) Массалию (совр. Марсель), тоже ставшую крупным и богатым городом. Продвигались колонисты из Фокеи и на средиземноморские берега Испании, создав там ряд своих поселений.
Другим важным направлением Великой греческой колонизации было северо-восточное. Оно привлекало жителей полисов Балканской Греции многими «плюсами»: наличием полезных ископаемых (месторождения золота и серебра в Северной Эгеиде), плодородием земель (особенно причерноморских), возможностью установления выгодных торговых связей. На этом направлении греки освоили прежде всего северное, фракийское побережье Эгейского моря. Наиболее густой была сеть эллинских поселений на п-ове Халкидика, имеющем характерную форму трезубца. Не могли не возникнуть колонии греков и в зоне Черноморских проливов (Геллеспонта, Пропонтиды, Боспора Фракийского). Здесь большую активность проявили Мегары. В VII в. до н. э. мегаряне основали на противоположных берегах Боспора Фракийского, в чрезвычайно важном в стратегическом и военном отношении районе, две колонии — Халкедон и Византий. Последний стал в дальнейшем городом великой, уникальной судьбы: это будущий Константинополь (совр. Стамбул).
Логическим завершением колонизационного движения на северо-восточном направлении стало освоение греками всех побережий Черного моря, которое они называли Понтом Эвксинским («Гостеприимным морем»). Впервые греческие мореходы вышли на его просторы уже в начале эпохи архаики: к VIII в. до н. э. относятся древнейшие попытки колонизации на черноморском побережье. Но лишь с VII в. до н. э., когда грекам удалось прочно закрепиться в проливах, ведущих в Понт, а также освоиться с навигационной спецификой этого водного бассейна, столь отличавшегося от родной для них Эгеиды (практическое отсутствие островов, большие расстояния и глубины, иные климатические условия), Черное море стало для них воистину «гостеприимным». Особенно деятельное участие в колонизации на понтийском направлении принял Милет, основавший большинство своих колоний именно в этом регионе.
Новые греческие полисы возникли на всех берегах Понта Эвксинского. Из колоний Южного Причерноморья самыми значительными являлись Синопа и Гераклея Понтийская, Восточного — Диоскуриада и Фасис, Западного — Истрия, Одесс и др. Пожалуй, наибольшее количество поселений эллинских колонистов появилось в Северном Причерноморье. Впервые милетяне обосновались в конце VII в. до н. э. на небольшом о-ве Березань близ устья Днепра. Несколько позже они (как и в случае с италийскими Кумами) совершили «прыжок на материк», основав город Ольвию. Настоящая россыпь городов греков (в подавляющем большинстве тоже милетских колоний) покрыла в VI в. до н. э. окрестности Боспора Киммерийского (древнее название Керченского пролива, соединяющего Черное и Азовское моря). Крупнейшим центром античной цивилизации в этой области стал Пантикапей, находившийся на месте нынешней Керчи. Меньшими по размеру и значению городами Боспора были: в его европейской части — Нимфей, Мирмекий, Феодосия и ряд других, а в азиатской — Фанагория, Гермонасса и др. Со временем перечисленные города создали объединение (религиозного, а возможно, и военно-политического характера), во главе которого встал Пантикапей. Из этого союза полисов уже позже, в классическую эпоху, выросло крупнейшее в Северном Причерноморье государственное образование — Боспорское царство.
Характерно, что Великая греческая колонизация почти не распространялась в восточном и южном направлениях. Лишь в одном месте африканского побережья колонизационное движение греков повело к заметным результатам. В области, получившей впоследствии название Киренаика (западнее Египта, на территории нынешней Ливии), с VII в. до н. э. начала формироваться целая группа колоний, самой крупной из которых была упоминавшаяся выше Кирена.
Но обычно ситуация складывалась иначе: в Восточном Средиземноморье издавна существовали развитые государства (финикийские города, Египет), которые отнюдь не были заинтересованы в появлении на своих землях поселений «чужаков». Дальше греческих торговых факторий на территории этих царств дело не пошло. В частности, в Египте, в дельте Нила в VII в. до н. э. возникла колония Навкратис, но это был город с необычными для греков чертами. Навкратис был основан целой группой полисов-метрополий и населен в основном купцами, при этом подчинен власти фараонов. Иными словами, он представлял собой скорее крупную факторию, чем колонию в собственном смысле слова, и уж, во всяком случае, не был полноценным полисом.
Фактории, в отличие от колоний, практически не имели постоянного населения, коллектива граждан (купцы приплывали и уплывали), не являлись независимыми полисами с органами государственной власти. Что же касается колоний в собственном смысле слова (апойкий), то практически каждая из них с самого момента своего основания становилась совершенно независимым полисом. Хотя колонии, безусловно, обычно поддерживали тесные связи с метрополией — экономические, религиозные, а порой и политические (так, Коринф посылал в основанные им колонии своих уполномоченных — специальных должностных лиц).
К выведению колонии, независимо от причин, любой греческий полис относился весьма ответственно (разумеется, речь идет о тех случаях, когда колонизационная акция организовывалась государством, общиной). Перед отправлением поселенцев стремились разведать место их будущего проживания, позаботиться об удобных гаванях, плодородной земле, по возможности — о дружественности местных племен. Очень часто городские власти обращались за советом к оракулу Аполлона в Дельфах, жрецы которого, похоже, стали настоящими экспертами в такого рода вопросах. Затем составлялись списки желающих отправиться в колонию, назначался глава экспедиции — ойкист (по прибытии на место он обычно возглавлял и вновь основываемый город), и колонисты, взяв с собой священный огонь с родных алтарей, на кораблях пускались в путь.
Прибыв на место, колонисты первым делом приступали к созданию всех атрибутов нормального греческого полиса: возводили оборонительные стены, храмы богов и постройки общественного назначения, делили между собой окрестную территорию на земельные участки (клеры) равного размера. Поэт Архилох рассказывает об интересном случае, который произошел с неким жителем Коринфа по имени Эфиоп. Он вошел в состав экспедиции, отправившейся основывать Сиракузы. Еще до отплытия колонисты договорились о разделе будущих владений на клеры. Но на корабле, даже не прибыв на место назначения, Эфиоп «по крайней своей невоздержности… за медовую коврижку продал приятелю свой надел, который должен был получить в Сиракузах».
Эксекий. Амфора с изображением Ахилла и Аякса, играющих в кости. VI в. до н. э.
Одной из важнейших проблем, которая всегда вставала перед жителями колоний, были взаимоотношения с местным племенным миром: ведь практически каждое из вновь основанных поселений греков находилось не в вакууме, а оказывалось окруженным ранее жившим на этих территориях населением, стоявшим, как правило, на более низком уровне развития (на Сицилии это были сикулы, в Северном Причерноморье — скифы и т. п.). Отношения с ними могли складываться по-разному: в сравнительно редких случаях устанавливались ничем не омрачаемые дружественные контакты, основанные на взаимовыгодном экономическом симбиозе. Чаще ситуация складывалась более сложно: окружающие племена проявляли враждебность, что приводило либо к частым войнам, истощавшим обе стороны, либо к состоянию вооруженного нейтралитета, заставлявшего колонистов жить в постоянной настороженности. Известны и случаи, когда одной из сторон удавалось одержать верх в борьбе. В случае победы греков местные жители приводились ими к подчинению, попадали в политическую и экономическую зависимость. Такова была судьба племен мариандинов (в Гераклее Понтийской), киллириев (в Сиракузах). Случай с Гераклеей известен лучше других. Основавшие этот город в середине VI в. до н. э. греки из Мегар сразу же вступили в упорную борьбу за землю с проживавшими на этом месте мариандинами. Победу одержали более сплоченные и лучше вооруженные греческие колонисты. Сопротивление мариандинов было сломлено, их земля превращена в собственность гераклейского полиса, а сами они порабощены, хотя и получили некоторые гарантии: жители Гераклеи взяли на себя обязательство не продавать мариандинов за границу. Возможен был, однако, и противоположный вариант, при котором в зависимость от какого-либо местного правителя попадала сама греческая колония. Например, Ольвия на одном из этапов своей истории (в V в. до н. э.) находилась под протекторатом скифских царей.
Трудно переоценить результаты и последствия Великой греческой колонизации, осуществлявшейся вплоть до конца эпохи архаики и продолжавшейся затем (хотя и не в прежних масштабах) также и в следующую, классическую эпоху. В ходе колонизационного движения огромные территории были заселены и прекрасно освоены греками. Колонии основывались не стихийно, а на рациональных началах, с учетом возможных позитивных и негативных факторов; поэтому в большинстве случаев они быстро становились богатыми и процветающими городами. Поддерживая активные связи со своими метрополиями, со «старыми» греческими землями, они стали оказывать немаловажное обратное влияние на развитие последних, делая его более интенсивным.
Следует отметить, что колонии, коль скоро они были типичными полисами, подпадали под те же законы общественного развития, что и полисы Балканской Греции. Их бурный рост, в частности, породил те же экономические, социальные и политические проблемы: «земельный голод», борьбу различных группировок элиты за власть и т. д. Неудивительно поэтому, что многие из колоний со временем сами становились метрополиями, выводя в целях разрядки внутренней напряженности собственные субколонии. Так, Гела на Сицилии основала Акрагант — город, который вскоре уже не уступал ей самой по размерам и значению. Несколько новых колоний было выведено Гераклеей Понтийской. Из ее «дочерних» городов наиболее известен Херсонес Таврический (в Крыму, на территории нынешнего Севастополя), который, по новейшим данным, возник, возможно, уже во второй половине VI в. до н. э.
Классическая Греция
Как известно, изучение Древней Греции началось в эпоху Возрождения, причем первоначальным объектом служило именно ее искусство, для характеристики определенного периода которого был выбран термин «классическое» (от лат. classicus — «первоклассный», «образцовый»), обозначавший определенную эстетическую норму. Постепенно это понятие было перенесено и на другие сферы жизни Греции, превратившись в обозначение определенной эпохи в истории античного мира.
Такая метаморфоза, очевидно, обусловливалась (и была оправдана исторически) тем обстоятельством, что это время наивысшего подъема Греции не только в искусстве, но и в других областях жизни, время полного расцвета всех тех явлений, которые сформировались в архаическую эпоху, время господства такой своеобразной формы социально-экономической и политической организации общества, как полис. По мнению многих исследователей, именно последним обстоятельством объясняются основные особенности развития древнегреческого общества.
Хронологическими границами этой эпохи обычно считаются: рубеж VI–V вв. до н. э. (время начала Греко-персидских войн) и 338 г. до н. э. (когда в битве при Херонее греки понесли от Македонии сокрушительное поражение, знаменовавшее гибель их свободы).
В общеисторическом плане мы можем рассматривать этот период следующим образом. Начало его открылось попыткой Востока (в лице Ахеменидской Персии) подмять под себя Элладу с ее определившимся к этому времени своеобразным путем развития. В борьбе греки отстояли не только свою независимость, но и свою самобытность. На протяжении двух столетий соблюдалось большее или меньшее равновесие двух сил. Но конец периода ознаменовался ответной реакцией Запада. Под предводительством македонского царя Эллада двинулась на Восток и на какое-то время одолела его.
Виды государственного строя в классической Греции
Рассмотрение всех проблем истории Греции классического периода необходимо начать с анализа форм политического устройства. Именно в них наиболее явно проявляются характерные черты особого пути развития, свойственного Элладе в древности.
Демократия. По своему политическому устройству полисы классической Греции делились на два основных типа: демократические и олигархические. Тот или иной строй, как правило, отражал существенные различия в социально-экономических отношениях. Полисы с высоким уровнем экономики, интенсивным сельским хозяйством, развитым ремеслом и активной торговлей тяготели обычно к демократии. Напротив, олигархия в большинстве случаев была связана с архаическими общественными отношениями. Состояние источников по истории Греции таково, что иногда создается впечатление, что чуть ли не единственным демократическим полисом Эллады являлись Афины. Однако современные исследования показали, что в некоторых государствах демократический строй установился в более раннее время, нежели в Афинах, и даже в архаический период существовали полисы бесспорно демократические по своему устройству. В классическую эпоху прослеживается явная тенденция к трансформации общественных отношений и, соответственно, к распространению «зоны» демократии.
Древняя Греция в V–VI вв. до н. э.
Грекам мы обязаны возникновением самого понятия «народовластие» — так буквально переводится слово «демократия». Наиболее развитой и совершенной формой в античную эпоху (к тому же лучше всего известной нам, прежде всего, благодаря труду великого Аристотеля «Афинская полития») справедливо считается афинская демократия. Ее «золотой век» — время примерно с середины V до 30-х годов IV в. до н. э. Сущность государственного устройства Афин этого периода точно и лаконично определил вождь афинской демократии в середине V в. до н. э. Перикл: «Так как у нас городом управляет не меньшинство, а большинство народа, то наш государственный строй называется демократией».
Соответственно, основу политической организации полиса составлял коллектив граждан, так что выработка самого понятия «гражданин» — тоже достижение политической мысли греков. Граждане четко отчленялись от всех остальных жителей полиса. В основу концепции гражданства был положен принцип наследования этого статуса: «Гражданскими правами пользуются люди, которых родители оба — граждане», — такими словами начинает Аристотель свое описание государственного строя Афин.
По достижении юношей 18 лет специальная комиссия после тщательной проверки заносила его в списки членов дема (территориальной единицы). Затем вместе со сверстниками молодой афинянин проходил военное обучение. Эфебов, как их называли в эти годы, учили фехтованию, стрельбе из лука, метанию дротика и работе с катапультой. Через год они демонстрировали народу свою выучку и получали от государства щит и меч. Последующий год эфебы несли настоящую воинскую службу, они охраняли границы страны, находясь все время на сторожевых постах. «По истечении этих двух лет они становятся уже на один уровень с остальными гражданами».
Афиняне ревностно охраняли чистоту гражданского коллектива. Так, когда был произведен пересмотр списка граждан при раздаче хлебных даров, присланных в 445 г. до н. э. фараоном Псамметихом, лица, неправильно вписанные в списки для раздачи хлеба, были проданы в рабство.
Прямая демократия, существовавшая в античности, подразумевала, что все сколько-нибудь значимые решения принимал только коллектив граждан, который никому не передоверял своих прав. Этот принцип находил свое воплощение в том, что примерно каждые девять дней, точнее 40 раз в году (во всяком случае в IV в. до н. э.), граждане собирались на заседание народного собрания (экклесии), чтобы обсудить самые различные стороны своей жизни, политической, экономической и культурной. К важнейшим вопросам, рассматривавшимся на заседаниях экклесии, относились: объявление войны и установление мира, заключение союзов, избрание должностных лиц и принятие их отчетов, дарование гражданских прав, защита страны, отчеты послов и многие другие. В ведении народного собрания находилась такая чрезвычайная мера, как остракизм, т. е. изгнание на десять лет лица, заподозренного в том, что его влияние и авторитет могут угрожать демократическому строю.
Ораторам в народном собрании приходилось говорить перед аудиторией из нескольких тысяч человек, у которых имелись свои сформировавшиеся взгляды и представления. Достаточно быстро сложился определенный набор штампов, которыми пользовались представители различных политических направлений. Эти штампы определялись системой ценностей аудитории, они отражали наиболее популярные у слушателей идеи и постулаты. Завоевать мнение большинства означало уловить настроение демоса, установить с ним контакт и тем самым снискать одобрение аудитории.
Согласно правилам, выступающий не должен был позволять выпадов против собрания и своих соперников, его не имели права прерывать и удалить с трибуны, но на практике все эти правила соблюдались от случая к случаю, и если обсуждался наболевший вопрос, экклесия напоминала клокочущий вулкан. Яркие зарисовки оставил в своих комедиях Аристофан. Один из героев комедии «Ахарняне», уставший от бесконечных войн, твердо решил «без стеснения кричать, стучать, перебивать оратора, когда о мире не станет говорить он». Героиня другой комедии, Праксагора, пожив рядом с Пниксом (холмом, на котором заседала экклесия), вдоволь наслушалась ораторов и вынесла твердое убеждение, что не угодившего слушателям оратора обязательно осыпали бранью и оскорблениями. Он старался не оставаться в долгу и отвечал соответственно. Разумеется, комедии свойственны преувеличения, но вот свидетельство самого оратора: Демосфен одну из наиболее важных и серьезных политических речей начинает просьбой выслушать его, не прерывая ни криками, ни пререканиями.
Своего рода рабочим органом народного собрания служил Совет пятисот (Буле). Каждая из 10 фил (округов) выбирала 50 членов. Год делился на десять частей — пританий, и дежурная фила в определенном порядке сменяла другую. Основная функция Совета заключалась в подготовке дел для народного собрания, их предварительном обсуждении и вынесении решения — пробулевмы. «И народ ни по какому вопросу не может вынести постановления, если об этом не состоялось предварительного заключения Совета».
В систему защиты демократии и прав гражданина входил суд присяжных (гелиэя). Каждый гражданин имел право выступить в народном собрании с заявлением о том, что поступившее предложение или уже принятый закон противоречат ранее принятым законам. Действие обжалованного закона прекращалось, и вопрос передавался в гелиэю, которая после тщательного разбирательства выносила решение. В любом случае следовало наказание или гражданина, необоснованно возбудившего дело, за сутяжничество, или гражданина, по инициативе которого закон был принят (вплоть до смертной казни).
Судьями могли быть граждане не моложе тридцати лет, общее число их составляло 6 тыс. Суд делился на 10 палат-дикастериев по 501 человеку (остальные были запасными). Когда читаешь «Афинскую политию», поражаешься, с какой тщательностью была организована работа гелиэи на всех ее этапах, как она была продумана до мелочей, начиная с распределения дел между дикастериями — по жребию во избежание подкупа. Не менее поражает и та детальность, с которой Аристотель описывает все помещения гелиэи, ящики с буквами, трости разного цвета, желуди, бронзовые кубки, камушки, сосуды, клепсидры и прочий инвентарь для заседаний и голосования. Сам судебный процесс был построен на основе состязательного принципа. Судьи выслушивали истца, ответчика и свидетелей и выносили приговор. Не имелось ни прокуроров, ни защитников, каждый должен был выступать сам, но в случае необходимости он мог заказать речь профессиональному оратору (логографу) и выучить ее. Дело считалось решенным, если за приговор подавало голос более половины членов дикастерия. Наказания включали штраф, конфискацию имущества, лишение гражданских прав, изгнание и смертную казнь.
Еще одной гарантией сохранения демократии служила сложная процедура принятия новых законов. В государственном праве и практике Афин различались законы (номой) и решения экклесии (псефисмы), которые носили казуальный характер. В начале каждого года в экклесии решался вопрос, возникла ли необходимость в пересмотре старых и принятии новых законов. В случае положительного ответа следовала сложная процедура: обсуждение в Совете, экклесии и гелиэе, при этом тексты предлагаемых новых законов, написанные на больших досках, выставлялись на центральной площади Афин Агоре для всеобщего ознакомления, (процедура введения новых законов с течением времени претерпела изменения).
Непосредственное управление различными сферами жизни осуществляли должностные лица, которые избирались по жребию сроком на один год, работали они коллегиально. Исключение составляли военные должности — прежде всего 10 стратегов, важнейших магистратов, которые избирались поднятием рук, поскольку исполнение их обязанностей требовало определенных знаний и навыков. Только военные должности разрешалось занимать несколько раз. В обстановке постоянных войн коллегия стратегов сосредоточила в своих руках важнейшие вопросы политики, а не только руководство военными делами. К высшим магистратам относилась также коллегия девяти архонтов Ареопага (древнейшего государственного органа). Впоследствии, с развитием демократии, их значение было в значительной степени ограничено, но звание архонта оставалось всегда высоким.
С течением времени возросло значение финансовых магистратур, состоявших из нескольких коллегий: 10 «полетов», которые заключали арендные контракты, устраивали торги на разработку рудников и продавали с аукциона имущество преступников; 10 «аподектов», следивших за поступлениями в казну и выдававших магистратам положенные суммы денег, и 10 «логистов», осуществлявших контроль за финансовой отчетностью. Целая сеть коллегиальных магистратур охватывала управление собственно Афинами и их торговым портом Пиреем: «астиномы» следили за чистотой улиц; специальные чиновники (по десятеро) отвечали за соблюдение многочисленных правил рыночной торговли: за качество товаров, за правильность мер и весов и за многое другое. Аристотель весьма подробно перечисляет многочисленных должностных лиц, общее количество которых, как полагают, доходило до 700.
Таково, в самых общих чертах, государственное устройство Афин. Оно предусматривало широкое участие граждан в управлении, заключало ряд мер против злоупотреблений, коррупции и защищало демократический строй. Эффективность этой системы обеспечивалась благодаря оплате отправления должностей и участия в работе экклесии, Буле и гелиеи. Оплата вводилась постепенно, первым установил оплату судей Перикл во второй половине V в. до н. э., в начале IV в. до н. э. стали оплачивать дни, проведенные в народном собрании. Несомненно, далеко не все граждане могли регулярно участвовать в заседаниях экклесии, особенно крестьяне, жившие вдали от Афин. Вопрос о численности населения Афин и, соответственно, о количестве граждан из-за состояния источников оживленно обсуждается еще с конца XIX в. Наметившаяся в последнее время тенденция уменьшать цифры вызвала возражения ряда ученых.
Для того чтобы прямая демократия могла функционировать, а народное собрание исполнять роль высшего органа власти, необходимы были четко сформулированные и неукоснительно проводимые в жизнь некоторые основополагающие принципы. Самое основное для греков, что выделяло их из всех остальных жителей ойкумены, — это то, что они (как считали сами) жили в условиях свободы и равенства. С точки зрения политологии, демократия определяется двумя основными чертами: свободой и равноправием. Современное понятие свободы обычно сопоставляется с древнегреческим термином элевтерия, равноправие с исономией. Понятие «элевтерии» имело три значения, отвечающих трем уровням организации общества: в социальном смысле «элевтерия» противостояла рабству, отражая главное противостояние античного общества: свободный — раб; в международно-правовом смысле «элевтерия» означала свободу данного полиса, возможность самостоятельного существования; в этом понимании она могла смыкаться с другим понятием — «автономия». Наконец, в конституционной сфере, в аспекте политической организации полиса: «Вы, говорят, выше всего ставите свободу и равенство», — так определял перс Артабан (по словам Плутарха в биографии Фемистокла), это статусное отличие грека от варвара, жившего в монархической державе.
Перикл. Римская копия с греческого ориги нала V в. до н. э. Ватикан
Формами проявления свободы в условиях демократического государства являются два основополагающих принципа: исономия (принцип политического равенства граждан, возможность для всех их использовать свои политические права) и исегория (равенство слова, равное право на свободу речи, выражение своего мнения). Вот как говорит Геродот устами одного из персов в знаменитом споре о формах правления, их преимуществах и недостатках: «Что до народного правления, то оно прежде всего обладает преимуществом перед всеми другими уже в силу своего прекрасного имени — “исономия”. Затем, — добавляет он, — народ-правитель не может творить ничего из того, что может позволить себе самодержец. Ведь народ управляет, раздавая государственные должности по жребию… а все решения зависят от народного собрания». Все граждане, независимо от своего имущественного положения, в равной мере и богатые, и бедные, обладали одинаковыми политическими правами.
Поскольку перед нами рабовладельческое общество и политические теории в Греции (Платон, Аристотель) признавали рабство естественным институтом, понятие «права человека» в современном его толковании к такому обществу неприложимо. Гарантией осуществления прав гражданина служил принцип абсолютного главенства закона («исономия»). Четко эта мысль звучит, например, в одной из речей оратора Эсхина: «Вы хорошо… знаете, афиняне, что безопасность граждан демократического государства и его политический строй охраняют законы». «Законы у вас обладают силой, и вы сильны благодаря законам», — так лаконично сформулировал этот принцип Демосфен.
Принцип свободы гражданина, естественно, не означал вседозволенности, и границы свободы были достаточно четко очерчены. Греки были убеждены, что личность может наиболее полно реализовать себя, лишь находясь в сообществе, человек признавался прежде всего существом политическим — гражданином. Неизбежно встает вопрос о том, как соотносились между собой индивид и коллектив. Для Аристотеля не возникало сомнений в том, что «даже если для одного человека благом является то же самое, что для государства, более важным… представляется все-таки благо государства, достижение его и сохранение. Желанно, разумеется, и благо одного человека, но прекраснее и божественней благо народа и государства». Счастье, благо человека, тем самым, достигаются только в государстве. Вместе с тем, в рамках данной системы необходимо было найти modus vivendi двух трудно совместимых положений: подчиненности индивида коллективу и личной свободы. Разграничивались две сферы: общественная, построенная на строгом подчинении части целому, и частная, в которой афиняне оставались независимы.
«Исегория» означала, что в рамках народного собрания любой гражданин мог выступить с любым предложением, критиковать любое должностное лицо, высказывать свое мнение по любому обсуждаемому вопросу. У афинян существовало гарантированное законом право высказывать в ходе политической дискуссии любое мнение и не нести за него наказания, даже если оно противоречило настроению большинства. По словам Перикла, «мы не думаем, что открытое обсуждение может повредить ходу государственных дел. Напротив, мы считаем неправильным принимать нужное решение без предварительной подготовки при помощи выступлений с речами за и против».
Разумеется, граждане имели и обязанности. Более богатые несли так называемые литургии: самую дорогую — триерархию, т. е. обязанность оснастить военный корабль и набрать его экипаж; хорегию — оплату издержек на музыкальные состязания, подготовку хора во время драматических представлений — неотъемлемой части политической практики; гимнасиархию — устройство гимнастических игр во время празднеств и др.
Существовавшая в Афинах система, естественно, имела как свои плюсы, так и минусы. В частности, едва ли стоит безоговорочно считать благом принятие решений на своего рода массовых митингах, где атмосфера носила определенный налет театральности. Актеров и господствовавших в экклесии ораторов сближали профессиональные навыки, умение воздействовать на аудиторию, подчинять ее своему влиянию. Не случайно некоторые выступавшие перед народом ораторы брали уроки мастерства у актеров. Не следует упускать из виду и достаточно сильную эмоциональную связь оратора и его слушателей: выступающие апеллировали к господствующей системе ценностей, взывали не только к разуму, но и к чувствам аудитории.
Афинская демократия представляет выдающееся явление в истории человечества. Сознательная ориентированность на привлечение к политике всех граждан, полная подотчетность органов управления народному собранию, суверенитет экклесии, приоритет законов — вот основные качества этой системы. Сказанное не исключает признания за афинской демократией целого ряда черт, которые (что естественно для раннеклассового общества) могут свидетельствовать об известной неразвитости фундаментальных социальных принципов, о сословно-классовой и государственной ограниченности античной демократии, об исторической ущербности и неполноценности этой столь привлекательной формы. К числу таких черт в Афинах можно отнести, в частности, ряд весьма показательных коллизий: демократической гражданской массы с ее аристократическими лидерами, прокламирования и осуществления принципов свободы для собственных граждан с утверждением и обоснованием естественности рабства для чужеземцев и проведением откровенно «империалистической» политики в отношении как варварской периферии, так и родственных эллинских городов.
Не следует забывать, что афинская политическая система, самая передовая, была демократией для меньшинства. Из нее были исключены рабы, а также метеки — лично свободные люди, переселившиеся в какой-либо полис. Метеки не обладали никакими политическими правами, не имели права владеть землей и домами и поэтому занимались преимущественно ремеслом, торговлей и работой по найму, живя в наемных помещениях. Метеки платили особый налог, несли военную службу, более состоятельные привлекались к несению некоторых литургий. В политической жизни Афин не участвовали и женщины, которые вели даже более замкнутый образ жизни, чем спартанки, редко выходя из дома.
Вся внутриполисная политическая жизнь в период расцвета демократии выглядит в конечном счете, как цепь бесконечных компромиссов и соглашений, выработанных для взаимодействия аристократии с демосом, жителей сельских округов со своими специфическими чаяниями с горожанами Афин и Пирея. Впрочем, несмотря на явное подшучивание над сельским населением, его привычками и нравами в комедиях Аристофана, а также невзирая на отдельные случаи несовпадения интересов, городской центр и сельская округа находились в состоянии партнерства, а не конфронтации. Компромисс обретался прежде всего на почве религии — важнейшего элемента идеологии общества. Сельские религиозные праздники объединяли жителей определенных местностей, вместе с тем предполагалось их непременное участие в общеполисных церемониях типа Панафиней, Великих Дионисий, носивших ярко выраженный религиозно-политический характер.
Античность не только оставила современному миру принципы демократии, но и показала, как они могут быть реализованы, насколько близко практика может приближаться к теории или удаляться от нее, какие коллизии следует считать изначально заложенными в народовластии и какие условия создают те или иные его модели.
Греческое народовластие, со всеми его взлетами и падениями, прозрениями и заблуждениями, гуманностью и жестокостью, свободой для одних и рабством для других, навсегда вошло в «золотой фонд» европейской цивилизации. И сегодня в речи Перикла — этом гимне афинской демократии, мы находим поистине пророческие слова: «…мы будем предметом удивления для современников и для потомков».
Олигархия. В отличие от демократии, о которой есть возможность составить относительно полное представление по ее наиболее совершенной форме — Афинам, с олигархией дело обстоит несравнимо хуже, поскольку об этой форме государства конкретно известно очень мало, и поэтому ограничимся теми довольно скудными сведениями, которые содержатся в «Политике» Аристотеля.
Рождение Афродиты. Мрамор. 470–460 гг. до н. э. Рим
Главными видами государственного устройства Аристотель склонен считать как раз демократию и олигархию. Олигархию он определяет как «тот вид, когда верховную власть в государственном управлении имеют владеющие собственностью». Аристотель различает четыре вида олигархии. Отличительный признак ее первого вида, по его мнению, состоит в том, что «занятие должностей обусловлено необходимостью иметь столь значительный имущественный ценз, что неимущие, хотя они представляют большинство, не допускаются к должностям». При втором виде доступ к должностям тоже обусловлен имущественным цензом, и люди, имеющие его, пополняют недостающих должностных лиц путем кооптации. При третьем виде сын заменяет отца. При четвертом властвует не закон, а должностные лица. В общем, «там, где власть основана… на богатстве, мы имеем дело с олигархией». Необходимо, однако, подчеркнуть, что в большинстве олигархических полисов также существовало понятие гражданского коллектива, который был шире, чем олигархическая «верхушка». Соответственно, рядовой гражданин обладал рядом прав, для него была только закрыта возможность занимать сколько-нибудь важные посты в системе управления полисом.
Теперь обратимся к Спарте — самому необычному из всех греческих государств. В Спарте господствовала общинно-государственная собственность на землю и рабов (илотов). Исторически эта не совсем обычная для полиса ситуация находит свое объяснение в спартанском завоевании Лаконики и Мессении. Необходимость контролировать огромные (по греческим масштабам) массы покоренных вызывала необходимость особой организации спартанского общества.
Все население государства (которое охватывало территории двух больших областей Пелопонесса — Лаконики и Мессении) делилось на три основные категории: спартиатов, периэков и илотов (имелись и некоторые не очень многочисленные промежуточные группы). Единственно полноправной частью населения были спартиаты. Периэки («живущие вокруг») — такие же греки-дорийцы, как и спартиаты, пришедшие вместе с ними с севера и осевшие в Лаконике. Лично свободные, они жили в небольших городках, обладавших некоторой автономией, но под строгим присмотром спартиатов. Периэки обязаны были служить в спартанской армии и иногда даже составляли в ней большинство. Илоты в этническом отношении представляли смешанное население: в Лаконике — это потомки старого ахейского населения, покоренного спартанцами, в Мессении — доряне, но также покоренные в ходе так называемых Мессенских войн VIII–VII вв. до н. э. Илоты представляли собой такую социальную категорию, которую, видимо, точнее всего определяет термин «государственные рабы». Они обеспечивали существование спартиатов. Все населенные илотами земли были разделены на участки (клеры). Каждый такой клер (состоявший примерно из 6–7 плотских домохозяйств) был приписан к определенному спартиату, который выступал, однако, не его собственником, но только пожизненным пользователем. Илот не мог быть отчуждаем от своего клера, продать его или убить спартиат не имел права, так как илот считался принадлежащим всему полису.
Естественно, что в таких условиях главная задача спартиатов состояла в том, чтобы всегда быть готовыми с оружием в руках подавить восстание илотов, и жизнь в Спарте напоминала быт военного лагеря. Ранее исследователи очень часто определяли Спарту как «милитаризованный полис», сейчас же более популярно другое определение — «полицейский полис».
Спарта могла выжить только при условии полного единства гражданского коллектива, и создатели его конституции сделали все возможное для воплощения в действительность этой цели. Единство достигалось путем внедрения в практику знаменитого спартанского агоге — понятия, которое справедливо переводят как «путь жизни». Суть его заключалась в том, что вся жизнь спартиата была подчинена раз и навсегда определенному порядку, задача которого — создать идеального воина, защитника родного полиса. Существовал целый ряд законов и правил, запрещавших всякое от него отступление. Основной задачей являлось создание сколь возможно более монолитного коллектива граждан-воинов. Система «агоге» действовала весьма успешно, сублимируя неравенство и превращая его в соперничество за первенство в служении своему полису.
Что касается государственного строя Спарты, то согласия в его определении не отмечалось уже в древности. Среди других греческих государств классической эпохи Спарта бесспорно занимает совершенно особое место, в известном смысле действительно являясь аномалией. Она представляла очень архаичную форму полиса. В Элладе, видимо, такое (или похожее) устройство существовало во многих местах в период сразу после дорийского завоевания. Однако деятельность законодателей (в частности Ликурга) и завоевание Мессении привели к консервации этой ранней формы, тогда как другие полисы ее миновали достаточно быстро. В силу этого в Спарте некоторые особенности полиса, наиболее характерные для его первой фазы развития, проявились с особенной полнотой.
В Спарте существовало четыре «центра принятия решений»: два царя, коллегия геронтов (старейшин) — герусия, состоявшая из 30 человек (два царя и 28 членов, избиравшихся пожизненно из спартиатов, достигших 60-летнего возраста), народное собрание — апелла и коллегия эфоров из пяти человек, избиравшихся ежегодно из всех спартиатов, достигших 30 лет. По словам Аристотеля в «Политике», некоторые утверждают, что наилучшее государственное устройство должно представлять смешение всех видов государства: олигархии, монархии и демократии. Поэтому они восхваляли лакедемонское устройство: ведь царская власть олицетворяет собой монархию, власть геронтов — олигархию, демократическое же начало проявляется во власти эфоров, так как они выбираются из народа. По мнению других, эфория представляет собой тиранию, демократическое же начало они усматривают в сисситиях (совместных обязательных трапезах граждан).
Спартанское общество и государство не были столь монолитны, как это нередко утверждается, в нем существовали зоны «внутренних напряжений», в том числе вызванные неравенством в обладании основным богатством — землей. Помимо равных клеров, предоставлявшихся государством, среди потомков старой аристократии сохранялись «отеческие» земли. Нередко возникали конфликты между царями и эфорами и между самими царями из двух династий (дорийской и ахейской).
Именно в классическую эпоху начинается глубокий кризис спартанского полиса. Он имел свою глубинную причину. Спарта могла сохранять неизменным свой строй до тех пор, пока сохраняла свою достаточно сильную изолированность — политическую, экономическую и идеологическую.
Причиной падения Спарты стала, как ни странно это звучит, ее победа в Пелопонесской войне (конец V в. до н. э.). Война была длительной, она потребовала напряжения всех сил полиса, но самое главное заключалось в другом: руководителям Спарты для достижения победы пришлось полностью поменять традиционные методы действий. Они были вынуждены проводить активную внешнюю политику, искать союзников, заключать на свой страх и риск договоры, наконец, получать огромные денежные суммы от персов, поддерживавших Спарту. В результате полностью изменился менталитет руководящей верхушки полиса, многие из ее представителей (царей, полководцев) подверглись коррупции, возмечтали о личной власти, а деньги, хлынувшие в полис, быстро разрушили единство гражданского коллектива. Таким образом, первопричиной кризиса стал слом традиционной морали и норм поведения. Самый важный признак кризиса — пренебрежение самой конституцией, о чем свидетельствуют не только деятельность наварха Лисандра и царя Агесилая, но и заговоры, направленные на насильственное свержение существующего строя, в том числе заговор Кинадона, случившийся в 398 г. до н. э., о котором известно из «Греческой истории» Ксенофонта. Товарно-денежные отношения — свидетельство нового этапа в жизни Эллады — стремительно ворвались в традиционный мир спартанцев, похоронив «общину равных». Попытки ее возрождения реформами царей Агиса и Клеомена в III в. до н. э. окончились провалом.
Тирания. Греция знала еще одну форму государственного строя, которая получила большое распространение в IV в. до н. э., а именно тиранию. Тиранами называли чаще всего властителей, пришедших к власти и удерживавших ее насильственным образом. Понятен поэтому негативный смысл, который постепенно придавали слову «тиран». Дважды в политической жизни древних греков обстоятельства складывались благоприятно для возникновения тиранических режимов: в эпоху архаики и в период так называемого кризиса полиса. Соответственно различают два вида тирании: раннюю, или «старшую» (с середины VII в. до н. э.), характерными представителями которой были тираны Коринфа Кипсел и Периандр, и позднюю, или «младшую» (с конца V в. до н. э.), нашедшую воплощение в деятельности сиракузского тирана Дионисия Старшего и Клеарха в Гераклее Понтийской (первая половина IV в. до н. э.).
Существовало несколько факторов, которые непосредственно вызвали к жизни младшую тиранию. К первым можно отнести развитие наемничества. Именно наемники, которым, в отличие от граждан, было менее присуще чувство долга перед полисом и которые сознавали более личные связи со своим командиром, выступали той силой, опираясь на которую честолюбивый полководец захватывал власть. Вторая причина — развитие крайнего индивидуализма, которое порождало у «сильных личностей» стремление выйти из-под контроля общества и, сбросив власть коллектива, подчинить его своей воле. В-третьих, практика самих государств, которые учреждением чрезвычайной военной власти с неограниченными полномочиями (стратегов-автократоров) создавали прецеденты, давали повод к захвату власти и установлению тирании.
Указывая на черты как сходства, так и различия между «старшей» и «младшей» тираниями, в литературе отмечали, что они образуют как бы два рубежа в истории классического полиса.
Неполисные формы политической организации. Под ними подразумевается главным образом этнос. Этносы охватывали Ахайю, Аркадию, Фессалию и Македонию. Сам факт их широкого распространения свидетельствует, что они играли важную роль в истории Эллады, чему не соответствует степень их изученности. Этнос обычно рассматривается как более примитивная, дополисная форма организации общества, где основным видом населенного пункта остается деревня, характерная для более отсталых областей Греции.
Современные ученые обращают внимание на тот факт, что многие этносы в позднеклассический (и следующий, эллинистический) периоды трансформировались в конфедерации, которые смогли противостоять самым крупным полисам. Подчеркивается сложность организации этноса, в рамках которого находились даже собственно полисы. Например, такая ситуация наблюдается в Аркадии. Важная особенность подобных политических образований заключается в том, что осознание собственного единства, как правило, предшествовало возникновению сильной политической организации — это характерно для конца V — начала IV в. до н. э. В рамках этой формы общества также отмечались тенденции развития в сторону демократии, особенно ярко проявившиеся на следующем этапе исторического развития (аристократический Ахейский союз на Пелопоннесе и демократический Этолийский союз в Средней Греции в III-II вв. до н. э.).
Основные черты социально-экономического развития
Экономическая жизнь Греции в эпоху классики характеризуется развитием тех процессов, которые берут свое начало в предшествующее время. Основной чертой можно считать распространение рабства так называемого классического типа, которое находилось в тесной связи с другими изменениями в области социально-экономических отношений — достаточно далеко зашедшим процессом разделения труда и ростом товарно-денежных отношений.
Не подлежит сомнению широкое распространение рабского труда в Афинах в различных отраслях хозяйства. Судя по речам оратора Лисия и комедиям Аристофана, большая часть крестьян, даже тех, которые определяли себя как «беднейшие из беднейших», владела несколькими рабами. Все большее значение труд рабов приобретает в ремесле. Особенно широко использовали рабов в самом тяжелом, горном деле — в серебряных рудниках Лавриона. В источниках разбросано довольно много сведений о рабах-домашних слугах. Основная масса рабов принадлежала к варварам. Общественное мнение осуждало порабощение соплеменников, особенно в связи с распространением в годы Греко-персидских войн представления о единстве эллинов, вследствие чего развивается практика выкупа попавших в плен соотечественников.
Сельское хозяйство по-прежнему оставалось главной отраслью экономики. Как писал историк Фукидид, «большинство населения Аттики… по старинному обычаю все-таки жило со своими семьями в деревнях». Для V в. до н. э. характерно сочетание старых, традиционных черт в земледелии и новых явлений в производстве сельскохозяйственной продукции. Ведущей оставалась так называемая «средиземноморская триада»: зерновые (пшеница и ячмень), оливки и виноград. Новые явления связаны с распространением рабского труда, ростом товарности сельского хозяйства и его специализации. Еще в эпоху архаики недостаток плодородной земли и рост населения, особенно городского, вызывали дефицит хлеба, который приходилось ввозить извне. Увеличение значения импорта зерна привело к тому, что в Элладе стала развиваться региональная специализация. Так, Аттика сосредоточивалась на выращивании оливок и вывозе масла, Фасос и Хиос — на виноградарстве и виноделии и т. д.
Довольно долгое время господствовало мнение (хотя разделялось далеко не всеми учеными), что Пелопоннесская война стала для земледелия рубежом «аграрного поворота», который характеризовался массовым разорением крестьянства, миграцией сельского населения в города и концентрацией земли в руках немногих богачей. В последнее время противники данного мнения приходят к обоснованным выводам об отсутствии оснований для утверждения о массовом обезземеливании крестьян. Скупка земли, несомненно, имела место, но обычно связывалась не с необходимостью из-за нужды продавать ее, а с другими причинами. К денежным займам прибегали также преимущественно состоятельные граждане, а вовсе не бедные слои сельского населения. В этой среде действовали соображения престижа, политической карьеры, стремление разместить «лишние» деньги, тем более что доход от земли поступал, вероятно, меньше, чем от ремесленных мастерских, не говоря уже о заморской торговле. В последней ведущую роль играл импорт продуктов питания, особенно зерна. В основном, оно поступало из Северного Причерноморья, Сицилии и Египта. Греция была заинтересована в лесе для постройки кораблей и в металлах. Взамен вывозились изделия ремесла, вино и оливковое масло.
Торговля осуществлялась преимущественно по морю. Крупнейшим торговым центром был афинский порт Пирей. Перечисляя преимущества Афин как морской державы, анонимный автор «Афинской политии» упоминает о том, что «всякие вкусные вещи, которые только есть в Сицилии, в Италии, на Кипре, в Египте, в Лидии, в Понте, в Пелопоннесе или где-нибудь в другом месте, — все это собиралось в одном месте благодаря владычеству над морем». Вся торговля сосредоточивалась в городах, и в сознании крестьян город ассоциировался прежде всего с рынком. Герой комедии Аристофана «Ахарняне» Дикеополь, придя поутру на площадь, восклицает:
«Мне город мерзок. О село желанное!
Там не кричит никто: «Купите уксусу!»
«Вот угли! Масло!» Это там не водится:
Там все свое, и нет там покупателей».
Рост значения внешней торговли в V в. до н. э. нашел отражение в том факте, что именно в это время чеканка монеты широко распространилась по всему греческому миру.
Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют говорить о торговой политике правительств полисов. Одно из новых доказательств этого — найденная в 1986 г. на афинской Агоре надпись, содержащая текст закона Агиррия, принятого в 374/3 г. до н. э. Надпись свидетельствует о сдаче на откуп налога на пшеницу и ячмень, которые происходят с о-вов Лемнос, Имброс и Скирос, где находились афинские клерухии (колонии-поселения). Текст свидетельствует о непосредственном вмешательстве государства в транспортировку, хранение и продажу части ввезенных в Афины пшеницы и ячменя.
Более широкое распространение по сравнению с предыдущими веками получили кредитно-денежные операции. Важным институтом экономической жизни IV в. до н. э. становится трапеза, которая в известной мере перерастает свою функцию меняльной конторы и приобретает черты некоторого сходства с банком, не только принимая деньги на хранение, но и предоставляя кредиты. Займы выдавались, в частности, для приобретения ремесленных мастерских, получения лицензий для разработки шахт в Лаврионе, для покупки земли и совершения торговых сделок. К услугам трапез прибегали политики и полководцы. Велика была роль трапез в международной торговле. Известны настоящие банкирские дома, осуществлявшие кредитные операции чуть ли не по всей Элладе.
Характерной чертой времени становится деловая активизация предпринимателей (хрематистов), которая нередко носила спекулятивный характер. В тяжелые для полиса времена регламентирующие продажу зерна законы, нарушались, что порождало бесчисленные судебные процессы. Как свидетельствует оратор Лисий в речи против хлебных торговцев, они бессовестно наживались на нужде сограждан: «Когда вы всего более нуждаетесь в хлебе, они вырывают его у вас изо рта и не хотят продавать, чтобы мы не разговаривали о цене, а были бы рады купить у них хлеба по какой ни есть цене». Аристотель, рассматривая в «Политике» различные способы обогащения, впервые в европейской литературе коснулся торговой монополии и в качестве примера рассказывает о некоем дельце, который в Сицилии «скупил на отданные ему в рост деньги все железо из железоделательных мастерских, а затем, когда прибыли торговцы из гаваней, стал продавать железо как монополист, с небольшой надбавкой на его обычную цену. И все-таки он на 50 талантов заработал 100».
На IV в. до н. э. падает расцвет наемничества — одного из ярких явлений, за сравнительно короткое время достигших небывалого развития. Начиная с Пелопоннесской войны, характер боевых действий несколько меняется, финансово-экономическая сторона все более выдвигается на первый план и параллельно возрастает роль наемных контингентов. Усиление роли финансов в ведении войны, в свою очередь, отражается и на ее характере: война сама приобретает вид чуть ли не финансового мероприятия. Происходит постепенная эмансипация наемников и их командиров от полиса. Она проявляется прежде всего в том, что наемное войско становится своеобразной социальной организацией, в известной мере противостоящей полису, внутри него складываются новые формы зависимости, формируется новая идеология, отличная от полисной. Разрывается связь между понятиями «гражданин» и «воин», армия начинает выступать наряду и даже против полиса. Для полиса войско теперь в известной мере выглядит самостоятельной политической силой, по выражению оратора Исократа, «независимой от какой-либо государственной власти».
Кризис полиса
Кризис полиса — тема, в сущности, историографии новейшего времени. Главный признак кризиса писавшие о нем ученые видели в процессе обезземеливания крестьянства и концентрации земельной собственности, которые имели своим последствием замену свободного труда в деревне рабским. Подрывается и мелкое ремесленное производство, ослабляются узы, связывающие полисный коллектив.
С течением времени концепция кризиса полиса подверглась значительному пересмотру со стороны ряда ученых, которые, изучая отдельные стороны жизни Греции в IV в. до н. э., разрушали элементы существующей схемы. При всех различиях суть их выводов заключается в том, что представления о массовом обезземеливании крестьянства и концентрации земли оказались чрезвычайно преувеличены. Критике подверглось и положение о превращении значительной части граждан в люмпен-пролетариев.
Хотя кризис полиса отнюдь не равнозначен социально-экономическому упадку и скорее, наоборот, явился своеобразным следствием общественного прогресса, современники восприняли его как тяжелое испытание. Следует обратить внимание на общественные коллизии, на смуту (стасис), о которых пишут античные авторы. Потрясения охватили все стороны жизни: социальные и политические отношения, как внутриполисные, так и общеэллинские дела.
Источники IV в. до н. э. рисуют безотрадную картину. Вполне возможно, что акценты несколько смещены, но реальные факты свидетельствуют о социальной и политической нестабильности. Гражданские раздоры внутри полисов нередко смыкаются с политическими, общественные противоречия перетекают в военные. Социальная борьба в полисах перекликается с событиями внешней политики. Сторонники демократии и олигархии в различных полисах находили поддержку соответственно у Афин и Спарты.
Фукидид в своей «Истории» повествует о настоящей гражданской войне на Керкире во время Пелопоннесской войны в 427 г. до н. э. и продолжает: «впоследствии вся Эллада, можно сказать, была потрясена потому, что повсюду происходили раздоры между партиями демократической и олигархической, причем представители первой призывали афинян, представители второй лакедемонян… И вследствие междоусобиц множество тяжких бед обрушилось на государства».
В начале IV в. до н. э. по Греции прокатилась волна смут, междоусобиц и заговоров. В 399 г. до н. э. во время войны Элиды и Спарты элидские олигархи во главе с богачом Ксением устроили настоящее побоище. В ответ народ под руководством Фрасидея вышел на бой и победил, так что их противникам пришлось бежать к лакедемонянам. В 392 г. до н. э. в Коринфе столкнулись знать и демократы. Знать составила настоящий заговор. Демократы же, боясь, что Коринф снова подпадет под спартанский контроль, во время одного из праздников, обнажив мечи, напали на аристократов: «Один погиб стоя, во время дружеской беседы, другой сидя, третий в театре… Когда стало ясно, в чем дело, знатные граждане бросились искать убежище — одни к подножьям статуй богов, стоявших на агоре, другие к алтарям», но убивали даже прильнувших к алтарям. Об ожесточенности борьбы можно судить по «Греческой истории» Ксенофонта, по словам которого, после битвы «на маленьком пространстве погибло так много народу, что можно было там увидеть людей, лежавших огромными кучами, как лежат кучи зерна, дерева, камней». Лишь после заключения в 387 г. до н. э. Царского (или Анталкидова) мира организаторы резни 392 г. до н. э. покинули Коринф, и аристократы смогли туда вернуться. В 391 г. до н. э. народ на Родосе изгнал аристократов, которые бежали за поддержкой в Лакедемон. Лакедемоняне, понимая, что если верх возьмут демократы, то Родос попадет в руки афинян, если же богачи, то он достанется им, отправили на остров восемь судов. Наконец, в Аргосе, где была демократия, народ, подстрекаемый демагогами, восстав в 370 г. до н. э., перебил дубинками более 1200 богатых и наиболее влиятельных сограждан.
Перечисленные факты словно служат иллюстрацией к приведенному выше мнению Фукидида. Обобщая свои наблюдения, оратор Исократ в «Панегирике», написанном в 380 г. до н. э., утверждает: «пираты хозяйничают на море, наемники захватывают города; вместо того чтобы бороться с чужими за свою страну, граждане ведут междоусобную войну, сражаясь друг с другом внутри городских стен…, в результате постоянных политических переворотов население городов живет в большем страхе, чем люди, подвергшиеся изгнанию: одни боятся будущего, тогда как другие постоянно рассчитывают на свое возвращение… одни города — в руках тиранов, другими владеют гармосты, некоторые — опустошены, иные под властью варваров».
Прошло немного лет, и в другой речи — «Архидам», написанной Исократом от имени спартанского царя, оратор утверждает, что жители пелопонесских городов «относятся друг к другу с таким недоверием и с такой враждебностью, что сограждан боятся более, чем врагов. Вместо бывшего при нашей власти единодушия и взаимной имущественной поддержки, они дошли до такого распада связей между собой, что люди состоятельные охотнее бросили бы свое имущество в море, чем оказали бы помощь нуждающимся, а бедные меньше обрадовались бы находке клада, чем возможности силой захватить имущество богатых. Прекратив жертвоприношения на алтарях, люди, точно жертвенных животных, закалывают друг друга… И хотя я рассказал о множестве бедствий, постигших Пелопоннес, в действительности их гораздо больше». Эти и другие подобные им события становились предметом изучения теоретиков. Аристотель в «Политике» посвятил целую главу изучению государственных переворотов, дав их классификацию. Как бы подводя итог своим неутешительным наблюдениям, Платон в «Государстве» приходит к выводу, что в каждом полисе «заключены два враждебных между собой полиса: один бедняков, другой — богачей; и в каждом из них опять-таки множество полисов, так что ты промахнешься, подходя к ним как к чему-то единому».
Однако нельзя считать, что подобная картина ожесточенных конфликтов, приводящих даже к гражданским войнам, была характерна для всей Греции. Иную картину мы видим в Афинах. После катастрофических событий конца Пелопонесской войны с двумя олигархическими переворотами, террором, настоящей гражданской войной между демократами и олигархами, граждане Афин смогли примириться и весь IV в. до н. э. государство не знало никаких серьезных внутриполисных конфликтов. Конечно, шла острая борьба, но она решалась не оружием, а дебатами в народном собрании и в судах. Видимо, устоявшийся демократический строй с давними традициями смог стать противоядием против эксцессов, обеспечить мирное развитие общества. Напротив, города, где демократические традиции еще не устоялись, оказывались часто в состоянии смуты и конфликтов. Междоусобицы, социальные смуты и гражданские раздоры в полисах, как ясно из сказанного, свидетельствуют не только об ожесточенности социальной борьбы. Их негативное влияние испытывали также полисная мораль и религия.
Разделение категорий полиса и демократии приводит к разделению кризиса полиса и кризиса демократии как двух разных явлений, не связанных друг с другом. Афиняне усовершенствовали демократию, что выразилось в определенном ограничении суверенитета народа. Поражение же греков в борьбе с Македонией может быть объяснено максимальным развитием полисных принципов автономии и автаркии, обусловивших невозможность сколько-нибудь существенного объединения сил полисов в борьбе с нею.
Можно предположить, что в Афинах имел место не кризис, а медленная эволюция, тогда как вне Афин наблюдается весьма быстрый темп перемен. Иными словами, если и говорить о кризисе, то это не кризис полиса, а кризис системы полисов, кризис межполисных взаимоотношений.
Войны и внешнеполитические отношения
Греко-персидские войны. Противостояние эллинов и персов, растянувшееся на целых полстолетия (500–449 гг. до н. э.), стало переломным моментом в истории Греции. Множество мелких полисов, часто враждовавших между собой, смогли сплотиться перед лицом персидской опасности и отстоять свою независимость. Греко-персидские войны явились результатом противоречий между восточной деспотической монархией и полисным миром греков. К концу VI в. до н. э. завершилось сложение мощного Персидского государства (во главе с царями из рода Ахеменидов), в состав которого вошли и греческие города на западном побережье Малой Азии и прилегающих островах. Продолжая завоевательную политику своих предшественников, царь Дарий обратил свои взоры на запад.
Греки последующих веков воспринимали Греко-персидские войны прежде всего как противостояние свободы и деспотизма, цивилизации и варварства. Первоначально греки отделяли себя от варваров как люди, говорящие на одном языке и поклоняющиеся общим богам. Греко-персидские войны дали решающий толчок к тому, чтобы эта простая констатация превратилась в чувство духовнонравственного превосходства, нашедшего свое крайнее выражение позднее в идее Аристотеля о том, что варвары самой природой предназначены быть рабами греков.
Прологом Греко-персидских войн послужило восстание подвластных персам греческих городов Ионии во главе с Милетом и Галикарнассом в 500 г. до н. э. Повсеместно в малоазийских полисах свергалась тирания. Но на призыв восставших о помощи откликнулись только Афины и Эретрия на Эвбее, и персы жестоко расправились к 493 г. до н. э. с малоазийскими полисами. Помощь Афин и Эретрии малоазийским грекам дала Ахеменидам предлог для начала войны. В 492 г. до н. э. начался первый поход персов под командой видного полководца Мардония. Персидский флот двигался вдоль берегов Фракии, поддерживая сухопутную армию. Македония признала власть персов, но когда флот огибал мыс Афон, началась буря, и более 300 кораблей и 20 тыс. воинов погибли.
Греко-персидские войны
Не отказавшись от своих завоевательных планов, Дарий начал готовиться к новому походу. В полисы Греции были отправлены послы с требованием «земли и воды», т. е. полной покорности. Многие подчинились этому требованию, но в Афинах и Спарте послы были казнены. В 490 г. до н. э. начался второй поход персов. На этот раз все вооруженные силы погрузили на корабли, и от побережья Малой Азии они направились к греческим берегам. Захватив и разграбив для начала г. Эретрию на Эвбее, персидские войска высадились с кораблей в Аттике на равнине у Марафона (к северу от Афин), удобной для действия персидской конницы. Здесь и произошло сражение, в котором афиняне одержали блестящую победу, которой они в значительной мере обязаны стратегу Мильтиаду — стороннику быстрых и решительных действий. В битве впервые блестяще проявилось военное преимущество греков, их вооружения и тактики. Греческая фаланга буквально смяла противника, спасавшегося на кораблях, а затем быстрым броском к Афинам пресекла попытку персидского флота высадиться в гавани города.
Следующий этап Греко-персидских войн приходиться на 480–479 гг. до н. э. Ему предшествовали обширные приготовления, которые вел царь Дарий и продолжил сменивший его царь Ксеркс. Между тем прошедшие после Марафона годы в Афинах были заполнены бурной политической борьбой. Именно в это время на политической арене появился один из самых ярких деятелей, которому столь многим обязаны Афины, — Фемистокл. Став архонтом в 493 г. до н. э., он выдвинул программу развития морской мощи полиса, а средства для осуществления ее предложил получить от разработки новой серебряной жилы в Лаврийских рудниках, резко увеличившей добычу серебра. Фемистокл смог убедить граждан принять его план, и строительство флота развернулось так быстро, что к 480 г. до н. э. Афины имели более 180 кораблей (триер) — самый мощный тогда флот.
Фемистокл. Римская копия с греческого оригинала. Ок. 480 г. до н. э. Ватикан
Угроза нового персидского нашествия не сплотила греков, но некоторого объединения достичь удалось. Особенно сложным оказался вопрос о выборе руководителя объединенными вооруженными силами. Здесь столкнулись два несовместимых принципа: стремление к политической свободе и необходимость объединения. Гегемоном стала Спарта, избранная голосами полисов Пелопоннесского союза, находившегося под ее эгидой. Первая встреча противников произошла в 480 г. до н. э. у Фермопил (на границе Северной и Центральной Греции), в узком горном ущелье. Из-за предательства какого-то грека персы смогли пройти по горной тропинке в тыл эллинов. Основной удар принял на себя отряд из трехсот спартанцев во главе с царем Леонидом, которые все погибли, снискав себе бессмертную славу. На месте их гибели был поставлен памятник в виде льва с эпитафией, написанной известным поэтом Симонидом:
Странник, поведай спартанцам о нашей кончине,
Верны заветам страны, здесь мы костьми полегли.
Мильтиад. V в. до н. э. Римская копия с греческого оригинала II в. до н. э. Ватикан
Успех персов у Фермопил несмотря на удачу афинского флота у м. Артемисий на Эвбее открыл им путь в Центральную Грецию. В этой критической для Афин обстановке граждане пошли на крайние меры, приняв план Фемистокла: все боеспособные мужчины погрузились на корабли, отправив жен, детей и стариков на о. Саламин и в соседнюю Трезену. Захватив город, персы предали его разорению и огню, сжигая дома и разрушая храмы. Фемистокл, веря в афинский флот, настаивал на морском сражении, которое произошло в узком проливе у о. Саламин. Персидский флот (800 тяжелых кораблей) потерпел сокрушительное поражение от подвижных греческих триер (380 судов, из них 147 афинских).
Красочное описание боя дал в трагедии «Персы» Эсхил, который сам принял в нем участие:
Сперва стояло твердо войско персов;
Когда же скучились суда в проливе,
Дать помощи друг другу не могли
И медными носами поражали
Своих же — все тогда они погибли,
А эллины искусно поражали
Кругом их… И тонули корабли,
И под обломками судов разбитых
Под кровью мертвых — скрылась гладь морская.
Покрылись трупами убитых скалы
И берега, и варварское войско
В нестройном бегстве все отплыть спешило.
И как тунцов или другую рыбу
Их эллины остатками снастей,
Обломками от весел били; стон
С рыданьями стоял над гладью моря,
Пока всего не кончил мрак ночной.
Поражение при Саламине наметило перелом в войне. Царь Ксеркс удалился в Персию. В 479 г. до н. э. в Беотии на границе с Аттикой у г. Платеи произошла битва, где персидское войско Мардония было наголову разбито объединенными силами союзников. Согласно преданию, в тот же день в морском бою у мыса Микале (близ Милета в Малой Азии) греки разбили и персидский флот. Победа греков была полной, и скоро ни одного вражеского воина не осталось на территории материковой Греции. Военные действия переносятся в Малую Азию, что меняет характер войны.
Разгром персов при Платеях и Микале, помимо чисто военного аспекта, имел еще и значительные моральные последствия. Персы окончательно лишились ореола непобедимости. Спарта отходит от военных действий, что связано с политическим кризисом, вызванным необходимостью определить направление внешней политики полиса в новых условиях. Государства, решившие продолжить войну, в 478/7 г. до н. э. собрались на о. Делос и учредили новый союз (Делосскую симмахию), руководителем которого стали Афины — наиболее мощный тогда полис. Создается общая военная казна, куда каждому члену вменялось вносить определенную сумму (форос).
В Афинах в эти годы наибольшим влиянием пользуются деятели аристократического происхождения и умонастроения — Аристид и особенно сын Мильтиада Кимон, способный и энергичный полководец. Как истинный представитель земледельческой знати, он отличался лаконофильством — чертой, характерной для идеологии аристократии. В лице Аристида и Кимона афинская аристократия активно включилась в дело создания морской мощи своего полиса и расширения сферы господства Афин. Основными театрами военных действий по-прежнему служат Эгеида и Малая Азия, где у р. Эвримедонт в 468 г. афинские войска под водительством Кимона нанесли крупное поражение персам на их территории. Афины, крайне заинтересованные в морском пути в бассейн Черного моря, стремятся обеспечить себе опорные пункты на этом маршруте.
На первом этапе своего существования Делосский союз не задевал непосредственно интересов Спарты, но постепенный рост могущества Афин стал вызывать ее беспокойство, поэтому отношения между ними ухудшаются. Постепенно происходит поляризация политических сил: демократические полисы все больше стремятся опереться на Афины, аристократические — на Спарту. Государственные перевороты в ряде полисов приводят к переориентации их внешней политики и делают политическую картину сложной и противоречивой. Усиление влияния тех слоев гражданства, которые были связаны с морем и ремеслом, падение значения аристократии, придали значительную динамичность афинской политике. Афины все более усиливают власть над союзниками. В 454 г. до н. э. под предлогом защиты от персидской угрозы союзная казна переносится с Делоса в Афины, которые отныне стали тратить союзные средства на собственные нужды. Делосская симмахия превращается в Афинскую морскую державу (архэ), союзники — в подданных. Афины активизируются против Персии в Восточном Средиземноморье. Близ Кипра афинский флот во главе с Кимоном разгромил в 449 г. до н. э. персидскую армаду. Большое значение отныне приобретает в политике Афин сама Греция, ее центральная часть и Пелопоннес. Но цели, которые ставили себе тогда Афины, не всегда соответствовали их средствам.
Греко-персидские войны завершились в 449 г. до н. э. подписанием так называемого Каллиева мира. Мир, в общем, был выгоден Афинам, поскольку Персия согласилась с утратой власти над полисами Малой Азии и обязывалась не посылать отныне суда в Эгейское море и Пропонтиду. Поскольку форос официально предназначался на ведение войны с Персией, заключение мира побудило членов Афинской архэ отказаться его платить. Афинам с большим трудом удалось справиться с этим кризисом и сохранить союз.
Спартанская политика того времени определялась стремлением противодействовать Афинам везде, не вступая по возможности с ними в военные конфликты. По заключенному в 445 г. до н. э. между противниками сроком на тридцать лет миру Спарта признавала афинское господство на море, Афины — господство Спарты в Пелопоннесе.
Пелопоннесская война. Годы от заключения 30-летнего мира и до начала Пелопоннесской войны в 431 г. до н. э., пожалуй, составили самое мирное время в истории Эллады. И Афины, и Спарта достаточно точно соблюдали условия «тридцатилетнего» договора. Спарта стремилась укрепить свои позиции в Пелопоннесе, полисы которого, включая крупные торговые города Коринф, Мегары и Элиду, образовали Пелопоннесский союз под эгидой Спарты. В Афинах на смену стремлению к безудержной экспансии пришла политика укрепления архэ и усиления господства в ней. Причины новой войны послужили предметом оживленных дискуссий в литературе нового времени. Фукидид — наш основной источник по ее истории, главной причиной считает рост могущества Афин и страх пелопоннесцев, особенно спартанцев перед ними.
Планы Афин и Спарты в предстоящей схватке за гегемонию в Элладе определялись вооруженными силами полисов и характером союзов, на которые они опирались. Суть афинской стратегии сформулировал Перикл — крупнейший из государственных деятелей Афин в 443–429 гг. до н. э., власть которого была основана на должности военного стратега. Сознавая превосходство Спарты и ее союзников на суше, он считал, что афиняне будут вынуждены, по существу, отдать Аттику на разграбление спартанцам, и предлагал все население собрать в Афинах и их порту Пирее. Поскольку Афины господствовали на море, то их флот обеспечил бы снабжение города необходимым продовольствием, нанося же удары по побережью Пелопоннеса, вынудил бы Спарту к выгодному для Афин миру. Спартанцы же исходили из превосходства Пелопоннесского союза на суше. Основная идея их плана войны заключалась в нанесении ударов по Аттике и провоцировании противника на генеральное сражение, которое должно дать Спарте быструю победу.
Однако противники не смогли предвидеть ни масштабов войны, ни обширности тех территорий, на которых она развернется, ни длительности, ни крайнего ожесточения борьбы, ни тех политических и социальных катаклизмов, которые она вызовет.
Первый период войны (431–421 гг. до н. э.) обычно называют Архидамовой войной (по имени спартанского царя, руководившего пелопоннесской армией). Начальные годы, казалось, подтвердили правильность выработанной обеими сторонами стратегии. Спартанцы регулярно вторгались в Аттику и разоряли ее поля. Афинский флот курсировал вокруг Пелопоннеса и наносил чувствительные удары по прибрежным городам. Однако вскоре стала ясна бесперспективность подобных действий. Спартанцы так и не смогли заставить афинян покинуть свои укрепления, а афинскому флоту не удалось задушить блокадой Пелопоннес. Усталость от войны, тяжелые потери обеих сторон (во время эпидемии в Афинах в 429 г. до н. э. умер Перикл), отсутствие какого-либо перелома в военных действиях — все это побудило начать переговоры о мире, который был заключен в 421 г. до н. э. практически на условиях статус-кво (так называемый Никиев мир).
Греция эпохи Пелопоннесской войны
1 — Полисы Афинского морского союза; 2 — Спарта и ее союзники. Военные действия Афин: 3 — 431–421 гг.; 4 — 415–404 гг.; Спарты: 5 — 431–420 гг.; 6 — 415–404 гг.; 7 — Места и годы крупных сражений; 8 — Гражданская война на Керкире и восстание в г. Митилена; 9 — Осада городов
Никиев мир не решил проблем, которые породили войну. — Взаимное недоверие вчерашних врагов, подогреваемое сторонниками «войны до победоносного конца», вскоре привело к новым столкновениям, но настоящие военные действия развернулись из-за экспедиции в Сицилию. Ориентируясь на обещание поддержки ряда сицилийских городов, афиняне собрали огромную армию и флот. Идея похода встретила одобрение многих граждан, особенно молодежи, которая на сборищах чертила карту острова. Однако эта экспедиция оказалась чисто авантюристическим предприятием. Афиняне плохо знали обстановку в Сицилии, большинство полисов которой выступили против них. Не предусмотрели они и возможность вмешательства Спарты. Одним из руководителей похода был назначен Алкивиад, происходивший из старинного аристократического рода, человек одаренный, прекрасно образованный, но чрезмерно честолюбивый. Еще накануне отплытия эскадры на Сицилию в городе кто-то повредил гермы (изображения бога Гермеса), и подозрения пали на Алкивиада и его друзей. Вызванный из Сицилии в Афины по «делу гермокопидов», Алкивиад, понимая, что его политические противники расправятся с ним, бежал в Спарту, выдал все планы афинян и настоял на отправлении войска в Сицилию.
Сицилийская экспедиция, которая продолжалась с 415 по 413 г. до н. э, закончилась для Афин грандиозной катастрофой: погибли весь флот (200 триер) и 12 тыс. человек. Пленных воинов сиракузяне обратили в рабство и частично отправили в каменоломни. Поражение Афин немедленно отозвалось в Элладе, где возобновились военные действия. Спартанцы по совету Алкивиада заняли крепость Декелею на территории Аттики. Стало труднее разрабатывать рудники Лавриона. Единственный источник — усиление финансовых поборов с союзников — подрывал основу Афинской архэ. В условиях разорения Аттики и потери Декелей возрастало значение морских путей, но и здесь возникла новая угроза: Спарта начала создавать собственный флот на щедро выделяемые персидские деньги.
Алкивиад. Мрамор. III в. до н. э.
Все это привело к открытию нового фронта в Ионии, где многие полисы перешли на сторону Спарты. В Афинах подняли голову олигархи, в единый союз объединились все недовольные существующим режимом, и в 411 г. до н. э. был осуществлен государственный переворот. Власть перешла в руки олигархического совета Четырехсот. Но силы демократов еще далеко не были сломлены, флот у Самоса отказался признать новую власть. Беднейшие граждане, служившие во флоте, решили бороться с олигархами, и по их приглашению морские силы возглавил Алкивиад, под руководством которого афиняне трижды нанесли поражение пелопоннесским эскадрам. В результате в 410 г. до н. э. в Афинах восстанавливается демократия.
Афиняне прилагают все усилия, чтобы реанимировать морскую державу. Алкивиад приобретает огромную популярность, его таланту и энергии афиняне обязаны своими победами. Война ведется теперь на море с переменным успехом. В 406 г. до н. э. произошла битва при Аргинусских о-вах (около о. Лесбос), в которой афиняне одержали блестящую победу, но начавшаяся буря помешала им подобрать раненых и убитых. Командовавшие флотом стратеги были сначала награждены, но затем преданы суду за пренебрежение долгом и приговорены к смерти. Решительное поражение Афинам нанес спартанский политический и военный деятель Лисандр, как и Алкивиад, столь же талантливый, сколь и беспринципный. Выбрав удобный момент, он в 405 г. до н. э. обрушивается на противника в Пропонтиде при Эгоспотамах и уничтожает вражескую эскадру. Корабли Лисандра медленно движутся к Афинам, громя демократические режимы и заменяя их олигархическими. Осада Афин длилась несколько месяцев, пока город, страдая от голода, не капитулировал. Афинский морской союз был распущен, а Алкивиад благоразумно сбежал к сатрапу Фригии Фарнабазу, но был им в 404 г. до н. э. убит по настоянию спартанцев.
Под давлением Спарты власть в Афинах получила комиссия из 30 человек, состоявшая из олигархически настроенных людей во главе с аристократом и учеником Сократа Критием. Они правили, опираясь на военную силу, и впоследствии их называли правительством «тридцати тиранов». Число полноправных граждан было ограничено тремя тысячами наиболее состоятельных. Политическая неустойчивость толкнула это правительство на путь открытого террора. Малейшее проявление недовольства жестоко подавлялось, и казни следовали одна за другой. Жертвами тиранов стали полторы тысячи сторонников демократии и даже член комиссии Фералин, по мнению Крития, проявивший излишнюю умеренность.
Произвол нового правительства вызвал резкое недовольство в Афинах. В результате, когда выступившему из Фив отряду афинских изгнанников во главе с горячим сторонником демократии Фрасибулом удалось захватить укрепление на границе Аттики с Беотией, к нему стали сбегаться жители окрестных селений, метеки и рабы, и за короткое время отряд Фрасибула увеличился в несколько раз. Вскоре демократы перешли в наступление и смогли занять Пирей. В битве при Мунихии войска тиранов были разбиты, Критий погиб, а его приверженцы бежали в Элевсин. Под давлением основной массы афинского демоса, который жаждал прекращения распрей, произошло примирение умеренных и радикальных демократов. Демократия была восстановлена. Оба антидемократических режима отличались недолговечностью: строй Четырехсот продержался около четырех месяцев, правление Тридцати тиранов — немногим более полугода (с апреля по декабрь 404 г. до н. э.).
Ника, завязывающая сандалию. Барельеф. Мрамор. Конец V в. до н. э. Акрополь. Афины
Победителем в Пелопоннесской войне вышла более отсталая и в экономическом, и в политическом отношении Спарта. Поражение Афин объясняется прежде всего непрочностью Афинского морского союза, который все более сохранялся силой оружия, и как только она ослабла, союз распался. Этим сумела воспользоваться Спарта, выступившая с демагогическим лозунгом «свободы греков». Свою роль сыграла Персия, которая своими щедрыми субсидиями поспособствовала сухопутной Спарте создать мощный флот.
Пелопоннесская война оказала влияние буквально на все стороны жизни Греции — ее сельское хозяйство, ремесло, торговлю. В ходе войны греки впервые стали использовать наемников, которые в дальнейшем все более заменяли ополчения граждан, что имело далеко идущие последствия. Военные действия переплетались с социальными конфликтами. Один из ярких примеров времени Пелопоннесской войны — события на о. Керкира, где в 427 г. до н. э. началась настоящая гражданская война, в которой демократы и олигархи опирались на силы соответственно Афин и Спарты. «Керкиряне убивали из числа сограждан всех, казавшихся им врагами, обвиняя их в соучастии с теми, кто хотел ниспровергнуть демократию; иные, впрочем, пали жертвою личной вражды, другие были убиты должниками из-за денег, которые они были должны. Вообще смерть царила во всех видах… молящих отрывали от святынь, убивали и подле них; некоторые были замурованы в святилище Диониса и там погибли. До такого ожесточения дошла междоусобная распря. Она показалась тем ужаснее, что проявилась впервые», — так Фукидид завершает свой рассказ.
Следует обратить особое внимание на одно обстоятельство: в разгар борьбы на Керкире обе воюющие стороны посылали на окрестные поля вестников, призывая на свою сторону рабов обещанием свободы. Большинство рабов примкнуло к демократам. Это не единственный случай. В первый период Пелопоннесской войны в 425 г. до н. э. в захваченный афинянами Пилос стали перебегать из Лаконики илоты, так что лакедемоняне опасались, как бы оставшиеся илоты не возмутились против них. Во второй период войны, в 413 г. до н. э., когда спартанцы захватили в Аттике Декелею, к неприятелю переметнулись до 20 тыс. рабов — большая часть ремесленников.
Война расшатала полисную мораль, о чем прозорливо писал Фукидид: «война — учитель насилия». Она лишает людей привычного жизненного уклада и вызывает изменения в повседневной жизни. «Извращено было общепринятое значение слов в применении их к поступкам». По словам Фукидида, она была самой достопримечательной из всех предшествовавших. В целом, Пелопоннесская война стала мощным катализатором тех процессов, которые привели систему независимых полисов к кризису.
Пелопоннесская война послужила своего рода границей между двумя этапами развития греческого общества. После ее окончания в Элладе на короткое время утвердилась гегемония победительницы — Спарты, но это не принесло Греции мира, наоборот, военные столкновения стали происходить чаще и кровопролитнее. Еще не было подписано официальное соглашение о завершении войны, как спартанский полководец Лисандр приступил к наведению «порядка», на полисы обрушился шквал репрессий, казней и конфискаций имущества. Власть в полисах принадлежала спартанским наместникам (гармостам). В годы войны, нуждаясь в денежной помощи Персии, Спарта признала власть царя над греческими городами Малой Азии. Теперь же спартанцы пренебрегли соглашением и попытались распространить свою власть на малоазийские полисы, вмешавшись в борьбу за престолонаследие между двумя сыновьями умершего царя Персии — Артаксерксом и Киром. Последний собрал войско наемников численностью в 10 тыс., преимущественно выходцев из Пелопоннеса, но в одной из битв был убит, а греки в течение долгого времени, преодолевая трудности, пробивались к Черному морю, достигнув его у Синопы (поход ярко описан Ксенофонтом в произведении «Анабасис»).
Персидское правительство обвинило Спарту в оказании помощи мятежнику, выступившему против законного царя, и объявило ей войну. Афины воспользовались затруднительным положением Спарты и создали новую коалицию греческих государств: начинается так называемая Коринфская война, продлившаяся с 395 по 387 г. до н. э. В 394 г. до н. э. Афины в битве при Книде (Малая Азия) под командованием афинянина Конона нанесли поражение Спарте. Персия, опасаясь возрождения морского могущества Афин и не желая ослабления Спарты, потребовала прекращения военных действий, и в 387 г. до н. э. был заключен Царский, или Анталкидов мир (по имени спартанского посла), признанный позорным для греков. Как представитель Греции, Спарта отказывалась от территорий, завоеванных Элладой в Греко-персидских войнах. Запрещались все союзы кроме Пелопоннесского. Политика Спарты, признание исконного врага эллинов персидского царя высшим судьей в их делах побудили греков, позабыв взаимные претензии, договориться и нанести Спарте серию контрударов. В 379 г. до н. э. при тайной поддержке Афин была свергнута олигархия и установлена демократия в Фивах, вскорости они восстановили и возглавили Беотийский союз. Афины обратились к дружественным полисам с предложением образовать новое объединение, и в 378 г. до н. э., демонстративно нарушая Анталкидов мир, Афины создали Второй морской союз.
До нас дошло постановление афинского народного собрания, содержащего текст устава нового союза. Афиняне дают клятву, что не будут взимать форос, вмешиваться в дела союзников. Они обязывались не вводить гарнизоны в союзные полисы, запретили афинянам владеть землей и домами на их территориях. Во второй союз вступило множество полисов, недовольных политикой Спарты.
Греческая ваза «эпинетрон». Ок. 425 г. до н. э.
Между тем Спарта объявила фиванцев нарушителями Анталкидова мира, призвала другие государства заставить их распустить Беотийский союз и направила в Беотию войско. К этому времени в Фивах была проведена военная реформа, превратившая беотийскую армию в одну из самых боеспособных. В битвах при Левктрах и Мантинее (372 и 371 гг. до н. э.) беотийцы под руководством блестящего полководца и военного реформатора Эпаминонда нанесли Спарте такие сокрушительные поражения, что распался Пелопоннесский союз и Спарта утратила возможность претендовать на гегемонию в Элладе. Но успехи фиванцев положили конец их дружеским отношениям с афинянами, стремящимися теперь воспрепятствовать усилению Фив. Между тем союзники по Второму морскому союзу уже открыто выражали недовольство постепенным возвращением к прошлому: стремлением Афин выкачивать у них деньги, попыткам выводить клерухии и другим методам архэ. Разногласия достигли такого накала, что разразилась настоящая война — Союзническая (357–356 гг. до н. э.), закончившаяся победой бывших союзников Афин. Второй Афинский морской союз распался, Афины, подобно Спарте и Фивам, утратили лидерство в Элладе, наступило неустойчивое равновесие, периодически нарушаемое локальными военными столкновениями.
Древний Рим: время перемен(VI–IV века до н. э.)
Начало эпохи политических перемен в Риме окутано легендами. Согласно исторической традиции, последний римский царь Тарквиний Гордый (534–510 гг. до н. э.) был жестоким правителем. Народ, не желая терпеть произвол власти, восстал, изгнал царя и всю семью Тарквиниев. Так, в изложении римских историков, в конце VI в. до н. э. царь был заменен двумя ежегодно избираемыми консулами. Выборы консулов проходили в центуриатном собрании, а перешедшая к ним царская власть, именуемая «империем», имела военный характер. Сакральные полномочия царя унаследовал жрец — «царь священнодействий». В Риме установилась новая форма правления — «республика», что буквально означает «общественное дело». С этого момента управление государством становится делом всех и каждого. Последующие поколения римлян воспринимали это событие как начало свободы, которая всегда высоко ценилась ими в противоположность режиму личной власти. Тем не менее новейшие исторические исследования показали, что в первые десятилетия V в. до н. э. в Риме продолжались те же процессы, которые были характерны для времени правления «этрусских» царей, а изгнание последнего Тарквиния могло быть вызвано иными причинами.
В начале V в. до н. э. Этрурия переживала межгосударственные конфликты, отголоском которых стал поход на Рим Порсенны — царя этрусского города Клузий. В результате удачных военных действий Порсенна захватил Рим, чтобы использовать его в качестве плацдарма для дальнейшего наступления на юг Лация. Очевидно, это вынудило Тарквиния Гордого бежать из Рима и искать убежища у латинов. Управлять делами города в свое отсутствие Порсенна назначил родственников царя — Луция Юния Брута и Тарквиния Коллатина, которых римская историческая традиция называет консулами 509 г. до н. э. — первого года республики. В 509 г. до н. э. Рим заключил первый договор с Карфагеном. Этот факт свидетельствует о том, что Рим по-прежнему находился в сфере влияния этрусско-карфагенских отношений. Экономический рост, характерный для эпохи Тарквиниев, сохранился в Риме и в начале республики. Он выразился в монументальном строительстве, которое продолжалось в V в. до н. э. Между 509 г. до н. э. (годом освящения Капитолийского храма) и 484 г. до н. э. в Риме было возведено четыре храма в честь основных богов римского пантеона. Поскольку строительство храмов финансировалось, как правило, из военной добычи, можно утверждать, что постоянные столкновения римлян с соседями заканчивались победами Рима.
Преемственность сохранялась и во внутриполитической жизни. Юний Брут пополнил сократившийся в результате естественной убыли сенат до трехсот человек, сколько их насчитывалось при Тарквинии Древнем (т. е. в начале VI в. до н. э.). В 504 г. до н. э. в Рим из сабинского городка прибыл род Клавдиев, который был включен в гражданский коллектив, а его глава — в число сенаторов. К первому году республики римская традиция относит поочередное правление пяти консулов. Некоторые из этих имен либо вообще больше не встречаются в списке высших магистратов, либо преподносятся римскими историками как названия плебейских родов.
То же можно сказать и о консульском списке первых пятидесяти лет республики: многие мелькнувшие там имена впоследствии вообще не появляются среди римской политической элиты. Это означает, что римская аристократия на рубеже VI–V вв. до н. э. была столь же социально мобильной, как и в предшествующую эпоху. Она по-прежнему способна включать в свой состав переселенцев из других общин Лация и даже Этрурии. При этом в ряды аристократии можно было попасть при поддержке экономически и политически сильных родов. Так называемые плебейские имена среди консулов начала республики отражают изменения, проходившие внутри римской аристократии, которые были вызваны изменившейся политической ситуацией.
В 1977 г. при археологических раскопках в окрестностях Рима была обнаружена надпись, в которой упоминается некто Публий Валерий и его «друзья» (римляне называли их содалами). Надпись датируется началом V в. до н. э. — как раз тем временем, когда род Валериев оказался широко представлен в консульских списках. Здесь мы имеем дело с окружением аристократа, состоявшим из друзей, родственников и зависимых людей. В случае войны такая свита выступала в качестве боевого отряда. Примером может служить поход рода Фабиев, их друзей и клиентов против этрусского города Вейи в 479 г. до н. э., который закончился гибелью почти всего рода. Примечательно то, что этот поход Фабии совершили в поддержку войска, которым командовал консул этого года, принадлежавший к их же роду. Рассказ о походе Фабиев сохранил черты семейного предания, которое стало частью исторической традиции. Это предание отражает практику ведения боевых действий силами аристократических вождей и их ближайшего окружения, которая была характерна для VII–VI вв. до н. э. и сохранилась в первые десятилетия V в. до н. э. Вооруженные силы отдельных патрицианских кланов действовали в тесном контакте с набиравшейся на регулярной основе консульской центуриатной армией, являясь вместе с ней частью государственной военной машины. Существование «боевых отрядов» аристократии помогает также объяснить запечатленную в легендах связь отдельных лидеров с попыткой узурпировать власть, что, безусловно, угрожало стабильности самой аристократии.
Голова Брута. Бронза. III в. до н. э.
Колесница. Около 500 г. до н. э.
В то же время политические перемены в Риме ознаменовались новыми явлениями и связанными с ними событиями. Внутриполитическая история молодой римской республики характеризуется борьбой между патрициями и плебеями. В античной исторической традиции эта борьба приобрела форму ожесточенного сопротивления со стороны плебеев ущемлению своих прав, перераставшего временами в вооруженные столкновения.
Эта, по сути дела, гражданская война длилась более 150 лет, но все то, что плебеям удалось «отвоевать» у патрициев, представлено законодательными актами конца IV — начала III в. до н. э. Поэтому анналистическое изображение этого процесса порождало сомнения и вызывало множество вопросов у современных исследователей. Действительно, столь продолжительный по времени конфликт не может восприниматься как однородный процесс, характеризующийся единством целей и методов борьбы.
Обозначившийся в V в. до н. э. социальный конфликт был, в первую очередь, связан с проблемой долговой зависимости. В сочинениях римских историков первый век республики предстает перед нами как время серьезных испытаний: голод и эпидемии перемежаются вражескими вторжениями. Подобные события фиксировались в анналах жреческих коллегий (прежде всего понтификов), откуда попадали в исторические сочинения и потому могут считаться достоверными. О начавшихся экономических трудностях свидетельствует также прекращение храмового строительства. После провала экспедиции Порсенны Рим и Лаций уже не рассматривались частью «этрусского мира». Разрыв прежних экономических связей выразился в сокращении импорта аттической керамики. Ухудшение экономической ситуации отразилось главным образом на положении плебеев, большая часть которых состояла из мелких крестьян-землевладельцев, пополнявших ряды должников. Конечно, задолженность, обязательства и личная зависимость характеризуют общественные отношения во всех архаических обществах. Но, как и римская клиентела, эти отношения регулировались обычаем и защищались религиозными санкциями. В результате кредитор имел не только власть над должником, но и нес за него ответственность, а должник имел не только обязательства, но и права. В случае нарушения традиционных норм поведения долговая зависимость становится непереносимой. Острое соперничество аристократических родов за лидерство, отраженное в консульском списке начала V в. до н. э., требовало значительных материальных затрат, что не могло не сказаться на поведении кредиторов-патрициев в отношении должников-плебеев.
Бедственное положение плебеев усугублялось произволом со стороны патрицианских магистратов и толкало их на поиск защитников. Роль таковых взяли на себя плебейские (или народные) трибуны, которые получили свое название от военных командиров — военных трибунов. Выбранные вскоре после установления республики, в 494 г. до н. э., плебейские трибуны обладали властью, основное содержание которой заключалось в «праве оказания помощи». Эта помощь распространялась на плебеев и сводилась к защите их от злоупотреблений со стороны патрицианских магистратов, прежде всего в сфере правосудия. Плебеям также оказывалась помощь при наборе в армию, который осуществляли консулы. Это значит, что трибуны контролировали важный процесс в жизни римской общины — превращение ее членов из граждан в воинов. В свою очередь, община взяла под защиту трибунов, наделив их личность священной неприкосновенностью: человек, причинивший трибунам вред, обрекался на смерть.
Все обязанности трибунов сводились к урегулированию внутригородских дел. Их должность носила гражданский характер и «уравновешивала» военную власть консулов, которая осуществлялась в полном объеме за пределами Рима во время ведения боевых действий. Как и консулов, плебейских трибунов первоначально было двое вместе с двумя помощниками — эдилами. Трибуны обладали правом вето (букв, «я запрещаю»), которое позволяло им блокировать действия других магистратов. Тем самым «вето» трибунов как безусловное запрещение уравновешивало империй консулов как безусловное приказание. Кроме того, должность плебейских трибунов стала каналом приобщения к власти тех кланов и семей, которые оказались отрезанными от высшей магистратуры в результате ожесточенной борьбы за консульскую должность, развернувшуюся между аристократическими родами с установлением республики.
Процесс становления государства в архаических обществах сопровождался записью правовых норм. В Риме обычное право находилось в компетенции жрецов (прежде всего понтификов), которые не только применяли его, но и произвольно интерпретировали. Такая практика становилась особенно опасной во время социальных и политических потрясений и угрожала, в том числе, безопасности самой аристократии. Поэтому в кодификации права проявляли заинтересованность все слои населения, хотя в римской исторической традиции требование записи законов представлено как основной стержень в борьбе плебеев с патрициями.
В результате в 450 г. до н. э. в Риме появился первый свод письменных законов — Законы XII таблиц (см. с. 700 и след.). Их название происходит оттого, что они были вырезаны на двенадцати бронзовых досках и выставлены на всеобщее обозрение. Законы стремились сохранить равенство и единство внутри аристократии, ограничивая расходы на погребения. Установленная законами давность владения превращала движимое и недвижимое имущество в частную собственность, что защищало уже сложившиеся отношения собственности и было выгодно в первую очередь патрицианской аристократии. Укреплению ее же позиций в обществе способствовало также усиление личных связей патрона и клиента. Конечно, суровые меры, к которым мог прибегать кредитор в отношении должника, делали невозможным применение «права помощи» со стороны плебейских трибунов. В то же время постановление о разрешении продажи несостоятельного должника за Тибр, т. е. туда, где начинались земли Этрурии, ограничивало порабощение римлян на территории Рима и даже Лация.
В целом же законы зафиксировали нормы обычного права, снабдив некоторые из них религиозными санкциями. Среди прочих норм значился запрет браков патрициев и плебеев. Тем самым законодательно закреплялось исключительное положение в обществе патрициев — обладателей военной власти (империя). Их исключительность с древнейшего времени дополнялась религиозным знанием и опытом.
Публикация Законов XII таблиц, в сущности, представлялась победой понтификов как представителей аристократии. Римское судопроизводство строилось на произнесении специальных формул, знатоками которых выступали понтифики. Поэтому для ведения дел в суде плебеи вынуждены были обращаться к их помощи и зависеть от выносимых ими решений. Сохранение судебных формул в ведении понтификов позволило им надолго закрепить за собой ведущие позиции в правотворчестве.
И все же шансы плебеев на улучшение своего положения были не столь уж малы. В обществе, ориентированном преимущественно на сельское хозяйство, они являлись основными производителями и как собственники своих наделов заполняли ряды гоплитской фаланги. Поэтому в изображении римской историографии плебеи добиваются выполнения своих требований, прибегая к сецессиям, — демонстративному и массовому уходу из Рима на холм Авентин вооруженного народа, что ослабляло войско и делало его уязвимым в противостоянии с неприятелем. Важность плебеев для римской армии стала предпосылкой последующего удовлетворения властями их требований. Если первая сецессия (494 г. до н. э.) завершилась учреждением плебейского трибуната, то вторая, спровоцированная узурпацией власти децемвирами (коллегией «десяти мужей», избранных для кодификации права) в 449 г. до н. э., привела к серьезным уступкам плебеям по законам консулов Валерия и Горация и введению в действие Законов XII таблиц.
В течение V в. до н. э. в римском обществе происходили важные изменения. С одной стороны, группа патрицианских родов закрепила за собой магистратуры с империем, добавив тем самым к обладанию религиозной властью занятие консулата в качестве критерия принадлежности к кругу знати. Прекратилась естественная прежде интеграция новых родов в сложившуюся аристократию. Процесс консолидации аристократии был ответом на противостояние со стороны плебеев. С другой стороны, в это же время проходило формирование элиты, которая выдвинулась на гражданском поприще, занимая должность плебейских трибунов, чьи семьи также превращались в состоятельных патронов, обрастая клиентелой и не уступая своим экономическим и политическим могуществом родам патрицианской аристократии. В результате изменилась природа конфликта: появилась возможность выдвигать такие требования, как отмена запрета браков, предоставление гражданской элите доли в военном руководстве и избрание ее представителей на религиозные должности. Все эти требования одно за другим были удовлетворены в течение IV в. до н. э. В 445 г. до н. э. по закону Канулея отменен запрет браков. В 367 г. до н. э. законами Лициния и Секстия решена проблема приобщения гражданской элиты к военной власти: принят закон об избрании одного консула из ее среды. Правда, окончательной победы в этом вопросе трибунские семьи добились только в 342 г. до н. э., закрепив за собой одно из консульских мест. С 300 г. они стали заполнять места в жреческих коллегиях понтификов и авгуров. Таким образом, завершился процесс формирования новой римской аристократии, начало которому было положено ликвидацией царской власти. Хотя состав знати изменился, римская республика оставалась аристократической вплоть до конца своего существования. Причина столь стремительного продвижения гражданской элиты к вершинам военной власти кроется во внешней политике Рима в эту эпоху.
В течение всего V в. до н. э. Рим ведет ежегодные военные кампании, напоминающие скорее грабительские набеги на земли соседей в границах Лация (латинов, вольсков, герников, эквов, фалисков и т. д.), которые совершались с обеих сторон отрядами воинов во главе со знатными вождями. Римские историки описывают их как полномасштабные военные операции, причем всегда успешные для римского оружия, не задаваясь вопросом, откуда государство черпало столько сил и средств в течение длительного времени на борьбу с одними и теми же «разгромленными» племенами.
Начиная с V и вплоть до второй половины IV в. до н. э. основной вопрос внешней политики Рима сводился к взаимоотношению с латинами. После изгнания Тарквиниев их племена попытались ослабить господствующее положение Рима среди общин, входивших в Латинскую лигу. В этой борьбе обе стороны нашли себе союзников: римляне — в лице этрусского царя Порсенны, латины приняли помощь от кампанских греков. Победу одержала коалиция латинов и греков в битве при Ариции (504 г. до н. э.). Последовавший за ней хрупкий мир был нарушен новым столкновением сторон. В 499 г. до н. э. римляне и латины встретились лицом к лицу в битве при Регилльском озере, которая на сей раз завершилась победой римского оружия. Достигнутый успех был закреплен подписанием Кассиева равноправного договора с латинами (493 г. до н. э.), который назван именем его инициатора — консула Спурия Кассия. Договор подтверждал правовые нормы, которые издревле регулировали отношения латинов и римлян, и заложил основу мирных взаимоотношений обеих сторон на последующие сто лет. Кроме того, у Рима и латинов возник общий внешний враг — племена эквов и вольсков. Их появление на юге Лация стало результатом переселения племен из района Апеннинских гор на равнины. Продолжительная борьба с вольсками нашла отражение в знаменитой легенде о Кориолане, которая стала неотъемлемой частью не только римской исторической традиции, но и мировой литературы.
Изображение воинов. Деталь колесницы. Около 500 г. до н. э.
Урегулировав свои дела на юге Лация, римляне приступили к расширению своей территории. Объектом их устремлений стал давний противник — этрусский город Вейи, расположенный на правом берегу Тибра. Десятилетняя война с ними (406–396 гг. до н. э.) превратилась в самую серьезную военную кампанию Рима в конце V в. до н. э. и закончилась разрушением Вей. Для многих поколений римлян эта война имела такое же значение, как и Троянская война для греков. Рассказ римских историков о длительной осаде Вей пронизан поистине гомеровским эпическим колоритом. Описание разорения и уничтожения некогда цветущего города напоминает о трагической судьбе Трои. Героем этой военной кампании предстал Марк Фурий Камилл, которому удалось переломить ход войны в пользу римлян.
Завоевание Вей существенно расширило земли римского государства за счет создания четырех новых территориальных триб. Значительно увеличился фонд «общественной земли» (ager publicus), что впервые позволило перейти к широкомасштабной раздаче наделов римским гражданам. Тем самым удовлетворялись положившие начало борьбе сословий требования рядовых плебеев, что сплачивало гражданский коллектив перед лицом грядущих испытаний. Трагичной оказалась судьба жителей Вей: все свободное население было продано в рабство. Это первый в римской истории случай массового порабощения поверженного неприятеля. Таким образом, начало экспансии Рима сказалось на структуре гражданского коллектива, послужив стимулом для его оформления. Одновременно римская экономика столкнулась с проблемой использования рабского труда.
В то время как римляне распространяли свою власть на Лаций и Южную Этрурию, Паданская долина переживала этнические катаклизмы вследствие внедрения сюда из-за Альп кельтских племен. К началу IV в. до н. э. Паданская долина приобрела преимущественно кельтский облик по культуре и языку. Впоследствии римляне назвали этот район Цизальпинской Галлией (Галлией по эту, италийскую, сторону Альп). Теснимые вновь прибывающими из-за Альп родственными племенами, кельты (римляне называли их галлами) перешли Апеннины и хлынули в Этрурию. Столкновение с римлянами было неминуемым. Оно произошло 18 июля 390 г. до н. э. на реке Аллии (приток Тибра) в 15 км к северу от Рима. В этом сражении римляне потерпели сокрушительное поражение. С тех пор день разгрома под Аллией был отмечен в римском календаре как «черный день». Дорога на Рим оказалась открыта. Несколько месяцев галлы хозяйничали в городе, разоряя его. В конце концов, от них удалось откупиться золотом. По всей видимости, так и обстояло дело, но самих римлян это мало устраивало, поскольку в подобном развитии событий отсутствовало героическое начало. Оно было добавлено стараниями римских историков, которые превратили Марка Фурия Камилла в центральную фигуру данного эпизода. Он якобы не только освободил Рим от галлов, но и вернул золото. В глазах римлян этот подвиг сделал Камилла вторым (после Ромула) «основателем Города».
После причиненного галлами разорения Рим быстро восстановил свои силы и укрепил позиции в Лации. Город был обнесен каменной стеной, которая надежно защищала его от неприятельских вторжений. Упрочение положения Рима в Центральной Италии делало его привлекательным союзником для других государств. В результате в 348 г. до н. э. Рим заключил второй договор с Карфагеном, который отражал политическую реальность, сложившуюся в Западном Средиземноморье.
Одной из самых плодородных областей Апеннинского полуострова являлась Кампания, которая во второй половине IV в. до н. э. стала «яблоком раздора» между Римом и самнитами, населявшими центральную и южную часть Апеннин. Стремление обеих сторон утвердиться в Капуе — городе, возглавлявшем Кампанскую федерацию, привело к Первой Самнитской войне (343–341 гг. до н. э.), победа в которой досталась Риму. Эта война, не отмеченная в источниках громкими победами римского оружия, открыла Риму путь к завоеванию Италии, что вызвало естественное беспокойство со стороны латинских городов. Свою независимость от Рима они надеялись отстоять в ходе Латинской войны (340–338 гг. до н. э.). Отчаянное сопротивление латинов закончилось триумфом Рима и переустройством системы межгосударственных отношений в Лации. Небольшие латинские общины были включены в состав римского государства при сохранении автономии во внутренних делах и получили название «муниципиев». Их граждане обрели права римского гражданства. Таким образом, Рим создал оригинальную концепцию гражданства — не двойного, так как римская община исключала любую другую независимую общину, но гражданства, существующего на двух уровнях — римского и латинского права. Немногие латинские города получили статус полных римских граждан. Некоторые общины (например, Капуя) вошли в состав римского государства на правах муниципиев, но их граждане были лишены права голосовать в народном собрании Рима. Ряд городов (особенно Южной Италии — Неаполь, Тарент) удостоились звания римских «союзников». Они сохраняли свою независимость, но не могли проводить самостоятельную внешнюю политику.
Для закрепления своей власти на территории Италии Рим основывал латинские колонии, жители которых имели право приобретения собственности на территории Рима и заключения браков с римскими гражданами. Переселившиеся в Рим латины получали права римского гражданства. Отношения колоний с Римом строились на основе «латинского права» — гибкой формы автономии, гарантировавшей лояльность колонии по отношению к Риму взаимным соблюдением прав и обязанностей. Основанные на землях других италийских племен, латинские колонии сдерживали их возможные выступления против Рима. Они также сыграли важную роль в романизации Италии, распространяя на полуострове язык и культуру римлян. Новая система отношений с латинами сделала Рим самым сильным государством Италии, так как дала ему возможность распоряжаться людскими ресурсами некогда самостоятельных латинских общин, образовавших уникальную Римско-италийскую федерацию. Таким образом, в конце IV в. до н. э. начался процесс, который привел впоследствии к универсальному распространению прав римского гражданства.
Поскольку спор с самнитами за Кампанию в ходе первой войны не был завершен, разразилась Вторая Самнитская война (327–304 гг. до н. э.). Поначалу успех сопутствовал самнитам. Римская армия, не имевшая опыта сражений на пересеченной местности, в 321 г. до н. э. попала в засаду в Кавдинском ущелье и сдалась на милость победителя. Последствия кавдинского поражения были серьезными для римлян: против них восстали вольски и кампанские союзники. В последующие пять лет военные действия не возобновлялись. Краткую передышку римляне использовали для решения внутренних проблем.
Прежде всего они реорганизовали армию. Вместо прежних двух легионов теперь ежегодно набирались четыре. Изменилась и тактика боя, а вместе с ней и вооружение воинов. Гоплитская фаланга уступила место маневренному манипулярному строю. Манипул стал тактическим подразделением пехоты в легионе и состоял из двух центурий. Манипулы выстраивались в три линии: первый ряд боевого порядка занимали гастаты (молодые воины), второй — принципы (воины зрелого возраста), третий — триарии (самые опытные воины), которые вступали в бой только в решающий момент и иногда решали исход сражения. Их роль на поле боя отразилась в латинской поговорке «дело дошло до триариев», которая означает наступление крайней опасности. Подвижные отряды, какими являлись манипулы, позволяли маневрировать во время боя, образуя сплошную боевую линию по мере приближения к противнику. Сражавшийся в манипуле воин был вооружен длинным овальным щитом для обороны, особым копьем-пилумом и коротким мечом для наступления.
Реорганизация армии позволила римлянам одержать победу над самнитами и их союзниками и завершить войну заключением мирного договора, по которому власть римлян распространилась на Неаполь и Нолу в Кампании.
Человек, духовная и материальная культура мира полисов
Расцвет культуры Древней Греции
Классическая эпоха — время наивысшего расцвета древнегреческой культуры. Именно тогда реализовались те потенции, которые вызревали и возникли в предшествующую, архаическую эпоху. Сложилось несколько факторов, обеспечивавших взлет культуры. Становление классического полиса происходило в процессе борьбы с отжившими общественными отношениями. Эта борьба не сводилась только к политическому противостоянию, одновременно шло соревнование и общественных идеалов, что заставляло страстно обсуждать самые важные проблемы: устройство мира (космоса) в целом и место в нем божества и человека; возможность познать мир; наличие законов, которые им управляют, и соответствие законов полиса этим общеприродным закономерностям и т. д. Все эти проблемы благодаря процессу демократизации общества были объектом дискуссий не только узких кружков интеллектуалов, но и гораздо более широких аудиторий свободных граждан.
Важным фактором в культурном прогрессе являлось то, что можно назвать «единством в многообразии»: этнически и культурно греки представляли единый народ, но в то же время они были разделены на сотни независимых полисов, каждый из которых обладал своей историей, особым устройством, собственными героями и преданиями, своими предками. Встречи представителей различных полисов на общеэллинских празднествах, в ходе различных переговоров и благодаря частным визитам и дружеским встречам способствовали сопоставлению различных идей и представлений, духовно обогащали греков. Такую же роль играли и умножившиеся контакты с различными негреческими народами, обитавшими на периферии античного мира. Возникали контактные зоны, ареалы наиболее интенсивных связей. Все это расширяло умственный кругозор, разрывало шоры традиционных представлений о мире.
Бурные политические и военные события, происходившие на протяжении нескольких поколений, отложились в памяти народа и придали греческому мировоззрению определенную историческую «глубину», понимание изменчивости мира не только в географическом, но и в историческом аспекте. Свою лепту в изменение менталитета греков внес и прогресс экономики. Развитие ремесла, рождающаяся товарная направленность сельского хозяйства в ряде областей Эллады, широкие торговые связи заставляли участников этих операций тщательно планировать свои действия, соизмерять расходы с предполагаемой прибылью. Вопреки мнению ряда ученых нового времени греки классической эпохи достаточно отчетливо понимали некоторые рыночные закономерности и организовывали свою экономическую деятельность в соответствии с ними. Менталитет торговца или ремесленника, ориентирующегося на рынок, отличался большей рационалистичностью от менталитета крестьянина, ведущего традиционными методами свое хозяйство в рамках более или менее замкнутого ойкоса.
Результатом всех этих явлений стало проникновение в общественное сознание чисто рациональных принципов. По мнению некоторых исследователей, целесообразная организация полиса повлияла и на представления греков о космосе. Постепенно создавалась картина разумно организованного универсума, где каждый элемент занимает свое подобающее место, от божества до последней песчинки. Этот мир управляется всеобщим законом (ананке — необходимость, неизбежность), которому должны были подчиняться даже бессмертные боги.
В этом мире человек занимает центральное место, но не в том смысле, что он — венец творения, а в том, что он равно удален от обеих крайностей универсума. Слова виднейшего софиста Протагора: «человек есть мера всех вещей» — в известной мере отражают это положение человека. Для самого Протагора человек — это не только биологическое существо, но и член гражданского коллектива, органический центральный элемент полисного «микрокосма». Но вместе с тем, этот принцип содержал в себе возможности для привнесения в этику известного скептицизма и даже противопоставления личности коллективу.
Так называемая Гестия Джустиниани. Мраморная копия с греческого бронзового оригинала
Конечно, рациональное начало в системе мировоззрения сложно взаимодействовало с традиционными мифологическими представлениями, из чего проистекало множество коллизий, что делало интеллектуальную жизнь греков столь яркой и многообразной. В это время впервые появляются сомнения в справедливости обычных представлений о божествах, которые каждый грек получал благодаря Гомеру и Гесиоду, поэмы которых составляли основу школьного образования. Такие представления становятся объектом насмешек, в частности в комедии. Геракл в ней нередко предстает хвастуном и обжорой, Гермес — как вор и мошенник, Зевс боится, что люди перестанут приносить жертвы богам и те умрут от голода и т. д. Но усматривать в этих насмешках признаки нарождающегося атеистического мировоззрения, как это иногда утверждается, было бы неправильно. В них можно и нужно видеть только критику тех представлений о божестве, которые возникли еще в глубокой древности и дожили до данного времени. Сама идея божества не отвергалась, и шли поиски нового религиозного идеала.
Вполне вероятно, что эту потребность в какой-то степени удовлетворяли мистериальные культы, самый известный и популярный среди которых — элевсинский культ Деметры и Персефоны. Родившийся и развившийся как типичный земледельческий, он в классическую эпоху приобрел новые черты. Посвященным следовало хранить в тайне те детали учения, которые им открывались во время мистерий, поэтому мы плохо осведомлены о них, но, кажется, ядро доктрины составляли концепция моральной чистоты и идея посмертного воздаяния.
Традиционная религиозность продолжала господствовать. Свидетельством ее сохранения, помимо сведений письменной традиции, является широкое храмовое зодчество, характерное для классической эпохи. Высококвалифицированных архитекторов и первоклассных строителей не хватало, и города соперничали, стараясь перехватить их у соседей для возведения своих храмов.
Помимо больших храмов в Греции насчитывалось огромное количество небольших святилищ. В Аттике, например, каждая фила и каждый дем имели свой культовый центр, где в определенные дни справлялись празднества данного коллектива, приносились жертвы богам и героям, особо здесь почитавшимся. Кроме того, продолжали существовать маленькие непритязательные святилища, возникшие много сотен лет тому назад. Священными могли считаться также пещеры, вершины гор и т. п. Здесь жители по-прежнему поклонялись нимфам, дриадам или местным героям, как это делали их предки.
Такое сочетание бытования традиционного и поисков нового характерно не только для религиозных представлений, но и для других сфер жизни. В градостроительстве, например, родились идеи рациональной организации городского пространства, создателем которых был Гипподам, но огромное большинство полисов сохраняли традиционную структуру с беспорядочной, унаследованной от далекого прошлого застройкой, узкими кривыми улочками, отсутствием элементарной санитарии. Принципы Гипподама нашли тогда свое практическое воплощение только в немногих городах. Характерно, что самым ярким примером перестройки по новым принципам уже ранее существовавшей городской агломерации явился афинский порт Пирей, наиболее наглядное воплощение новой экономической реальности Греции.
Зримые противоречия, хотя и другого типа, видны в архитектуре Эллады. Жилые дома, как правило, очень простые и непритязательные. Они замкнуты, с одним входом и внутренним двориком. Некоторые элементы роскоши только начали проникать в быт и вызывали всеобщее осуждение или зависть. Вместе с тем здания общественного назначения, в первую очередь храмы, отличались масштабами и великолепием.
Мать и дитя. Древнегреческий рельеф. IV в. до н. э. Афины
Самый прославленный архитектурный комплекс древней Греции — афинский акрополь. Здесь во II тысячелетии до н. э. находился дворец басилея, а затем несколько храмов. После захвата города персами в 480 г. до н. э. все они оказались разрушенными, и было решено не восстанавливать старые храмы, а построить новые. Грандиозную строительную программу приняло по настоянию Перикла афинское народное собрание, а руководство проектом возложили на друга Перикла, самого известного скульптора того времени Фидия. Перикл решал тем самым несколько задач. Создавались великолепные памятники, которые должны были прославить Афины во всем тогдашнем мире. На строительство потратили огромные денежные средства, значительная часть которых пошла на заработную плату рабочим. Трудились же здесь, главным образом, рядовые афинские граждане (в том числе со своими собственными рабами). Длительное строительство обеспечивало гражданам надежный источник дохода. Перикл прекрасно сознавал, что устойчивость демократического строя возможна лишь при их экономической независимости. Считалось, что человек, работающий на другого за плату, как бы теряет часть своей свободы, но в данном случае работодателями через посредство полиса выступали сами боги.
На акрополе возвышались несколько сооружений: парадный вход — Пропилеи, храм Ники Аптерос (Бескрылой Победы), Эрехтейон (храм Афины, Посейдона и легендарного царя Афин Эрехтея) и главное святилище — храм Афины Девы (Парфенон). Сам храм имел некоторые особенности, ранее никогда не встречавшиеся в греческом зодчестве. Архитекторы Иктин и Калликрат, разработавшие план Парфенона, соединили в одном здании черты дорийского и ионийского ордеров, сумев тем самым сочетать строгость и монументальность дорийской архитектуры с живописностью и легкостью ионийской.
В декоре храма Парфенона огромная роль принадлежала скульптуре. На одном из фронтонов изображалось рождение Афины, на другом — спор Афины и Посейдона за власть над полисом. Метопы передают четыре мифологических цикла: борьба богов с титанами, афинских героев с амазонками, лапифов с кентаврами и взятие греками Трои. Все четыре сюжета представляли собой аллегорическое отражение событий Греко-персидских войн: борьба сил разума, добра и порядка против олицетворений стихийных хтонических сил. Именно так афиняне воспринимали свою войну с персами — как продолжение извечной борьбы добра и зла, света и тьмы. Особое значение придавалось скульптурному фризу, на котором была воспроизведена торжественная процессия афинских граждан во время празднования Панафиней. Этот фриз справедливо считается одним из самых ярких проявлений художественного гения древних греков.
Внутри храма находилась хрисоэлефантинная (сделанная из золота и слоновой кости) статуя Афины — произведение Фидия. Другая статуя богини (также творение Фидия), бронзовая и неизмеримо более крупных размеров, стояла перед храмом. Если образ Афины Парфенос прежде всего подчеркивал мудрость и доброжелательность богини, то гигантская статуя Афины Промахос («Сражающейся впереди») олицетворяла другую ипостась того же божества. Здесь Афина выступала в роли суровой защитницы своего города. Фигура богини как бы царила над городом, и все подплывавшие с моря к гавани Пирея видели сверкающие на солнце острие копья в руке богини и гребень шлема у нее на голове.
На акрополе стояли не только статуи божеств. Одной из самых больших наград для гражданина за его заслуги перед полисом было решение сограждан поставить его статую на акрополе, поэтому здесь размещались многочисленные изображения полководцев, политических деятелей и иных лиц, заслуживших эту честь.
Фидий. Зевс Олимпийский. V в. до н. э. Реконструкция
Замечательный архитектурно-скульптурный комплекс на акрополе Афин — не единственный по своему значению. Олимпия — место проведения Олимпийских игр, также славилась своими храмами и другими постройками, необходимыми для проведения состязаний. Здесь, в частности, находились храмы Геры и Зевса. Именно для храма Зевса Фидий создал статую этого божества (также хрисоэлефантинную), которую причисляли к числу «чудес света». Зевс был изображен сидящим на троне, в одной руке он держал символ власти — жезл, а на вытянутой другой стояла богиня победы Ника.
Не менее прославленны Дельфы — важнейший центр культа Аполлона, где находился его оракул. Здесь также проводились общегреческие состязания (Пифийские игры), но в отличие от Олимпийских, прежде всего спортивных, в Дельфах соревнования были мусическими. В классический период в дополнение к сооружениям еще архаической эпохи, возвели целый ряд так называемых «сокровищниц» — небольших зданий, в которых хранились дары, принесенные государствами и отдельными лицами.
Скульптура продолжала оставаться ведущим видом изобразительного искусства и в классическую эпоху. Основное место в ее репертуаре занимали по-прежнему изображения богов, героев и «идеальных» граждан. Надгробные рельефы — вид искусства, получивший широкое распространение в это время, — привнесли новую, более реалистическую струю, так в искусстве появился рядовой гражданин со своими чувствами.
Искусство V в. до н. э. обычно называют «высокой классикой». Важнейшей эстетической категорией, влиявшей на его характер, являлась родившаяся в это время концепция мимесиса (подобия), что способствовало движению в сторону реализма: чем ближе изображение к оригиналу, тем больших похвал удостаивался скульптор. Три художника олицетворяли своим творчеством достижения V в. до н. э.: Фидий, Поликлет и Мирон. О Фидии мы уже упомянули. Ведущая тема в творчестве Поликлета — изображение атлетов, которые воспринимались как воплощение лучших черт гражданина. Наиболее известны его «Дорифор» и «Диадумен». Дорифор — могучий воин с копьем, воплощение спокойного достоинства. Диадумен — стройный юноша, увенчивающий себя повязкой победителя в соревновании. Наиболее прославленной из скульптур Мирона считается «Дискобол» — фигура атлета в момент броска диска. Органическое сочетание реализма с обобщенно типической фигурой идеального гражданина — основная особенность «высокой классики».
В скульптуре IV в. до н. э. продолжается развитие принципов предшествующего периода, но оно уже начало переходить за их границы. В творчестве скульпторов этого времени (Скопас, Леохар, Пракситель, Лисипп и ряд других) все более явственно проявляется интерес не к передаче обобщенного образа, но к характеристике индивидуальных черт изображаемого персонажа, его чувств, внутреннего мира. Скопас обычно создавал скульптурные композиции мифологического характера, но его образы полны бурных душевных переживаний. Для творчества Праксителя характерен определенный гедонизм, наслаждение красотой. Самое прославленное из его произведений — статуя Афродиты Книдской, десятки копий которой дошли до нас.
Монументальная и станковая живопись, к сожалению, практически полностью погибла. О ней мы знаем только по свидетельствам древних авторов, некоторую информацию можно получить, изучая вазопись того времени. Наиболее известны были имена Аполлодора Афинского и Полигнота. В их творчестве отчетливо видны те же тенденции, что и в скульптуре: мифологические и исторические сюжеты, отражающие героическое прошлое, и стремление к реализму. Полигнот создавал многофигурные композиции, стремясь передать глубину пространства, пользуясь законами перспективы, а Аполлодор открыл эффект светотени, положив тем самым начало живописи в современном смысле слова.
Мирон. Дискобол. 460–450 гг. до н. э. Римская копия. Рим
Поликлет. Дорифор. 450–440 гг. до н. э. Римская копия. Неаполь
Следующее столетие продолжало эти искания. Самыми яркими представителями этого этапа истории греческой живописи были Павсаний из Сикиона и Апеллес из Колофона. Первый из них изобрел технику энкаустики — живописи с помощью восковых красок. Среди картин Апеллеса самая известная — «Афродита Анадиомена», изображение богини, выходящей из моря. Особое восхищение зрителей вызывало то, как тело богини просвечивало сквозь воду.
Вазопись — самый демократичный вид искусства и, соответственно, в ней помимо мифологических сюжетов большое место занимают бытовые сцены, практически неизвестные в монументальных видах искусства: прощание воинов, уходящих в поход, юноши-атлеты, сцены пира, девушки, занятые своим туалетом, крестьяне-земледельцы, изображения ремесленных мастерских и наказаний рабов.
Классическая эпоха — время расцвета и древнегреческой литературы. Тогда творил последний и самый выдающийся певец греческой аристократии Пиндар, создававший торжественные оды в честь аристократов-победителей в общегреческих играх. Он не описывал самих состязаний, но прославлял победителей, как носителей древней славы их родов, восходящих к потомкам богов.
Величайшим достижением классической эпохи стала драматургия. Именно в это время непритязательные культовые сценки, исполнявшиеся на праздниках в честь Диониса, претерпели поразительную трансформацию, превратившись в высокое искусство. В театре были еще сильны условности, восходящие к ранней поре его развития: ограниченное число героев, маски, надетые на лица актеров, исполнение женских ролей мужчинами, огромная роль хора, разъяснявшего зрителям смысл происходящего или описывающего то, что происходило за сценой. Трагедии ставились во время больших общеполисных празднеств, их постановка регламентировалась определенными правилами, сами постановки рассматривались как состязание авторов, первых актеров и хорегов, обеспечивавших представление. Во всяком случае, в Афинах представление трагедий составляло один из самых важных элементов общей культурной политики полиса.
Хотя темами трагедий, как правило, служили мифологические сюжеты, где действовали боги и герои, в них ставились и решались самые сложные мировоззренческие и этические проблемы, волновавшие граждан. К их числу относятся и общемировоззренческие, такие как место человека в мире, судьба-рок и возможность противостояния ей, достоинство человека и его отношение к божеству, так и более «заземленные», например, взаимоотношение власти и народа, право мести и законность ее, родственные узы и гражданский долг.
Каждая трагедия — это борьба, и люди, которые ее ведут, мужественны. Чаще всего трагический герой обречен на гибель, но его смерть вызывает не отчаяние, а восхищение и веру в силы человека, в величие его духа.
Скопас. Менада. Ок. 350 г. до н. э.
Развитие древнегреческой трагедии связано с именами трех крупнейших драматургов: Эсхила, Софокла и Еврипида. Творчество каждого из них знаменовало следующую ступень в развитии театра: увеличение числа актеров, которых первоначально было только два, усложнение сюжета, изменение роли хора и многое другое. Упомянутые авторы отличались своими мировоззренческими позициями, политическими симпатиями и пристрастиями, но для всех трех характерна четкая гражданская позиция и огромная любовь к своему городу. Ради этого они даже смело меняли суть мифа, который лежал в основе трагедии.
Эсхил — основоположник гражданской по своему идейному звучанию трагедии. Один из самых замечательных его героев — Прометей, несгибаемый борец за высокие идеалы, символ борьбы за освобождение человека от тирании, воплощенной в образе жестокого Зевса. В творчестве Софокла характеры героев более сложны и многомерны, чем у Эсхила, они более естественны и приближены к простому человеку. Еврипида античная критика называла «философом на сцене», он откликался на самые животрепещущие проблемы современности. Своих героев Софокл определял, как людей, «какими они должны быть», а героев Еврипида, как людей, «какими они есть на самом деле».
Наиболее острым в политическом отношении жанром являлась комедия. Как и представления трагедий, комедии ставились по большим праздникам, авторы их так же состязались между собой и победители получали награды. К сожалению, большая часть пьес так называемой «древней комедии» до нас не дошла, но сохранился целый ряд произведений классика комедийного жанра Аристофана. Его творчество пришлось, главным образом, на время Пелопоннесской войны и первые годы после ее окончания. Естественно, что тема войны и мира стала для него важнейшей. Аристофан — решительный противник войны, критику ее он ведет от лица аттического крестьянства — того слоя граждан, который больше всего пострадал от военных действий.
Наследница карнавальных представлений древности, комедия в классическую эпоху превратилась в острейшее орудие критики как отдельных граждан, так и некоторых институтов и явлений. Это орудие было столь острым, что афинскому народному собранию пришлось принимать решение, запрещающее представлять на сцене критикуемых граждан под их собственными именами. В комедиях Аристофана действуют самые различные слои общества: политики и полководцы, воины и крестьяне, поэты и философы, горожане и рабы. Он достигает острых комических эффектов, соединяя реальное и фантастическое и доводя осмеиваемую идею до абсурда. Его критика грубовата, но удивительно смешна. Творчество Аристофана — подлинная энциклопедия жизни Афин, но энциклопедия карикатурная и пародийная. Единственные положительные герои автора — простые граждане-крестьяне, страстно мечтающие о мире и социальной справедливости. Свою порцию критики получают и боги. В некоторых комедиях Аристофана Афины предстают, как настоящий «перевернутый мир»: переодетые женщины первыми приходят на холм Пникс, место заседаний народного собрания, и принимают решения, много более мудрые, чем решения, принимаемые на обычных народных собраниях гражданами-мужчинами; женщины же обобществляют имущество граждан и создают справедливый строй и т. д.
Классическая эпоха была временем рождения и бурного развития историографии. «Отцом истории» справедливо называют Геродота. Отталкиваясь от опыта логографов, творчество которых имело, как правило, локальный характер, Геродот поставил перед собой задачу описать самое грандиозное событие недавнего времени — Греко-персидские войны. Геродот рассматривал их как один из этапов постоянного противостояния Европы и Азии, в силу чего он обращается к прошлому народов, вовлеченных в этот грандиозный конфликт. В результате его труд представляет собой серию очерков по истории этих народов. Геродот сам много путешествовал, кроме того, он собирал сведения у знающих людей. Поражает его любознательность и готовность понять без предубеждений народы, которые были чужды греческой культуры и которых обычно называли «варварами». Он отдает должное их достижениям, многое вызывает его одобрение и даже восхищение. Его книга стала настоящим откровением для современников, она открыла новые горизонты для эллинов. Причиной исторических событий Геродот считал намерения и деятельность отдельных людей, хотя в конечном счете им сознавалось наличие некоторых глубинных причин происшедшего.
Торжество рационального подхода к написанию истории являет труд младшего современника Геродота Фукидида, который дал описание следующего крупного катаклизма — Пелопоннесской войны. Его можно считать родоначальником исторической критики, поскольку он стремился из массы разнообразных и часто противоречивых сведений выбрать наиболее достоверные. Фукидид различает естественные причины начала войны и конкретные поводы, не смешивая их. Природа человека, согласно Фукидиду, представляет собой движущую силу его поступков, но та же самая природа заставляет действовать и большие коллективы людей, за всеми политическими событиями он видит рациональные причины. Вместе с тем Фукидид не отрицает и роли слепых сил, случая, стихийных событий. Взаимодействие рационального и иррационального может дать объяснение происшедшего.
Завершает триаду выдающихся историков периода классики Ксенофонт. Он продолжил труд Фукидида, который умер, не рассказав о последнем этапе войны. История Ксенофонта, несомненно, заслуживает внимания, но ему не хватает глубины понимания происходившего и тщательности в работе с источниками, которые характеризуют Фукидида. Если и Геродот, и Фукидид были каждый автором только одного произведения, то с Ксенофонта начинается традиция своего рода писателей-профессионалов. Перу Ксенофонта принадлежит большое число книг, посвященных самым различным темам. Особое место среди них занимает «Анабасис» («Поход десяти тысяч»), в котором рассказывается о том, как персидский царевич Кир Младший, набрав большое войско греков-наемников, поднял восстание против своего брата царя Артаксеркса и предпринял далекий поход. Ксенофонт принял участие в этом походе и очень ярко описал его, правда, несколько преувеличив свою роль.
Написал он и тенденциозный философско-исторический роман «Киропедия» («Воспитание Кира») о знаменитом основателе персидской династии Ахеменидов Кире. Главная цель его — обоснование монархического правления. Большой ценностью обладают «Воспоминания о Сократе» и «Апология Сократа». Одна из главных положительных черт творчества Ксенофонта — его язык, очень простой и ясный, он считался в древности образцовым.
Сложная эволюция происходит в философской мысли Греции: в середине V в. до н. э. как своеобразная реакция на преобладание натурфилософии возникает софистическое движение, развитие которого связано в первую очередь с именами Протагора и Горгия. Это были странствующие учителя красноречия. Софизм возник из двух источников. Один порожден предшествующим развитием собственно философии, второй — реальными потребностями политической жизни. Натурфилософия практически не касалась гносеологических проблем, но теперь на повестку дня впервые в истории человечества встали вопросы о природе самого знания, об источниках знания и критериях объективной истины. Вторая причина кроется в развитии демократических институтов. Решение важнейших вопросов жизни во многом зависело от народного собрания и для «политического класса» стало жизненно важным умение доказать массе свою правоту и опровергнуть мнения оппонентов. Здесь также вопрос стоял в практически гносеологическом аспекте: мое мнение — правда, мнение оппонента — ложное.
Софисты нашли в Афинах времени Пелопоннесской войны готовый рынок для своих услуг в роли учителей. Младшее поколение, толпившееся в городе, с готовностью обратилось к софистам и с презреньем отвернулось от родителей, ничего не смыслящих в новой мудрости. Протагор обучал этике, политике, математике и говорил, что не может знать, существуют боги или нет. Гиппий исследовал древнюю историю, составлял списки олимпийских победителей и рассуждал об астрономии, поэзии и музыке. Список было бы легко продолжить. Все богатство новых идей хлынуло в город, который всегда привлекал новизной.
Поскольку «политический класс» состоял в большой мере из аристократов, приспосабливающихся к жизни в демократическом полисе, то основная масса гражданства с определенным подозрением относилась к софистам и их взглядам. В политических теориях софистов и в их риторической изощренности граждане не без основания видели орудие подрыва демократии, средство обмана народа. Постепенно софисты отошли от теоретических проблем, сосредоточившись почти полностью на чисто практических вопросах и породив тем самым стойкую неприязнь к самому термину, который стал означать умение запутать оппонента в споре путем всяких хитроумных уловок.
Отчасти из отрицания софистики родилась идеалистическая философия Сократа, хотя многие сторонние наблюдатели считали Сократа типичным софистом. Правда, мы не можем быть уверены в том, что наши представления об его учении верны, поскольку он сам не оставил нам ни строчки и его образ сформировался на основании сведений о нем, собранных его учениками, в первую очередь Платоном.
Сократ создал так называемый «сократический» метод ведения дискуссии, утверждая, что истина рождается только в споре, в котором мудрец при помощи ряда наводящих вопросов заставляет своих оппонентов признать сначала неправильность их позиций, а затем справедливость собственных взглядов. Источник знания достигается, согласно Сократу, путем самопознания, а затем — с помощью независимого духа, объективно существующей истины.
Сократ. Мрамор. Римская копия с греческого оригинала IV в. до н. э. Геттинген
Платон. Мрамор. Римская копия с греческого оригинала. Середина IV в. до н. э. Мюнхен
Важнейшее положение в общеполитических взглядах Сократа состояло в тезисе о профессиональном знании. Эта мысль явилась из наблюдений над греческой, в первую очередь афинской действительностью, где прогресс экономики порождал разделение труда и, соответственно, появление множества отдельных профессий. Естественным результатом наблюдений над жизнью общества стало утверждение Сократа о том, что занятие политикой также должно быть профессией, а люди, не занимающиеся ею профессионально, не имеют права на суждения о ней. Этот тезис приводил Сократа к непримиримому противоречию с самим духом афинской демократии, базировавшейся на том, что каждый гражданин должен принимать участие в управлении государством.
На последующие поколения оказал огромное влияние сам образ и облик мудреца, его жизнь и его смерть. Лишенный каких-либо амбиций, довольствующийся в жизни самым малым, занятый только поисками истины, доброжелательный даже в самом горячем споре, Сократ решительно выделялся на общем афинском фоне. К этому нужно добавить его принципиальность, готовность отстаивать свою гражданскую позицию даже против большинства сограждан. Суд над Сократом и смертный приговор, отказ от побега, вполне реального, еще более возвысили его образ в глазах последующих поколений.
Сократ, конечно, объективно был врагом афинской демократии и «внутренний голос» рядового гражданина не обманул, но смертный приговор стал результатом того катастрофического состояния духа гражданского коллектива, в котором он находился в период непосредственно после окончания Пелопоннесской войны. Он был раздавлен военными поражениями, олигархическими переворотами, террором, гражданской войной. В таких условиях естественными стали поиски виновного, и Сократ оказался наиболее подходящей фигурой.
Следующий этап в развитии греческой философии связан прежде всего с именем ученика Сократа — Платона. Платон был создателем наиболее полной и законченной системы объективного идеализма в античную эпоху. Он считал, что единственная реальность — это мир вечных и неизменных идей, слабым отблеском которого является вещный мир. Отталкиваясь от этой концепции, Платон разработал и свою систему общественных отношений. В мире идей существует, естественно, и идея полиса. Задача мудреца-законодателя состоит в том, чтобы создать на земле такой полис, который наиболее полно воплощал идеальный. Такой полис обладал бы устойчивостью и неизменностью. Основная цель Платона — противостоять изменениям, законсервировать на вечные времена идеальное состояние.
Платон разработал несколько вариантов полиса, более или менее приближенного к идеальному, но в какой-то мере сочетаемого и с реальностью. Особенно показателен один из таких проектов, суть которого состояла в том, чтобы разделить все население на три группы: 1) земледельцев, ремесленников и торговцев, занятых производством и обменом и не имеющих никаких прав; 2) стражей, занятых только военной службой и полицейскими обязанностями, лишенных имущества и семьи и посвятивших себя целиком делу защиты полиса; 3) мудрецов-философов, занятых управлением полисом и живущих той же суровой жизнью, что и стражи. Представляющий собой идеализированную версию древнего спартанского строя, этот проект, естественно, был абсолютно нереализуем. Платон пытался осуществить свои планы с помощью сицилийских тиранов, но ничего из этого не вышло, и философ едва не поплатился за это жизнью.
Аристотель. Римская копия с греческого оригинала IV в. до н. э. Геттинген
Явным нововведением, привнесенным Платоном в интеллектуальную жизнь Эллады, стала его школа, находившаяся в роще, посвященной местному герою Академу и потому получившая название Академия.
Из школы Платона вышел Аристотель, крупнейший мыслитель и ученый античности, оказавший огромное влияние на многие стороны интеллектуальной жизни мира в последующие века. Он тоже создал свою школу — Ликей. Натурфилософская система Аристотеля достаточно близка материалистической, но не идентична ей. В соответствии с его концепцией материя и форма неотделимы друг от друга, представляя две стороны единого жизненного процесса. Важнейший элемент натурфилософской системы Аристотеля составляло учение о движении, без которого нет ни материи, ни времени, ни пространства. Тем самым Аристотелем была создана всеобъемлющая научно-философская система — вершина всего, что античный мир оставил последующим поколениям.
Учение Аристотеля опиралось на значительный фонд наблюдений над природой и обществом. Ему принадлежат исследования о гносеологии, логике и математике, он первым создал классификацию животных и многое другое. Но наиболее весомый вклад был сделан Аристотелем и его учениками в изучение природы человеческого общества и особенно его высшей формы (как они считали) — полиса. В школе Аристотеля были собраны и проанализированы описания государственного строя 158 обществ, главным образом греческих полисов, но не только их. На этой базе Аристотель построил свое основное произведение общественно-политического цикла — «Политика», в котором он дал непревзойденный по глубине анализ полиса, его сущности, генезиса, типологии, причин и характера конфликтов в нем. Создал он и свой проект «идеального» полиса, который, в отличие от Платонова, был гораздо более реалистичным.
Суть проекта — основание полиса на отвоеванных у персов землях (в этом Аристотель предвосхитил эллинистическую эпоху). Работать на полисных землях должны будут варвары. В связи с этим он развил свое учение о предопределенности рабства для варваров, в отличие от греков. Аристотель отчетливо понимал, что на данном уровне развития производительных сил рабство абсолютно необходимо.
Очень глубоки были и экономические построения Аристотеля, который доказывал, что полисный строй жизни совместим только с определенным уровнем и характером экономики. Дальнейшее развитие товарно-денежных отношений неизбежно приводит к серьезному экономическому неравенству, что неизбежно разрушает полис.
Важнейшее явление в развитии научных знаний Греции классической эпохи — начавшийся процесс дифференциации наук. В архаическое время, в период господства натурфилософии, последняя обнимала тогдашние науки, содержа в себе все позитивное знание того времени. Процесс развития познания мира неизбежно приводил к расщеплению знаний. Отделилась историография, в школе Аристотеля проводились исследования, которые можно назвать политологическими и социологическими. Отдельной отраслью науки стала математика и т. д.
Не менее важным было создание того, что мы с некоторой долей условности назовем высшим образованием. Примером служат две уже упомянутые школы — Академия и Ликей, которые можно рассматривать как далекие прообразы современных университетов и академий. Прославленная медицинская школа на о-ве Кос (наследие Гиппократа) также должна быть включена в этот список. Наконец, нельзя не упомянуть о школе красноречия, крупнейшем риторическом центре Эллады известного оратора Исократа, из которой вышли знаменитые ораторы, историки, политические деятели и полководцы. Главная цель обучения — не теоретическое исследование риторики (как это делал Аристотель), но практическое освоение методов ведения политической дискуссии, способов влияния на аудиторию. Глава школы был убежден, что изучение искусства красноречия закладывает фундамент образования, формирует навыки для любой деятельности.
В беспокойной обстановке IV в. до н. э. процветала риторика, тем более что в частной жизни широкое распространение получили судебные процессы, а политики в народном собрании защищали свою деятельность и свои взгляды. Ни в один другой период не появилось такое созвездие одаренных ораторов. Демосфен, Эсхин, Гиперид, Гегесипп, Ликург, Исей, Лисий, Демад и другие послужили образцом для римских, а через них для европейских и американских ораторов. Величайшим из них, несомненно, был Демосфен, который пробуждал у аудитории нужные ему эмоции, и, пожалуй, единственное, чего ему недоставало, это юмора.
Картина культурной жизни полиса была бы неполной, если не упомянуть о праздниках. В Афинах, например, насчитывалось около 60 празднеств, некоторые из которых продолжались по несколько дней. Именно в праздничных зрелищах наглядно проявился всенародный характер культуры, ее демократизм и свойственный жизни древних греков дух соревнования, стремление превзойти других и тем самым достичь наивысшего совершенства.
Стела Гегесо. Около 400 г. до н. э.
Итак, классический период был временем быстрого подъема культуры практически во всех сферах. Причина этого, с нашей точки зрения, кроется в резко убыстрившемся темпе общественного развития. В таких условиях конфликты старого и нового приобрели такую остроту и глубину, которых общество ранее не знало. Общество искало свою новую идентичность, и это заставляло представителей интеллектуальной и художественной элиты напрягать свое воображение и пытаться найти ранее неизвестные способы, чтобы пробиться к умам и сердцам своих современников. Наконец, надо подчеркнуть роль демократических режимов, как почвы, на которой произрастали новые явления в культуре. Одно во всяком случае совершенно ясно: чем большей полнотой отличался демократический строй, тем более высокий уровень культуры ему соответствовал.
Искусство и культура народов Италии
В Италии задолго до политического возвышения Рима существовало несколько очагов культурного развития. Среди них, в первую очередь, следует назвать Этрурию. Этрусские города славились ремеслами, торговлей и были центрами художественной жизни. Художественный стиль, характерный для Этрурии конца VIII–VII в. до н. э., сформировался под значительным влиянием культурных традиций Востока и потому называется «ориентализирующим». Главными центрами распространения этого стиля были Вейи на правом берегу Тибра недалеко от Рима, а также приморские города. Этруски превосходно владели искусством литья, чеканки и гравировки бронзы. Поэтому даже их традиционная глиняная черная с блестящей поверхностью керамика «буккеро», которая украшалась гравировкой и накладными рельефами, имитировала металл. Успешно развивалось искусство ваяния и живописи. В Вейях процветала школа скульпторов, а ее мастера пользовались всеобщим признанием. Знаменитый скульптор Вулка был приглашен римлянами в конце VI в. до н. э. для украшения Капитолийского храма. Статуи изготавливались из местных пород камня или из терракоты и, как в Греции, обязательно раскрашивались, что придавало им сходство с живой натурой. Ярким образцом этрусской скульптуры этого времени является статуя Аполлона из Вей.
По свидетельству античных авторов, живописи этруски учились у греческих мастеров из Коринфа, поэтому она стилистически была близка греческой. Образцы этрусской живописи сохранились на стенах гробниц. Известны своими росписями склепы Тарквиний и Цере. Сюжеты росписей брались из греческих или этрусских мифов и сказаний о Троянской войне. Часто изображались наиболее важные эпизоды повседневной жизни этрусков: гадание жрецов по полету птиц, состязания борцов, игры гладиаторов, которые первоначально были формой ритуальных человеческих жертвоприношений. Отсюда происходит традиция римских гладиаторских боев, которые впервые состоялись в 264 г. до н. э.
Захоронение в склепах не было единственно возможным погребальным обрядом у этрусков. Отличался в этом отношении г. Клузий, который находился во внутренних районах Этрурии и сохранял близость к культуре древних италиков. Клузийцы кремировали своих покойников, а прах помещали в бронзовые или глиняные сосуды, с крышкой в виде скульптурной человеческой головы, которая напоминала облик усопшего. Иногда на крышке урны присутствовала скульптурная группа, изображавшая покойного в кругу своей семьи. Изображения людей в пластике и живописи можно считать началом портретного искусства, которое достигло расцвета в III–II вв. до н. э., когда этрусская школа мастеров портрета стала самой влиятельной в Западном Средиземноморье. Наиболее ярким произведением этрусского искусства I в. до н. э. является бронзовая статуя, изображающая оратора Авла Метелла. Скульптор передал мельчайшие подробности лица Метелла и его фигуры. Эта скульптура, несомненно, выполнена под влиянием греческих образцов, но не потеряла при этом этрусской самобытности.
Городская жизнь Этрурии не мыслима без храмового строительства. Сначала храмы строились из кирпича-сырца на каменном фундаменте и отличались небольшими размерами, но облицовывались терракотовыми плитками, что придавало им нарядный вид. Позже с распространением каменного строительства стало возможным возводить храмы больших размеров со скульптурными украшениями на фронтонах. Важной архитектурной деталью этрусского храма, отличавшей его от греческого, являлся открытый со всех сторон портик для наблюдения за небом.
Повседневная жизнь этрусков была тесно связана с окружающим их миром, поэтому искусство интерпретации явлений природы (например, ударов молнии или полета птиц), в которых проявлялась божественная воля, пользовалось в обществе большим уважением. На стенах могилы «Авгуров» в Тарквиниях сохранилась роспись, где представлено гадание жрецов по полету птиц. Наибольший авторитет в этрусском обществе имели прорицатели — гаруспики, которые определяли будущее по внутренностям жертвенных животных (главным образом печени). Римляне обращались к искусству гаруспиков в особо важных случаях. Так, Тит Ливий рассказывает, что во время закладки Капитолийского храма была найдена человеческая голова. Призванные из Этрурии прорицатели объявили, что Рим будет главой мира. Свои обязанности предсказателей гаруспики исполняли до конца классической древности. В последний раз к ним обращались в 408 г. н. э., когда Рим был окружен готами Алариха.
Серьезные наблюдения над знаками божественного происхождения требовали их письменной фиксации, которая легла в основу учения, известного под названием disciplina etrusca и оформленного во II в. до н. э. Запись прецедентов сопровождалась рассказами о событиях, которые рассматривались как следствие предзнаменований, и могли иметь ценность в качестве исторических свидетельств. Подобные рассказы вошли в жреческую хронику, положившую начало этрусской историографии. Одним из ее представителей является современник Цицерона Авл Цецина, автор сочинения «Об учении этрусков», в котором легендарная традиция дополнялась рассказами об историческом прошлом этрусского народа.
Среди этрусских богов наиболее известна триада, в которую вошли Тиния (Тин) (бог неба), Уни и Менрва, ставшие впоследствии прообразом римской Капитолийской триады — Юпитера, Юноны и Минервы.
Доримский период Италии представлен также кампанской культурой, которая являла собой синтез этрусских, италийских (осских и самнитских) и греческих культурных традиций. Ее своеобразие сохранялось даже после римского завоевания этого региона. Кампанская культура оказала огромное воздействие на культуру италиков. Особую роль в этом процессе сыграл г. Кумы, откуда распространилось по Италии учение философа Пифагора и другие духовные достижения греков. Под влиянием этрусков и греков сформировалось италийское искусство, отличительной чертой которого является реалистическое изображение окружающего мира. Частью общеиталийского культурного процесса было становление латинской традиции, в лоне которой с древнейшего времени развивалась римская культура.
Римская культура сформировалась на основе особой системы ценностей, которая сложилась в условиях становления гражданского коллектива, сопровождавшегося длительным противостоянием сословий патрициев и плебеев и непрерывными войнами. Война с древнейшего времени стала формой хозяйственной деятельности. Не случайно поэтому «воинская доблесть» (virtus) занимает главное место в римской системе ценностей. Все римские граждане начиная с 17 лет осваивали ремесло воина. Обязанность служить в войске никогда не определялась законом, но рассматривалась как неотъемлемая часть бытия гражданского сообщества, воплощенного в «обычаях предков» (mores maiorum), которые в представлении самих римлян образовывали фундамент их государства.
Римская армия известна своей строгой дисциплиной, которая часто достигалась суровостью наказаний. Та, в свою очередь, уравновешивалась системой наград, отмечавшей любое проявление доблести. Самыми распространенными наградами служили венки, которые давались за спасение на войне жизни сограждан, за восхождение первым на стену осажденного города, за освобождение города от осады. Венки по значимости превосходили такие награды, как бляхи, цепи, браслеты, золотые и серебряные предметы. Награды поощряли проявление инициативы воина, которая, тем не менее, не должна была выходить из-под контроля командира (консула или диктатора с империем).
Высшим проявлением воинской славы считалась победа в единоборстве с неприятелем. Правда, единоборец должен был получить разрешение от военачальника на сражение вне строя, в противном случае его поступок превращался в антидоблесть. Конечной целью единоборства была не просто победа, но приобретение видимых свидетельств чести — военных трофеев, обладание которыми издревле составляло часть римской аристократической культуры. Под военными трофеями, в первую очередь, понимались снятые с неприятельского полководца латы, так называемые «тучные доспехи». Они помещались в святилище Юпитера Феретрия на Капитолии. Первым единоборцем и обладателем «тучных доспехов» был основатель Рима — Ромул. Вплоть до I в. до н. э. единоборство оставалось уделом молодых аристократов-нобилей, которые стремились стяжать личную славу. Их подвиги воспевались в песнях, которые исполнялись на пирах и закрепляли ценности и нормы поведения, сложившиеся в аристократической среде и распространившиеся со временем на весь гражданский коллектив. Победа в единоборстве давала знатному юноше хороший старт для политической карьеры.
Римские полководцы всегда заботились об увековечении воинской славы в виде сооружения памятника, составления надписи, возведения общественного здания или храма. Рубеж IV–III вв. до н. э. ознаменовался постройкой храмов в знак военных побед, одержанных представителями римской знати. В 296 г. до н. э. цензор Аппий Клавдий Цек дал обет посвятить храм богине войны Беллоне. Все возраставшая прибыльность войн, которые вел Рим, давала возможность военачальникам-консулам использовать часть добычи на постройку монументов, прославляющих их победы. Первый такой монумент, ознаменовавший покорение Италии, был возведен на Бычьем Форуме. В результате ко времени Августа Рим стал своего рода «музеем под открытым небом». Постепенно закрепилась традиция использовать захваченное у неприятеля оружие для украшения не только общественных мест, но и частных домов, которая приобрела небывалый размах, когда римские легионы воевали уже в отдаленных районах Средиземноморья.
Воплощенная в камне слава принадлежала не только потомкам героя, но становилась достоянием всего гражданского коллектива. Обладание доблестью зависело от самого человека и противопоставлялось «судьбе» (fortuna), которая зависела от расположения божества. Доблесть давала право претендовать на власть (potestas), поэтому нигде в античном мире военная служба не оказывала такого влияния на политическую карьеру гражданина, как в Риме.
Триумфальная процессия. Барельеф. Мрамор. I в. до н. э. Рим
Признанием побед военачальника была заимствованная у этрусков церемония триумфа. Триумф назначался полководцу сенатом при условии, что в одном сражении были убиты не менее 5 тыс. врагов. В день триумфа виновник торжества, облаченный в расшитую золотом тогу, с лавровым венком на голове, въезжал в город на позолоченной колеснице Юпитера, запряженной четверкой белых коней. Триумфатор на один день отождествлялся с богом, поэтому за его спиной стоял государственный раб, который повторял ему: «Помни, что ты человек!». Впереди процессии провозили на колесницах военные трофеи, затем следовали знатнейшие пленные в оковах, за ними — жертвенные животные для приношения Юпитеру Капитолийскому. Триумфальное шествие замыкало победоносное войско. Все, кроме пленных неприятелей, направлялись к Капитолию, где триумфатор приносил в жертву Юпитеру быка. Если победа была не столь громкой, полководец получал разрешение на малый триумф, или овацию. В этом случае он въезжал в Рим верхом или шел пешком, одетый в тогу с пурпурной каймой и с миртовым венком на голове, и приносил в жертву овцу. Восковые изображения триумфаторов и магистратов хранились в домах римских нобилей и были наглядной демонстрацией славы их предков. Они выставлялись во время похоронных процессий, постоянно напоминая потомкам и согражданам о том, что величие Рима есть величие подвигов его лучших мужей.
Воинская доблесть не мыслилась без «благочестия», под которым римляне понимали соблюдение религиозных предписаний, что должно было гарантировать им благосклонность и защиту со стороны божественных сил. Благочестие считалось одним из устоев римского общества, а участие в общественной сакральной практике — признаком добропорядочного гражданина. Это участие сплачивало общество и воспитывало в его членах гражданские добродетели.
Чтобы не нарушить мира с богами, главным было правильно определить божественное волеизъявление. Этой цели служила дивинация — интерпретация знаков небесного происхождения. Наибольшее распространение у римлян получило наблюдение за полетом птиц — ауспиции. Ни одно сколько-нибудь значимое частное или общественное дело римляне не совершали без ауспиций. Обязанность наблюдения за птицами возлагалась на жреческую коллегию авгуров. Для этого авгур делил небо на четыре воображаемые части и выбирал участок для ауспиций. Из всех птиц отдавалось предпочтение коршунам, но использовались также дятел, орел, ястреб, ворон, ворона и ночная сова, которые предвещали не только полетом, но и криком. Между птицами существовала иерархия, и знамение данное орлом, имело большее значение, нежели знамение ворона. Принималось в расчет и время появления знамения: одни отдавали предпочтение первому знаку, другие — последнему. Иллюстрацией в данном случае может служить история близнецов Ромула и Рема. Не зная, чьим именем назвать только что основанный город — будущий Рим, они обратились к птицегаданию. Рем первым увидел знамение — шесть коршунов, тогда как Ромулу предстало двойное число птиц. Вопрос о том, кто из братьев станет царем основанного города, решился в кровопролитной схватке. По одной из версий, в сумятице Рем получил смертельный удар.
Поскольку война была нормальным состоянием общества, особое значение в Риме приобрели военные ауспиции. Когда войско пересекало священную границу города (померий) и оказывалось во враждебном мире, единственной защитой для человека становились его боги, дававшие уверенность в начатом предприятии. На войне гадание по полету птиц весьма рано было заменено трипудием — наблюдением за священными цыплятами во время их кормления. Если цыплята с жадностью клевали корм, это считалось хорошим знаком, и можно было начинать сражение, если же они отказывались от пищи, то сражение следовало отложить. При каждом военачальнике состоял свой «пулларий» (досл. «цыплятник») — человек, следивший за поведением священных цыплят.
Не менее важным было гадание по птицам и для городских дел: ауспиции предшествовали выборам магистратов и созыву народного собрания, и если признавались неблагоприятными, собрание отменялось. В то же время знамением, которого не просили у богов, можно было пренебречь. Так, консул Марк Клавдий Марцелл, когда задумывал какое-нибудь предприятие, отбывал из дому в закрытых носилках, чтобы не смущаться никакими ауспициями. Искусство наблюдения за небом со временем было доведено до такого совершенства, что приобрело вид своего рода научной системы. Основные знания составили содержание специальных книг, которые велись коллегией авгуров.
Плохие знаки означали гнев богов и требовали исполнения искупительных обрядов, с помощью которых римляне восстанавливали нарушенный мир с богами, добивались доверия и признательности с их стороны. Именно в этом состояло благочестие, которое в представлении самих римлян отличало их от других народов. «Мы не превзошли, — писал Цицерон, — ни испанцев своей численностью, ни галлов силой, ни пунийцев хитростью, ни греков искусствами…; но благочестием, почитанием богов и мудрой уверенностью в том, что всем руководит и управляет воля богов, мы превзошли все племена и народы».
В отличие от этрусков римляне с помощью ауспиций стремились узнать не будущее, но определить, благоволят ли боги задуманному делу. И только в особых случаях по решению сената они обращались к книгам пророчицы Сивиллы. Считалось, что Сивилла может предсказывать на тысячу лет вперед. Римская историческая традиция сохранила рассказ о том, что сама Сивилла предложила царю Тарквинию Древнему купить девять книг пророчеств. Царь отказался, тогда Сивилла сожгла три книги и вновь повторила свое предложение. Царь снова отказался, и Сивилла сожгла еще три книги. Тарквиний купил оставшиеся три книги. Они сгорели в пожаре, охватившем Рим в 83 г. до н. э., но при Августе их содержание было восстановлено. Книги были тайными и хранились в храме Юпитера Капитолийского. Они находились в ведении квиндецемвиров — коллегии из пятнадцати жрецов. Последнее обращение к Сивиллиным книгам относится к 363 г. н. э. Окончательно они были уничтожены в правление вандала Стилихона (395–408 гг.).
Авгуры и квиндецемвиры входили в число основных жреческих коллегий Древнего Рима. Однако ведущее положение в вопросах культа принадлежало коллегии понтификов. Ее возглавлял «великий понтифик», который наблюдал за отправлением всех общественных и частных культов. Официальной резиденцией великого понтифика служила Регия, где также хранились документы коллегии. В коллегию понтификов входил «царь священнодействий», который был ближайшим помощником ее главы в вопросах культа и объявлял народу праздники текущего месяца.
С древнейшего времени понтифики вели записи, которые стали основой как правовой науки, так и историописания. Особое значение для культурной жизни Рима приобрели анналы понтификов. Они выросли из погодных календарных записей, в которых в первую очередь отмечались праздничные дни, сопровождавшиеся важными для гражданского коллектива событиями, «черные дни», в которые нельзя было начинать ничего нового, «судебные дни», когда можно было вершить суд и заключать сделки, и дни народных собраний. Содержание этих записей свидетельствует о том, что занятия священнодействиями и правом пересекались в деятельности понтификов. С начала V в. до н. э. в анналы стали заноситься имена консулов и других магистратов. Тем самым календарные записи превратились в «государственную» летопись, став основой для «Великих анналов», завершивших развитие жреческой историографии в век Августа.
Под надзором великого понтифика находились весталки и фламины. Весталки поддерживали в очаге храма богини Весты вечный огонь, который символизировал благополучие Римской общины. Погасший огонь служил предзнаменованием бедствий. Коллегия весталок состояла из шести девушек, которых великий понтифик отбирал в возрасте от шести до десяти лет для служения богине. Покидая свою семью, девочки выходили из-под отеческой власти, которую теперь для них заменяла власть великого понтифика. В течение тридцати лет весталки должны были хранить целомудрие, что компенсировалось их высоким общественным положением. Например, весталка, автоматически освобождаясь от отцовской власти, могла составлять завещание, даже при жизни отца. Поэтому спустя тридцать лет многие из них предпочитали несение жреческих обязанностей мирской жизни. Однако, если весталка нарушала обряд целомудрия, ее заживо зарывали в землю.
Фламины были жрецами пятнадцати богов и богинь римского пантеона. Среди них выделялись три «старших» фламина, происходившие из патрицианских семей. Их обязанности были связаны с культами Юпитера, Марса и Квирина — богов, составлявших древнейшую римскую триаду. Жреческий сан фламинов предполагал соблюдение многочисленных табу. В частности, фламину Юпитера запрещалось ездить верхом, видеть вооруженное войско, отлучаться из Рима даже на одну ночь. В случае смерти жены он должен был отказаться от своей должности. Подобные ограничения препятствовали фламину заниматься политикой и делали непопулярным это жречество среди римских аристократов.
Помимо жреческих коллегий в Риме существовали культовые братства, члены которых приобретали жреческий статус, участвуя в ритуалах других жреческих коллегий. К числу таких братств относятся салии — двадцать четыре жреца, которые выполняли ритуальные пляски с оружием во время священнодействий в честь бога войны Марса. В отправлении культа богов земледелия принимали участие арвальские братья — двенадцать жрецов, происходивших из сенаторского сословия. Точное соблюдение принципов международного права (объявление войны или заключение мирных договоров) было возложено на двадцать жрецов-фециалов. Они также представляли Рим в переговорах, которые велись на чужой территории, но только в границах Италии.
Особенностью римской религиозной системы является взаимодействие сакральной и политической сфер. Авторитет членов жреческих коллегий основывался на их знаниях правил общения с богами, а не на особой святости. Жрецы делились этими знаниями с магистратами и рядовыми гражданами, помогая им при совершении обрядов и ритуалов и делая их сопричастными сакральной практике. В то же время жертвы от имени всей общины приносил высший магистрат, а основные решения по вопросам культа принимал сенат. Многие члены жреческих коллегий одновременно заседали в сенате, а их деятельность осуществлялась с обязательным участием светской власти, по ее приказу и под ее контролем.
Превращение Рима во время правления «этрусской династии» (VII–VI вв. до н. э.) в цветущий город делало насущным обретение общего символа, который олицетворял бы единство его обитателей. Для греков этим символом была история об основании города. Римляне в этом отношении не являлись исключением. Они имели две легенды об основании своего города: одна связывала его начало с близнецами Ромулом и Ремом, другая — с Энеем. Основатель Эней сделал Рим частью греческой цивилизации, определив его международный статус. Легенда о Ромуле и Реме — местного происхождения. По свидетельству источников, курульные эдилы братья Огульнии в 296 г. до н. э. поместили изображения Ромула и Рема под статуей волчицы на Палатине, что указывает на существование у римлян к началу III в. до н. э. легенды о близнецах. Правда, эта легенда приобрела художественно оформленный вид также под влиянием греческой мифологии.
Одним из излюбленных жанров исторических сочинений для южноиталийских греков было «основание городов», в которых Рим уже занял заметное место. Когда Рим начал распространять свое влияние на греческие области Италии, у римлян появился стимул предложить свой вариант легенды, которая воспроизводила бы сложные хитросплетения греческих сказаний. Легенда об основании Рима впервые появилась в сочинении римского историка Фабия Пиктора (конец III в. до н. э.), написавшего свой труд на греческом языке. Так, стремление обрести свое прошлое в легенде об основании города дало импульс развитию римской историографии, а римские историки усвоили практику изложения своей истории «от основания Города» (т. е. Рима).
О возросших экономических возможностях Рима в этот период свидетельствует внимание к благоустройству повседневной жизни. В римском обществе совершалась «бытовая революция», которая отвечала новым материальным и духовным потребностям граждан. Еще в 312 г. до н. э. во время цензуры Аппия Клавдия Цека началось строительство первого акведука — Аппиевого водопровода, который наладил бесперебойное снабжение города водой. Во второй половине II в. до н. э. закончилось сооружение самого мощного водопровода республиканского Рима протяженностью в 91 км, который доставлял воду на Капитолий. Необходимость постройки водопроводов свидетельствует о численном росте римского городского населения.
Для удобства ведения судебных заседаний и других общественных дел строятся общественные здания — базилики. Первой из них была Порциева базилика, возведенная в 184 г. до н. э. Совершенствовалось также жилище самих римлян. Тесные и темные хижины заменялись к III-II вв. до н. э. вполне комфортабельными домами с большим помещением в центре — атрием, в котором находился очаг. За атрием располагался кабинет хозяина — таблин. По коридору можно было попасть в перестиль — внутренний открытый двор с колоннадой. По сторонам находились жилые и рабочие комнаты: спальня, столовая (триклиний) и другие. Дома знати начали украшаться предметами роскоши, хлынувшими в Рим после победы над сирийским царем Антиохом Великим и покорения Греции (II в. до н. э.): чеканным серебром, коринфской бронзой, творениями скульпторов и художников.
Изменились и гастрономические пристрастия римской аристократии, тратившей немалые средства на приобретение для пиров диковинных пород рыб и птиц, редких специй и экзотических фруктов. Мотовство римских нобилей Поздней республики породило законы, ограничивающие расходы на роскошь. Законы регламентировали украшения в одежде, определяли число участников застолья, ограничивали затраты на пиры. Формально они применялись ко всем гражданам, но на практике адресовались правящему слою (нобилитету). Эти законы должны были сохранить равенство в рядах римской аристократии и соблюсти унаследованные от предков правила политической игры, затрудняющие плутократам (богатым, но незнатным) проникновение в политику.
Покорение Италии сопровождалось строительством дорог, которые стали важным фактором создания Средиземноморской державы. Строительство дорог сопровождалось возведением мостов через реки и ущелья и дамб на заболоченных территориях. Первой была проложена Аппиева дорога, которая соединяла Рим и Капую. В 306 г. до н. э. началось строительство второй, Валериевой дороги, которая явилась продолжением уже существовавшей дороги между Римом и Тибуром и обеспечила надежную связь с Кампанией. Дороги облегчали связь между стратегически важными районами, поэтому их строительство оказывалось под силу лишь государству, которое сможет не допустить неприятеля к коммуникациям подобного уровня. Строительство дорог усиливало военную мощь и потенциальные возможности римской державы[6].
Основной социально-экономической ячейкой античного Рима являлась фамилия. На всем протяжении существования римского общества и государства она выступала одним из важнейших его институтов, со становлением и расцветом которой непосредственно связывалось его развитие и процветание. А возникавшие внутри фамилии проблемы порождали кризисные явления в различных сферах жизни общества: от политики и экономики до культуры и идеологии.
Формально фамилия была малой патриархальной семьей римских граждан (вне зависимости от ее размера). Однако она отличалась от семейных групп других обществ. Главной особенностью римской фамилии было то, что стоявший во главе ее домовладыка (pater familias) обладал полной «отеческой властью» над всеми членами семейной группы: женой (если брак сопровождался переходом под власть мужа), детьми и внуками — родными и усыновленными. Властная семейная структура свое наивысшее выражение находит в праве главы фамилии распоряжаться жизнью и смертью подвластных лиц.
Власть отца семейства имела сакральные основания. Домовладыка был главой семейного культа поклонения покровителям дома, ларам и пенатам, в котором принимали участие все, как свободные, так и рабы. Этот религиозный культ был унаследован фамилией еще от родовой структуры. Почитание предков и забота о поддержании домашнего очага и его чистоты считались главной обязанностью римского гражданина. Поэтому право возглавлять и организовывать религиозный культ и способность выявлять волю богов с помощью гаданий (ауспиций) и наделяли отца семейства властными полномочиями в семье. Все остальные формы деятельности — мудрое и рачительное хозяйствование главы семьи ради экономического процветания фамилии, продолжение рода в детях, а затем и передача всего семейного комплекса наследнику после смерти главы, — служили главными условиями обеспечения непрерывности фамильных священнодействий.
Вместе с обязанностью отправлять семейный культ преемник получал по наследству и власть над семьей, а также право безраздельно распоряжаться всем движимым и недвижимым имуществом фамилии, в состав которого римляне включали и рабов, которые, так же как и другие подвластные лица, подчинялись его власти. Уже в Законах XII таблиц под фамилией подразумевали как группу лиц, связанных семейными узами, так и имущество. Таким образом, главной особенностью римской фамилии был ее властный характер: вся организация жизни и деятельности семейной группы вращалась вокруг власти отца семейства. Поэтому принадлежность к семье определяется подчинением домовладыке, главе семейного культа и единственному обладателю личной власти и семейного имущества. Сами римляне считали отеческую власть исключительно римским институтом, неизвестным в такой форме другим народам.
В эпоху расцвета республики малая семья раздвигает свои границы. У нее возникает обширная и многообразная собственность, которая в добавление к социальной замкнутости способствует все большей экономической самостоятельности римской фамилии. Ее отличает сложная структура, характеризующаяся переплетением потестарных и кровнородственных отношений (совместным состоянием под властью домовладыки и общим происхождением). В орбите влияния знатных и богатых семей находились значительные слои свободного населения: отпущенники, клиенты, и др. И наконец, у каждой семейной группы сохраняется собственный религиозный культ, восходящий к культу предков, со своим главой. Все эти черты превращают римскую фамилию фактически в семейно-родовую общину. Существование сакрально чистой и экономически крепкой семьи служило залогом процветания всей римской гражданской общины. И поэтому жизнь фамилии и деятельность ее главы находилась под контролем римского гражданского коллектива.
Фамилия также играла центральную и определяющую роль в формировании состава и структуры римского гражданства (civitas), так как войти в его состав можно было только через фамилию. Община регулировала этот процесс и определяла принципы и механизмы его пополнения. Вне фамилии не мог стоять ни свободный, ни раб. Войти в нее или выйти можно было лишь под контролем общины или, по крайней мере, с ее ведома. Так, в Риме широкое распространение получила практика «усыновлений», игравшая в семейных стратегиях не меньшую роль, чем заключение брачных союзов. Процедура усыновления различалась в зависимости от того, находился ли усыновляемый под отеческой властью или сам принадлежал к разряду домовладык. В последнем случае возникала необходимость прибегнуть к обряду усыновления в народном собрании (адрогации), которое санкционировало такое изменение семейного статуса. Усыновленный, попадая под власть домовладыки, принимал его имя и участвовал в фамильных культах.
Домовладыка был единственным в римской гражданской общине полноправным лицом в сфере частного права и представлял интересы фамилии за ее пределами при различных спорах и конфликтах. Подвластные сыновья были сильно ограничены в имущественной правоспособности.
Эта особенность фамилии накладывала отпечаток на жизнь всей римской гражданской общины и формировала два вида связей для полноправного римлянина внутри гражданского коллектива. С одной стороны, прямая, ничем не опосредованная связь каждого гражданина с политической и военной структурой своего государства и активное участие в его деятельности обеспечивали равенство всех граждан. С другой — для подвластных сыновей, являвшихся полноправными гражданами (с точки зрения их гражданского статуса), существовало безусловное подчинение власти главы фамилии. Это порождало массу коллизий в ситуациях, когда такие сыновья избирались на высшие должности в римской гражданской общине, и во время отправления ими магистратуры появлялся отец семейства. Такие случаи были предметами рассмотрения философов и юристов, которые сформулировали принцип: «В общественных местах и делах отцовские права рядом с правами сыновей-магистратов приостанавливаются».
Соотношение и взаимодействие упомянутых двух видов связей не оставалось неизменным. Превращение Рима из небольшой гражданской общины в Средиземноморскую державу и сопровождавшие его рост торговли и усложнение социально-экономических отношений настоятельно требовали более равноправного участия в хозяйственном обороте всех римлян, будь то отцы семейств или подвластные сыновья. Именно с этим можно связать распространение практики освобождения детей из-под отеческой власти (эманципации) и последовательную разработку римскими юристами системы исков, по которым домовладыки несли ответственность перед третьими лицами за сделки, заключенные подвластными членами фамилии (как детьми, так и рабами).
Завоевания и держава Александра Македонского
Возвышение Македонии
Пока полисы Эллады в течение IV в. до н. э. ссорились друг с другом, пытались справиться с внутренними смутами и строили планы завоевания новых земель на Востоке, на севере Греции крепла новая сила.
Древняя Македония расположена в северной части Балканского п-ова. С юга она граничила с Фессалией и п-овом Халкидика, на западе — с Иллирией, на востоке — с Фракией. Долгое время она представляла отсталую периферию Эллады, хотя обладала достаточно обильными ресурсами и благоприятными природными условиями для земледелия и скотоводства, в том числе коневодства. Здесь имелось несколько плодородных долин, обеспечивавших ее продуктами, особую ценность представляли леса, откуда поступал материал для строительства кораблей по всей Греции. Центральная власть отличалась слабостью, значительную роль играла местная знать, основная же масса крестьян была свободной и экономически независимой. Определенную роль в жизни Македонии еще в V в. до н. э. играли пережитки племенного строя, что проявлялось в стремлении правителей крупных областей к самостоятельности. Цари Македонии упорно стремились укрепить свою власть, преодолевая сопротивление знати. Результатом этого были частые конфликты, но хотя и медленно, царская династия Аргеадов усиливала контроль над страной и расширяла ее границы. Свою роль играло и приобщение македонян к эллинской культуре. Процесс консолидации царства начался в V в. до н. э. с объединения Нижней Македонии под властью царя, чему способствовали ослабление Афин в конце V — начале IV в. до н. э. и распад Афинского морского союза.
Возвышение Македонии связано преимущественно с деятельностью царя Филиппа II (359–336 гг. до н. э.) — одной из ярких фигур того времени, талантливого полководца, крупного государственного деятеля, умелого и хитрого дипломата. Беспримерно храбрый, в сражениях он не только руководил армией, но и лично вел в бой отборные отряды, удар которых обычно решал судьбу сражения. В битвах он потерял глаз, получил тяжелое ранение в ногу и поэтому хромал.
Наделенный политической мудростью, Филипп обычно правильно намечал задачи своей политики и целеустремленно шел к ним, не отступая ни перед какими затруднениями. Для достижения своих целей он искусно комбинировал чисто военные и дипломатические методы. Хитрый политик, он умело находил союзников и столь же успешно ссорил противников, подкупал политиков, вербовал сторонников, ловко обманывал и друзей, и врагов. Типичный представитель македонской знати со всеми присущими ей чертами, Филипп отличался жестокостью по отношению к врагам и щедростью к друзьям. Источники пишут о неукротимости его нрава, вспыльчивости и любви к необузданным пирам.
Основной массив сведений о Филиппе происходит из речей его непримиримого врага знаменитого оратора Демосфена, считавшего Филиппа и всех македонян варварами и боровшегося против македонской агрессии на протяжении многих лет. Но некоторые античные историки прославляли Филиппа, например, историк Феопомп писал: «…никогда еще Европа не знала такого мужа, каким был Филипп, сын Аминты». Филипп видел свою задачу в сплочении страны, расширении ее территории и превращении Македонского царства в сильнейшую державу.
Приход Филиппа к власти был не вполне законным. В 359 г. до н. э. старший брат Филиппа царь Пердикка III вместе с несколькими тысячами своих воинов погиб в сражении с иллирийцами, и царем провозгласили его сына, которому не исполнилось еще шести лет, а регентом назначили Филиппа (ему было тогда 23 года). После того как ему удалось стабилизировать ситуацию, которая многим казалась совершенно катастрофической, общее собрание войска, которое играло в Македонии важную роль, провозгласило царем Филиппа, что не могло произойти без инициативы самого регента.
Важнейшим из преобразований Филиппа стала его военная реформа. В ранней молодости Филипп в качестве заложника провел несколько лет в Фивах, где познакомился с замечательным полководцем Эпаминондом. Сочетание греческих и македонских принципов послужило основой для создания новой армии. В Македонии традиционное ядро вооруженных сил составляла конница, в которой служила знать, пешее же войско было слабым и неэффективным. Филипп из рядовых крестьян создал мощную пехоту. Ее военные подразделения, называвшиеся, как и в Греции, фалангой, отличались от нее своим вооружением и построением. Все воины имели шлем, кожаный панцирь, небольшой круглый щит, короткий меч и длинное копье (сариссу), достигавшее 5,5 м в длину. Македонская фаланга имела в глубину до 16 рядов. Сокрушить ее с фронта практически не представлялось невозможным, а ее фланги защищала кавалерия. Кроме этих двух частей в армию входили также легковооруженные воины, пращники и лучники. Своим вооружением, выучкой и дисциплиной армия Филиппа превосходила военные силы греков. Царь сам тренировал ее, заставляя ежедневно совершать длительные переходы независимо от времени года.
Филипп реорганизовал и государственное управление, уничтожив полусамостоятельные княжества. Призывая знать ко двору и раздавая ей государственные и военные должности, он сформировал штат придворных, подчиненных его воле. Наряду с этим, царь расширил их круг за счет неродовитых талантливых людей, обязанных своим возвышением лично ему.
Ко времени прихода к власти Филиппа Македония находилась в сложном положении. Она была отрезана от моря, на суше граничила с рядом воинственных племен. Первоначально Филипп поставил своей задачей укрепление рубежей своего государства и достижение выхода к морю. Его походы против пограничных племен иллирийцев, пеонов и прочих, обезопасили страну с суши. Завоевания во Фракии дали Филиппу источник денежных средств, поскольку находившиеся здесь золотые рудники Пангея перешли под его контроль, и Филипп начал чеканить золотую монету (статеры), которая стала вскоре общепризнанной единицей обмена, вплоть до отдаленных областей Восточного Средиземноморья. Располагая крупными средствами и корабельным лесом, Филипп смог построить флот, который, однако, не имея богатых традиций, уступал греческому.
Фессалийская знать выбрала его тагом (правителем) своей страны. Благодаря родству с правящей династией Эпира (он женился на дочери царя Эпира Неоптолема) Филипп смог использовать ресурсы и соседней области. Поставив под свой контроль греческие города Халкидики, он начинает все более активно вмешиваться в дела собственно Эллады, вторгаясь в Фокиду и приобретая влияние в Дельфийской амфиктионии. Главным и все еще сильным противником Филиппа выступают Афины, которых очень тревожило усиление Македонии. Филипп умело использовал сложную обстановку в греческом мире. Среди эллинов отсутствовало единодушие, и наряду с противниками Македонии имелись и ее сторонники, считавшие выгодным установление македонского господства. Наиболее ярким выразителем такого рода настроений, очевидно, следует считать известного оратора, главу самой знаменитой школы риторики — Исократа, литература о творчестве которого весьма обширна и неоднозначна. Обращаясь к македонскому царю, Исократ убеждал его прекратить вражду с греками, объединить их и начать совместный поход против Персии, который, как он уверен, принесет выгоду как эллинам, так и Филиппу.
К числу самых активных противников Филиппа принадлежал афинский оратор Демосфен. Демосфен относится к сонму тех великих деятелей прошлого, вокруг которого и в Новое время продолжают бушевать такие страсти, как если бы речь шла о современнике. Патриот, доходящий до фанатизма и ограниченный в своем фанатизме, борец за свободу и демократию, который не гнушается персидских денег, шовинист, разделяющий абсурдные идеи и тешившийся нелепыми надеждами, интриган, сложивший голову за дело, которому служил, но защищавший отжившие идеалы и тем самым мешавший поступательному ходу истории, которая выбрала своим орудием Филиппа, объединившего греков вопреки им самим, — таков далеко не полный перечень противоречивых суждений историков Нового времени о Демосфене. В нем видели и святого, и «платного агента» персидского царя. В целом, оценка Демосфена во многом определялась общими взглядами на характер развития Греции во второй половине IV в. до н. э. и на роль Филиппа, а взгляды эти, в свою очередь, во многом зависели от политических симпатий того или иного историка. Политическая программа Демосфена и его сторонников заключалась в мобилизации всех сил греков для борьбы с Филиппом, строительстве сильного флота, создании широкого союза полисов. Демосфен развил активную деятельность по осуществлению этой программы, и в результате была создана сильная коалиция греческих государств.
Между тем внешняя политика Филиппа, весьма продуманная, проводилась им с большим мастерством. Обращение к нему Фив, неудачно боровшихся с фокидянами, позволило Филиппу ввести свои войска в Фессалию, а затем и в Среднюю Грецию. Далее македонский царь напал на Византий и Перинф, а угроза захвата проливов (и голода) заставила афинян перейти к решительным действиям, но лишь немногие полисы заключили с ними союз. 1 сентября 338 г. до н. э. у городка Херонеи в Беотии произошла решающая битва, в которой союзные силы греков были полностью разгромлены, и Филипп одержал победу, став властителем Эллады. «Вместе с телами павших была зарыта и свобода греков», — так оценил итог этой битвы ее современник оратор Ликург. Но Филипп проявил дипломатический и политический такт, не прибегнув к насилиям и действуя не как жестокий завоеватель, но как союзник греков, стремящийся к их объединению, что обеспечило ему поддержку ряда полисов и укрепило позицию его сторонников в Греции. Ему нужны были союзники для готовившегося похода на Восток.
В 337 г. до н. э. Филипп собрал в Коринфе представителей греческих государств (только Спарта осмелилась его ослушаться). В решениях конгресса нашло отражение новое соотношение сил, сложившееся на Балканском полуострове. Первым важным постановлением Коринфского конгресса стало провозглашение общего мира. Инициативная роль царя нашла выражение в предваряющем общеэллинское собрание эдикте, окончательные же решения были приняты общим собранием. Конгресс юридически закреплял гегемонию Македонии. Опираясь на свой авторитет победителя и на реальную силу, Филипп действовал решительно, но гибко, стремясь к тому, чтобы установившаяся македонская гегемония была закреплена общим политическим соглашением. Он провозгласил свободу мореплавания и торговли, принял ряд решений, не допускающих политической борьбы в полисах. Была провозглашена неприкосновенность частной собственности, строжайше запрещались передел земли и кассация долгов. Впредь между участниками общего договора прекращались всякие войны, а в случае нарушения этого запрета все участники договора обязывались прийти на помощь полису, подвергшемуся нападению, и совместными усилиями покарать нарушителя. Всем государствам гарантировалась неприкосновенность их границ. Сила решений конгресса подкреплялась македонскими гарнизонами, размещенными во многих полисах. Эллинский союз полисов, формально свободный и суверенный, пользовался некоторой самостоятельностью. Он мог устраивать собрания, вносить свои предложения. Но царь Македонии, иначе говоря, Филипп как его глава руководил всей внешней политикой союза. Используя свой военный успех, Филипп, тем не менее, не пытался прямо включить греческие государства в состав Македонской державы. Внешне организация нового союза являла черты дуализма, отражая формальное равноправие вступивших в соглашение сторон: греки были представлены своим общим советом — синедрионом, а Македония — своим царем, который был провозглашен гегемоном союза.
На этом же съезде приняли решение начать войну с Персией для отмщения за поругание персами эллинских святынь в годы Греко-персидских войн. Специальным постановлением конгресс передал македонскому царю для ведения войны чрезвычайные полномочия, избрав его стратегом-автократором.
Вернувшись в Македонию, Филипп занялся подготовкой похода в Персию, и первые войска были отправлены в Малую Азию. Однако в 336 г. до н. э. царь был убит мечом гвардейского офицера Павсания во время празднеств по случаю свадьбы его дочери (сестры Александра) Клеопатры по дороге в театр. До сего времени не найдено решения вопроса: был ли убийца одиночкой, действовавшим по личным мотивам, или исполнителем воли заговорщиков. Поскольку допросить Павсания не смогли — он был сразу же убит стражей — ответить на этот вопрос невозможно.
Александр Македонский и его походы на Восток
Александр был сыном македонского царя Филиппа II и его жены Олимпиады, происходившей из семьи, правившей в Эпире. Он родился в 356 г. до н. э. Поскольку в дальнейшем вся реальная жизнь великого завоевателя была переплетена с легендами, то и его рождение не избежало сей участи. Говорили, что в тот же день произошли еще три события: разгром иллирийцев армией Филиппа, победа его лошадей на Олимпийских играх и пожар знаменитого храма Артемиды в Эфесе. (Один из позднейших критиков легенд, связанных с Александром, ядовито заметил, что Артемиде было некогда следить за своим храмом, поскольку она-де принимала роды у Олимпиады.) Когда Александр стал претендовать на божественное происхождение, то появилась легенда о том, что в постели Олимпиады видели гигантского змея, что позволяло предполагать, будто его отцом был не Филипп, а божество.
Воспитание царевича было первоначально возложено на Леонида, родственника Олимпиады, который строгими мерами старался воспитать из него воина, готового к любым лишениям и невзгодам. Затем в течение трех лет воспитанием Александра занимался выдающийся философ и ученый Аристотель, который учил его философии, медицине и другим наукам и привил своему ученику любовь к греческой литературе. Особенно юноша восхищался «Илиадой» Гомера, которая возбуждала воинскую доблесть, Ахилл стал его кумиром, и рукопись поэмы он держал под подушкой вместе с мечом. С ранних лет Александр мечтал о подвигах и славе, был честолюбив и любознателен. Всю жизнь его снедала жажда познания неизвестного и стремление к безграничному.
Юность Александра отнюдь не была безоблачной. Между его родителями назревал конфликт, который в конце концов привел к отъезду Олимпиады в Эпир. Часть македонской знати не хотела видеть в Александре наследника престола, поскольку он только по отцу был македонянином. Именно на этой почве произошел серьезный разлад между отцом и сыном. Во время очередной свадьбы Филиппа, женившегося на этот раз на знатной македонской девушке по имени Клеопатра, ее дядя Аттал, подвыпивши, начал призывать македонян молиться богам о том, чтобы у Клеопатры родился законный наследник. Возмущенный Александр швырнул в обидчика чашу с вином, Филипп бросился на сына с мечом, но, пьяный, споткнулся и упал. Александр издевательски прокомментировал: «Этот человек хочет переправиться в Азию, но не может пройти от одного ложа до другого». Он немедленно покинул пир и некоторое время жил у иллирийцев. Конфликт удалось погасить, и Александр вернулся в Македонию.
Филипп рано стал приобщать сына к государственным и военным делам. В знаменитой битве при Херонее он командовал македонской кавалерией, решившей исход сражения. Пылкий и стремительный во всем, Александр был непомерно честолюбив. Как рассказывает в его биографии Плутарх, всякий раз при известии о том, что Филипп одержал славную победу, его сын мрачнел и говорил, обращаясь к сверстникам: «отец все заберет себе и мне с вами не достанется совершенно ни одного великого, блистательного дела».
Неожиданное убийство Филиппа поставило Александра в тяжелое положение. Недоброжелательство, ненависть и опасность окружали его, как пишет Плутарх. Но двадцатилетний юноша, действуя отважно и решительно, взялся за утверждение порядка. Уже тогда проявились качества, которые будут отличать его действия в дальнейшем: смелость в решениях, быстрота и бесстрашие в поступках, сочетавшиеся с тщательным расчетом полководца.
В Греции гибель Филиппа вызвала взрыв энтузиазма. Греки считали, что Александру придется потратить много времени и сил на укрепление своей власти, к тому же они не думали, что юноша сможет так же эффективно руководить страной, как это делал многоопытный Филипп. Однако их надежды оказались немедленно развеяны. С поразившей греков быстротой македонская армия появилась в сердце Эллады, новый царь созвал синедрион Коринфского союза, заставил греков подтвердить решения Коринфского конгресса и вручить ему верховное командование в походе на Восток.
Едва успев справиться с проблемами в Греции, Александр был вынужден срочно отправиться на север против племен трибаллов и иллирийцев, которые считали, что смерть Филиппа дает им шанс на достижение независимости от Македонии. Но эти надежды были разбиты быстрыми и точными ударами македонской армии. Пока Александр находился на берегах Дуная, в Греции распространился слух о его гибели. Наиболее решительно действовали фиванцы, осадившие македонский гарнизон на акрополе. Афины и некоторые пелопоннесские города обещали Фивам поддержку, волнения ширились по всей Элладе. Александр узнал об этом, когда его поход уже успешно завершился. Были не только покорены пограничные племена, но и присоединены земли ряда соседей. Стремительным маршем через горы Александр повел свою армию на выручку гарнизона и через несколько дней оказался под стенами Фив. Город был взят, разграблен и разрушен до основания, а его уцелевшие жители проданы в рабство. Александр проявил себя гибким политиком: о расправе с Фивами было вынесено решение Союзным советом, авторитетом которого он прикрывал свои действия. Кровавая и жестокая расправа с богатым и прекрасным городом наполнила сердца греков ужасом.
Восточный поход Александра был обусловлен теми процессами, которые происходили как на Балканах, так и в Персидской державе. Расстройство государственной системы Ахеменидов явственно проявилось уже в 60-е годы IV в. до н. э., когда они потеряли значительные территории. От них отпали почти все западные сатрапии, ряд городов Финикии, египетский фараон Tax. Незадолго до похода Александра в 336 г. до н. э. на персидском престоле оказался представитель боковой линии Ахеменидов, принявший тронное имя Дария III. Несколько лет его правления — время гибели державы Ахеменидов.
Весной 334 г. до н. э. Александр выступил из столицы своего царства Пеллы, в 20 дней достиг Геллеспонта (Дарданелл), на 160 кораблях переправился через него и ступил на землю Азии. Так начался восточный поход.
Его армия была не очень велика, насчитывая примерно 30 тыс. пехоты и 5 тыс. конницы. Греческие контингенты, которые предоставили полисы согласно решению Коринфского конгресса, составляли примерно 7 тыс., наемники — около 5 тыс. Греческим был и флот. Численно армия Александра намного уступала персидской, но была великолепно обучена, дисциплинирована и вооружена. Превосходство македонских сил обусловливалось также комбинированным использованием различных видов войска. Основу боевого построения составляла македонская фаланга, большую роль в походе сыграла конница, прежде всего тяжелая кавалерия, сформированная из знати (гетайры).
Помимо собственно воинов армия включала большое число всякого рода вспомогательного персонала, своего рода инженерный корпус для обслуживания осадных машин и возведения переправ. Хорошо были налажены снабжение армии, разведка и служба связи. Александра сопровождали ученые, которые собирали и изучали богатый материал, открывавшийся в малоизвестных или совсем неизвестных странах: народы с их нравами и обычаями, неизвестные грекам животные, растения, храмы и дворцы. С ним ехали также художники и архитекторы, философы и писатели, музыканты и певцы, повара, гетеры и всякого рода авантюристы, устремившиеся на Восток в поисках счастья и обогащения.
Планы Александра послужили темой многих исследований, но вероятнее всего, первоначально он думал только о завоевании Малой Азии и превращении Эгейского моря в безопасную от персов зону. Официально поход против державы Ахеменидов предпринимался ради освобождения азиатских греков от ига персов и отмщения за греческие святыни, поруганные в годы греко-персидских войн.
Персы не оказали противодействия высадке войск Александра. Первое сражение произошло на берегах р. Граник, впадавшей в Мраморное море, где военные силы персидских сатрапов пытались остановить наступление врага. Стремительный удар македонской конницы, которую вел в атаку сам царь, принес полную победу. Персидская пехота, состоявшая, главным образом, из греков-наемников, даже не смогла принять участия в битве. Победу при Гранике Александр выиграл сравнительно легко, о чем свидетельствуют его небольшие потери. В этой битве проявились те качества, которые отличали Александра как полководца: быстрота и смелость в решениях и действиях, упорство и личная храбрость.
Две тысячи попавших в плен наемников были отправлены в Македонию для продажи в рабство. Часть трофеев Александр отправил в Грецию с гордой надписью: «Александр, сын Филиппа, и эллины, кроме лакедемонян, взяв от варваров, обитающих в Азии», тем самым подчеркнув панэллинский (всегреческий) характер похода.
Победа при Гранике открыла путь в Малую Азию, завоевание которой свелось преимущественно к установлению общего военного и административного контроля над захваченными землями. Двигаясь на юг вдоль побережья, Александр занимал один за другим греческие города, повсюду изгоняя олигархов и восстанавливая демократический строй, городам даровались свобода и автономия. Эта политика определялась не только панэллинскими лозунгами похода, но и тактическими соображениями: персы обычно опирались на олигархов, тем самым демократы выступали сторонниками Александра, в отличие от собственно Греции, где он, как и Филипп, опирался на олигархов. Свобода, которая даровалась полисам, оставалась чисто номинальной, так как они фактически переходили под власть Александра, но его политика отличалась гибкостью, он всячески подчеркивал уважение к грекам и их святыням. Только немногие города, где находились персидские гарнизоны, оказали сопротивление, основная же масса при приближении македонской армии сдавалась добровольно.
В течение зимы 334–333 гг. до н. э. Александр почти без сопротивления занял юго-западную часть Малой Азии — Карию, Ликию и Памфилию. Затем он поднялся на север и вступил в столицу внутренней Фригии Гордион, где остановился на отдых. В Гордионе Александру показали колесницу, которая якобы принадлежала легендарному фригийскому царю Гордию. Тому, кто сумеет развязать узел на ее ярме, было предсказано владеть всей Азией. Александр не смог развязать его, и тогда, по одной версии, он вынул колышек, на котором держался узел, и тот распался, согласно же другой, — просто разрубил его.
В начале 333 г. до н. э. Александр двинулся далее на север и, дойдя до современной Анкары, повернул на юг. Пафлагония и большинство городов Каппадокии добровольно сдались ему. Между тем события в тылу приняли опасный для Александра оборот — персы начали настоящее контрнаступление в Эгеиде. Главнокомандующий персидским войском в Малой Азии Мемнон захватил Хиос, Лесбос и другие острова и планировал отправиться на Балканы, рассчитывая там поднять греков на борьбу с Македонией. Только внезапная смерть Мемнона, который к этому времени сосредоточил в своих руках господство на море, несколько разрядила опасную для Александра обстановку.
Летом 333 г. до н. э. греко-македонская армия прошла Киликию и через горные проходы вступила в Северную Сирию, где находились основные силы персов во главе с Дарием III. Осенью того же года произошло второе сражение — при Иссе, в котором Александр одержал блестящую победу.
Битва была выиграна благодаря решительным действиям македонской кавалерии. Царь персов, не выдержав напряжения боя, обратился в бегство, и хотя прекрасная согдийская и бактрийская конница сохраняла еще свою боеспособность, исход сражения оказался решен. Бежали царская гвардия и наемники, прикрывая царя, а вслед за ними и весь центр персидской армии. Воины Александра захватили огромную добычу и множество пленных, среди которых оказалась и семья Дария — его мать, жена и две дочери. Через несколько дней македонский отряд в Дамаске захватил войсковую казну персов. Отныне проблема финансирования военных действий Александра навсегда ушла в прошлое.
Победу при Иссе можно считать поворотным пунктом в ходе войны. Видимо, планы Александра меняются, во всяком случае он отклоняет предложение Дария о мире, ответив, что теперь он — владыка всей Азии.
Двигаясь далее на юг, Александр прошел по побережью Сирии и Финикии. Смерть Мемнона привела к распылению персидского флота, значительная часть финикийских кораблей вернулась в свои гавани. Большинство финикийских городов сдались добровольно, другие оказали сопротивление, самое упорное — Тир, уверенный в своей неприступности (он располагался на хорошо укрепленном острове). Осада Тира продолжалась с января по август 332 г. до н. э., пришлось насыпать огромную дамбу, соединившую остров с материком. Богатый город подвергся разграблению, мужчин перебили, женщин и детей продали в рабство.
Завоевания Александра Македонского
Сатрап Египта, узнав об успехах Александра, беспрепятственно впустил его в страну. Египтяне доброжелательно встретили царя, видя в нем освободителя от власти ненавистных персов. Жрецы Мемфиса торжественно возложили на голову Александра двойную корону фараона, а оракул Аммона, почитаемый не только египтянами, но и в греческом мире, назвал сыном бога, что оказало сильное влияние на Александра в его позднейших притязаниях на божеские почести. В устье Нила Александр заложил новый город, назвав его своим именем — первую в числе многочисленных Александрий.
Весной 331 г. до н. э. армия Александра покинула Египет и, направляясь на северо-восток, беспрепятственно переправилась через Евфрат и Тигр. Между тем царь Дарий собрал огромные силы и готовился дать решительное сражение. Однако он, как кажется, не испытывал уверенности в победе и поэтому попытался завязать с Александром переговоры. Дарий был готов на весьма значительные уступки: отдать все земли, расположенные к западу от Евфрата, выплатить огромные суммы денег и выдать замуж за Александра свою дочь. Это предложение было отвергнуто, теперь Александр хотел завоевать все персидское царство и править там единолично.
1 октября 331 г. до н. э. произошла знаменитая битва у Гавгамел (возле Ниневии) — одно из самых крупных сражений древности. Оно было как никогда упорным, персидской коннице даже удалось прорвать фронт македонян и всадники начали грабить обоз. Однако снова кавалерия македонян под командой самого царя обрушилась на центр вражеской армии — Александр хотел сразиться с самим Дарием. Когда погибла вся личная охрана царя, Дарий бросился в бегство. Победа македонян была полной, она открывала дорогу к самым важным жизненным центрам Персидской державы.
Битва Александра Македонского с Дарием III. Мозаика. Деталь. Ок. 100 г. до н. э. Неаполь
Когда армия Александра приблизилась к Вавилону, жители его торжественно встретили победителей. Александр велел восстановить разрушенный персами храм главного вавилонского божества Мардука, за что жрецы провозгласили его царем Вавилонии. Вслед за этим Александр захватил Сузы, Персеполь и Пасаргады. В его руках оказались огромные денежные средства, столетиями собиравшиеся персидскими царями и хранившиеся в их сокровищницах. Персеполь Александр объявил самым враждебным из азиатских городов и отдал на разграбление своим воинам. Источники единодушны в описании страшного разгрома и ограбления, которому подвергся этот богатейший город. Среди такого почти триумфального шествия, только изредка прерываемого безнадежным сопротивлением отдельных персидских отрядов, странным диссонансом выглядит сожжение знаменитого царского дворца в Персеполе, которое подтверждается археологическими раскопками. Исследователи до сего времени спорят о причинах подобного акта вандализма. Приведем два из наиболее возможных объяснений. Первое — Александр хотел еще раз продемонстрировать грекам свою приверженность официальному лозунгу войны: отмщение персам за сожжение греческих святынь. Второе — Персеполь был не только столицей Персии, но и сакральным центром Ахеменидов, и разрушение его становилось тем самым как бы символом конца их власти. Найденные в Персеполе статуи, увезенные Ксерксом после разграбления Афин в 480 г. до н. э., были возвращены обратно.
Дарий в это время находился в столице Мидии Экбатанах. Он рассчитывал собрать новую армию, использовав ресурсы еще не затронутых войной восточных сатрапий, однако его замысел не удался. Когда армия Александра из Персиды двинулась в Мидию, Дарий, понимая, что его сил явно не хватит для сражения, решил уходить дальше на восток. Но в персидском лагере созрел заговор, несколько вельмож, в том числе сатрап Бактрии Бесс, захватили царя. Древние авторы подробно рассказывают о последних днях жизни Дария, его бегстве в труднодоступные малонаселенные районы, о тяжелом преследовании беглецов Александром. Наконец, когда Александр уже совсем настиг их, вельможи убили Дария. Произошло это летом 330 г. до н. э. Александр с подчеркнутым уважением отнесся к телу мертвого царя, воздав ему почести и отправив в Персеполь для погребения в царской усыпальнице, тем самым стремясь подчеркнуть законность своей власти. Персидская армия полностью распалась, Бесс со своими приверженцами бежал дальше на восток в Бактрию.
Гибель Дария многие в армии Александра восприняли как окончание войны. Повод к этому дал и сам царь, который распустил войска, предоставленные ему греческими городами по условиям Коринфского конгресса. Но Александр не считал войну завершенной, он полагал, что окончился только ее первый период, теперь же предстояло ее завершить, поставив под свой контроль все еще не завоеванные территории державы Ахеменидов. Он убедил своих воинов, что до тех пор, пока не будет осуществлена эта задача, их власть над уже завоеванными землями останется постоянно под угрозой. Александр после смерти Дария считал себя законным преемником власти Ахеменидов и стремился получить все их наследство.
Продолжая поход, Александр менее чем за год покорил огромные пространства: Гирканию, Парфию, Ариану, Дрангиану и Арахозию. Теперь на первый план выходят две новые проблемы. Во-первых, в ходе завоеваний ряда восточных сатрапий, особенно же Арианы, Бактрии и Согдианы, армия Александра сталкивается с ранее не известным явлением — народным сопротивлением. Ранее целые области (за редким исключением) спокойно переходили к новому владыке, не выражая никакого неудовольствия, здесь же местные города отчаянно защищались, на македонские гарнизоны совершались нападения, на помощь повстанцам из оседлых областей приходили кочевники. Иногда македоняне терпели тяжелые поражения: так, в долине Зеравшана Спитамен (знатный согдиец, талантливый полководец, который, используя методы партизанской войны, неоднократно заманивал в пустыню отряды македонян, истребляя их) разгромил большой отряд армии Александра. Ни в одном из больших сражений с войсками Дария македонская армия не несла таких тяжелых потерь, как теперь. Почти три года продолжалась эта борьба. В конце концов Александр смог победить и здесь, используя самые различные методы. Он перестроил свою армию, разделив ее на несколько частей, в каждой из которых были представлены все виды вооруженных сил. Некоторые историки считают, что военный талант Александра в этой реформе проявился гораздо ярче, чем в его крупных сражениях. Ему пришлось перейти р. Яксарт (Сырдарья), чтобы нанести поражение кочевникам. Он применял политику жесточайшего террора против сопротивлявшихся, сжигались посевы, сады и жилища, уничтожался скот, безжалостно истреблялось население. Некогда цветущие земли, обработанные трудом многих поколений, были превращены в пустыню, полную трупов и дыма пожаров. Но победа оказалась достигнута в конечном счете с помощью дипломатии. Александр сумел примириться с местной знатью, видимым символом чего стал его брак с Роксаной, дочерью местного аристократа Оксиарта, одного из руководителей сопротивления. По приказу Александра в этом неспокойном регионе было основано несколько городов и крепостей, в которых были оставлены гарнизоны из греков-наемников. Так закончилась борьба народов Средней Азии с завоевателями. Она потребовала от греко-македонской армии такого напряжения сил и привела к таким потерям, которых Александр еще не знал.
Второй проблемой, которая также приобрела особую остроту в это время, стала трансформация власти Александра и тесно связанный с нею вопрос взаимоотношений с персидской знатью. Чем дальше продвигалась армия на восток, тем более авторитарный вид приобретала власть Александра. Удивляться здесь нечему: он стал править державой Ахеменидов, которой нельзя было управлять по-иному. Оппозиция вышла из среды старой македонской знати, которая помнила то время, когда македонский царь был еще «первым среди равных». В борьбе с ними Александр опирался прежде всего на выходцев из Верхней Македонии, не пользовавшихся влиянием при дворе и своим возвышением и благополучием обязанных целиком милости царя. К тому же этот процесс совпал с другим — все более широким привлечением персидской знати к службе завоевателям, как гражданской, так и военной. Персы назначались сатрапами, особое место среди придворных начали занимать родственники Дария, которым на расправу был отдан Бесс — убийца Дария. Несколько позднее Александр приказал собрать персидскую молодежь и обучить ее сражаться по-македонски.
Перемены происходят и в образе жизни Александра: он перенимает придворный церемониал Ахеменидов, предпочитал персидскую одежду, требовал земного поклона («проскинезис»), целования полы его одежды, что выглядело неприемлемым для македонян и греков, которые таким образом выражали свое почтение только божеству. Однако нельзя думать, что все македоняне отвергали новые веяния в политике Александра. Его личные друзья, представители не самых знаменитых родов, в общем, принимали новшества. Благодаря ему они занимали самые высокие посты, стали обладателями огромных богатств. В борьбе с оппозицией Александр еще мог рассчитывать на поддержку основной части армии, состоящей из македонских общинников.
Подспудный конфликт в македонской армии разрастался и окончился расправой над группой высших командиров. Филоту, который командовал лучшей частью македонской кавалерии, и его сторонников судила армия, согласно старым македонским обычаям. Александр и его друзья умело воспользовались недовольством рядовых воинов высокомерием знатных обвиняемых, их роскошью и пренебрежением к нуждам простых пехотинцев. Сейчас невозможно сказать, существовал ли действительно заговор или все ограничивалось только одними разговорами, но Филота и его друзья подверглись казни. Затем был убит отец Филоты Парменион, который находился в Экбатанах, где командовал резервными воинскими формированиями и хранил казну Александра.
Так Александр убрал с высших постов в армии ненадежных руководителей и заменил их теми, кто был ему безоговорочно предан. Однако внутренние конфликты продолжали тлеть и время от времени вырывались на поверхность. В Мараканде (совр. Самарканд) на пиру Александр в припадке гнева заколол Клита, одного из самых преданных военачальников, спасших ему жизнь в битве при Гранике. Особо мрачную тень на это преступление бросало то обстоятельство, что родная сестра Клита была кормилицей Александра. Потом последовал заговор «пажей» — юных македонских аристократов, составлявших личную охрану царя: их побили камнями. Наконец, казни предали Каллисфена, официального историографа похода и племянника Аристотеля, осуждавшего самовластье Александра.
Когда Средняя Азия была окончательно покорена, македонская армия, перевалив горы Гиндукуша, направилась на завоевание Индии, где впервые встретилась с боевыми слонами. Теперь Александр мечтал о достижении Внешнего океана, где, как полагали греки, кончается ойкумена. Численность его армии возросла за счет включения в нее отрядов бактрийской и согдийской конницы, отличавшихся своим умением и храбростью.
Поход в Индию начался весной 327 г. до н. э., Александру пришлось иметь здесь дело с многочисленными разрозненными противниками. Царь города Таксила добровольно подчинился Александру и предоставил свои вооруженные силы в его распоряжение. Он нанес жестокое поражение царю Пору и подчинил обширные земли в бассейне Инда, но успехи достались дорогой ценой. Армия была уже далеко не та, с какой он начинал свой многолетний поход. Воины устали от длительной войны, тяжелых условий тропиков с их ливнями, и у р. Гифасис они отказались идти дальше. Не помогли никакие уговоры — Александр был вынужден уступить и объявить о возвращении. Но это было не прямое возвращение, армия двинулась не на запад, а на юг, по долине р. Инд к Индийскому океану. По приказу Александра построили корабли, которые плыли по реке, сама армия, разделенная на две части, двигались по берегам. Во время этого похода на юг Александр, как обычно, стремился покорить народы, жившие вдоль реки, и поэтому неоднократно развертывались кровопролитные сражения, а города подвергались осаде и штурму.
Когда войска вышли к берегу океана, по приказу Александра здесь был основан город и создана верфь для строительства кораблей, пригодных для океанских плаваний. Отсюда македонский флот под командой одного из ближайших сподвижников Александра Неарха направился в далекое плавание на запад вдоль берегов, совершенно неизвестных грекам и македонянам. Армия же, разделенная на две части, под командой Александра и Кратера также двинулась на запад. Это было невероятно тяжелое возвращение, особенно для той части войска, которая шла через сожженную солнцем пустыню Гедросии, где от голода и жажды погибло множество воинов. Поход завершился в начале 323 г. до н. э., когда войска достигли Вавилона. Согласно Плутарху, из похода вернулась лишь четвертая часть первоначальной армии.
Возвращение Александра из Индии для многих назначенных им местных правителей оказалось очень неприятной неожиданностью. За годы его отсутствия они привыкли к полной бесконтрольности, создали свои маленькие армии из наемников, тратили собираемые налоги на собственные нужды. За все это сейчас пришлось расплачиваться. Несколько сатрапов подверглись казням, а Гарпал, друг царя с детства и его казначей, бежал в Грецию, захватив с собой огромную сумму денег.
Перед Александром встала новая сложная задача — организация управления государством, созданным в результате завоевания. Он стремился укрепить его единство, действуя как владыка огромной многонациональной державы. Отсюда так называемая «политика слияния народов», нашедшая наиболее яркое выражение в свадьбе в Сузах, когда в один день пышно отпраздновали бракосочетание десяти тысяч воинов с местными девушками. Его приближенные женились на девушках из семей персидской знати, а сам Александр взял в жены одну из дочерей Дария. Александр привлекает местную знать к управлению, в чем, очевидно, правильнее всего видеть стремление царя к расширению социальной базы, а не оценивать его как провозвестника «братства народов» и чуть ли не первого интернационалиста (как считают некоторые ученые).
Александр не внес коренных изменений в административную систему Ахеменидов, сохранив сатрапии, но он разделил административную, военную и финансовую власти. Предметом его особых забот служила армия, в которую он включил 30 тыс. юношей, обученных воевать по-македонски. Но царь стремился объединить представителей только двух этносов — македонян и персов, к тому же имелась в виду лишь их аристократия. Тем самым он низводил и македонскую знать до уровня подданных. Александр, видимо, хотел создать элиту своего государства, соединив прежних хозяев Азии персов и новых — македонян.
Важнейшим элементом в организации новой державы стали основанные Александром города. Традиция приписывает ему строительство 70 городов, но сопоставление письменных источников с данными археологии позволяет говорить примерно о 30, крупнейший из которых — Александрия в Египте. Значение этой деятельности далеко выходит за пределы тех целей, прежде всего стратегических, которые он преследовал. Среди начинаний экономического характера важнейшее — финансовая реформа, положившая конец монетному хаосу, царившему в Персидской монархии, и способствовавшая упрочению экономических связей.
В числе других мероприятий Александра особое место занимает указ о возвращении в греческие города всех изгнанников и восстановлении их в правах собственности. Указ противоречил принципу невмешательства во внутренние дела полисов, предусмотренному соглашением о Коринфском союзе. Изменения в характере власти Александра сделали последний ненужным, и теперь он просто игнорирует этот союз, поручая Антипатру в случае необходимости применить против ослушавшихся полисов военную силу.
С греками связано требование нового царя включить его в число олимпийских богов как тринадцатое божество, что шло в общем русле его политики и должно было освятить его власть. Все полисы, за исключением Спарты, признают Александра богом и посылают ему в Вавилон послов-феоров, которых ранее посылали лишь к богам.
Столицей государства Александра стал Вавилон. Именно там он провел последние месяцы своей жизни. Александр готовился к новому походу — в Аравию, строил флот, но этим планам не суждено было сбыться. Летом 323 г. до н. э. он неожиданно заболел и 10 июля того же года скончался. Хотя широко распространились слухи об отравлении царя, вероятнее всего причиной смерти стало полное истощение организма, подорванного нечеловеческим напряжением. В таких условиях любая инфекция могла привести к летальному исходу.
Грандиозность похода Александра произвела на современников колоссальное впечатление, и на протяжении последующих веков его личность и завоевания продолжали волновать умы и сердца людей. Окутанный ореолом славы, он становится героем не только исторических, но и литературных произведений. Был ли Александр злым гением, домогавшимся мировой славы, или мудрым предтечей космополитизма? Уже древние разделились в ответах. В античной нарративной традиции сложились три основных направления: апологетическое, сторонники которого превозносили подвиги и доблесть Александра, его благородство, великодушие и другие добродетели; негативное, последователи которого видели в нем деспота, жестокого и несправедливого; третье направление связано с философской школой перипатетиков — учеников Аристотеля, которые положительно оценивали деятельность Александра в первые годы, когда тот следовал советам своего учителя, но писали о порче нравов царя по мере роста его власти (переломным моментом они считали казнь Каллисфена).
Уже в эллинистическую эпоху в Египте возникает чисто литературная традиция, мало связанная с реальной деятельностью Александра, — роман Псевдо-Каллисфена. Он приобретает огромную популярность, известно более 80 вариантов этого романа на 24 языках. Образ Александра вплетается в фольклор различных народов — Средней Азии и Китая, Исландии и Индии, он претерпевает самые фантастические изменения в легендах и сказаниях Запада и Востока. Низами, Навои и Фирдоуси избрали Александра героем своих поэм, литературные произведения об Александре создаются в Европе. Научная литература о нем огромна, его оценка — весьма разноречива. И поныне сохраняют силу слова Арриана, написавшего в I–II вв. н. э. сочинение «Поход Александра»: «Нет вообще человека, о котором писали бы больше и противоречивее».
Оценка деятельности Александра, очевидно, не может быть однозначной. Это был, несомненно, крупный государственный деятель и великий полководец. В результате его походов была уничтожена держава Ахеменидов, но греко-македонская армия несла опустошения, рабство и смерть. Во время похода разрушались города и села, гибли люди, стирались с лица земли целые племена. В своей державе, превосходящей размерами Персидское государство, Александр силой оружия объединил самые различные страны и народы — культурные греческие полисы и сохранившую еще пережитки первобытнообщинного строя Македонию, долину Нила и Месопотамию с их тысячелетней культурой и кочевые племена Восточного Ирана. Эта держава не имела единой экономической базы и представляла собой чисто военное объединение. Македонское завоевание свелось главным образом к захвату крупных городов, важных в стратегическом отношении опорных пунктов и дорог. Государство, возникшее на развалинах Персидской державы, во многом ее напоминало. Александр ограничивался признанием своей власти и уплатой налогов, сбор которых был поставлен под контроль македонян и греков. Но в условиях жизни особенно отдаленных от центров областей не произошло коренной ломки.
Вместе с тем и во время похода, и уже после него на Восток хлынул большой поток греков и македонян, которые осели на обширных пространствах, принеся иные формы социальных отношений. Некоторые из построенных Александром городов становятся центрами политической и экономической жизни. В результате похода раздвинулись географические рамки тогдашнего мира, были проложены новые пути сообщения, расширилось судоходство — все это способствовало развитию экономики и торговых связей. Поход принес новые знания в области географии, биологии и этнографии. Он знаменовал начало нового этапа в истории Восточного Средиземноморья, который характеризуется сложными и противоречивыми процессами взаимодействия греко-македонских и местных начал, — эпохи эллинизма.
Эллинизм
Хотя термином «эллинизм» историки пользуются уже более полутора веков (он был введен в науку выдающимся немецким ученым XIX в. И. Дройзеном для обозначения того периода, который начался после завоеваний Александра Македонского на Востоке), единообразия в его понимании у исследователей нет и сегодня. Объектом дискуссий являются: хронологические и территориальные границы эллинистического мира, а также, что еще более важно, самая сущность этого явления.
Для начала эллинистического периода обычно предлагаются две даты: 334 г. до н. э. (начало завоеваний Александра Великого) и 323 г. до н. э. (год его смерти). В последнее время более принятой является последняя. Гораздо больше расхождений относительно времени окончания периода. Предлагались следующие хронологические рубежи: 217 г. до н. э. (год первой высадки римских войск на территории Балканской Греции), 146 г. до н. э. (год подчинения Эллады Римом) и т. д. В настоящее время наиболее популярна дата — 30 г. до н. э. (год подчинения Риму последнего крупного эллинистического государства — Птолемеевского Египта).
Еще более сложен вопрос о территориальных границах эллинистического мира. Отправная точка здесь предельно ясна — первоначальные границы его совпадают с границами державы Александра к моменту его смерти. Они включают Македонию, Элладу и все завоеванные им земли на Востоке. Однако вся дальнейшая история эллинистического мира — это история постепенного, но неуклонного сокращения земель, находящихся под властью преемников Александра. Первые потери обозначились уже буквально через несколько лет, когда были утрачены индийские сатрапии. В дальнейшем же этот процесс приобрел весьма значительные масштабы. На севере Малой Азии создалась система небольших государств (Понт, Вифиния, Каппадокия и др.), на юге-западе Средней Азии — Парфия. Во всех этих государственных образованиях полностью изменилась политическая структура — власть перешла от греко-македонян к местной знати, хотя культура во многом оставалась прежней. Вопрос, который в связи с этим стоит перед исследователями, считать ли эти государства эллинистическими или нет. Однозначного ответа на него нет и сейчас.
Особая проблема — сущность эллинизма. На протяжении многих десятилетий основополагающим принципом при ее решении являлся культурный. Эллинизм рассматривался, как эпоха, когда эллинская культура «воссияла» на просторах Азии. При этом подчеркивалось, что народы Востока стремились приобщиться к ней, осознавая ее превосходство. Только с середины XX в. были показаны своеобразие социальных, политических и экономических структур эллинистического мира. В последние десятилетия среди части западных исследователей весьма популярна идея об отсутствии принципиальных отличий между миром эллинизма (кроме Эллады и Македонии) и предшествующим ему миром Древнего Востока. В рамках этой концепции гибель государства Ахеменидов под ударами армии Александра объявляется исторической случайностью, самого великого завоевателя предлагают считать последним персидским царем, а государство Селевкидов — прямым продолжением царства Ахеменидов.
Время диадохов
Период от смерти Александра и примерно до 280 г. до н. э. обычно называют временем «диадохов», т. е. преемников царя. Историческая обреченность державы Александра проявилась немедленно после его смерти. Практически одновременно разразились три кризиса, каждый из которых угрожал самому существованию государства. Первый из них был связан с проблемой престолонаследия. Александр, умирая, не назвал своего преемника, поэтому среди верхушки македонской армии немедленно развернулась ожесточенная борьба за власть.
Второй кризис разразился в среднеазиатских сатрапиях. Сразу же после получения известия о смерти царя греческие воины-наемники, поселенные Александром в этом самом отдаленном регионе его державы, восстали и решили вернуться на родину. Третий кризис имел место в Элладе, где также после поступления достоверной информации о смерти Александра началось широкое движение за освобождение от македонской власти.
В Вавилоне, где умер Александр и где располагались основные силы македонской армии, дело дошло до вооруженных столкновений между кавалерией и фалангой. Рядовые пехотинцы хотели провозглашения царем сводного брата Александра Арридея, последнего мужского представителя династии Аргеадов, хотя всем была известна его умственная неполноценность. Знать, служившая в кавалерии, хотела дождаться родов жены Александра Роксаны и в случае рождения мальчика провозгласить царем его. Однако в действительности проблема состояла в том, чтобы определить, в чьих руках будет находиться реальная власть.
В конечном счете, был достигнут известный компромисс: Арридея провозгласили царем под именем Филиппа III, также царем стал и родившийся вскоре сын Александра Великого и Роксаны (под именем Александра IV). Высшая власть была разделена между несколькими самыми влиятельными военными руководителями: верховным правителем назначили очень популярного в армии военачальника Кратера, командующим армией — Пердикку, командиром кавалерии — Селевка, вся власть в Европе (Македонии и Элладе) была оставлена в руках Антипатра. Одновременно были утверждены или вновь назначены сатрапы различных областей государства. Сильнее всего повлияло на дальнейшее развитие событий назначение Птолемея сатрапом Египта.
Ситуация сложилась таким образом, что конкретная власть оказалась на некоторое время в руках Пердикки. Его сторонники немедленно принялись распускать слухи о том, что именно таковым было и желание покойного царя. Умирая, он якобы передал Пердикке свой перстень со словами — «достойнейшему».
Уже на этой ранней стадии стали отчетливо проявляться две различные тенденции в поведении верхушки македонян. Некоторые из них стремились к сохранению единства державы Александра, другие же к тому, чтобы, получив в управление определенную область, превратить ее в независимое государство. Эта тенденция раньше всего и отчетливее всего проявилась в деятельности Птолемея.
Незамедлительно отправившись в Египет, Птолемей лишил власти и казнил поставленного здесь Александром сатрапа Клеомена. Он также сумел захватить тело умершего царя, которое везли для погребения в Македонии, и захоронил его в центре Александрии, создав здесь святилище для культа Александра Великого. Демонстративно независимое поведение Птолемея вызвало ярость Пердикки, и он во главе македонской армии отправился против Египта. Но военные действия велись не очень успешно, армия несла потери, и в его лагере возник заговор, во главе которого стояли Селевк и сатрап Мидии Пифон. Пердикка погиб, и это привело к началу крушения системы управления державой, которое было выработано в Вавилоне.
К этому моменту получили разрешение и остальные два кризиса. Восстание греков в Бактрии и Согдиане подавил по поручению Пердикки только что упомянутый Пифон. Помимо своих собственных войск он привлек отряды и всех соседних сатрапов. Сражение между греками и македонянами отличалось крайней ожесточенностью и, по свидетельству Диодора, потерпевшие поражение греки сдались, поскольку им пообещали сохранить жизнь. Пифон рассчитывал включить их в свою армию. Однако Пердикка, понимавший характер и планы сатрапа, заранее предупредил македонских командиров-лохагов. Они повели македонян на бросивших оружие греков и полностью перебили их. Эта победа имела двоякие последствия. С одной стороны, было укреплено господствующее положение македонян, но с другой — северо-восточные сатрапии державы остались практически без какой-либо серьезной защиты.
Гораздо более сложным и трудным в разрешении оказался кризис, разразившийся в Элладе. Первыми, узнав о смерти Александра, восстали Афины. Изгнанные ранее лидеры демократических группировок (такие как Демосфен), осужденные за хищение денег Гарпала, теперь с триумфом возвращались в город. Огромный штраф, наложенный на Демосфена, оплатила городская казна. Почти немедленно к восстанию присоединились Этолия, Фокида и Локрида, а позднее Фессалия. Наконец, к участникам коалиции примкнули крупнейшие города Пелопонесса Коринф и Аргос. Военным руководителем восстания назначили известного командира наемников Леосфена. Восставшие первоначально добились значительных успехов. Армия Антипатра была разбита и осаждена в городе Ламия (поэтому и сама война называлась Ламийской).
Однако успехам скоро пришел конец. В случайной стычке гибнет Леосфен, а затем на военном театре появляются подкрепления македонянам, прибывшие из Малой Азии. Хотя эта армия также потерпела поражение от греков, они не смогли воспрепятствовать соединению ее остатков с войсками Антипатра. На некоторое время основным театром военных действий стало Эгейское море. Для того чтобы не допустить появления в Элладе новых македонских войск, которые спешили сюда во главе с Кратером, афиняне вывели в море огромный флот — примерно 180 триер. Однако Кратер смог мобилизовать еще большие силы — 240 боевых кораблей, которые он получил от малоазиатских греков и финикийцев. В битве при о-ве Аморгос афинский флот потерпел поражение. Именно эта битва знаменует конец афинской морской мощи. После морской победы последовала и сухопутная. В битве при Кранноне (322 г. до н. э.) греки были разгромлены.
Тяжелее всего поражение в войне сказалось на положении Афин. Руководители восстания либо были казнены (как Гиперид), либо покончили с собой (как Демосфен). В афинском порту Пирее был поставлен македонский гарнизон. Подверглась изменению афинская конституция. Гражданских прав были лишены бедняки. Эти события навсегда вычеркнули Афины из списка влиятельных политических сил Эллады.
Гибель Пердикки, а вскоре после него и Кратера, который был разбит последним сторонником Пердикки Эвменом, привела к необходимости нового соглашения между важнейшими деятелями македонской армии. Их встреча произошла в 321 г. в Трипарадизе (Сирия). На этом совещании провели оформление нового разделения полномочий. Регентство было поручено Антипатру, который также сохранял всю власть над европейской частью державы. Главнокомандующим в Азии стал Антигон Одноглазый. Наконец, Селевк впервые получил свою сатрапию — Вавилонию.
В таком распределении полномочий крылся явный источник новых противоречий. Антипатр принадлежал к твердым и бескомпромиссным сторонникам единства державы и сохранения династии Аргеадов. Антигон выступал столь же яростным противником этой идеи. Антигон получил широкую известность еще во времена Филиппа, как талантливый и популярный среди воинов военачальник. В одном из сражений он лишился глаза и вследствие этого получил прозвище «Одноглазый». Однако с Александром отношения у него не сложились. Македонский царь сразу же после битвы при Гранике убрал его из действующей армии, назначив сатрапом самой западной части Малой Азии. Пока его сотоварищи добывали славу и богатства в походе, он охранял тылы македонской армии. Александр не сомневался в лояльности Антигона — его имя никогда не упоминалось в связи с заговорами против царя. Но в то же самое время Александр упорно оставлял Антигона в своего рода почетной ссылке. Естественно, что крайне честолюбивый (как все македонские военачальники) и осознающий свои способности Антигон накопил огромный запас злости и готов был ринутся в драку, как только к этому появились предпосылки. Столь же естественным для него было и отсутствие лояльности к дому Аргеадов и неприкрытое желание добиться полной власти над всей державой.
Все ожидали конфликта между Антигоном и Антипатром. Однако скорая смерть последнего привела к неожиданным результатам. Главным противником Антигона стал Эвмен. Антипатр одним из своих последних распоряжений открыл Эвмену государственную сокровищницу, расположенную в цитадели одного из киликийских городов, в которой хранились достаточно значительные остатки казны Александра. Благодаря этому Эвмен смог привлечь на свою сторону аргироспидов («серебряные щиты») — отборную часть македонской фаланги. При жизни Александра Эвмен служил его секретарем, но неожиданно для многих он предстал талантливым полководцем и дипломатом. Руководить армией македонян, для которых он, грек, считался заведомо человеком второго сорта, оказалось чрезвычайно тяжелой задачей. Эвмен старался создать культ Александра Македонского. Во время всех совещаний в палатку, где они происходили, приносили трон и возлагали на него царские регалии. Эвмен утверждал, что благодаря этому дух царя присутствует среди военачальников и помогает им принять правильные решения. Он сумел создать коалицию из всех восточных сатрапов, которая могла достаточно успешно противостоять Антигону. В одном из сражений его армия потерпела поражение, но почти случайно обоз аргироспидов был захвачен Антигоном. В обозе находилось не только их имущество, но также их жены и дети. Аргироспиды немедленно предложили отдать своего полководца взамен имущества и семей. В итоге, Эвмен был казнен в 316 г. до н. э.
Так погиб последний сторонник единства державы и прав Аргеадов. Но и сама династия, точнее ее остатки, также находилась на грани уничтожения. В Македонии и Греции шли непрерывные войны, в которых важнейшей фигурой в это время выступал Кассандр, сын Антипатра. В отличие от отца Кассандр ненавидел Александра и память о нем. Он всю жизнь помнил тот страх, который в нем вызывал царь.
Роковую роль играла и мать Александра Олимпиада, плетущая непрерывные интриги. По ее приказу был убит Филипп Арридей и его жена. В ответ по наущению Кассандра сама Олимпиада, в соответствии со старым македонским обычаем, была побита камнями (316 г. до н. э.). Находившиеся в заключении Роксана и ее сын, ненадолго пережили Олимпиаду. Тот же самый Кассандр приказал их убить, и это событие практически не вызвало никакого отклика среди македонян и греков.
Победа над Эвменом привела к резкому усилению мощи Антигона. Он правил над огромными территориями, самовластно назначая и снимая сатрапов. Боявшийся расправы Селевк был вынужден бежать из Вавилонии в Египет, к Птолемею. Естественно, что против Антигона был создан общий фронт всех оставшихся у власти македонских военачальников. Особую активность проявлял Селевк, который в 312 г. до н. э. с небольшим отрядом конницы, предоставленным ему Птолемеем, смог вернуться в Вавилонию, где местные города радостно встретили его. Война на суше и на море, в Азии и Европе длилась несколько лет, и о ее перипетиях в данном очерке рассказать невозможно. Необходимо только отметить одно очень важное обстоятельство: в 305 г. до н. э. сын Антигона Деметрий (имевший прозвище «Полиоркет» — «Осаждающий города») в битве у о. Кипра разгромил флот Птолемея. Победа послужила предлогом Антигону и Деметрию принять царские титулы, продемонстрировав тем самым всему миру, что они претендуют на безраздельное наследование державы Александра. Не желая уступать соперникам, Птолемей, Селевк, Лисимах и Кассандр также провозгласили себя царями. Благодаря этим обстоятельствам распад державы Александра получил и формальное завершение.
Конец периода преобладания Антигона наступил в 301 г. до н. э., когда в Малой Азии возле местечка Ипс войска Селевка и Лисимаха разгромили Антигона, который погиб в бою. Хотя Деметрий Полиоркет с остатками войск продолжал борьбу, иногда даже одерживая победы, в конце концов, он был вынужден сдаться Селевку.
Эллинистические государства (III-II вв. до н. э.)
Последним конфликтом эпохи диадохов стала война между Лисимахом, владевшим Фракией и большей частью Малой Азии, и Селевком. В 281 г. до н. э. армия Лисимаха в битве при Курупедионе была разбита Селевком. Сам Лисимах пал в бою. Селевк получил все его владения в Малой Азии и уже готовился осуществить свою заветную мечту — захватить Македонию, однако был предательски убит.
Со смертью Селевка сошел со сцены последний из диадохов, который претендовал на все наследие Александра. Соответственно, в это время практически завершается формирование системы эллинистических государств. Она включала в себя государство Селевкидов, Птолемеевский Египет и Македонию, в которой смог утвердиться сын Деметрия Полиоркета — Антигон Гонат. Одновременно на севере Малой Азии возникают несколько небольших государств во главе с местными династиями: Каппадокия, Понт, Вифиния, Армения, а несколько позднее — Галатия (область оседания племен галлов).
Птолемеевский Египет
Власть персов над Египтом окончательно прекратилась, когда в ноябре 332 г. до н. э. его занял Александр Македонский. Он вступил в страну через Пелусий, пересек Дельту и вступил в Мемфис, где, видимо, короновался по египетскому обряду, а затем, чтобы подтвердить свою сакральную власть, отправился в дальнее, но недолгое и довольно безопасное путешествие в храм Амона-Ра в оазисе Сива в Ливии. Александр явно рассчитывал на публичное признание его сыном бога оракулом этого божества, популярного у жителей Кирены и через их посредство издавна известного всему эллинскому миру (греки называли его Аммоном и отождествляли с Зевсом).
По пути в оазис Сива (видимо, в январе 331 г. до н. э.), на перемычке между побережьем Средиземного моря и озером Мареотидой, на месте старого египетского поселения Ракотис (Ра-кедет — «постройка Ра»), им была основана Александрия Египетская — в будущем величайшая из столиц эллинистического мира. В оазисе Сива Александр получил желаемое признание его сыном бога и по возвращении в Мемфис устроил вереницу празднеств, в ходе которых его божественное происхождение было возвещено всему эллинскому миру. Таким образом, именно в Египте он заложил фундамент как своего царского культа, адресованного грекам и македонянам, так и своих притязаний на ничем не ограниченную власть. Вскоре, весной 331 г. до н. э. царь покинул Египет, оставаясь, однако, формально признанным его фараоном.
Александр старался вести себя по отношению к египетским обычаям и религии лояльно (известен обрывок папируса из Саккара, который, видимо, был прибит к двери храмового помещения и содержал категорический запрет солдатам вторгаться в него от имени командующего македонскими войсками Певкеста); однако эта лояльность вступала в противоречие с потребностями его колоссальной державы.
Функции наместника Александра в Египте исполнял Клеомен из Навкратиса, заслуживший ненависть египтян хладнокровным и изобретательным выкачиванием из страны средств. За счет них финансировалось строительство Александрии и, видимо, строительные программы в очень немногих египетских храмах — в Карнаке и Луксоре и в храме Тота в Гермополе. В прочих храмах главные усилия по их обустройству предпринимали без всякого содействия государства сами жрецы; поэтому неудивительно, что, по мнению многих египтян, обладание сакральной властью над страной следовало признавать не за Александром и его преемниками, а, как во время второго персидского владычества, непосредственно за богом Хором.
После смерти Александра Великого летом 323 г. до н. э. формальными фараонами последовательно признавались его сводный брат Филипп Арридей (323–317 гг. до н. э.) и Александр — его сын от брака с Роксаной (с 317/6 г.). В течение всего этого времени реальная власть в Египте находилась в руках Птолемея, сына Лага, ставшего после смерти Александра его сатрапом. Этот человек, уже немолодой (родился в начале 60-х годов IV в. до н. э.), мужественный, наделенный литературным даром (им была создана история жизни Александра, считавшаяся в древности одной из самых достоверных), по личным своим склонностям рациональный и нежестокий, с самого начала понял выгоды географического положения Египта, предопределявшие его обособление от азиатских земель державы Аргеадов.
Казнив Клеомена, Птолемей приобрел популярность у египтян. Ок. 321 г. до н. э. Птолемей, как уже сказано, перехватил по пути в Македонию погребальный кортеж Александра, и набальзамированное тело великого завоевателя упокоилось в Египте. Этот демарш, призванный выявить особенную связь и преемственность между Александром и правителем Египта, вызвал карательный поход регента Пердикки в 320 г. до н. э. (первая война диадохов); однако Пердикка не смог переправиться с войском через устье Нила и был убит в собственном лагере. Последовавшее совещание диадохов в Трипарадизе фактически предоставило Птолемею, как и другим наместникам земель державы Аргеадов, широкую самостоятельность. В 315–311 гг. до н. э. он участвует в третьей войне диадохов против сторонников единства державы Аргеадов Антигона Одноглазого и его сына Деметрия в союзе с Селевком, Кассандром и Лисимахом; осенью 312 г. до н. э. Птолемей и Селевк побеждают Деметрия в битве при Газе, и Птолемей занимает Восточное Средиземноморье (еще в конце 20-х годов он присоединил к своим владениям Кирену). В 311 г. до н. э. его вытесняют отсюда Антигон и Деметрий; однако заключенный в этом же году мир фактически признает независимость владений Птолемея под формальной верховной властью над всеми землями Аргеадов сына Роксаны. Последний был убит Кассандром, видимо, ок. 309 г. до н. э., однако Птолемей сохраняет летосчисление по его царствованию до 305/4 г. до н. э., когда в ответ на аналогичную акцию Антигона одновременно с Селевком принимает царский титул. В Египте, столицей которого с конца 10-х годов IV в. до н. э. стала Александрия, начинает править македонская династия Птолемеев (305/4 — 30 гг. до н. э.).
Птолемей I Сотер в облике фараона. Эллинистическая скульптура. Базальт. Начало III в. до н. э. Лондон. Британский музей
В 301 г. до н. э., после гибели в битве при Ипсе Антигона, Птолемей I получает часть его владений — Восточное Средиземноморье, за исключением его северной области, известной как Келесирия. Северную и Центральную Сирию получил союзник Птолемея Селевк I; этот район стал центром основанной им державы Селевкидов, а ее соприкосновение здесь с владениями Птолемеев послужило одной из причин так называемых Сирийских войн между двумя державами. Другой причиной стала их борьба за земли и форпосты на средиземноморском побережье Малой Азии: уже в 90-е годы III в. до н. э. Птолемей I захватывает вблизи нее Кипр, а также Памфилию, а в 80-е годы становится протектором «Союза несиотов» («островитян»), объединившего полисы Киклад. Владения Птолемея за пределами Египта не составляли единого целого, но покрывали обширные морские пространства, причем связи с местными полисами подкреплялись частой помощью им со стороны царя (так, свое прозвище «Сотер», «Спаситель», он, видимо, получил от родосцев, придя им на помощь во время осады их города Деметрием). Его сын Птолемей II (282–246 гг. до н. э.) очень скоро был вовлечен в так называемую «войну за сирийское наследство» с сыном Селевка Антиохом I (ок. 280–279 гг. до н. э.): в ходе нее он приобрел все южное побережье Малой Азии от Киликии до Карии и сохранил эти владения во время Первой Сирийской войны (274–271 гг. до н. э.). Одновременно Птолемей II распространяет свое влияние в Ионии, в Балканской Греции (союз с Афинами и Спартой) и даже в регионе Причерноморья (в Византии, позднее, видимо, и в Боспорском царстве): в «Хремонидовой войне» 267–261 гг. до н. э. он пытается вытеснить из Греции Македонию, но терпит поражение.
В 260–253 гг. до н. э. в ходе тяжелой Второй Сирийской войны сокращается присутствие Египта в Эгеиде, он теряет Памфилию и Киликию, но в итоге вступает в неожиданно тесный союз со своим противником Антиохом II: тот разводится со своей первой женой Лаодикой, чтобы жениться на дочери Птолемея Беренике. Видимо, обоих царей беспокоит усиление в это время Македонии в Эгеиде; оба они умирают одновременно, в начале 246 г. до н. э. Сестра Птолемея III (246–222 гг. до н. э.), вдова Антиоха II, оказалась перед необходимостью отстаивать наследование престола своим сыном, которое оспаривали Лаодика и ее сын Селевк II Каллиник. Началась Третья Сирийская война («война Лаодики», 246–241 гг. до н. э.): практически в начале ее маленький наследник Антиоха II был убит, а Птолемей III вынужден сам заявить о наследовании селевкидских владений. Птолемеевские войска успешно заняли селевкидскую Сирию и продвинулись небывало далеко в глубь Азии — до стен вавилонского храма Эсагила (как мы знаем из клинописного источника); однако этот многообещающий рейд пришлось прекратить из-за мощного восстания в самом Египте. В итоге Селевк II был признан царем, хотя и столкнулся с очень тяжелой ситуацией в своем государстве (отпадение восточных сатрапий, позднее мятеж его брата Антиоха Гиеракса); птолемеевское же государство оказалось на пике своих успехов (оно приобрело крепость Селевкию-в-Пиерии в Сирии, вернуло все малоазиатские владения, получило плацдармы во Фракии и в районе Геллеспонта).
Тип эллинистического общества, сложившийся в конце IV и в первые десятилетия III в. до н. э. в Птолемеевском Египте (и хорошо изученный благодаря обильным находкам документов на папирусе), характеризуется очень небольшим числом полисов (Навкратис, унаследованный еще от домакедонского времени, Александрия, которая, при населении в 300 тыс. чел. к концу III в. до н. э., не могла быть нормально функционирующей гражданской общиной; и Птолемаида в Среднем Египте) и значительным распределением греко-македонского населения по хоре (сельскохозяйственной территории, обрабатываемой местными жителями) вне полисных структур.
Чернофигурная гидрия из некрополя Гадра. III в. до н. э.
В этих условиях важнейшим институтом корпоративного сплочения греков и македонян стал царский культ. Ок. 290 г. до н. э. Птолемей I учредил в Александрии, где покоилось тело Александра Великого, его культ как основателя эллинистического государства в Египте. Он отправлялся сменяемыми ежегодно жрецами-эпонимами (с этого времени была принята датировка грекоязычных, а позднее демотических документов по годам царствования и именам этих жрецов). Позднее к числу «богов» — членов династии, которым был адресован данный культ, добавились Птолемей I и его жена Береника I (уже после их смерти — так называемые «боги-Сотеры»), Птолемей II и необычайно любимая им его сестра и жена Арсиноя II («боги-Адельфы», т. е. брат и сестра). Арсиноя после своей смерти ок. 270 г. получила еще особый, чисто божеский, культ, отправлявшийся жрицей-канефорой («носительницей корзины»). Затем в пантеон вошли Птолемей III и Береника II («боги-Эвергеты», т. е. «благодетели») и далее все новые представители династии (прозвища, под которыми они, как правило, известны, и представляют собой их культовые имена). Культ не просто царя, а именно царской четы напоминает почитание в Позднем Египте Осириса и его супруги Исиды (как раз в III в. до н. э. оно стало переноситься в греческую среду в александрийском культе бога Сараписа); однако создание в качестве его института эпонимного жречества явно воспроизводит модель, заданную практикой официальных культов греческих полисов. «Общиной», культом которой было почитание Александра и членов династии Птолемеев, нужно, видимо, считать все греко-македонское население Птолемеевского Египта.
Основа благосостояния нового государства покоилась на царской собственности на землю, распространявшейся в идеале на все пахотные площади страны. На практике земля делилась на «царскую» и «уступленную», находившуюся во владении вельмож (или «даров» например поместье знаменитого своим хозяйственным архивом диойкета Аполлония) и клерухов (военных поселенцев); в особую категорию выделялась храмовая («священная») земля, также контролируемая государством. Степень интенсификации экономики Египта благодаря административной деятельности Птолемеев не следует преувеличивать: на большей части хоры техника обработки земли должна была остаться той же, что во времена фараонов. Однако сама централизация экономики, принятие Птолемеевским государством всего контроля над ней от своекорыстных местных правителей Позднего Египта сказались на жизни его населения положительно — его численность стала быстро расти (за III в. до н. э. с 3 до 4 млн человек).
Голова женщины. Мрамор III–II вв. до н. э.
В литературе традиционно считалось, что Египет был одним из главных экспортеров зерна в эллинистическом Средиземноморье: трудно сказать, насколько это верно или, по крайней мере, насколько безболезненной была такая роль для его внутренней жизни уже к середине III в. до н. э. Но нет сомнений, что к рубежу III–II вв. до н. э. Египет страдал от аграрного перенаселения, которое, видимо, и послужило главным фактором его кризиса в последующие десятилетия.
Высшие и большинство средних должностей в администрации государства Птолемеев составили монополию греков и македонян; то же можно сказать и о птолемеевском войске (вплоть до Четвертой Сирийской войны). Культура и наука, бурно развивавшиеся при дворе Птолемеев в Александрии (поэзия Каллимаха и Аполлония Родосского, астрономические достижения Аристарха Самосского и Эратосфена и т. д.), за немногими исключениями давали образцы скорее нового качества собственно эллинской культуры, нежели ее синтеза с наследием Египта. Обеспечивая египтянам высокий и стабильный (сравнительно с домакедонским временем) уровень жизни, птолемеевское государство, как и любое государство классического эллинизма, ориентировалось в первую очередь на интересы греков и македонян.
Религиозная политика, адресованная египтянам (в частности храмовое строительство в Египте), явно не числилась среди приоритетов первых двух Птолемеев и характеризуется отсутствием продуманной концепции. Эллинизированные египтяне невольно вынуждены были в это время принять на себя задачу апологии древности и богатства своей собственной культуры (именно ее в значительной мере выполняла знаменитая «Египтика» Манефона Севеннитского, созданная, видимо, в начале III в. до н. э.). В частных памятниках египтян достаточно распространено было непризнание Птолемеев легитимными царями и перенесение царского статуса вместо них на богов.
В середине 40-х годов III в. до н. э., в разгар Третьей Сирийской войны, в Египте разразилось мощное восстание, очевидно, инициированное представителями местной элиты под антиптолемеевскими лозунгами. Прекратив свой азиатский поход, Птолемей III был вынужден приложить усилия к тому, чтобы доказать своим египетским подданным, что он — легитимный фараон: этому служили и разработка новых идеологических форм, интегрировавших эпонимный культ в традиционное почитание царей в египетских храмах, и масштабное храмовое строительство (в частности, возобновление программ, начатых еще при XXX династии в Фивах, на острове Филэ и в особенности в храме Хора Бехдетского в Эдфу). Однако эти целенаправленные усилия прекратились после смерти Птолемея III и не смогли предотвратить острый кризис птолемеевского государства в последующую эпоху.
Со вступлением на престол двадцатилетнего Птолемея IV Филопатора («Любящего отца»; 221–204 гг. до н. э.), ознаменованным скорой расправой временщика Сосибия над опасными ему членами династии (в том числе над матерью царя Береникой II), в ее истории начинается пора, когда, по словам Страбона, «каждый ее следующий царь был хуже предыдущего».
Последним крупным внешнеполитическим успехом Птолемеев стала Четвертая Сирийская война (219–217 гг. до н. э.), начавшаяся после нападения молодого селевкидского царя Антиоха III на птолемеевские Селевкию-в-Пиерии и Келесирию. После крупных успехов Антиоха решающая битва при Рафии (июнь 217 г. до н. э.) была все же выиграна войсками Птолемея IV, причем ради этого в них, вопреки долгой традиции, включили 20-тысячный египетский контингент. В руках Птолемеев остались все их владения, кроме Селевкии-в-Пиерии.
По мнению Полибия, гордость египтян своей ролью в победе подтолкнула их к мятежам; по-видимому, более важно, что именно к этому времени свои качественные результаты дало аграрное перенаселение египетской хоры, приведшее к резкому ухудшению жизни ее населения. В номах Египта распространяется анахоресис — бегство в ненаселенные районы от государственных налогов и повинностей, а местами (особенно в Дельте) развернулась настоящая партизанская война против птолемеевских властей. Ситуация складывается столь угрожающая, что Антиох III и Филипп V Македонский специально предлагают Птолемею IV свою помощь; однако двор этого царя, справлявший пышные празднества в честь чтимого им Диониса, уделил этой проблеме недостаточно внимания. Ок. 206 г. до н. э. южная часть Египта (Фиваида) выпадает из под контроля государства Птолемеев; вплоть до 186 г. до н. э. здесь существовало сепаратистское образование во главе с царями-египтянами Хоруннефером и Анхуннефером.
Ослабление Египта при Птолемее V Эпифане (т. е. «Явленном (боге)»; 204–180 гг. до н. э.; именно в его честь был принят в 196 г. до н. э. Розеттский декрет, греческая версия которого стала основой дешифровки Ж.-Ф. Шампольоном иероглифического и демотического письма) выразилось в потере Египтом в ходе Пятой Сирийской войны (202–194/3 гг. до н. э.) Келесирии и малоазиатских владений; при этом большинство плацдармов Птолемеев во Фракии и Эгеиде достаются Македонии. По окончании войны женой юного царя стала дочь Антиоха III Клеопатра I («Сира»). Преемниками Птолемея V стали Птолемей VI Филометор («Любящий мать»; 180–145 гг. до н. э.) и провозглашенные к концу 70-х годов II в. до н. э. его соправителями сестра и жена Клеопатра II и брат Птолемей VIII. Реальными правителями Египта при царях-подростках являются вольноотпущенник Леней и евнух Эвлай, которые решают начать войну за возвращение азиатских владений Птолемеев. Шестая Сирийская война (170–168 гг. до н. э.) оборачивается вторжением Антиоха IV в Египет и, видимо, установлением в 168 г. до н. э. соправления со своим племянником Птолемеем VI. Самостоятельность Египта была спасена римлянами: посол Гай Попилий Ленат, явившийся к Антиоху, потребовал от него вывести войска из Египта и в ответ на просьбу о времени на раздумье очертил вокруг царя круг, заявив, что ждет ответа, прежде чем тот из него выйдет. Селевкидский царь удалился из Египта в течение месяца, и на некоторое время страна вернулась под соправительство трех царей. В 164 г. до н. э. Птолемей VIII (известный также под культовым именем Эвергет II и прозвищем Фискон — «Толстяк») захватил единоличную власть, но был низложен и вытеснен в отданную ему во владение Кирену. Там, в обиде на собственных царственных братьев и на покушавшихся на его жизнь киренцев, он первым из эллинистических монархов завещает свои владения на случай бездетности римскому народу. После смерти Птолемея VI он все же возвращается к власти в Египте и то делит ее с Клеопатрой II — своей сестрой и вдовой его брата, ставшей теперь его женой (помимо этого, он вступил в брак и с ее дочерью от Птолемея VI и, стало быть, собственной племянницей Клеопатрой III), то вступает с ней в междоусобицы, изумляющие своей жестокостью (в 132 г., будучи изгнан ею на Кипр, он прислал ей изрубленное на куски тело их сына Птолемея VII, известного как «Мемфисец»).
Мир в династии, удивительный после того, что ему предшествовало, водворяется в конце 20-х годов II в. до н. э. Тем не менее на исходе века новый виток междоусобиц разразился между братьями Птолемеем IX (116–107 и 88–81 гг. до н. э.) и Птолемеем X (107-88 гг.): последний, сначала вытеснивший своего брата из Египта в Кирену и на Кипр, затем сам был изгнан александрийцами и умер в Малой Азии, вновь завещав свои владения Риму.
Внутри египетского общества в течение II в. до н. э. сохранялась серьезная напряженность: оставался распространен «анахоресис» и неоднократно вспыхивали восстания под антиптолемеевскими лозунгами (Дионисия Петосараписа ок. 165 г., Харсиеса в Фивах ок. 130 г. до н. э.). Ожидания египетских противников Птолемеев выразились в так называемом «Пророчестве гончара» — грекоязычном, как ни странно, тексте, схожем по стилистике с древнеегипетскими описаниями бедствий страны в I Переходном периоде (особенно с «Пророчеством Неферти»): македонское владычество описывается в нем как время постоянных неурядиц и природных бедствий, которые кончатся только с приходом к власти истинного фараона (очевидно, египтянина), рожденного от бога Солнца. Чтобы погасить недовольство и вернуть бежавших земледельцев, Птолемеи периодически объявляли амнистии за долги по налогам (эдикты филантропа — например, 118 г. до н. э. от имени Птолемея VIII Эвергета II и его соправительниц). Заметным во II в. до н. э. было позиционирование Птолемеями себя как легитимных фараонов: этому служили их регулярные визиты в Мемфис, с особым вниманием к местному культу священного быка Аписа, и храмовое строительство (в 142 г. до н. э. Птолемей VIII отмечает своего рода «промежуточный финал» строительства комплекса бога Хора в Эдфу). Интересно, что к концу II в. до н. э. обозначается особое внимание династии к роду мемфисских жрецов, похоже, ведшему свою генеалогию от великого Имхотепа.
Во внешней политике Египта во второй половине II в. до н. э. отмечается серьезный успех Птолемея VI в 145 г. до н. э., который остался не использованным (вмешавшись в борьбу внутри государства Селевкидов, он возвел на его престол своего ставленника Деметрия II, но сам погиб, и Селевкиды вновь обрели самостоятельность), и противостояние Птолемея X экспансии Хасмонеев в 103–101 гг. (получив реальную возможность оккупировать Палестину, он опять же не использовал ее, опасаясь римского вмешательства).
В 81 г. до н. э., после краткого правления прямого римского ставленника Птолемея XI, царем становится побочный сын Птолемея IX (возможно, от женщины из пресловутого мемфисского рода; его брат стал править Кипром, провозглашенным независимым царством). Следующий Птолемей XII, известный как Авлет («Флейтист», из-за его любви к музыке и агонам; 80–51 гг. до н. э.) правил в условиях, когда сама его легитимность находилась под сомнением не только вследствие его происхождения, но и благодаря завещанию Птолемея X в пользу Рима, формально принятому этим государством.
Сторонники аннексии Египта имелись среди римских популяров; Кирена уже состояла под контролем Рима с начала I в. до н. э., а в 75 г. до н. э. стала провинцией. Урегулирование отношений с великой державой, наращивающей владения в Азии, стало главной задачей Птолемея XII: одним из его заступников в Риме был лидер оптиматов Цицерон, однако официальное признание его легитимности последовало (судя по всему, за огромную взятку) в 60 г. до н. э., по закону, проведенному триумвирами. Вскоре после этого (58 г.) Рим аннексировал Кипр, и возмущение в Александрии заставило Птолемея XII бежать в Италию. В Египет он вернулся, опираясь на римские войска, в 55 г. до н. э. и через некоторое время возвел в ранг соправительницы свою дочь от брака с египтянкой — знаменитую Клеопатру VII, становящуюся ключевой фигурой египетской политики 40-30-х годов I в. до н. э. Помощь Цезаря в ее противостоянии с партией ее брата Птолемея III, ее близость и политический союз с диктатором, а затем с Марком Антонием — эпизоды, ставшие знаменитыми благодаря множеству посвященных им художественных произведений. Сын Клеопатры от Цезаря (Цезарион; род. в 47 г. до н. э.) стал ее соправителем; а в 30-е годы именно в опоре на Египет Марк Антоний пытался обустроить в Восточном Средиземноморье и Малой Азии сложную эллинизированную структуру, находившуюся под его личной властью.
Поражение Антония в морской битве при Акции (31 г. до н. э.), оккупация Египта Октавианом (30 г. до н. э.) и гибель Клеопатры стали концом не только династии Птолемеев, но и эллинистической эпохи в целом.
Римские принцепсы первыми из завоевателей, прочно овладевших Египтом в I тысячелетии до н. э., отнеслись с принципиальным равнодушием к его политической и религиозной традиции и, исключая немногие эпизоды, не придавали значения поднесенному им статусу фараонов. Поддержание сакральной власти земного правителя оказалось невозможным для египтян хотя бы на уровне правдоподобной фикции. В то же время римлянам показалась громоздким и дорогостоящим бременем унаследованная от Птолемеев государственная экономика Египта (хотя формально он стал личным владением принцепсов): на протяжении полутора-двух веков они постарались разделить ее на частные владения египтян, объединенных для удобства в управлении и налогообложении в подобия полисов. Возникновение этих квазиобщин и их специфически эллинизированного уклада жизни в сочетании с исчезновением власти царя-ритуалиста размыло устои культурной традиции, не прерывавшейся в Египте с эпохи энеолита. Под властью римлян Египет окончательно превращается в часть античного мира, а наследие его цивилизации продолжает существование еще несколько веков лишь изолированными островками или на уровне реминисценций.
Государство Селевкидов
Крупнейшим из эллинистических государств было царство Селевкидов. Первоначально его ядро составила Вавилония, которую Селевк получил во владение в 321 г. до н. э., видимо, в награду за участие в заговоре и убийстве Пердикки. В 316 г. до н. э. он был вынужден бежать из своей сатрапии к Птолемею, но четыре года спустя с небольшим отрядом конницы, полученным от сатрапа Египта, вернулся в Вавилонию, где был радостно встречен местным населением. Обычно предполагается, что его методы управления резко отличались от того, что практиковал Антигон, что и обеспечило Селевку поддержку населения сатрапии.
Воспользовавшись тем, что основные военно-политические события последующего времени развертывались на западе, достаточно далеко от его владений, Селевк, собрав значительные силы, предпринимает поход на восток. В результате он превратился в хозяина огромных территорий, простиравшихся от западных границ Вавилонии и Месопотамии до Средней Азии и Афганистана. Селевк Никатор проявил мудрость, не пытаясь отвоевать земли, входившие в состав державы Александра, но к этому времени захваченные царем Чандрагуптой (бывшие индийские сатрапии и Арахосия). Он признал эти завоевания, а взамен получил от индийского владыки 300 боевых слонов.
Именно эта мощная сила обеспечила решительную победу Селевка и Лисимаха над Антигоном в 301 г. до н. э., следствием чего стало дальнейшее расширение государства Селевка. Теперь под его власть перешла большая часть Сирии и некоторые финикийские города. Разгром Лисимаха дал Селевку значительный кусок Малой Азии с немалым количеством старых греческих полисов.
Огромные размеры территории и разнообразие вошедших в новое государство народов с их социальными и культурными особенностями чрезвычайно усложняли задачу Селевка по приданию определенного единства своей державе. В нее входили древние греческие полисы западного и южного побережий Малой Азии, финикийские города Леванта, сходные в своих характерных чертах с полисами, города Месопотамии и Вавилонии, организованные в виде гражданско-храмовых общин, огромные пространства, редко заселенные племенами под управлением собственных вождей, и мелкие владения династов, унаследованных от предшествующей эпохи. Наконец, внутри границ государства имелись анклавы, главным образом в горах, население которых оставалось практически независимым при Ахеменидах и не желавшим и теперь утрачивать эту независимость.
Перед Селевком стояла двойная задача: обеспечить контроль над территориями и создать сеть надежных коммуникаций, которые связывали бы центр власти с периферийными регионами. Решение осуществлялось путем массовой колонизации. При Селевке и его преемнике Антиохе I было основано значительное число полисов и военных колоний. Одним из самых первых стал город Селевкия-на-Тигре, очевидно, первоначальная столица государства. В период своего расцвета Селевкия стала настоящим мегаполисом античного мира. Ее население насчитывало примерно 600 тыс. человек. Наиболее интенсивно осваивалась Северная Сирия, где создавались такие города, как Селевкия Приморская, Антиохия-на-Оронте, Апамея и многие другие. Как правило, города основывались в виде административных центров, откуда осуществлялось управление достаточно обширными областями. Военные же колонии предназначались для контроля над основными линиями коммуникаций.
Основное отличие между полисами и военными колониями состояло в том, что первые пользовались достаточно широкой автономией в своих внутренних делах. Ранние правители Селевкидов учли итоги градостроительной политики Александра и уроки восстания 323 г. до н. э. Александр не давал городам автономии, они управлялись назначенными им градоначальниками, а состав населения был полиэтничным (македоняне, греки, представители местного населения).
Напротив, города, основывавшиеся Селевком I и его сыном и преемником Антиохом I, на первый взгляд, выглядели обычными греческими полисами, что ясно показывают многочисленные надписи из Селевкии-на-Эвлае (греческий полис, основанный на месте древних Суз). Однако реальность была иной. Полис в очень сильной степени зависел от царской власти. Царь определял место, где должен быть создан город, выделял земли как для собственно поселения, так и для его сельскохозяйственной территории (хоры), он приглашал колонистов, материально и финансово помогал строительству, даровал полису его «конституцию». Основателем полиса (ктистом), как правило, считался кто-нибудь из членов царской семьи, хотя, конечно, практическими вопросами занимался чиновник, отправленный царем. В соответствии с принципами греческой религии существовала определенная сакральная связь между ктистом и гражданством основанного им полиса. Например, в Дура-Европосе (полисе, расположенном на Среднем Евфрате) культ в честь Селевка, как основателя города, осуществлялся даже спустя 500 лет после даты основания.
Таким образом, греческий полис был тесно связан с династией и зависим от нее. Царь мог вмешаться во внутренние дела полиса, хотя, как правило, избегал этого. Гарантию возможности эксплуатировать хору, населенную местным населением, граждане усматривали в царской власти, а значит, сохраняли ей верность и лояльность. Позднее, когда с усилением Парфянского царства оно смогло завоевать Месопотамию, Селевкиды (Деметрий II Никатор и Антиох VII Сидет) несколько раз пытались вернуть утраченные земли. При этом, как только их войска появлялись в Месопотамии, немедленно на их сторону переходили все греческие полисы.
Таким образом, созданные Селевкидами греческие полисы представляли своего рода костяк государства, скрепляя его разнородные части в нечто целостное. Они играли важную роль и в другом отношении — поставляли кадры для административного аппарата царства, инженеров, финансовых агентов и прочих профессионалов.
Необходимо отметить, что столь яркий антагонизм между македонянами и греками, который бросался в глаза в начале эпохи, постепенно сходил на нет. Два этих этноса стали восприниматься как нечто единое, совокупный привилегированный слой населения государства. В то же самое время из номенклатурных высших эшелонов власти полностью исчезли персы, занимавшие там достаточно заметное место при Александре. Конечно, это не означало, что представителям местной элиты оказалась совершенно закрыта дорога к государственной карьере. Хозяйственные документы из сокровищницы, исследованной французскими археологами на городище Ай-Ханум (Северный Афганистан, предполагаемая Александрия-на-Оксе), хорошо показывают структуру управления: высшие должности занимают греки, а внизу иерархической лестницы находятся бактрийцы. Поскольку документы писались на греческом языке, то от представителей местного населения, находившихся на государственной службе, требовалось очень хорошее его знание. Таким образом, эллинизация была необходимым условием для местной элиты по включению ее в состав господствующего слоя.
В целом, государство Селевкидов можно рассматривать как один из вариантов общества колониального типа, в котором достаточно четко была обозначена грань между завоевателями и завоеванными, победителями и побежденными. Власть первых над вторыми в принципе безгранична. Этот тип отношений получил и твердое теоретическое основание. Еще в IV в. до н. э. Ксенофонт писал: «У всех людей существует извечный закон: когда захватывают город, то все, что в нем находится, — люди и имущество, — принадлежит победителю».
Данная теория была, естественно, воспринята и селевкидской династией. В 193 г. до н. э. посол Антиоха III объяснял римским сенаторам: «Когда дают законы народам, подчиненным силой оружия, победитель — абсолютный властелин тех, кто сдался ему; он по своему усмотрению распоряжается тем, что захочет взять у них или им оставить». Таким образом, источник власти — военная победа. В силу этого царь являлся прежде всего победоносным военачальником, фактом своей победы доказавшим свое право на власть. При этом руководство армией предполагало, что царь лично ведет ее в бой. Исследователи подсчитали, что подавляющее большинство царей этой династии погибали во время походов, умершие «в своей постели» составляли абсолютное меньшинство. Второй источник власти — наследование ее от предков-победителей.
Власть царя была абсолютной. Для греческих подданных Селевкидов (особенно в первый период существования государства), твердо убежденных, в соответствии с принципами полисного мировоззрения, в том, что наивысшая власть принадлежит закону, который обеспечивает справедливость, было трудно примириться с непривычными устоями. Для того чтобы соединить традиционное понимание с новым порядком вещей, философами, обслуживавшими династию, версталась концепция о царе, как «одушевленном законе». Историки Плутарх и Аппиан приписывают, однако, создание идеи самому Селевку I. Согласно очень романтической версии (весьма, правда, далекой от истины), наследник престола был безнадежно влюблен в свою молодую мачеху Стратонику и, скрывая эту страсть, тяжело заболел. Царский врач смог выяснить причину болезни и рассказал об этом царю. Селевк с радостью отдает сыну Стратонику и собирает войсковое собрание, на котором объясняет воинам причину своего поступка. Завершающий тезис речи Селевка звучит (в передаче Аппиана) следующим образом: «… я не буду вводить у вас ни персидских обычаев, ни обычаев других народов, но скорее установлю следующий общий для всех закон: то, что постановлено царем, всегда справедливо».
Власть царя опиралась, в первую очередь, на армию, которая, по меркам того времени, достигала весьма значительных размеров. Так, например, в битве при Ипсе силы Селевка I включали 20 тыс. пехоты, 12 тыс. всадников, 480 боевых слонов и 100 колесниц. В роковой для Селевкидов битве при Магнесии (193 г. до н. э.) армия достигала 72 тыс. воинов (из них 60 тыс. пехоты). Вооруженные силы, естественно, включали и флот.
Собственно армия имела своим ядром македонскую фалангу, комплектовавшуюся за счет потомков македонян, обосновавшихся на территории государства. Кроме того, в ее состав входили представители местного населения, вооруженные и обученные сражаться по-македонски, отряды греков-наемников и многочисленные ополчения, которых выставляли сатрапы, управлявшие различными областями государства. В источниках упоминаются десятки этносов, чьи представители служили в армии, главным образом в качестве легкой пехоты и конницы. Значительную часть армии составляли гарнизоны, которые располагались в цитаделях многих городов. Они должны были контролировать окружающую территорию. Особое место занимали в армии «лейб-гвардейские» части, включавшие как кавалерию, так и пехоту. Чаще всего царь сражался во главе «царского эскадрона» (илы), но иногда он вел в бой аргираспидов, которых иногда называли гипаспистами.
Вся территория государства разделялась на крупные области (сатрапии). Сатрап (иногда использовался также термин «стратег») представлял собой высшую гражданскую и военную власть на территории своей области, будучи подотчетным только царю. Каждая сатрапия делилась на более мелкие регионы, номенклатура которых варьировала. Греческие полисы, однако, имели право обращаться со своими проблемами непосредственно к царю.
В государстве Селевкидов существовала развитая система налогов, главным образом унаследованная от Ахеменидов. Особое место в ней занимал «форос» — подать, уплачиваемая отдельными коллективами (городами, племенами, общинами и т. д.). Форос выплачивался как деньгами, так и натурой (драгоценными металлами, зерном и лошадьми). Он достигал весьма значительных величин. Например, Иерусалим в обычных условиях уплачивал 300 талантов. Помимо реального своего значения форос имел также и символический смысл — он был, по словам Цицерона, «наградой за победу и штрафом за войну», иными словами, чем-то вроде вечной военной контрибуции. Существовали и другие налоги: подушная подать, налог на соль, таможенные и торговые сборы (известны документы о взимании налогов на торговлю рабами), наконец, так называемый «венечный налог» — в обычных условиях он собирался тогда, когда царь лично прибывал в сатрапию. В целом, финансовые средства, оседавшие в царской казне, были весьма значительны, они обеспечивали нормальное функционирование государственного аппарата, потребности двора, оплату и снабжение армии. Впрочем, войны почти всегда вызывали перенапряжение государственных финансов.
Главным отличием налоговой системы в царстве Селевкидов от предшествующего времени было резкое возрастание роли денежных сборов за счет натуральных. Это явление представляло собой отражение более общих процессов в экономике — широкого внедрения товарно-денежных отношений, что являлось естественным результатом греческой колонизации. Если в западных районах государства монета получила уже достаточное распространение и в предшествующее время, то для восточной части это представляло собой революционное нововведение. Во всех крупных городах были созданы царские монетные дворы, чеканившие золотую и серебряную монету. Медная, использовавшаяся как мелкая разменная, иногда по специальному разрешению власти выпускалась и отдельными городами. Но она имела строго ограниченную сферу обращения только на территории данного города.
Первые десятилетия существования государства Селевкидов были временем его значительного подъема. Селевк, как уже указывалось, завоевал огромные территории на востоке и западе, он и его преемник Антиох I смогли обезопасить границы государства, нанеся поражения среднеазиатским кочевникам на востоке и галатам (кельтам), переправившимся с Балкан в Малую Азию.
Одновременно осуществлялись грандиозные программы переселения греков и учреждения новых полисов на всем пространстве государства. Археологические исследования показывают, что в ряде областей Востока происходило резкое расширение обрабатываемых земель благодаря строительству новых плотин и ирригационных систем. Вавилонские документы свидетельствуют о том, что на протяжении нескольких десятилетий цены на основные продукты практически не менялись.
Однако в середине III в до н. э. разразился первый серьезный кризис. Сатрапы двух среднеазиатских областей (Андрагор в Парфии и Диодот в Бактрии) провозгласили свою независимость от центрального правительства. Причины этого крылись в изменении приоритетов политики селевкидских царей. Внимание к Востоку было ослаблено, и основное внимание уделялось Средиземноморскому побережью. Начались длительные и тяжелые войны с Птолемеевским Египтом за Южную Сирию и Палестину. В этих условиях среднеазиатские области стали рассматриваться только в качестве источника извлечения ресурсов для этих войн, что, естественно, вызывало глубокое недовольство местной верхушки.
В Бактрии процесс становления местной государственности закончился успешно, но в Парфии ситуация приобрела катастрофический характер. Кочевники парны (из племенной конфедерации дахов) во главе с Аршаком (Арсаком) разгромили войска Андрагора, который сам погиб в бою, и создали свое государство. Очень скоро оно развернуло экспансию в западном направлении, захватывая селевкидские территории. Попытка Селевкидов восстановить статус-кво оказалась безуспешной.
Возникновение Парфянского государства можно считать в некоторых отношениях поворотным моментом в истории эллинизма. Политическая власть греко-македонян была уничтожена, и руководство страной стала осуществлять местная (в данном случае кочевническая) элита. Движение парфян на запад приобрело перманентный характер, приводящий к потерям одной области за другой.
Самые драматические события в истории Селевкидов приходятся на время царствования Антиоха III (223–187 гг. до н. э.). Он вступил на престол совсем молодым и находился под полным влиянием своих приближенных. Первым внешнеполитическим актом Антиоха было возобновление войны с Египтом. Война эта окончилась катастрофой — в битве при Рафии (217 г. до н. э.) египетские войска полностью разгромили селевкидскую армию. Ситуация осложнялась выступлениями узурпаторов. Особую опасность представляло восстание сатрапа Мидии Молона, который даже принял царский титул, и его брата, управлявшего Сузианой. Но Антиох в этих критических обстоятельствах проявил незаурядное мужество, талант полководца и государственного деятеля. Он смог консолидировать силы страны. Узурпаторы были уничтожены, в результате похода на Восток, продолжавшегося три года, был восстановлен селевкидский контроль над утраченными территориями (Парфией и Бактрией). Успешное завершение похода принесло Антиоху огромную славу, и он даже принял титул «Великого царя». Затем было нанесено поражение армии Египта, в итоге чего Антиох III обрел Палестину и Южную Сирию. Наконец, Антиох смог достичь и возрождения селевкидской власти в Малой Азии.
Эти огромные успехи и стали причиной дальнейших роковых шагов царя. Он переоценил свои силы и решил начать завоевание Эллады, куда его призывали новые союзники-этолийцы. Однако расклад сил в Элладе оказался не столь благоприятным для него. Силы этолийцев были не очень значительны, большинство греков встретило его приход настороженно, расчет на союз с Македонией также оказался ошибочным. Ее царь Филипп V предпочел воздержаться от поддержки нового завоевателя. Но самое главное, Антиох не смог предугадать реакцию Рима. Римская республика совершенно не желала появления в Элладе новой мощной силы. Римские войска при поддержке греков разгромили селевкидскую армию в Элладе, затем, опираясь на поддержку Пергамского царства, переправились в Малую Азию, где и нанесли решительное поражение войскам Антиоха при Магнесии (188 г. до н. э.). Продиктованные римлянами условия мира были более чем тяжкие. Царство Селевкидов практически полностью лишалось всех своих владений в Малой Азии, которые отдавались союзникам Рима. Селевкидам даровали право содержать только несколько боевых кораблей, которым к тому же запрещалось заходить в воды Эгейского моря, наконец, Рим должен был получить огромную денежную контрибуцию. Это поражение сразу превращало державу Селевкидов из одной из ведущих политических сил античного мира во второстепенное царство. Непосредственно после этого события государство Селевкидов лишилось недавно покоренных территорий на Востоке — Парфия и Бактрия вернули свою независимость.
Селевкиды никогда уже не оправились от поражения, нанесенного им римлянами. Только при царе Антиохе IV (176–164 гг. до н. э.) наблюдался «всплеск» значительной активности, когда армия этого царя, в сущности, захватила Египет. Но угроза объединения сил двух эллинистических государств вызвала совершенно негативную реакцию в Риме. По требованию римских послов Антиох вывел свои войска из Египта. Во время его царствования началась и война в Палестине, где «националистическое» движение Маккавеев поднялось на вооруженную борьбу, которая истощала силы государства Селевкидов. При попытке получить средства из сокровищниц храмов Элимаиды Антиох был убит.
Движение парфян на запад отдало им в руки селевкидскую Вавилонию (141 г. до н. э.). Дважды цари Антиох VII и Деметрий II пытались вернуть эту богатейшую область. Несмотря на то что они оба раза первоначально имели успех, что объяснялось поддержкой со стороны многочисленных здесь греческих городов, в конечном счете они терпели поражения.
В результате этого в руках Селевкидов остались только сирийские территории. Последний период существования государства характеризовался почти не прекращающейся междоусобной борьбой, в которой принимали участие как члены правящей династии, так и многочисленные узурпаторы. Ситуация осложнялась постоянным вмешательством Рима, Египта и других внешних сил. Наконец, Сирия была завоевана царем Армении Тиграном II, которого, в свою очередь, изгнал римский полководец Помпей, превративший Сирию в римскую провинцию (66 г. до н. э.). Таков был конец крупнейшего из эллинистических государств.
Балканская Греция и Македония
Период борьбы диадохов больнее всего ударил по Балканской Греции и Македонии. Как только сюда дошли известия о смерти великого завоевателя, в Греции вспыхнуло восстание против македонской власти. Инициаторами выступили Афины и Этолийский союз, к которым позднее присоединился ряд полисов Центральной Греции и Пелопоннеса. Помимо собственных гражданских ополчений восставшие могли использовать многочисленных наемников, собравшихся на мысе Тенар. Это были, главным образом, греки, служившие у македонских сатрапов в те годы, когда Александр воевал на Востоке. Вернувшись в Вавилон, он строжайшим образом приказал распустить эти отряды, и многие тысячи закаленных воинов очутились в один момент без средств к существованию. Воинские силы греков нанесли поражение армии Антипатра, который оказался заперт в г. Ламия, что и дало название войны — Ламийская. Одновременно в Эгейском море начал действовать очень сильный афинский флот (о чем речь шла выше). Казалось, что власть македонян в Греции рушится. Ее спасло только прибытие из Малой Азии отрядов македонских ветеранов, которых вел на родину один из лучших полководцев Александра — Кратер. В конечном счете, армия греков потерпела поражение, афинский флот был уничтожен подоспевшими из Восточного Средиземноморья македонско-финикийскими эскадрами. Для Афин эти поражения оказались фатальными. После них они никогда уже не могли претендовать на роль серьезной политической и военной силы.
Несколько последующих десятилетий представляли собой самое тяжелое время в многовековой истории Эллады. Диад охи вели непрерывные войны на ее территории. При этом практически каждый из них, рассчитывая снискать популярность у греков, провозглашал себя защитником их «свободы». В действительности же свобода греков в этих условиях выглядела чисто иллюзорной, македонские полководцы цинично ее попирали, не считаясь ни с какими условностями. Например, Деметрий Полиоркет во время пребывания в Афинах устроил себе аппартаменты в главном афинском храме Парфеноне.
Не менее кровавые события развертывались и в самой Македонии. Она была особенно желанной добычей, поскольку македоняне заслуженно сохраняли репутацию лучших воинов и доступ к людским ресурсам страны обеспечивал значительные преимущества. В итоге долгих перипетий кровавой борьбы в Македонии и Элладе установилась некоторая стабилизация, хотя и несколько позже, чем на Востоке. Своего рода заключительным аккордом долгого периода войн явилось опустошительное нашествие кельтов (галатов) на Элладу в 279 г. до н. э., с трудом отбитое греками у Фермопил.
В Македонии к власти пришел Антигон Гонат (283–239 гг. до н. э.), сын Деметрия Полиоркета, сумевший стабилизировать ситуацию и обеспечить мирное развитие страны. Македония по-прежнему претендовала на контроль над миром греческих полисов, как и при Филиппе и Александре, но ресурсы страны не позволяли вести столь активную политику, как ранее. Кроме того, варварские народы, обитавшие к северу от Македонии, усилили свой натиск, и македонским царям приходилось значительные усилия тратить на отвращение этой угрозы.
Усилению влияния Македонии в Элладе мешало и давление внешних сил: Селевкидов, Птолемеев, а затем и Рима. В частности, Птолемеи, опираясь на свой мощный флот, контролировали значительную часть островов Эгейского моря. Македония вынуждена была ограничиваться удержанием под своей властью нескольких ключевых пунктов, откуда македоняне внимательно следили за развитием событий.
В собственно Греции в эллинистическую эпоху явно проявляются тенденции к объединению полисов и общин. Возникают несколько союзов, крупнейшими из которых являлись Ахейский и Этолийский. В отличие от союзов V и IV вв. до н. э., имевших «гегемонистский» характер, в лигах эллинистического времени явно проявлялись тенденции к уравнению прав отдельных полисов и даже к созданию общесоюзного гражданства. Но обратной стороной этой объединительной тенденции стало жестокое соперничество между союзами, умело подогреваемое внешними силами.
Середина III и самое начало II в. до н. э. ознаменовались острыми социальными конфликтами. Их средоточием выступила Спарта, но идущие оттуда волны захлестывали гораздо более широкие территории. Это обострение напряженности порождалось стремлением части спартанского руководства возродить военную мощь страны. Концентрация земли в немногих руках, огромная задолженность рядовых граждан имели естественным следствием резкое снижение числа полноправных граждан и, соответственно, воинских контингентов. Цари Агис, затем Клеомен, и наконец, тиран Набис пытались переломить ситуацию: кассация долгов и перераспределение земли увеличивали число граждан-воинов. Но эти меры, естественно, вызывали ненависть к реформаторам со стороны имущих слоев и страх в соседних государствах, боявшихся как усиления военной мощи Спарты, так и распространения радикальных идей, грозивших взорвать существующий порядок.
Особенно глубокой была тревога в Ахейском союзе, ближайшем соседе Спарты. Руководители союза, в частности знаменитый стратег Арат, до этого несколько десятилетий упорно боровшиеся против Македонии за свободу Эллады, пошли на прямое предательство общегреческого дела. В обмен на обещание помощи со стороны македонян в борьбе с царем Клеоменом они передали им Акрокоринф, ключевой пункт в контроле над Центральной Грецией. В конечном счете все попытки возродить спартанскую мощь даже такими экстраординарными средствами окончились крахом.
Особую проблему представляли римско-македонские отношения. Неуклонно продвигавшийся на Восток Рим очень скоро вошел в конфликт с Македонией. В результате трех последовательных войн Македония была сокрушена и разделена на четыре независимых друг от друга области. Римляне, как и их предшественники диадохи, в своей борьбе постоянно использовали лозунг «свободы Эллады», что, однако, закончилось в 146 г. до н. э. ее полным подчинением Римской республике.
Эллинистический период в истории Греции был временем серьезного упадка. Прежде всего, как показали современные исследования, резко уменьшилась численность жителей и количество населенных пунктов. Эти процессы были связаны с двумя факторами: прежде всего с войнами, ведшимися на ее территории. Иногда эти последствия носили катастрофический характер. Например, римляне, покорив Эпир, обратили в рабов и депортировали 150 тыс. эпиротов. Второй причиной стала массовая эмиграция греков на Восток, в новые эллинистические государства. Ушли из материковой Греции и важнейшие торговые пути, снизилось качество ремесленной продукции. В Элладе больше не возводились грандиозные архитектурные комплексы, такие как афинский акрополь классической эпохи. Большинство новых монументальных построек — подарки эллинистических владык. Но вместе с тем Греция, особенно Афины, продолжали сохранять свое значение важнейших интеллектуальных и художественных центров.
Эллинистическая культура
Культура эллинистического мира явилась результатом взаимодействия различных культурных традиций в рамках новой политической и социальной системы. Характер и степень этих взаимодействий варьировали от региона к региону, поэтому, может быть, более правильным будет говорить не о единой эллинистической культуре, а о ряде близкородственных культур, хотя несомненным является тот факт, что греческие культурные стандарты распространились по огромным пространствам от Эллады до Индии. Вместе с тем они накладывались на различные культурные субстраты, и восприятие греческих стандартов носителями последних могло иметь различный характер: от полного приятия до полного отрицания.
Иногда в рамках единого культурного пространства различные социальные слои резко различались в своем отношении к тому, что принесли греки. Например, в эллинистической Палестине самый верхний слой приветствовал эллинизацию, прекрасно понимая, что она открывает перед ним перспективу включения в общегосударственную элиту. В то же самое время «традиционалисты» горячо отстаивали «отеческий образ жизни», стремясь сохранить свою идентичность, которой угрожала эллинизация. По мнению некоторых исследователей, глубинной причиной знаменитых Маккавейских войн стал именно этот конфликт, в который Селевкиды включились позднее. Показателем отношения к эллинизации в ираноязычных странах стала оценка Александра Македонского. В сакральной традиции он воспринимался как безжалостный враг, убивавший магов и уничтожавший священные тексты Авесты, но в секулярной традиции Александр — сын персидского царя и тем самым законный владыка Ирана.
Агесандр, Полидор, Афинодор. Лаокоон с сыновьями. Фрагмент. Мрамор. Ок. 40 г. до н. э. Рим. Ватикан
Александр. Венера Милосская. Мрамор. Ок. 120 г. до н. э. Париж. Лувр.
Необходимо подчеркнуть, что Селевкиды (как и правители других государств на Востоке) никогда не ставили своей задачей собственно эллинизацию народов подчиненных им стран, как это еще недавно утверждалось многими исследователями. Эллинизация была естественным процессом, результатом греко-македонского политического преобладания.
Особую проблему представляет эллинистическая культура собственно Эллады. В отсутствие интеграции ни с одним из эллинистических государств в Греции, естественно, не сложилась почва для прямого взаимодействия греческих и восточных начал, но это не означает, что ее не коснулись некоторые веяния, шедшие с Востока. Особенно сильное влияние оттуда Эллада испытывала в религии и связанных с ней сферах. В ней широко распространяются культы ряда восточных божеств. Особой популярностью пользовалась египетская богиня Исида. Посвященные ей святилища зафиксированы в ряде городов Греции, особенно в тех, что поддерживали активные связи с Египтом. В это же время в Элладе становятся популярными астрологические концепции, пришедшие из Египта и особенно Вавилонии.
Самый мощный импульс для проникновения эллинской культуры на Восток дала проводимая Селевкидами политика урбанизации. Это не означало (как иногда утверждается), что в Азии (или, по крайней мере, в ряде ее областей) до македонян не имелось городов. Многие поселения насчитывали сотни, если не тысячи лет своего существования. Речь идет о строительстве городов греческого типа, возводимых в соответствии с «гипподамовой системой». Она означала не только регулярный план, но также и строгое районирование: выделение специальных зон для общественных зданий, жилой застройки, ремесленных кварталов, оптимальную фортификационную систему. При выборе места особое внимание уделялось наличию хороших источников воды, удобству связи с другими центрами и ряду других условий. В ряде городов наличествовали цитадели, в которых располагались гарнизоны царских войск, обеспечивавших как лояльность горожан, так и защиту их от внешних врагов. В крупнейших городах центральная улица иногда была снабжена колоннадами, протянувшимися от одних городских ворот до других. В пригородах часто создавались роскошные парки, как в Антиохии-на-Оронте (парк в Дафне). Обязательными элементами застройки являлись такие чисто греческие сооружения, как палестры и театры. Они были отмечены, например, в Вавилоне и даже в самом восточном из греческих эллинистических городов — городище Ай-Ханум (Северный Афганистан).
Греки, переселившиеся в глубины Азии, стремились полностью сохранить свою самобытность и, соответственно, свой привычный уклад жизни. В бактрийском греческом городе (городище Ай-Ханум) была найдена надпись, в которой сообщалось, что некий Клеанф (видимо, известный философ Клеанф из Сол) привез сюда скопированные им в Дельфах «максимы», т. е. житейские правила жизни.
Греческие города обладали определенной притягательной силой для верхушки местного общества, тем более что «путь наверх» требовал, по крайней мере, хорошего знания греческого языка. Поскольку вся документация велась на этом языке, то его знание постепенно распространялось и на сельское население, зависящее от городов.
Степень эллинизации местного населения была различна, но несомненно, что в течение эллинистической эпохи греческий язык широко распространился на западе Малой Азии, очень сильно эллинизовались приморские финикийские города, даже в таких традиционных и закрытых обществах, как вавилонские гражданско-храмовые общины появились люди, носящие вторые, греческие имена.
Пергамский алтарь. Мрамор. 180–160 гг. до н. э. Берлин. Гос. музей
Эллинизация усиливалась процессом постепенного превращения военных колоний в настоящие полисы, а также благодаря преобразованию некоторых восточных городов в полисы (даже Иерусалим в течение нескольких лет обладал этим статусом).
Архитектура в эту эпоху продолжала активно развиваться. Дома богатых горожан приобретали более импозантный характер, правилом стало использование перистильной системы планировки — с центральным двориком, окруженным колоннадой. Такие дома присутствуют не только в метрополии, но и на Востоке. Такими, например, были дома в Селевкии-на-Тигре. В декоре жилища активно начинают использоваться мозаики, в том числе и очень высоких художественных достоинств. Подобные мозаики мы видим, например, в македонской Пелле. Дворцы на Востоке строятся в соответствии с персидскими принципами. В Ай-Ханум царский дворец кроме собственно жилой части имел и залы для официальных целей. В едином комплексе с ними находились и помещения для работы чиновничества. Ко дворцу примыкала царская сокровищница. В Македонии и Пергаме, не столь затронутых стремлением к восточной роскоши, дворцы напоминают рядовые жилища, но, разумеется, много больших размеров и с изысканным декором.
Продолжают использоваться все три архитектурных ордера, но все большее предпочтение отдается коринфскому, как более нарядному. На Востоке греческая ордерная система перерабатывается, там элементы ордера используются, главным образом, только в декоре здания, а основные строительные конструкции выполняются в традиционной технике. Важную роль в городской среде играют различные памятные сооружения, самым ярким примером которых является знаменитый Пергамский алтарь. Что касается сакральной архитектуры, то здесь мы видим любопытную особенность: условной линией, разделяющей две зоны, является Евфрат. К западу от него господствует традиционная греческая храмовая архитектура (с небольшими исключениями, такими как храм в Иерусалиме), к востоку же почти исключительно местная, традиционная, даже в храмах, в которых поклонялись богам греческого пантеона.
Хотя традиции греческого искусства продолжали существовать и развиваться, в скульптуре и живописи, насколько мы можем судить, очень отчетливо проявились новые тенденции. Прежде всего, пышно расцвело ранее не известное направление — царский портрет. Родилось оно во время походов Александра Македонского и, естественно, продолжало существовать весь эллинистический период, породив, в конце концов, римский императорский портрет. Царей часто изображали в виде богов — в «героической» наготе, широко представлен был и «повествовательный» рельеф, передающий подвиги царя. Для всех этих портретов была характерна определенная степень идеализации и привнесение в создаваемый образ некоторых стилистических особенностей, роднящих их с изображениями Александра Македонского. Самым массовым видом царского портрета являлись изображения бюстов царей на монетах. При всей разнице в уровне исполнения прототипов для них, практически во всех изображениях видны черты идеализации, а также придания царскому портрету специфических признаков божества. Особенно часто царей в их портретах сближали с Дионисом. Ярче всего это просматривается в портретах Митридата VI Евпатора, царя Понта.
Огромная галерея портретов царей, их предков (как реальных, так и легендарных) мы видим в ряде династийных святилищ царей Коммагены (конец II–I в. до н. э.), особенно в Нимруд-даге. Цари здесь представлены, как равные партнеры богов, с которыми они обмениваются рукопожатиями — символом заключенного договора.
С другой стороны, искусство отходит от тех высоких идеалов прославления доблестного гражданина, которыми характеризовалась классическая эпоха. «Увядание» полиса приводило к утрате значения таких качеств гражданином и уходе этой тематики из репертуара искусства. Портрет, конечно, сохранялся, но представлены на нем отныне благодетели полиса, от иностранных царей до сограждан, выручивших родной город деньгами в трудную финансовую пору.
Все большее значение приобретают жанровые сцены и изображения простых людей в их повседневных занятиях: рыбак, пьяная старуха, педагог с ребенком и т. д. Сказанное еще более верно в отношении коропластики, замечательные образцы которой производились в различных мастерских, из которых наибольшей славой пользовались мастерские Мирины.
Пергамский алтарь. Деталь. Мрамор. 180–160 гг. до н. э. Берлин. Гос. музей
Эволюция религиозных верований в эллинистическую эпоху не поддается однозначному истолкованию. Одновременно фиксируется несколько процессов, взаимно переплетающихся и создающих тем самым очень сложную картину. На первый взгляд, ситуация в собственно греческом мире остается стабильной: в старых храмах по древним ритуалам совершаются поклонения традиционным полисным божествам. Однако изменения проявляются как в строительстве новых храмов, где поклоняются ранее не известным грекам божествам, так и в постепенном наполнении старых культов новым содержанием. В Греции достаточно активно укореняются пришедшие с Востока такие божества, как Исида, Кибела, Сарапис и т. д. Широчайшее распространение получил культ Тюхе («Судьбы»), хоть и не восточный, но ранее мало популярный в Греции. В этом проявлялась естественная реакция общества на постоянную нестабильность, зависимость судеб тысяч людей от решений, принимаемых далекими правителями по причинам, которые навсегда оставались неизвестными простым людям. Одновременно видоизменялись старые культы. Строгая функциональная ограниченность образа того или иного божества сменялась многофункциональностью. Например, культ Афродиты теперь не только характеризуется ее покровительством любви (в чисто плотском значении), но и распространяется на внутриполисные отношения, означая чувство взаимной привязанности членов одного гражданского коллектива. Наконец, Афродита с эпитетом «Судоводительница» становится покровительницей моряков. Хотя такое расширение функций наблюдается в культе многих божеств, в каждом отдельном случае такой набор их строго индивидуален. В конечном счете, хотя и слабо, но начинают прорастать тенденции к монотеизму. В связи с этим находится и факт появления приверженцев иудейского культа Яхве среди представителей различных групп населения и этносов.
Происходит постепенное отделение общегражданских культов от частных. В городах появляются небольшие общины приверженцев того или иного божества, не имеющего никакой связи с общегражданской религиозной практикой, но со своей жреческой иерархией, собственным ритуалом и собственными представлениями о богах.
Афродита Анадиомена. Статуэтка из Кирены. II–I вв. до н. э.
Ника Самофракийская. Мрамор. Ок. 190 г. до н. э. Париж. Лувр
Более сложные процессы наблюдаются на Востоке, где, естественно, более активно происходило взаимодействие греческой и местных религиозных систем. Одной из причин этого были сами религиозные представления греков: их политеизм предполагал, что у каждой земли есть свои собственные боги, и грекам, переселившимся на новые земли, необходимо их почитать. Не отказываясь от собственных богов, греки находили в местном пантеоне функционально близкие божества и постепенно создавали их синкретические образы: Зевс объединялся с иранским Ахура-Маздой или вавилонским Белом, Аполлон или Гелиос — с иранским Митрой, Геракл — с Веретрагной и т. д. Начальную стадию такого процесса мы можем видеть в Персиде, где археолог Р. Гиршман нашел традиционные для персов большие каменные платформы с алтарями, где совершались религиозные обряды, но эти платформы невысокой стенкой делились на две части: одна предназначалась для персов, а другая — для греков.
Принципиально новым явлением в религиозной жизни стали осуществлявшиеся государством реформы в этой сфере жизни. Одним из ярких примеров этого является создание в Египте культа Сараписа, который должен был объединить и греков, и египтян. Таким же искусственным был и культ царей — он также должен был объединить подданных в почитании их владыки. Начало этому культу положил еще Александр Македонский. Позднее царь Антиох I создал культ своего отца — основателя государства Селевка Никатора. Посмертный культ скоро дополняется культом живого правителя. Было найдено несколько надписей Антиоха III, в которых декретировался культ его жены, что, естественно, предполагает существование к этому времени уже и культа самого царя. На самых восточных рубежах эллинистического мира греки начали знакомство с буддизмом. Анализ переводов на греческий язык наскальных эдиктов царя Ашоки, найденных возле Кандагара, показывает, что переводчики были людьми весьма высокообразованными, хорошо понимавшими и буддийские этические принципы, и греческую философскую терминологию.
Эллинистическая эпоха знаменуется расхождением между философией и конкретной наукой, ранее неразрывно объединенными. Конкретные науки активно прогрессируют, но в то же самое время теряют связь с общефилософскими концепциями. Бурно развиваются математика и астрономия, обогащенные контактами с Востоком. Неизмеримо расширился географический горизонт греков и как следствие прогресс этой науки как в ее описательной функции, так и в теоретических основах. Благодаря деятельности «перипатетиков» научные начала внедрялись в ботанику (труды Теофраста), минералогию и в иные разделы наук.
В то же самое время философия отчасти утрачивает свое значение. На авансцену, потеснив Академию и Ликей, выходят стоики и эпикурейцы. Крупные общетеоретические проблемы в философии заменяются чисто этическими. При этом и стоики, и эпикурейцы, хотя и в разных формах, проповедуют уход в частную жизнь, отречение от участия в общественных делах, что отражало естественную реакцию на новое место полиса в обществе, когда он перестает быть реальным фокусом общественной жизни.
Аналогичные процессы наблюдаются и в литературе. Жанр трагедии с ее акцентом на самые животрепещущие вопросы жизни практически исчезает. В комедии на смену общественной сатире Аристофана приходят авторы типа Менандра, писатели очень талантливые, мастера театральной интриги, блещущие юмором, но описывающие чисто бытовые коллизии, никогда не поднимающие никаких серьезных проблем. Все большее значение приобретает придворная поэзия, обслуживающая власть имущих. Рождение филологии как особой науки придало литературе черты утонченности, игры терминами, даже эпос (как «Аргонавтика» Аполлония Родосского) скорее напоминает ученый этнографический трактат, нежели реальное эпическое произведение. Историография переживает последний всплеск активности. К сожалению, из эллинистической исторической литературы до нас не дошла основная масса произведений. Но труд Полибия (сохранившийся только частично) является подлинной вершиной античной историографии.
«Малые» государства Причерноморья в эпоху эллинизма и ранней Римской империи
На побережье Черного моря, именовавшегося греками Понтом Эвксинским, эллинские города-государства соседствовали с огромным массивом местных племен скифов, фракийцев, гетов, колхов, синдов, меотов, дандариев, ахейцев, гениохов, зигов, мосхов, моссинойков, каппадокийцев, пафлагонцев, мариандинов, вифинов и других. У некоторых из них уже возникли государства на ранней стадии развития: Фракия, Гетика, Колхида, кельтское царство Тила, Кавказская Албания, Скифия, Сарматия, где в позднеэллинистическое и раннеримское время возвысились сираки и аорсы (территорию последних называли даже Великая Аорсия), а более мелкие племена имели своих царей, больше похожих на племенных вождей. Большая часть этих племенных союзов и раннегосударственных образований была построена на завоевании соседних земель.
Скифы и сарматы. Скифские племена появились в Причерноморье во второй половине VII в. до н. э. Первое политическое усиление Скифии произошло после поражения персидского войска во главе с царем Дарием I в 518 г. до н. э., когда в результате победы скифов над персами отдельные влиятельные скифские роды и племенные вожди начали распространять свое господство на остальных соплеменников и даже угрожать греческим городам. Особенно это было заметно в Северо-Западном Причерноморье, где располагался домен наиболее могущественных скифских царей, превратившийся с этого времени в главную арену военно-политической экспансии скифов. Если в VII–VI вв. до н. э. скифы совершали вторжения в Переднюю Азию через Кавказ и Восточное Причерноморье, то с образованием в 480 г. до н. э. на берегах Керченского пролива Боспорского государства и продвижением из Южного Приуралья и Прикаспия савроматов, новой группы ираноязычных кочевников, экспансия на Кавказ для скифов все более затруднялась. Это стало особенно очевидным, когда боспорские тираны захватили Синдику, включив ее в состав своего государства.
Второй политический расцвет Скифии связан с попыткой объединить разрозненные племена и их вождей в первой половине — середине IV в. до н. э. Это было время, когда там укрепилась власть царя Атея, охватившая и северофракийские племена. После нанесенного ему в 339 г. до н. э. македонским царем Филиппом II серьезного поражения Скифия как политическое целое распалась на отдельные племенные союзы во главе с вождями, которых греки по традиции именовали царями. Стремясь закрепить успех и окончательно подчинить скифов, македоняне по приказу наместника Александра Македонского Антипатра организовали в 331 г. до н. э. военную экспедицию против гетов и скифов, которую возглавил опытный полководец Зопирион. С 30-тысячным войском он дошел до Нижнего Побужья, где под стенами греческого города Ольвии потерпел поражение от объединенных сил горожан и скифов (греческая традиция именовала их «борисфенитами» по названию р. Днепр — древнего Борисфена). При отступлении через безводные степи Поднестровья армия Зопириона была окончательно побеждена гетами и скифами.
Разгром столь могучего противника вновь усилил скифские племена, которые в 328 г. до н. э. совершили военный поход против Боспорского царства. Однако боспорскому царю Перисаду I ценой больших усилий удалось отбить это нападение. Несмотря на поражение, скифская кочевая аристократия — потомки так называемых «царских скифов» Геродота — еще продолжала господствовать в Скифии, взимая дань с оседлых земледельцев в Нижнем Поднепровье, Нижнем Побужье и Нижнем Поднестровье. Однако на рубеже IV–III вв., но в основном с первой четверти III в. до н. э., отдельные сарматские племена, среди которых выделялись воинственные роксоланы, все чаще стали переходить Дон и вторгаться в скифские степи, тревожа скифскую племенную верхушку.
Уже с IV в. до н. э., но преимущественно в III-II вв. до н. э., часть сарматских племен, которые в целом оставались кочевниками, постепенно переходила к оседлости в наиболее удобных для земледелия местах — в Нижнем Подонье и Прикубанье, где смешивалась с меотами. Это были исконно земледельческие племена, обитавшие в Приазовье. Переход к оседлости происходил у сарматов в тех районах, где с VI в. до н. э. активно развивалось земледелие и выращивали злаковые культуры. При этом сарматская знать, сохранявшая традиции кочевого скотоводства и данничества, извлекала для себя выгоду тем, что взимала дань с оседлых соплеменников, а также с покоренных племен и богатых греческих городов Ольвии, Тиры и Боспорского царства. Как показывают источники, например декрет ок. 200 г. до н. э. в честь знатного ольвийского гражданина Протогена, сведения греческого географа Страбона (I в. до н. э.) и херсонесский декрет в честь Диофанта, полководца Митридата Евпатора (конец II в. до н. э.), греческие государства тяготились этой данью, подрывавшей их благосостояние, а на Боспоре еще и устои правящей династии.
Переход от кочевого образа жизни к оседлости, богатая дань, роскошные откупные дары со стороны греков, а позднее дипломатические подарки римлян представителям племенной верхушки, участие в чужих войнах для получения военных трофеев и захвата новых земель — все это приводило к резко выраженному социальному и имущественному расслоению, обогащению знати и превращению племенных вождей в единоличных правителей, которых греки и римляне по-прежнему называли царями. У скифов Крыма во II в. до н. э. на ведущие позиции в политике выдвинулись цари Аргот, Скилур, Палак, а у сарматов в I в. до н. э. — I в. н. э. цари прикубанских сираков Абеак и Зорсин и цари аорсов в Закубанье и Северном Прикаспии Спадин и Евнон. У сарматов, не имевших прочного государства, укрепление власти племенных вождей не способствовало преодолению раздробленности и не избавляло от необходимости перемены мест обитания. Причина этого заключалась в том, что в степях Северного Причерноморья сохранялась межплеменная борьба, а знать постоянно стремилась к захвату добычи и новых земель, причем не с целью развития аграрного производства, а для превращения их в пастбища. При этом источником обогащения племенной верхушки оставалось взимание дани с оседлого населения степных районов и аграрной периферии греческих городов. Это послужило одной из причин передвижения сарматов из Подонья и Северного Кавказа в Поднестровье и Подунавье, где во II в. до н. э. появились сарматы-«царские», языги и урги, а позднее — на рубеже эр и в I в. н. э. — племена аорсов. Последние в первой половине — середине I в. н. э. в междуречье Днестра и Днепра образовали свое царство во главе с Фарзоем, Инисмеем и неким Умабием, которого римляне и греки называли одним из царей Великой Аорсии. Тесную связь аорсской племенной верхушки с Ольвией подтверждают золотые монеты, чеканенные там царями Фарзоем и Инисмеем, а также многочисленные посольства ольвиополитов и римлян к «царям Великой Аорсии». Во второй половине I в. н. э. в этот регион с востока передвинулись племена воинственных аланов, которые также управлялись племенными вождями — «царями аланов», как их именовали боспорцы и римляне.
Северное Причерноморье II в. до н. э. — II вв. н. э.
1 — направления миграций племен; 2 — территория Римской империи во II в. н. э.; 3 — территория Боспорского царства
К III в. до н. э. под напором сарматских племен с востока и кельтских племен с запада большая часть скифских племен выдвинулась в Добруджу, где еще со времен царя Атея скифы эксплуатировали оседлые местные племена гетов. Скифское государство в Добрудже, получившее у греков название «Малой Скифии», просуществовало приблизительно с середины — второй половины III до конца II или начала I в. до н. э. Это раннеклассовое, с сильными пережитками племенных отношений, государство было построено на традиционных для иранских кочевников взаимоотношениях между оседлым земледельческим населением и скифской аристократией — данничестве в пользу знати и использовании экономического потенциала греческих городов для получения доходов в виде той же дани, но уже с их аграрной округи. Скифские цари в Добрудже — Ремакс, Фрадмон, Тануса, Канит, Сариак, Акросак, Хараспа, Элий, которых мы знаем по именам из надписей Истрии, Том, Одесса и по чеканенным ими монетам, имели неплохие отношения с греческими западнопонтийскими полисами, установили связи с эллинистическими царями Восточного Средиземноморья и привлекали на службу греческих стратегов и наемников. Однако такая политика приводила лишь к поверхностной эллинизации позднескифского общества, не затрагивая социально-экономической его основы — земельной собственности, которая принадлежала гетским общинам. Позднескифское царство в Добрудже не являлось эллинистическим в полном смысле этого понятия: одной из отличительных черт эллинизма было основание городов как центров ремесла и торговли, притом что полисная гражданская община получала часть земельной собственности, остававшейся в руках верховного собственника-царя. Придунайские же скифы не основывали никаких полисов, они ограничились тем, что взимали дань с греческих городов и их округи. Возникшие еще во время греческой колонизации греческие полисы Западного Причерноморья оставались формально независимыми от скифских правителей.
Под давлением усилившихся к югу от Дуная гетских племен, а также участившихся вторжений сарматов, бастарнов и бритолагов (кельтов из Центральной Европы), Скифское царство в Добрудже пало. В результате скифы и часть гетских (фракийских) племен передвинулись в междуречье Южного Буга и Южного Днепра. Современные исследования нижнеднепровских городищ, ранее входивших в состав дальней сельской округи Ольвии, показывают, что большая их часть возрождается на рубеже II–I вв. до н. э. Здесь на земледельческих поселениях II–I вв. до н. э. археологами обнаружена гетская керамика. Она показывает, что в состав населения этих городищ входили скифы, бастарны, геты, т. е. этнический субстрат, пришедший из Западного Причерноморья.
Другой анклав позднескифской культуры сложился в Таврике, где скифы также основали свое царство. Этому предшествовали опустошительные набеги в междуречье Дона и Днепра сарматов, очевидно, роксоланов, когда значительная часть населения Скифии, как сообщает античная традиция, была побеждена и уничтожена. Основной удар сарматских кочевников был направлен на запад, но их периодические набеги затронули и Крымские степи. Уже в первой половине III в. до н. э. отдельные сарматские отряды доходили до владений Херсонеса Таврического, греческого города в Юго-Западной Таврике. Во второй половине III — начале II в. до н. э. сарматы выступили союзниками херсонесцев, земли которых подвергались нападениям соседних скифов. Союз Херсонеса и сарматов, возглавляемых царем Гаталом, который они заключили против скифов, получил даже международную известность. Эти два причерноморских государства в 179 г. до н. э. попали в число участников мирного договора, ознаменовавшего окончание войны в Малой Азии между Фарнаком I, царем Понтийского царства, и коалицией соседних царств. Своим участием в этом мирном договоре Херсонес стремился не только закрепить союз с сарматами, чтобы предохранить себя от их возможных вторжений, но в большей степени намеревался использовать его для привлечения в союзники Понтийского царства и даже римлян. Это удалось, и в том же 179 г. до н. э. Херсонес Таврический заключил договор о союзе и взаимопомощи с Фарнаком I, по которому, в случае нападения «соседних варваров» на его хору, понтийский царь обязывался оказывать херсонеситам помощь. Договор был направлен как против сарматов, так и против скифов Таврики.
Появление первых сарматских погребений во II–I вв. до н. э. в районе Присивашья и к северу от Перекопа свидетельствует, что сарматы еще не закрепились в Центральной Таврике. Их продвижению в Крым препятствовало образовавшееся во II в. до н. э. и быстро крепнувшее Позднескифское царство, столицей которого считается Неаполь (на окраинах совр. Симферополя). Поэтому вплоть до падения этого государства в конце II в. до н. э. сарматы ограничивались лишь отдельными набегами на таврические земли. Это хорошо иллюстрируется археологическими раскопками в Неаполе Скифском. Ок. 130 г. до н. э., после разрушения возникшего в начале II в. до н. э. и расширенного в середине этого столетия комплекса укрепленных строений на его акрополе, что произошло, очевидно, в результате очередного набега (может быть, сарматского), Неаполь превратился в дворцово-культовый центр — резиденцию позднескифских царей Аргота и Скилура, выходцев из одного царского рода. Расцвет Позднескифского государства и его столицы пришелся на вторую половину II в. до н. э. Ок. 114–107 гг. до н. э. они были завоеваны Митридатом Евпатором, властителем Понтийского царства.
Сравнительно позднее появление Скифского государства в Таврике совпало по времени с усилением Позднескифского царства в Добрудже, отсутствием оседлых скифских поселений в Нижнем Поднепровье, реорганизацией сельской округи на Европейском Боспоре, когда в центральных районах Керченского п-ова с первой половины III в. до н. э. прекратили существование неукрепленные земледельческие деревни-комы, принадлежавшие скифским оседлым земледельцам, а к концу столетия стали появляться большие укрепленные поселения и усадьбы. Одной из основных причин этих изменений ученые считают усиление в Северном Причерноморье сарматов и появление там новых племен — сатархов. В результате этого часть скифов с хоры Боспора могла перебраться в Центральный Крым, а другая группа оседлого нижнеднепровского земледельческого населения, в том числе и скифского, передвинуться в Добруджу и частично в Таврику.
В науке до сих пор ведутся споры, когда же сарматские племена пришли в степи Северного Причерноморья и вытеснили оттуда скифов. Об этих событиях на далекой периферии античного мира сохранилось красочное описание Диодора: «Эти последние (т. е. сарматы), много лет спустя сделавшись сильнее, опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню». Это свидетельство долгое время относили к событиям, якобы случившимся ближе к концу IV — началу III в. до н. э. В настоящее время их убедительно связывают с ситуацией в Северном Причерноморье во II в. до н. э., а некоторые даже относят их еще к доэллинистической эпохе. Дело в том, что археологические свидетельства датируют распространение сарматских погребальных памятников в северочерноморских степях не ранее II в. до н. э. Однако это нисколько не противоречит тому факту, что первые вторжения сарматских племен в Скифию начались уже в первой половине-середине III в. до н. э. Эти вторжения постепенно привели к исчезновению скифских памятников III — начала II в. до н. э. Они же обострили ситуацию в Нижнем Подонье, где прекратил существование греко-варварский эмпорий на Елизаветовском городище. Появление сарматов сказалось на обстановке в подвластных Херсонесу областях Северо-Западного Крыма и на хоре Ольвии. Окончательное расселение сарматов в северопричерноморских степях завершилось к середине II в. до н. э., что и подтверждается археологией. Поэтому процессы складывания новых этнополитических объединений в Северном Причерноморье могли растянуться приблизительно на 50-100 лет.
Среди появившегося в Таврике нового населения встречались и слабо эллинизованные оседлые земледельцы, обитатели прежней хоры греческих государств Ольвии и Боспора. Они смешались с представителями таврского оседлого населения предгорий, которым принадлежали поселения кизыл-кобинской культуры IV — начала III в. до н. э., в том числе обнаруженные в окрестностях Неаполя. В совокупности с опустошением Скифии сарматами такие миграции и приспособление пришлых насельников к новым условиям жизни потребовали некоторого времени, что и объясняет сравнительно позднее возвышение Крымской Скифии.
Цари таврических скифов Аргот и Скилур проводили активную внешнюю политику и распространили власть на Ольвию, Нижнее Поднепровье и Побужье. В сильно фрагментированной и явно погребальной греческой надписи, обнаруженной возле героона царя Аргота в Неаполе Скифском, говорится, что этот правитель «ради эллинов любви и дружелюбия, многими силами выступая на защиту [отчизны, на полчища] фракийцев и меотов… кару божью ниспростер и разметал…». На основании этой надписи становится понятно, почему во второй половине II в. до н. э. Скилур чеканил свои монеты в Ольвии. Скифская знать была заинтересована в хороших отношениях с греками для получения доходов от торговой деятельности и использования ресурсов ольвийской хоры. Ольвиополитам, в свою очередь, также была выгодна дружба с крымскими скифами, поскольку она избавляла их от необходимости платить дань сарматским царям, что Ольвия еще недавно должна была регулярно делать во времена Протогена и царя царских сарматов (=сайев) Сайтафарна. Скифский протекторат открывал им возможность извлекать прибыль от торговли хлебом с аграрных владений, отныне подвластных скифским царям, в том числе и в Северо-Западном Крыму. Ольвия признала протекторат скифских царей после того, как предшественник Скилура царь Аргот, согласно его погребальной надписи, победил «фракийцев», т. е. гетов, пришедших в Нижнее Поднепровье из Малой Скифии в Добрудже под давлением кельтских племен. С этого времени цепь городищ по течению Нижнего Днепра стала основным производителем аграрных ресурсов для скифской и ольвийской знати. Некоторые знатные ольвиополиты поступали на службу к скифским царям, помогали им в борьбе с сатархами, о чем свидетельствует деятельность Посидея, сына Посидея, оставившего ряд посвятительных надписей греческим богам в Неаполе Скифском. Эллинские архитекторы возвели в Неаполе не только дворцово-культовый комплекс, о чем говорят греческие граффити на стенах дворца, но и построили его мощные оборонительные стены по образцу и канонам классической эллинистической фортификации.
Упоминание о победе над «меотами» в надписи Аргота свидетельствует об активном отпоре, который таврические скифы оказали сарматским племенам, пришедшим из Прикубанья, где сираки и отчасти нижние аорсы еще в III в. до н. э. смешались с меотским населением, и потому скифы вполне могли называть их общим этническим термином «меоты». Противоборство с агрессивными сарматами, которые требовали дань с боспорских царей, толкало Крымскую Скифию и Боспорское государство в объятия друг другу: сначала это выражалось в заключении династических браков: между Арготом и боспорской царицей Камасарией, а затем между дочерью Скилура, царевной Сенамотис, и Гераклидом, представителем династии Спартокидов. Именно тогда в боспорской столице Пантикапее поселилась группа знатных скифов, в том числе и некий Савмак, родственник скифских царей, который имел даже право претендовать на боспорский престол. Такая политика позволила вскоре заключить военно-оборонительный союз между Боспором и Крымской Скифией, направленный против сарматов. В самой Крымской Скифии постоянная угроза сарматских вторжений вызвала необходимость постройки новых укреплений, названия которых сохранились в источниках — Палакий, Напит, Хабеи. Они, особенно царская крепость Палакий, названная в честь сына-наследника или соправителя Скилура царя Палака, и Напит, получившая название от скифского племени напеев, подобно Неаполю, также могли являться дворцово-культовыми комплексами и центрами племенных групп или объединений, руководимых представителями правящего в Скифии рода Аргота и Скилура, у которых имелось множество сыновей и дочерей. В Крымской Скифии известны сильно укрепленные поселения Булганакское, Заячье, Усть-Альминское и некоторые другие, расцвет которых датируется второй половиной II в. до н. э. — серединой I в. н. э., поэтому упомянутые выше названия царских крепостей скифов вполне могли относиться к этим городищам.
Если Ольвия и Боспорское царство вошли в тесный союз со скифами Таврики, то Херсонес Таврический, хора которого примыкала к владениям скифских царей, упорно сопротивлялся попыткам отторгнуть у него хлебородные земли в Северо-Западном Крыму и распространить на него их протекторат. Неуступчивость херсонесцев объяснялась, по-видимому, тем, что они ранее вступили в договорные отношения с сарматами против скифов, тогда как Ольвия и Боспор изначально видели в сарматских племенах очевидную угрозу. Однако, несмотря на периодическую помощь сарматов и договор с понтийским царем Фарнаком I, к третьей четверти II в. до н. э. Херсонес все же утратил большую часть аграрных владений. В результате их перехода под власть Крымской Скифии на месте бывших херсонесских укрепленных поселений и сельских усадеб в Западной Таврике, а также в подвластных городах Керкинитиде и Калос Лимене, появились скифские поселения. Это находилось в прямом соответствии с процессами седентаризации у скифов после событий в степях Причерноморья в конце III–II в. до н. э., что привело к увеличению количества их сельских общин и возрастанию объемов поступления зерна в виде дани, выплачиваемой этими общинами скифской родовой аристократии. Последняя перепродавала ее греческим торговцам, поэтому присоединение Западной Таврики содействовало проникновению в скифскую среду ольвийских и других греческих элементов, что способствовало эллинизации скифской верхушки.
В науке ведется спор, можно ли считать Позднескифское царство в Таврике эллинистическим государством. В настоящее время господствует точка зрения, что оно, подобно Познескифскому царству в Добрудже, являлось раннеклассовым образованием с пережитками родоплеменного деления. Это подтверждается сохранением даннических отношений между скифской племенной верхушкой и оседлым сельским населением в Центральной и Северо-Западной Тавриде, Нижнем Поднепровье и Нижнем Побужье, включая бывшие владения греческих полисов Ольвии и Херсонеса. Отсутствие царской земельной собственности при наличии земледельческих и сельских общин, строительство царских крепостей — резиденций племенных вождей-царей типа парадинастов (многие из них были царского рода), поверхностная эллинизация лишь узкого слоя знати, — все это не позволяло скифским государствам в Крыму и Добрудже развиваться по пути эллинистической государственности. Но самое главное, что отличало скифские царства от эллинистических, это отсутствие полисов, земельная собственность которых вписывалась бы в структуру верховного царского землевладения. Ведь скифские цари Аргот, Скилур и Палак, как и их сородичи в Добрудже, по традиции, уходящей еще к правлению царя Атея, стремились лишь использовать потенциал ранее основанных греческих городов для извлечения прибыли и обогащения племенной аристократии согласно исторически сложившимся канонам данничества, а не путем совершенствования форм собственности на землю. Развитие социально-экономических отношений, как в эллинистических царствах, началось у крымских скифов только после понтийской, а затем боспорской оккупации, когда в течение I в. до н. э. — первой половины III в. н. э., в результате серии завоевательных походов боспорских царей в Таврику, объединенное Крымское царство скифов и тавров превратилось в зависимое и вассальное от них государство. Вследствие наплыва сарматских и эллинизованных элементов с Боспора, где к этому времени сформировались эллинистические формы зависимости и земельной собственности, в Крымской Скифии усилились процессы оседания населения на землю, увеличилась потребность в городских центрах в связи с трансформацией общинно-племенных отношений в нечто подобное классово-сословному делению. Как следствие, с I в. н. э. Неаполь Скифский из дворцово-погребального комплекса родоплеменного типа превратился в городской центр с хаотично застроенными кварталами.
Фракия и царства дако-гетов. Особенностью этого региона было отсутствие долговременного македонского завоевания, так как Филиппу II и Александру Македонскому пришлось приводить к покорности только отдельные фракийские племена, оставив завоевание всей страны на будущее. Филипп II присоединил к своему царству небольшую территорию в междуречье Стримона и Неста, населенную одрисскими племенами, однако уже в 30-е годы IV в. до н. э. Одрисское царство стало независимым. В планы Александра входило исключительно завоевание южнофракийского племени трибаллов, после чего он обратился к покорению Азии. Поражение Зопириона в Скифии и Гетике, о котором речь шла выше, еще больше подорвало македонскую власть во Фракии. Эпизодические вторжения Селевкидов и Птолемеев на протяжении III — начала II в. до н. э. ограничивались лишь прибрежными областями в районе Аполлонии Понтийской и Херсонеса Фракийского. Несмотря на то что македонские правители основывали города и военно-хозяйственные поселения (колонии) главным образом в южных районах Фракии, пытаясь превратить фракийские земли в царский домен, прочной системы эллинистических социально-экономических отношений и административного управления создать там не удалось.
С распадом державы Александра Фракия (преимущественно южные районы) досталась его сподвижнику Лисимаху. Но его власть на севере Балканского п-ова была непрочной: она основывалась на подчинении отдельных племен, которые оставались под властью местных династов, связанных с Лисимахом вассальными отношениями. Македонский царь пытался создать там сеть мелких «клиентных» владений во главе со своими наместниками-стратегами или гипархами, которые вскоре превратились в независимых правителей. Среди них выделялись Адей у северо-одрисских племен и Скосток в Эносе, а также Эпимен, который признал власть фракийского царя Севта III, а впоследствии перешел к Спартаку, ставшему царем после гибели Лисимаха в 281 г. до н. э. Созданная Лисимахом система управления не отличалась прочностью, поскольку фракийцы во главе с Севтом III оказывали сопротивление македонскому завоевателю. Это привело к формированию во Фракии множества племенных групп и союзов, объединявшихся вокруг Севта III исключительно для отпора внешнему врагу. Но как только угроза снизилась, они сразу превратились в самостоятельные племенные образования, только номинально подчинявшиеся царю.
Конгломерат полунезависимых союзов племенного типа развился во Фракии из традиционного для нее института «парадинастии», который сложился еще в VI–IV вв. до н. э. в Одрисском царстве в результате его территориально племенного деления. Это приводило к изоляции отдельных областей внутри царства и ослабляло центральную власть. Такое положение, стало одной из важнейших причин распада раннефракийского Одрисского государства в конце IV — начале III в. до н. э. на ряд мелких династий. Парадинасты, соправители царей и вожди небольших политически независимых анклавов, сложившихся у фракийцев, сохранялись долго и стали причиной непрочности общефракийского государства, где существовали пережитки племенного деления. Племенная раздробленность не позволила организовать отпор вторжению кельтов-галатов во Фракию и образованию там в 281 г. до н. э. их государства с центром в Тиле. Не привела к консолидации племен в единое царство и попытка создать объединенное кельто-фракийское государство при царе Каваре, поскольку государство Тила строилось на подчинении фракийцев вождям галатских племен. Фракийская знать тяготилась этой зависимостью и не желала делиться добычей, которую фракийские племена и галаты совместно захватывали при нападении на греческие города.
После падения царства Тила в 218 г. до н. э. фракийцы продолжали создавать временные племенные союзы для разбойничьих нападений на Македонию, что еще сильнее закрепляло их племенную разобщенность. Отношения между племенами строились на принципах данничества между различными династами и вождями, которые делили между собой военные трофеи и добычу. Поступление же доходов от эксплуатации фракийских земледельческих общин становилось фактором второстепенным, уступая стремлению к легкой добыче при военных вторжениях и на службе у более могущественных царей. Политика македонского царя Филиппа V также не способствовала объединению фракийцев. В 184 г. до н. э. конфедерация фракийских племен во главе с царем Амадоком потерпела поражение от македонян, что ослабило Фракию и позволило македонскому царю, заключившему соглашение с бастарнами, провести их в 179 г. до н. э. через фракийские земли для войны с одрисами, противниками македонской экспансии. Эта акция оказалась возможной только при отсутствии единства у фракийских племенных союзов, не желавших признавать господство одрисских династов. Особенно активно против одрисов выступали вожди племен в районе Тонзоса и Гебра, ставших фактически независимыми.
Севт III — фракийский царь. Бронза. III в. до н. э. София
В ходе Третьей Македонской войны Римская республика все чаще стала обращать свои взоры на север Балканского п-ова, поскольку одрисы в лице царя Котиса поддержали македонского царя Персея. Римлянам удалось склонить на свою сторону племя кенитов, а после 168 г. до н. э. и падения Македонии они инициировали чекан монет греческими полисами Фасосом и Маронеей с целью использовать их финансово-экономическое влияние для привлечения фракийцев на свою сторону, дабы не допустить их вторжений в пределы римских владений. В середине II в. до н. э. эти обширные денежные потоки направлялись на поддержку проримской позиции кенитов. Однако власть их царей во Фракии оказалась кратковременной, ее возвышение было вызвано временным ослаблением одрисов и астов после падения Персея. Рост влияния кенитских царей вызывал недовольство сапеев, поддержавших римлян, поэтому вскоре на сторону Рима перешли и одрисы. Отныне к ним стали поступать огромные денежные средства от римских властей. В результате более агрессивные и отсталые племена бессов и медов, почувствовав себя обделенными, усилили антиримские акции и с еще большим размахом принялись вторгаться в Грецию и Македонию — теперь римские вотчины.
Усиления централизаторских тенденций в развитии фракийской государственности не произошло и после кратковременного вторжения в Юго-Восточную Фракию Митридата Евпатора. Понтийский царь был заинтересован в привлечении отдельных наиболее агрессивных племен для постоянных вторжений в римские владения на Балканах, поэтому эти племена оставались всего лишь его вассалами и союзниками. В конце II — начале I в. до н. э. царь бессов Мостис начал чеканить монеты с греческими типами, близкими монетам понтийского царя Митридата. С одной стороны, это свидетельствовало о поверхностной эллинизации племенной верхушки, а с другой — символизировало союзные отношения с Понтом. В результате усиления бессов и их союза с понтийским владыкой племена одрисов во главе с Садалом I решили поддержать римлян. Это показатель отсутствия единства во Фракии в позднеэллинистическую эпоху, поскольку ни македоняне, ни понтийцы, ни римляне, активно выступившие в это время на арене Причерноморья, не смогли стимулировать развитие эллинистических традиций при становлении единого государства во Фракии. Они сумели сохранить в силе лишь сепаратизм отдельных племенных союзов, пытаясь направить его в русло своих внешнеполитических интересов. В противостоянии Македонии и Рима, а затем Рима и Понта, определенную роль играли одрисские племена, цари которых примыкали то к одной, то к другой стороне. Однако и они не стали оплотом эллинизации, проводниками эллинистической государственности и культуры, поскольку остальные фракийские племена не желали следовать в фарватере политики одрисских правителей.
Слабость царской власти и племенная раздробленность вынуждали фракийцев вступать в дружественные отношения с греками западнопонтийского побережья. Благодаря неразвитой административно-территориальной системе управления во Фракии эллинские полисы, соседствовавшие с фракийцами, сумели сохранить аграрные владения, пользовались относительной автономией и независимостью. Еще в первой половине III в. до н. э. одрисский царь Котис, сын Севта III, оставил своего сына Рескупорида заложником в Аполлонии Понтийской, так как хотел заручиться поддержкой этого полиса против селевкидского царя Антиоха II или кельтов; чуть позднее одрисский царь Садал I и греческий город Месембрия принесли друг другу клятвы относительно границы, что говорит в пользу взаимного партнерства, а не подчиненности греков фракийскому царю. В середине I в. до н. э. некий грек Меноген, сын Асклепиада, стратег одрисского царя Садала II, управлявший частью подвластной царю земли, которая примыкала к сельской округе Одесса, был почтен в этом городе специальным декретом. Цари фракийцев соблюдали взаимные договоры о границах своих владений и хоры городов: в I в. до н. э., согласно декрету из Дионисополя, было проведено разграничение территории, подвластной сапейскому царю Котису II, сыну Рескупорида, и аграрных владений Одесса, Каллатиса и Дионисополя. Их границы были зафиксированы в соответствии с древними соглашениями в присутствии представителей всех договаривающихся сторон. Этот документ четко различает землю, которая находилась под управлением фракийского царя, что и было подтверждено его стратегом Садалом, сыном Мукапориса (очевидно, членом одрисского правящего дома, стратегом административно-территориального округа), и области, подвластные полисным коллективам, что было ранее признано фракийцами, а теперь официально подтверждено фракийским сапейским царем перед делегатами от греческих городов.
Из сравнения этих надписей следует, что к I в. до н. э. во Фракии произошла определенная трансформация древнего института парадинастов с их практически полной независимостью в некоторое подобие коллегии царских наместников-стратегов, более зависимых от царской власти. Это стало следствием усиления централизации власти и ознаменовало переход к созданию единого государства во Фракии в середине I в. до н. э. При этом, несмотря на внешнее влияние эллинистических царств, выражавшееся в появлении на подвластной царям земле административно-территориальных областей-стратегий, пережитки племенной раздробленности все еще сохранялись. Это проявлялось в том, что стратегии создавались по этно-племенному принципу. С другой стороны, фракийские цари и династы строго придерживались правила не захватывать хору греческих городов, хотя некоторые из полисов побережья номинально признавали их протекторат. К тому же отношения данничества и вассалитета сохранялись во Фракии вплоть до I в. до н. э., что следует из известного постановления римского сената о положении Фасоса и письма Гнея Корнелия Долабеллы о взаимоотношениях этого островного центра с окрестными фракийскими племенами сапеев и их царями Реметалком, Тиутой и Аблупорисом. Во внутренних районах страны господствовали формы общинной собственности на землю, а столицами стратегий выступали укрепления — царские резиденции и крепости (типа Севтополя и Кабиле), либо племенные полугородские общины — столицы наместничеств, типа Бизии. Урбанизация только набирала силу, при этом греческие полисы формально оставались независимыми и не входили в социально-экономическую структуру Фракийского царства одрисов-сапеев, напоминавшего скорее племенной союз, нежели эллинистическое государство. Эллинизация — непременный атрибут эллинистической государственности, коснулась только верхушки племен, местной аристократии, а широкие слои населения и даже отдельные племена сохранили свою обособленность. Поэтому одрисско-сапейское государство во Фракии в I в. до н. э. — I в. н. э. являлось раннеклассовым с пережитками племенных отношений.
Укрепившись на севере Балканского п-ова и в Греции, Римская республика не была заинтересована в раздробленности Фракии на племенные союзы, ибо это вело к нестабильности и опасности вторжений фракийцев в пределы новых римских провинций, в основном в Македонию. Во время гражданских войн многие фракийские династы перешли на сторону Рима, но поддерживали разных полководцев: сапеи, бессы, дарданы, одрисы оказали помощь Помпею, затем одрисы в лице Садала II поддержали Цезаря и позже республиканцев; сапейский династ Раскос стал сторонником Марка Антония, а его брат Рескупорид — Кассия и Брута. Перед решающей битвой при Акции одрис Садал III и сапейский династ Реметалк I являлись союзниками Марка Антония, но после его поражения Реметалк перешел к Октавиану.
Неустойчивая позиция фракийских династов по отношению к римским полководцам была следствием племенной разобщенности и самостоятельности местных правителей, что вряд ли устраивало Рим. Римляне организовали ряд военных экспедиций против наиболее непримиримых фракийских племен: после походов Марка Лукулла, Гая Антония Гибриды, Марка Лициния Красса и Марка Антония процесс централизации власти во Фракии немного ускорился. Во главе объединения выступили сначала одрисы и асты, а затем, в конце I в. до н. э., сапеи и их царь Котис II. Однако решающий прорыв в создании единого государства произошел только при императоре Августе в правление его вассала царя сапеев Реметалка I и при его преемниках — Котисе III, Реметалке II и Реметалке III, царствовавших уже при Тиберии, Калигуле и Клавдии. В это время (последняя декада I в. до н. э. — 46 г. н. э.) Фракийское царство все больше напоминало эллинистическое государство.
Эллинизация фракийцев стала значительнее и осуществлялась под влиянием греческих городов Черноморского побережья, что поощрялось римлянами. Они даже поспособствовали включению греческих полисов в социально-экономическую структуру царства сапеев, одрисов и астов. Император Тиберий принял решение передать под управление Реметалка II (19–38 гг. н. э.) прибрежную область вместе с эллинскими полисами и их хорой вплоть до Истрии, чтобы фракийский царь мог успешнее собирать налоги для укрепления своей власти; под его руку был отдан даже город Филиппополь. Тем самым был сделан серьезный шаг к созданию эллинистического государства, так как при отсутствии во Фракии развитой городской культуры эллинские полисы и их земельная собственность становились частью государственной структуры. При этом полисная аграрная периферия как бы попадала под контроль царя, хотя переход к царской земельной собственности во Фракии в том виде, в каком это происходило в классических эллинистических царствах, пока не наступил. Ведь во внутренних районах страны по-прежнему продолжали господствовать племенные общины, что не давало возможности изжить реликты племенной раздробленности и парадинастии, этнический характер стратегий, а это сдерживало развитие централизованного государства. Как следствие, после смерти Августа в 13 г. н. э. Фракия оказалась разделенной между северными и южными регионами во главе со своими царями — Котисом III, сторонником эллинистическо-римских нововведений, и его дядей династом Рескупоридом III, опиравшимся на племенные группы фракийской знати.
Попытки возвести на трон романизованных или эллинизованных правителей, настроенных на тесный союз с Римской империей, чтобы сформировать вокруг них новую элиту, наталкивались на противодействие родовой фракийской племенной аристократии, опиравшейся на пережитки общинных структур. Это наглядно проявилось в 19 г. н. э. в правление царя Котиса III, который воспринял греческую и римскую культуру, но был коварно убит. Политика эллинизованных местных династов, открыто выражавшая интересы римлян, поскольку проводилась под наблюдением римских квесторов, вызывала недовольство, а затем привела к восстаниям фракийских племен, в том числе одрисов, койлалетов и диев в 21 и 26 гг. н. э. Эти выступления, по выражению Тацита, возглавили некие «незнатные вожди», очевидно, представители консервативной племенной верхушки, недовольной влиянием аристократии, поддерживавшей эллинистическо-римские устои, и назначением во Фракию римских опекунов и советников типа претора Требеллена Руфа, Гая Юлия Прокла и Луция Антония Зенона.
Чтобы преодолеть племенную раздробленность и укрепить эллинистическую государственность, римляне поддержали Реметалка II, предварительно ликвидировав Рескупорида III, инициатора убийства дружественного им Котиса III. Объединив страну под его властью, провозгласив Реметалка царем, они разрешили ему расширить власть наместников-стратегов с целью укрепить административно-территориальные округа-стратегии, в том числе путем их увеличения. Одним из таких наместников при Реметалке II являлся стратег Аполлоний, сын Ептайкента, надписи которого найдены в Бургасе, Разграде и Бизии. Они показывают, что под его властью находился довольно обширный регион Фракии. Однако сохранившаяся в этих надписях царская титулатура Реметалка II по-своему уникальна: в ней перечисляются предки царя по отцовской и материнской линиям вплоть до второго колена. Это, по мнению исследователей, являлось пережитком парадинастии и племенной раздробленности. Следовательно, говорить о прочном эллинистическом государстве у фракийских племен даже в это время следует с большой долей осторожности.
Все это показывает, что эллинистические социально-экономические отношения развивались у фракийцев исключительно на основе генезиса общины и племенной формы собственности на землю. Неразвитость царской земельной собственности по причине господства общинных и племенных отношений и фактическое обособление греческих полисов от общефракийских государственно-политических структур затрудняли развитие эллинистических отношений, что вызывало нестабильность власти. Это выразилось в созревании заговора с последующим убийством последнего царя сапейской династии Реметалка III (38–46 гг. н. э.), что заставило римлян отказаться от создания во Фракии вассального государства эллинистического типа с прочной структурой военно-административного управления. Поэтому в 46 г. н. э. Фракия стала римской провинцией, и эллинизация вкупе с романизацией проходила уже в рамках Римской империи.
У дако-гетов, северофракийских племен в Добрудже, дельте Дуная и междуречье Дуная и Днестра, государственность была еще более слабой. Кратковременное возвышение гетского племенного союза при Дромихете Старшем в конце IV — начале III в. до н. э. стало своего рода реакцией на агрессивную политику македонского диадоха Лисимаха, который стремился распространить власть в Подунавье. Политическая и военная слабость гетов в это время подтверждается полным отсутствием царской земельной собственности и полунезависимым положением вождей отдельных племен. Вожди гетов признавали власть более могущественного из них и объединялись вокруг него только во время военной опасности, а впоследствии отдалялись друг от друга. Поэтому гетские племена долго не могли консолидироваться в единое государство, причиной чего стали в том числе и вторжения кельтских племен и скифов.
В источниках сохранились упоминания о царях гетов, среди которых в первой половине — середине III в. до н. э. выделялся Дромихет, вероятно, сын Дромихета Старшего, примкнувший к одрисам и селевкидскому царю Антиоху II Теосу. В середине III в. до н. э. в Северной Добрудже, на Валашской равнине и в междуречье Днестра и Дуная племенные союзы возглавляли царь Москон, выпускавший серебряные монеты со своим титулом и именем, и Зальмодегик, по свидетельству надписи из Истрии не имевший царского титула (как и Дромихет Младший). Геты под предводительством Зальмодегика нападали на хору Истрии для взимания дани, часть которой затем могла поступать к более могущественному властителю Москону, объединившему вокруг себя ряд племенных союзов для получения с их вождей доли добычи от нападений на греческие полисы, главным образом Истрию. Грабительские рейды против истрийской аграрной округи продолжались на рубеже III–II вв. до н. э. при преемнике Зальмодегика Золте, который с завидной регулярностью лишал граждан города выращенного урожая и получал с них откупные золотом. Если агрессивность гетов в отношении греков ранее объяснялась желанием более сильных вождей-царей взимать дань с мелких властителей, то после создания в Добрудже скифского царства гетские правители в дельте Дуная и на его правобережье вынуждены были платить эту дань скифским царям. Все это, естественно, не содействовало добрососедским отношениям греков и гетов, препятствуя эллинизации широких слоев общинников и закрепляя племенную раздробленность. Вот почему и во II в. до н. э. в Гетике продолжали существовать самостоятельные мелкие царьки — племенные вожди, среди которых выделялись цари Тиамаркос на северо-востоке совр. Олтении и Дапикс в северной части нынешней Добруджи.
Попытку укрепить государственность у гетов сделал царь Орол (Ролес), правивший в Восточной Трансильвании и к северу от Нижнего Дуная, но это было вызвано не внутренним развитием гетского общества, а участившимися вторжениями бастарнов. Несмотря на усиление его властных полномочий, преодолеть раздробленность и родоплеменные порядки гетских общинников не удалось. Союз с Митридатом Евпатором также не стал в этом плане прорывом: в его войске служил некий Дромихет, вероятно, отдаленный потомок Дромихета Старшего, но он не имел царского титула и являлся всего лишь командиром отряда в армии понтийского царя.
Очередным шагом в развитии единого государства у гетов стала политика царя Буребисты, правившего во второй четверти — середине I в. до н. э. Некоторые исследователи оценивают его государство как типично эллинистическое, но это явное преувеличение. Кратковременность его существования (около 20 лет), полное разрушение и разграбление гетами Буребисты соседних эллинских полисов Ольвии, Тиры, Истрии, Каллатиса и Том, опустошение их хоры, захват заложников, исход жителей, как в Одессе, или серьезные оборонительные мероприятия, как в Аполлонии и Месембрии, — результат типичных для гетов действий, апробированных еще при Зальмодегике и Золте, но в более крупных масштабах. При Буребисте, принявшем титул «первого и величайшего из царей фракийцев», враждебность к эллинскому образу жизни, а тем более к римлянам, достигла невероятных размеров, несмотря на то что царь поддерживал связи с городом Дионисополем и одним из его граждан Акорнионом, а через него с самим Помпеем. Это препятствовало эллинизации и формированию эллинистических институтов власти и собственности. Царский титул Буребисты показывал лишь поверхностное влияние эллинизма и отражал его превосходство над другими племенными вождями-царями. Гетское царство Буребисты не переступило через этап племенных отношений, лишь временно уменьшив пропасть племенной раздробленности. Оно не переросло в эллинистическое государство с преобладанием царской земельной собственности, которая охватывала бы и полисное землевладение, так как являлось типичным союзом племен. Непрочность этого государства отчетливо проявилось в 44 г. до н. э., когда после смерти царя оно сразу распалось, ибо возникло исключительно для ограбления соседних городов и племен.
На руинах царства Буребисты возникло четыре или пять племенных союзов с крайне низким уровнем влияния эллинизма и романизации. Это заставило Рим попытаться консолидировать гетов под своей властью: еще Цезарь планировал поход против Буребисты, а представители династии Юлиев-Клавдиев добились включения некоторых гетских земель в Нижнем Подунавье в состав вассального римлянам сапейского Фракийского царства. Римляне прибегали и к династическим связям, что проявилось при преемнике Буребисты царе Котизоне. Но Рим не сумел добиться успехов в созидании гетской государственности по образцу эллинистических царств даже в том объеме, в каком это удалось во Фракии. Причинами стали очень слабая эллинизация племенной верхушки гетов, отсутствие городских центров при преобладании укрепленных резиденций племенных вождей, недобрососедские отношения с греческими городами. Гетские цари, такие как Дапикс и Цирак, предпочитали вести военные действия против римлян, нежели быть включенными в состав подвластных правителей, клиентов Рима. Поэтому для углубления процессов развития эллинизма и, прежде всего, для привлечения местной племенной верхушки на свою сторону путем включения ее в систему выстраивавшихся Римом новых земельных отношений потребовалось присоединение Дакии к империи. Что и было сделано к началу II в. н.э, правда, с огромным трудом.
Таким образом в Западном Причерноморье можно выделить две особенности становления эллинистических отношений. Одна, типичная для позднего эллинизма, когда Римская республика, а затем империя, пыталась построить систему клиентных царств, в которых эллинистические традиции стали бы основными и стимулировались извне, т. е. из Рима. Отчасти это удалось применительно к фракийским царствам астов, одрисов и сапеев. Вторая особенность больше характерна для гето-даков, где ни эллинское, ни римское влияние не сформировало даже подобия эллинистического государства, которое выражало бы римские интересы. Однако в целом в северобалканском регионе и на Нижнем Дунае вплоть до Поднестровья основы для поступательного развития прочной эллинистической государственности так и не сложились, поскольку этому препятствовали племенная раздробленность, местные общинные традиции, законсервировавшие процесс выделения индивидуальной семейной собственности на землю, а значит и рост объемов царской земельной собственности. Поэтому только с римским завоеванием и созданием провинций социально-экономические и культурные изменения, свойственные эпохе эллинизма, получили ускоренное развитие (за исключением образования государства).
Боспор и Понт. Понтийское царство (или Каппадокия Понтийская), которое при Митридате Евпаторе объединило вокруг себя большую часть Причерноморского побережья, представляло собой типичное эллинистическое государство. Его социальная и экономическая структуры основывались на царском и полисном землевладении, к которым добавлялись обширные храмовые земельные владения Команы, Зелы и Америи. На этом базисе строилась и политическая власть во главе с царем, опиравшимся на военно-административную систему управления с многочисленными наместниками на разных территориях. В ее фундамент были положены типичные иранские черты управления обширными регионами, сложившиеся еще при Ахеменидах. Они поддерживались и развивались местными династами, считавшимися наследниками этого царского рода, а также одного из сподвижников персидских царей — Отана, получившего от Дария I обширные земельные владения на севере и востоке Анатолии.
Наследники Ахеменидов и Отанидов, различные персидские наместники-сатрапы, имели в этом регионе крупные земельные владения, впоследствии формально перешедшие под власть диадохов Александра Македонского — Пердикки, Эвмена из Кардии, Антигона Одноглазого и Лисимаха. Позднее, в начале-первой половине III в. до н. э., Северная Анатолия стала объектом завоевательной политики Птолемеев и Селевкидов, однако македонское господство здесь не закрепилось. Этому помешало активное противодействие прибрежных греческих полисов и персидских сатрапов, сохранивших самостоятельность, поскольку завоевание севера Малой Азии не входило в планы Александра. В результате к началу III в. до н. э. здесь сложилось своеобразное сочетание греческих и местных порядков и традиций: анклавы эллинских полисов с их хорой, достаточно развитым полисным землевладением и эллинизованным сельским населением, и огромный регион внутри страны, остававшийся в собственности преемников и наследников персидских сатрапов — крупных землевладельцев, считавших эти домены родовыми владениями. Население этих областей, за исключением прибрежной зоны, было очень слабо эллинизовано.
В противоборстве с агрессивными устремлениями Селевкидов и Лисимаха в 297 г. до н. э. в Североанатолийском регионе образовались царства Понт и Вифиния, позднее появилось государство Каппадокия. Во главе этих образований встали представители местной знати, возглавившие борьбу против македонян, чтобы отстоять свои домены и не допустить их перехода в руки македонской правящей верхушки. С самого начала главной их задачей было как можно скорее приумножить земельные владения за счет соседних территорий. Этот процесс особенно ярко проявился в Понтийском и Каппадокийском государствах, где местные династы, в частности понтийские Митридатиды, укрепившись в родовом домене на границах Пафлагонии и Понта, начали быстро присоединять новые земли, расширяя размеры своих владений и собственности. С превращением династов в царей их владения и новые приобретения постепенно трансформировались в царскую земельную собственность, сохранявшую не македонские, а традиционные ахеменидо-иранские черты. Ее прочно цементировали царские крепости-резиденции, куда стекались налоги и где хранилась казна, располагались гарнизоны для сбора налогов и удержания в повиновении оседлого населения. От прежней эпохи сохранились мелкие вассальные землевладельцы, обязанные военной службой верховным правителям и повинностью выставлять военные отряды из подвластных им крестьян-общинников.
Понтийское государство прошло несколько этапов в своем развитии, однако с самого начала перед его царями стояла главная цель — присоединить греческие города побережья и обширные области внутри страны. С III в. до н. э. столицей Понта стала Амасия, греческий полис в бассейне реки Ирис, родина греческого географа Страбона. Стремление подчинить эллинские города всегда отличало ахеменидских сатрапов и каппадокийских правителей, однако это не всегда им удавалось. А когда все же удавалось, то города на время признавали их протекторат, но сохраняли при этом автономию и политик), не составляя при этом часть социально-экономической структуры государства. Политика Митридатидов коренным образом отличалась от более ранних прецедентов: она прошла путь от жесткого противостояния с эллинскими полисами и их подчинения с минимальным количеством полисных привилегий к филэллинизму, когда греческие общины получили расширение политических прав и определенное количество земельных наделов. Филэллинская политика стала активно претворяться в жизнь после неудачной для Понта войны в Малой Азии, когда по жесткой контрибуции, наложенной на него в 179 г. до н. э. победителями — Пергамом, Вифинией и Каппадокией (за спиной которых стоял Рим), понтийский царь Фарнак I был вынужден обратиться за поддержкой к греческим городам Причерноморья для укрепления пошатнувшейся экономики. С этого времени понтийские монархи вплоть до Митридата Евпатора стремились предстать «друзьями» римлян и эллинов, однако во внутренней политике права политической автономии и даже торговая деятельность греков находились под контролем царской власти. Это сдерживало распространение эллинистических традиций во внутренних областях Восточной Анатолии. Ведь наряду со строительством греческих городов (Фарнакии, Лаодикеи, Митридатиума, Евпатория) и превращением царских крепостей в полисы цари возводили новые укрепления и цитадели в глубине страны, усиливая царскую земельную собственность и предоставляя домены своим друзьям и сторонникам из числа ирано-каппадокийской, пафлагонской и греческой аристократии.
В результате опоры на греческие полисы Митридат Евергет и его сын Митридат Евпатор сумели вывести Понтийское царство из кризиса и ликвидировать последствия поражения в войне 183–179 гг. до н. э. и обременительной контрибуции. Это позволило начать экономическую, а вскоре и военно-политическую экспансию в Причерноморье с целью создать такую державу, обширные регионы которой, населенные греками, могли бы за счет своих ресурсов подпитывать экономику родовых владений понтийских владык в Малой Азии. Включение в нее греческих городов способствовало распространению эллинизма в Понтийском государстве, причем одну из ведущих ролей в жизни царства стали играть именно эллинские традиции, а иранские и анатолийские отступили на второй план. На рубеже II–I вв. и в первой половине I в. до н. э. Понтийское царство, опираясь на эллинские города и царские крепости на царских же землях, расширило территории в Малой Азии, Причерноморье и Фракии, включив в число союзников местные варварские племена. Это еще больше укрепило его могущество, а экономика получила дополнительный стимул к развитию за счет налогов и дани с этих регионов. Митридат VI стал чеканить обильные серии золотых и серебряных монет, унифицировал денежное обращение в Причерноморье, что сблизило Понт и расположенные там государства и племена, расширил земельные владения полисов, провел реформу административно-политического управления. Царь увеличил количество округов-наместничеств и, продолжая опираться на города Синопу, Амис, Амасию, Амастрию, Фарнакию и другие, предоставил полисные права (правда, ограниченные) бывшим царским крепостям — Пимолисе, Газиуре, Хабакте, Талауре. Однако в целом градостроительная политика в Понте была ограниченной, так как приходилось пользоваться в основном экономическим потенциалом древних прибрежных эллинских городов, издревле имевших тесные связи в Причерноморье. Внутренние районы Понтийской Каппадокии, Пафлагонии, Малой Армении и Колхиды оставались еще слабо эллинизованными во многом по причине отсутствия градообразующих центров. После того как в 110-95 гг. до н. э. вслед за Херсонесом, Ольвией и Тирой в состав Понта вошли Боспорское царство, Малая Армения и Колхида, сложившиеся в малоазийских владениях понтийских царей система управления, политические и экономические отношения распространились и туда. Это ускорило эллинизацию Понтийского царства и соседних областей.
Митридат VI Евпатор. Мрамор. I в. до н. э. Париж, Лувр
В 100-80-х годах до н. э. на Боспоре, отчасти в Херсонесе и Ольвии, начался некоторый подъем экономики и военного дела, о чем свидетельствует чекан местной монеты, в том числе из серебра, что было крайне необычно для Понтийского царства. Это прямое следствие филэллинской политики Митридата Евпатора, опиравшегося на греческие города, что ранее делал и Митридат Евергет. Понтийский монарх рассчитывал на большие доходы от эксплуатации полисных земель и ремесленных мастерских в городах, а также от торговой деятельности греческих купцов. Однако дань, наложенная царем на население Боспора, военное поражение Митридата от римлян в 85 г. до н. э. показали шаткость опоры исключительно на материальные ресурсы греческих полисов: отношение греков к Митридату дало трещину, а некоторые города Боспора и Колхиды вообще отпали от царя. Вследствие этого понтийские наместники в Северном и Восточном Причерноморье (Западное Причерноморье официально подчинялось Митридату на правах протектората) были вынуждены сократить полисные привилегии городов и урезать часть их земельных владений. Приблизительно в 80–75 гг. до н. э. на Боспоре (и, по-видимому, в Колхиде) по примеру родовых владений в Понте и Пафлагонии началось укрепление царского землевладения с целью не потерять Боспор, да и все Северное Причерноморье как основную хлебную житницу Понта.
Для усиления своих позиций на северном побережье Эвксинского Понта Митридату Евпатору пришлось установить тесные связи с местными племенами, в основном сарматскими, обитавшими на Северном Кавказе. Сарматская и скифская знать была заинтересована в военных мероприятиях понтийского царя, так как это давало ей возможность обогащаться за счет военных трофеев. А рядовые общинники, оседавшие на земле в Прикубанье, Восточном Крыму, Подонье и в других хлебородных областях, призывались на царскую службу в качестве катойков — военно-хозяйственных поселенцев, которых теперь селили в царских крепостях на царской земле. Они обрабатывали землю, продавали продукцию своего труда в городах и получали плату, подарки и долю при дележе военных трофеев за участие в военных походах. Так что выгода была взаимной как для царя и его эллинских подданных, так и для варварской аристократии и рядовых общинников. Укрупнение царского земельного фонда требовало строительства новых крепостей и поселений, как ранее в Малой Азии. Такая политика приводила к росту экономики, главным образом, ремесла и аграрного производства, в результате чего Митридат Евпатор регулярно получал большие поставки зерна и других материальных ресурсов из Северного Причерноморья и из соседних областей.
Эллинизация местного населения, опора на царские крепости, усадьбы и «малые» города при сохранении в экономике позиций старых эллинских полисов Пантикапея, Нимфея, Горгиппии, Феодосии и Фанагории открывали возможность для взаимовыгодного развития как греческих, так и местных общин, основывавшихся на земельной собственности под контролем царской власти. Поэтому Боспор стал постепенно превращаться из государственного образования полисного типа с единолично-тиранической формой правления (как при Спартокидах) в типично эллинистическое царство, где активно взаимодействовали эллинские и местные ирано-понтийские традиции вкупе с сармато-скифскими чертами — последнее проявлялось, главным образом, на сельской периферии.
На протяжении длительного, с переменным успехом противоборства Понтийского царства и Римской республики (первая война — 89–85 гг. до н. э., вторая — 83–80 гг. до н. э., третья — 74–63 гг. до н. э.) Причерноморский регион, в особенности Боспор и Таврика, выступали главными поставщиками средств для ведения войны. Однако к 63 г. до н. э. под ударами римлян Митридат Евпатор потерпел ряд серьезных поражений, утратил все свои владения в Малой Азии и, потеряв доверие союзников в Передней Азии, удалился в Боспорское царство. Здесь он вынашивал планы новых войн с Римом, для чего выкачивал из городов и царских земель все возможные средства, что привело к обнищанию населения и неспособности подданных платить непомерно высокие налоги. Вследствие антимитридатовских восстаний в городах и на хоре многие производственные и торговые центры оказались разрушенными, а население все чаще обращало взоры к римлянам за поддержкой. Когда Митридат увидел, что против него поднялись не только города, но и прежде верные гарнизоны в царских крепостях, а также представители варварской знати, он покончил жизнь самоубийством. Выводить Боспорское царство из кризиса пришлось уже его преемникам, в частности его сыну Фарнаку II, возглавившему заговор и восстание против отца.
После гибели понтийского царя римляне усилиями Гнея Помпея разделили его владения: большая часть Восточной Анатолии была отдана союзным Риму эллинистическим династам и царям, а Вифиния, Северная Пафлагония и часть Понта включены в состав новой провинции Вифиния-Понт. Но главное, что потребовали римляне — это ликвидировать военно-административные округа на царской земле, разрушить царские крепости, построить новые города, расширить полисные привилегии и земельные владения греческих городов. Тем самым на этих территориях начался новый этап в развитии эллинизма, так как он затронул теперь более обширные области, нежели «при царях». Однако на Боспоре и отчасти в Колхиде прежние митридатовские, установления были оставлены в силе, поскольку римляне еще не могли активно влиять на происходившие там процессы. В результате Фарнак II во многом опираясь на созданные еще при отце военно-политические и административные структуры, в 48–46 гг. до н. э. организовал попытку восстановить Понтийское царство, но был разбит Цезарем. Его преемники Асандр, Динамия, внучка Митридата Евпатора, Аспург и Митридат III сконцентрировали свою деятельность исключительно на Боспоре: они не только завершили создание там системы эллинистического землевладения, основанной на сочетании царской земельной собственности, введенной еще при Митридате, и полисного землевладения крупнейших городов, но и укрепили позиции царской власти. Они возводили новые укрепления по всему царству, подняли аграрное производство, ремесленную деятельность в городах, сохранив за некоторыми из них (Пантикапеем, Фанагорией, Горгиппией, Феодосией) полисные права, а также в небольшом объеме их хору.
Усиление митридатовских традиций на Боспоре во второй половине — конце I в. до н. э. и в первой половине I в. н. э. стало своеобразной реакцией на активизацию римской политики в Причерноморье. Гай Юлий Цезарь, затем Август, а позднее Калигула и Нерон, рассматривая Северное Причерноморье и Боспорское царство как плацдарм для противодействия Парфии и сарматским кочевникам, стремились либо включить регион в систему вассальных клиентных государств, которые всецело следовали бы в фарватере римской политики, либо вообще свести его самостоятельность к минимуму для подготовки к превращению в римскую провинцию. Боспорским правителям — Асандру и Динамии, в меньшей степени Митридату III, путем искусной дипломатии и маневров удавалось добиваться усиления своего могущества на условиях римской поддержки при сохранении и развитии эллинистических установлений. Асандр, сменивший на престоле Фарнака II, достиг в этом огромных успехов: в результате умелого лавирования во время заключительного периода гражданских войн в Риме, когда противоборство Марка Антония и Октавиана достигло апогея, он сумел превратить Боспорское государство в типичную монархию эллинистического типа на основе митридатовских традиций. При нем Боспор достиг уровня развития экономики и военного могущества эпохи правления Спартокидов и Митридата Евпатора, что подтверждает обильная чеканка Асандром полновесных золотых монет. Золотые статеры, очевидно, не без субсидий со стороны римлян, выпускали также Динамия, Аспург, Митридат III и последующие правители, что было невозможно, если бы Боспор находился в жесточайшем кризисе, как иногда считается.
Монета времени царя Асандра. Пантикапей. I в. до н. э.
В чем причина экономического роста Боспорского государства в постмитридатовскую эпоху? Во-первых, филэллинская политика Митридата Евпатора и его преемников на Боспоре; во-вторых, развитие полисного и царского землевладения вместе с подъемом ремесла и торговли; в-третьих, эллинизация варварского сарматского населения, привлекаемого для обработки царской хоры и строительства крепостей; в-четвертых, содействие Римской империи, рассматривавшей Боспорское царство как важнейший форпост в противоборстве с агрессивными местными племенами — сираками, аорсами, аланами и тавро-скифами. Однако римляне не сразу осознали важность эллинистических нововведений Митридата Евпатора. Поначалу, следуя политике Помпея и Цезаря, они стремились уничтожить привилегии старой митридатовской элиты, основанные на царском землевладении смешанного ирано-каппадокийского и греко-сарматского типов. Для этого они пытались посадить на престол своих ставленников Митридата Пергамского и Скрибония. А когда это не удалось, то решили связать Боспор единой унией с воссозданным в 39 г. до н. э. Понтийским царством, где римский вассал царь Полемон I перераспределил земельный фонд и расширил привилегии полисной знати, уничтожив основы экономического могущества митридатовской верхушки. Император Август поставил перед ним задачу выполнить то же самое и на Боспоре, однако местные сарматские племена, греческие города и царские поселенцы на хоре оказали понтийскому царю решительное сопротивление. Гибель Полемона I в 7 г. до н. э. на азиатском Боспоре ознаменовала поворот в римской политике: Август и его преемник Тиберий решили поддержать местную митридатовскую династию и греко-иранскую элиту, оказав ей помощь в укреплении военного могущества царства. Римляне поняли, что сохранение мощной системы военно-административного управления царскими землями с опорой на укрепления и катойкии может стать надежной защитой интересов городской торгово-ремесленной прослойки, втянутой во внутриполисную торговлю, в том числе с городами римских малоазийских провинций. В Риме посчитали, что эллинистическая структура экономических и политических отношений будет помогать защите римских интересов в Причерноморье, предохраняя владения империи от неожиданных рейдов агрессивных кочевников. Римское государство на протяжении долгого времени строго следило за балансом сил на Боспоре, поддерживая равновесие интересов боспорской правящей элиты, могущество которой базировалось на царском землевладении и эксплуатации оседлых сарматских и меотских племен, эллинских слоев в городах, занимавшихся торговой и ремесленной деятельностью, что втягивало бывших кочевников в эллинизацию, и племенной аристократией сарматов, заинтересованной в дружбе с боспорскими правителями и римлянами. Таким образом, римская политика способствовала развитию Боспорского царства как эллинистического государства, субъективно содействуя взаимовлиянию и взаимообогащению эллинского и местного начал во всех областях жизни этого государственного образования.
Становление эллинистических государств в Причерноморье осуществлялось двумя основными путями. В тех регионах, где митридатовское влияние было ограниченным, государственные образования вызревали в недрах племенных общин, поэтому племенные отношения сохраняли свое значение очень долго. Это препятствовало прочности государственного строя. В этом заключалась слабость государства у фракийцев, тавро-скифов, скифов Добруджи, гетов и сарматов — аорсов и сираков. Даже римское влияние не давало возможности преодолеть племенную раздробленность, обогащение племенной верхушки за счет данничества и грабежа хоры городов, отсутствие городских центров, участвовавших в процессе развития производственных отношений и производительных сил. На Боспоре и в Понте, а также в соседних государствах при всех их внутренних особенностях, наблюдались иные признаки: существование греческих городов, втянутых в общепонтийскую и даже средиземноморскую торговлю, царское землевладение, опосредовавшее полисные формы земельных отношений, греко-иранские династические традиции, вокруг которых формировалась эллино-сарматская и ирано-каппадокийская элита, ставшая опорой политики Митридата Евпатора и его преемников. Римляне, исходившие из своих собственных интересов, поддержали сложившиеся к I в. н. э. в Боспорском царстве эллинистические отношения, что помогло завершить трансформацию этого государства от тиранического режима с легкой окраской в цвета эллинистической династии к сильной монархии эллинистического типа, в миниатюре повторявшей устройство Понтийского государства Митридата Евпатора.
Возвышение Рима(III–II века до н. э.)
Несмотря на победы Рима в борьбе с федерацией самнитских племен в IV в. до н. э., она продолжала оставаться серьезной угрозой римскому могуществу в Италии. Да и сам Рим не мог остановиться на достигнутом. Поэтому очередная война Рима с самнитами была неизбежной. Для самнитов наиболее актуальной становилась проблема поиска союзников. С этой целью они обратились к населявшим Луканию племенам. Получив отказ, самниты вторглись на их территорию и начали опустошать ее, что сыграло значительную роль в развязывании Третьей Самнитской войны (298–290 гг. до н. э.).
Помощь самнитам в борьбе с Римом пришла со стороны этрусков и умбров, к которым присоединились галлы, обитавшие в Паданской долине. Однако, благодаря продуманной политике, римлянам удалось отсечь от коалиции этрусков и умбров. Поэтому в битве при Сентине (296 г. до н. э.) в Умбрии римляне успешно противостояли самнитам и галлам. Хотя война была еще далека от завершения, одержанная победа решила судьбу самнитов и открыла римлянам путь к окончательному покорению Италии. Героем этой войны является римский полководец Маний Курий Дентат, который стал образцом простоты и умеренности в обыденной жизни для последующих поколений римлян, в то время как его современники уже почувствовали вкус к обладанию богатой военной добычей, стекавшейся в Рим.
После победы над самнитами и этрусками Рим становится серьезной политической силой в Италии, с которой теперь приходится считаться полисам Великой Греции. Для борьбы с Римом греческий город Тарент обратился за помощью к Пирру, царю Эпира, области, расположенной в Северной Греции к западу от Фессалии. Пирр считал себя потомком греческого героя Ахилла, мечтал о славе Александра Македонского и расценил сложившуюся в Италии ситуацию как благоприятную для осуществления своих завоевательных планов. Он переправил в Италию внушительную армию (22 тыс. пехоты, 3 тыс. всадников), в которой находились 20 боевых слонов, дотоле неведомых римлянам. В международных отношениях Рим по-прежнему ориентировался на Карфаген, с которым в 279 г. до н. э. был заключен очередной договор, определявший условия взаимопомощи. Этот договор стимулировал войну с Пирром (280–275 гг. до н. э.).
Первое сражение с Пирром произошло в 280 г. до н. э. около г. Гераклея на юге Италии и закончилось поражением 70-тысячной римской армии. Пирр надеялся на то, что его победа завершится заключением мира, а сам он в ореоле освободителя Италии получит поддержку и признание со стороны всех италийских народов. Но его планам не суждено было сбыться. Победитель Пирр получил отпор со стороны престарелого сенатора Аппия Клавдия Цека, который произнес в римском сенате пламенную речь, исполненную негодования, в которой отвергал саму возможность заключения мирного договора с неприятелем. Решено было сражаться до победного конца. В 279 г. до н. э. обе армии встретились в битве при Аускуле в Апулии. Победа опять склонилась на сторону Пирра, правда, досталась ему столь большой ценой, что вошла в историю под названием «Пирровой победы» (сравнимой с поражением).
Последнее сражение этой войны произошло в 275 г. до н. э. при Беневенте в Самнии. Римской армией командовал уже известный нам Маний Курий Дентат. Римляне отбили натиск слонов на свой лагерь. Бегство животных вызвало беспорядок и замешательство среди наступавших под их прикрытием воинов. В результате армия Пирра была разгромлена, а сам он покинул скоропостижно Италию. Победу над Пирром Дентат отпраздновал триумфом, во время которого римляне впервые увидели в триумфальной процессии оставшихся в живых боевых слонов, которые еще недавно наводили ужас на их воинов.
Военные победы Рима начала III в. до н. э. шли рука об руку с завершением процесса формирования гражданского коллектива и создания отвечающего его нуждам государственного аппарата. Это выразилось, прежде всего, в определении правового статуса «плебисцитов» (решений плебса по трибам). Если раньше плебисциты получали силу закона после одобрения их сенатом, то закон диктатора-плебея Квинта Гортензия 287 г. до н. э. снял это ограничение. Собрания плебса по трибам (трибутные комиции) стали главным законодательным органом Римской республики. Хотя закон Гортензия явился важной политической уступкой плебсу, он не сказался на демократизации римских государственных институтов, так как народные собрания в Риме (в отличие от греческих полисов) не имели автономии. Они собирались только по созыву магистратов, отвечали исключительно на поставленные ими вопросы и выбирали должностных лиц (магистратов) из предложенных кандидатов.
Дарованные народом магистратуры назывались «почестями». Подобное название государственных должностей свидетельствует об отсутствии профессиональных политиков, поскольку политическая деятельность мыслилась для римского гражданина не только почетной, но и важной формой самовыражения. В отличие от Афин магистратура в Риме не только исполнялась бесплатно, но и предполагала траты на общественные нужды избранным лицом. Все магистратуры были коллегиальными и ограниченными во времени.
Высшая исполнительная власть принадлежала коллегии двух консулов, которые командовали римскими легионами. С середины IV в. до н. э. судебные полномочия консулов были переданы преторам (городскому и по делам чужеземцев-перегринов). Со временем число преторов увеличилось до шести. К первоначальному числу двух плебейских эдилов было добавлено еще два курульных эдила, которые избирались только из патрициев. Они следили за порядком в городе, ведали снабжением населения продовольствием и устройством игр. Самостоятельное значение получили квесторы, бывшие изначально помощниками консулов. С середины V до середины III в. до н. э. их число выросло с четырех до восьми. Они ведали государственной и армейской казной. Особняком от «лестницы магистратур» стояли плебейские трибуны. Венцом служебной карьеры нобиля являлась должность цензоров, которые избирались один раз в пять лет сроком на полтора года. Они проводили ценз — оценку имущества граждан — и в соответствии с этим определяли место гражданина в социальной иерархии, его права и обязанности. Со временем эта процедура превратилась в наблюдение за «нравами» и «чистку» в соответствии с ними списков сенаторов и всадников. В исключительных ситуациях римляне передавали всю полноту власти диктатору, который назначался по решению сената консулом сроком на шесть месяцев, и определял себе помощника — начальника конницы.
Сенат и римский народ. Барельеф. Мрамор. I в. до н. э. Ватикан
Консультативным советом в Риме выступал сенат, который с развитием республики все больше состоял не из глав знатных родов, а из бывших магистратов. Составление списка сенаторов вменялось в обязанность цензорам. Наибольший политический вес в сенате имели бывшие консулы (консулярии). Сенатор, стоявший в списке первым, назывался «принцепсом» сената. Со временем сенат превратился в центр принятия политических решений, поскольку ежегодно сменяющиеся магистраты не могли эффективно управлять всеми делами государства. Основу его власти («авторитет отцов») составляло распоряжение государственной казной и контроль над военной сферой. Суверенное положение сената нашло отражение в государственноправовой формуле — «сенат и народ римский».
Достижение единства гражданского коллектива сопровождалось одновременным изменением состава римской аристократии. Имена консулов начала III в. до н. э. свидетельствуют о появлении новых фамилий, ранее не известных среди римской политической элиты. К их числу принадлежат тот же Маний Курий Дентат или консулы Публий Деций Мус и Теренций Варрон — все из плебейского рода. Это делает закономерным вопрос, действительно ли плебеи победили в борьбе с патрициями? Скорее, патриции сохранили власть, разделив ее с богатыми и политически влиятельными плебейскими семьями, прославившимися к тому же громкими военными победами. Таким образом, способность включать «новых людей» в ряды знати способствовала сохранению режима политического господства самой аристократии. Изменилась социальная структура самого римского общества. Самые влиятельные и состоятельные патрицианские и плебейские роды составили два высших сословия Римской республики — сенаторское и всадническое. Принадлежность к этим сословиям определялась общим для них имущественным цензом, но для обретения сенаторского ранга требовалось еще занятие выборной магистратуры. Консулярные фамилии патрицианского и плебейского происхождения образовали «нобилитет», представлявший собой замкнутую касту, реально управлявшую Республикой. Остальное полноправное население Римского государства после всадников называлось плебсом уже в значении «простонародья», который включал в свои ряды как средних и мелких землевладельцев, так и ремесленников, торговцев и неимущих граждан.
Пунические войны за гегемонию в западном Средиземноморье
Установление римского господства в Италии изменило существовавший ранее баланс сил во всем Западном Средиземноморье. Столкновение Карфагена и Рима за господство в этом регионе оказалось неизбежным. Это противоборство вошло в историю под названием Пунических войн. Основным источником наших знаний о них является сочинение греческого историка Полибия, который жил в Риме, вращался в кругу римской знати, побывал участником последней войны и очевидцем разрушения Карфагена. Начало схватки Рима и Карфагена он излагает, опираясь на утраченное ныне сочинение первого римского историка Фабия Пиктора. Как и Греко-персидские войны, сыгравшие важную роль в рождении греческой историографии, Первая Пуническая война (264–241 гг. до н. э.) стоит у истоков римского историописания.
Борьба развернулась за Сицилию, причем Рим воевал еще не только за свои интересы, но и в пользу небольшого расположенного на северо-востоке острова г. Мессаны, который захватили кампанские наемники. В самом Риме начало войны осталось почти незамеченным, так как для его обитателей больший интерес представляли впервые проведенные в этом году гладиаторские игры. Конфликт в Сицилии начал перерастать в полномасштабную войну с того момента, когда карфагеняне решили послать значительные подкрепления на остров, а римский сенат санкционировал постройку флота и в 262 г. захватил оплот пунийцев в Сицилии Акрагант. Уже в 260 г. до н. э. римская эскадра из 120 трирем и пентер одержала первую победу над карфагенской эскадрой при Милах, отмеченную возведением ростральной (украшенной носами разбитых кораблей) колонны. Иногда в ход военных действий вмешивалась стихия. Так, в 256 г. до н. э. во время экспедиции консула Атилия Регула в Африку был уничтожен почти весь римский флот, попавший на обратном пути в бурю у мыса Экном. Войска Регула также были разбиты, а сам консул пленен. Однако римляне смогли построить новые корабли и завершить войну поражением карфагенян в морской битве под руководством консула Гая Лутация Катула при Эгатских о-вах в 241 г. до н. э. По условиям мирного договора Карфаген должен был выплатить огромную контрибуцию и очистить Сицилию. В результате этой войны Рим получил заморские территории Сицилию, а затем Сардинию и Корсику, которые стали назваться «провинциями».
Первая война Рима с Карфагеном велась преимущественно на море. Она показала карфагенянам, что сражаться с Римом на нейтральной территории — гибельная стратегия. Если население двух городов было приблизительно соизмеримым, то способность Рима быстро восполнять потери в живой силе за счет италийских союзников не имела аналогов. Поэтому единственный способ поставить Рим на колени пунийцы видели в том, чтобы отрезать его от этих ресурсов, развернув боевые действия на территории Италии. Карфагенянам удалось частично реализовать этот план в ходе Второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.).
Серебряная монета рода Баркидов. Реверс. Испания. Ок. 230 г. до н. э.
В течение двух десятилетий, прошедших после предыдущей войны, Карфаген, во главе которого встал выдающийся полководец Гамилькар Барка, трудился над расширением своей империи в Испании, что не могло не беспокоить римлян. Из Нового Карфагена, который превратился в опорную базу карфагенян в Испании, полководец Ганнибал Барка, сын Гамилькара, начал вторжение в Италию, перейдя Пиренеи, Галлию и горные проходы Альп. Это был сильный ход талантливого полководца, который смешал планы римлян и застал их врасплох. В результате римская армия потерпела ряд крупных поражений (у р. Требия в 218 г. и Тразименского оз. в 217 г. до н. э.), из которых самым сокрушительным был разгром консульских армий при Каннах в 216 г. до н. э. В этой битве римляне потеряли одного из своих военачальников — консула Луция Эмилия Павла. Инициатор сражения консул Гай Теренций Варрон еле спасся бегством. Каннская битва до сих пор считается военными историками образцом тактического искусства по окружению и истреблению численно превосходящего противника.
Стратегия Ганнибала заключалась в использовании ресурсов Римского государства против него самого, но она провалилась, так как пуниец был слишком уверен в том, что италийские союзники отпадут от Рима. Действительно, поражения Рима в начале войны спровоцировали переход на сторону карфагенян таких городов, как Капуя, Тарент и Сиракузы. По подсчетам современных историков, 40 % римских союзников переметнулись к неприятелю. Но уже в 211 г. до н. э. были возвращены Сиракузы и отвоевана Капуя, и хотя в этом же году римские легионы были разбиты в Испании, молодой и энергичный полководец Публий Корнелий Сципион взял инициативу в свои руки и к 206 г. до н. э. вытеснил карфагенян из Испании, а затем и Сицилии.
Вторая Пуническая война была преимущественно сухопутной, но морские силы по-прежнему играли значительную роль в ведении боевых действий. Риму приходилось постоянно оказывать поддержку своим войскам в Испании, посылая туда подкрепления, и готовить переброску легионов в Африку. Римский флот успешно справлялся с этими задачами, помогая противостоять неприятелю на суше. Лишенный подкреплений из Карфагена и теряя италийских союзников, Ганнибал под давлением оппозиции в карфагенском совете вынужден был без единого поражения эвакуировать свои войска из Италии.
Вторая Пуническая война (217–201 гг. до н. э.)
В 204 г. до н. э. Сципион высадился в Африке и в 202 г. до н. э. нанес окончательное поражение Ганнибалу в битве при Заме. Воспоминание об этом событии сохранилось в имени Сципиона: современники стали называть его Африканским. Победа при Заме часто представляется доказательством превосходства полководческого таланта Сципиона над талантом Ганнибала. Однако к этому времени Ганнибал значительно уступал римлянам в численности и боеспособности своей пехоты и кавалерии, а тактические приемы Сципиона во многом повторяли тактику Ганнибала при Каннах. По условиям нового мирного договора Карфаген лишался флота и всех своих заморских владений.
Сципион Африканский Старший. Бронза. III в. до н. э. Неаполь. Археологический музей
Главная причина победы Рима заключается прежде всего в эффективности его военной организации. Римские граждане находились на военной службе с 17 до 46 лет, а италийские союзники исправно поставляли воинские контингенты в римскую армию. Такая система давала Риму возможность даже после тяжелых поражений быстро восстанавливать численный состав легионов. Граждане Карфагена не были обязаны служить за пределами своего государства, поэтому основу его армии составляли наемники. Они превосходили римских воинов своим профессионализмом, но восполнять потери в такой армии было трудно.
Другая причина кроется в силе и гибкости римской политической системы. Римские полководцы всегда единодушно выступали за продолжение войны, а римский сенат, который отвечал за общую стратегию, всецело поддерживал их, несмотря на частные разногласия. Ежегодная смена консульских пар понижала эффективность командования римскими легионами, но это препятствие римляне смогли преодолеть продлением консульских полномочий своим полководцам (проконсулам). Стремление к сохранению командных постов заставляло их проявлять большую инициативу. На этом фоне Ганнибалу недоставало поддержки у себя на родине, что порождалось существованием оппозиции ему среди карфагенской знати.
Последствием двух Пунических войн было не только распространение власти Рима на новые территории. Войны сказались на состоянии всего римского государства. Политическим институтам, которые удовлетворяли потребностям римского гражданского коллектива, предстояло приспособиться к требованиям растущей державы. Продление консульских полномочий за пределами Италии (проконсульство) открывало эпоху профессиональных полководцев, а продолжительные войны требовали замены гражданского ополчения, набиравшегося от случая к случаю, постоянной армией. Вызванный войной отток из Италии рабочей силы плохо сказался на состоянии ее сельского хозяйства, что таило в себе причины будущего аграрного кризиса. Осложнились отношения Рима с италийскими союзниками. Переход некоторых из них на сторону неприятеля обозначил недовольство проводимой по отношению к ним политикой.
Римская правящая верхушка также начала осознавать необходимость перестройки существующей политической системы. Так, в ходе Второй Пунической войны закладывались «мины» будущих внутриполитических конфликтов. Однако их история начинается с противостояния двух крупных политических деятелей первой половины II в. до н. э. — Марка Порция Катона (Старшего) и победителя Ганнибала Публия Корнелия Сципиона Африканского. Катон был для римлян «новым человеком», так как не имел знатных предков — обладателей «империя». Лишь благодаря своим талантам и поддержке влиятельных друзей ему удалось достичь в Риме вершин политической карьеры и стать цензором. Высокое положение позволило Катону начать преследование своих личных врагов-аристократов.
К числу врагов Катона в первую очередь относился победитель Карфагена Сципион — лидер «партии» нобилитета, самой влиятельной аристократической группировки начала II в. до н. э. Преследования приобрели форму судебных процессов: Сципион обвинялся в расхищении государственной казны. И хотя он избежал обвинительного приговора, его политическому авторитету был нанесен сокрушительный удар. Доблестный полководец удалился из Рима в свое поместье в Кампании, где и умер в 183 г. до н. э., в один год с Ганнибалом. В противостоянии Катона и Сципиона отразился конфликт между набиравшим в условиях войны силу институтом выборной магистратуры и сенатом. Усиление магистратуры подрывало авторитет сената и отвечало интересам той касты, которая издревле распоряжалась «империем».
Родоначальником латиноязычной историографии является Марк Порций Катон Старший, который написал в 80-х годах II в. до н. э. первое историческое сочинение «Начала» на латинском языке. От работ предшественников оно отличалось не только языком, но и тем, что впервые в римскую историю на равных правах с римлянами вошли италийские народы. Само название сочинения, «Начала», позволяет отнести его к разряду повествований об основании (т. е. о «началах») городов. Но история одного города в сочинении Катона дополнилась традиционными рассказами, связанными с другими городами и их обитателями, превратившись в историю доримской Италии.
Македонские войны и покорение Эллады
Одновременно со Второй Пунической войной Рим включился в борьбу на греко-эллинистическом Востоке. Основными его противниками здесь выступали Сирийское царство Селевкидов и Македония. Первой силой, с которой столкнулся Рим, было Македонское царство во главе с молодым и энергичным Филиппом V. Воспользовавшись тем, что Рим вел тяжелую войну с Ганнибалом, Филипп расширил свое влияние в Иллирии и Эпире. По условиям мирного договора, которым закончилась ведшаяся руками греческих союзников Рима Первая Македонская война (215–205 гг. до н. э.), Филипп сохранил большую часть своих приобретений. Пять лет спустя произошло уже серьезное столкновение Рима и Македонии, которое получило название Второй Македонской войны (200–197 гг. до н. э.). Результатом успешных действий римской дипломатии стало создание антимакедонской коалиции, в которую вошли Пергам, Родос, Этолийский и Ахейский союзы. Римскими войсками командовал Тит Квинкций Фламинин, который разбил армию Филиппа при Киноскефалах (197 г. до н. э.) и продиктовал ему условия мирного договора. Рим не приобретал новых территорий, но Филипп отказался от всех своих владений вне Македонии, уплатил Риму большую контрибуцию и отдал свой флот. В 196 г. до н. э. на всегреческом конгрессе в Коринфе римляне провозгласили «свободу» греческих городов, освободили их от налогов и своего военного присутствия. Фламинин приобрел в Греции такую популярность, что ему воздавались божеские почести.
Успехи римлян обеспокоили сирийского царя Антиоха III, прозванного Великим. Неуклонно расширяя свои владения в западной части Малой Азии, он перешел Геллеспонт и начал захватывать греческие города на европейском берегу. Развитие событий приняло серьезный оборот, когда Антиох стал представлять себя защитником греческой свободы, ослабляя тем самым позиции Рима как благодетеля Греции. Это соперничество осложнялось тем, что при дворе Антиоха находился давний противник римлян Ганнибал, и привело к Сирийской войне (192–188 гг. до н. э.). Антиох открыл военные действия в Греции, но не нашел поддержки у большинства греческих полисов и перенес войну в Малую Азию. В 190 г. до н. э. в битве при Магнесии Антиох потерпел сокрушительное поражение. Заключенный мир изменил политическую географию на греческом Востоке. Римляне опять не получили территориальных приобретений, но Антиох лишился малоазийских и европейских владений. Львиную часть их Рим отдал своим союзникам, особенно Пергаму и Родосу. Как прежде Филипп V, Антиох сохранил свой трон и власть над внутренними районами своей державы — Сирией, Палестиной, Месопотамией. Антиох также обязывался выдать Риму Ганнибала, но тот бежал в Вифинию, где прожил несколько лет и, в конце концов, покончил с собой, приняв яд.
В основе дальнейшего развития событий лежали старые конфликты и споры между эллинистическими державами. В 179 г. до н. э. в Македонии власть перешла к Персею, сыну Филиппа V. Он продолжал политику отца, направленную на увеличение влияния Македонии за ее пределами. В новых условиях он добивался этого не военной экспансией, но установлением дипломатических связей, заключением брачных союзов и обещанием выгод. Такая политика способствовала росту популярности Персея и Македонии в эллинском мире, что привело к созданию антиримской коалиции. Началась Третья Македонская война (171–167 гг. до н. э.). Ситуация складывалась благоприятно для Персея, пока командование римскими войсками в Фессалии не принял на себя Луций Эмилий Павел, сын погибшего при Каннах консула. В 168 г. до н. э. в битве при Пидне Рим одержал окончательную победу над Македонией. Но эта победа не решила всех проблем. Поскольку многие греки сочувствовали Персею, Рим вынужден был перейти к решительным действиям. Наиболее драматичная судьба постигла Македонию, которая лишилась своей монархии. Ее территория подверглась разделению на четыре самостоятельных округа. Половину своих доходов Македония отдавала Риму. Союзников Персея примерно наказали: римляне переправили в Италию тысячу виднейших граждан Ахейского союза, где они проживали на положении заложников. Среди них находился греческий историк Полибий, который попал в семью победителя Эмилия Павла и стал воспитателем его детей. Битва при Пидне имела огромное значение для римского общества. Хлынувшие в Рим богатства позволили отменить сбор трибута — прямого налога, который взимался с граждан для оплаты военных расходов. С этого времени римляне начинают ощущать себя хозяевами Средиземноморья.
С конца III до середины II в. до н. э. неуклонно возрастала роль Рима в делах греческого мира. В то же время греки не стали частью римской политической системы: они сохранили традиционные политические институты, которые победители использовали в своих целях. Римляне не заключали с греческими городами неравноправные договоры по образцу тех, которые существовали у них с италийскими общинами. Напротив, это были договоры о «дружбе», которые соответствовали традиционной практике общения между греческими городами-государствами и не налагали на обе стороны определенных обязательств. «Дружба» служила удобным дипломатическим инструментом, предоставлявшим в зависимости от развития событий предлог для применения военной силы, чем и воспользовались римляне для подавления восстания Андриска в Македонии (149 г. до н. э.) и для урегулирования отношений между Спартой и Ахейским союзом. В 146 г. до н. э. армия Луция Муммия навела на Пелопоннесе «порядок», разрушив до основания Коринф — один из процветающих городов Греции. С этого времени греческие города контролировались римским наместником в Македонии. Сенат назначал в ее пределы проконсулов для поддержания римского присутствия.
В 146 г. до н. э. римляне уничтожили другой крупный город Средиземноморья — Карфаген, что стало итогом Третьей Пунической войны (149–146 гг. до н. э.). Ее вдохновителем был Марк Порций Катон, который заканчивал каждое свое выступление в сенате словами о том, что «Карфаген должен быть разрушен». По иронии судьбы разрушителем Карфагена стал единомышленник и родственник Катона, сын Эмилия Павла, победителя Персея, и приемный внук Сципиона Африканского — Сципион Эмилиан. Захваченный город римляне сравняли с землей, а всех оставшихся в живых жителей продали в рабство. Некогда самостоятельное государство было превращено в римскую провинцию Африка.
146 г. до н. э. стал началом новой эры в истории Средиземноморья. Разрушение Коринфа и Карфагена — ведущих экономических и политических центров Средиземноморского мира — обеспечило Риму гегемонию в регионе. С этого времени Рим становится военно-политическим центром античной цивилизации. Таким образом, если до Первой Пунической войны Рим как крупнейший полис возглавлял федерацию италийских общин разной степени подчинения ему — от формально независимых «союзников» и самоуправляющихся муниципиев до полностью подконтрольных римским властям префектур и колоний, — а его армии еще не воевали за пределами Италии, то после Третьей Пунической войны римские легионеры сражались во всех уголках Средиземноморья.
Рим на пути к мировой державе
После победы Рима над Карфагеном, казалось, уже ничто не угрожало существованию республики. Соперники Рима в Средиземноморье были уничтожены, Македония в 148 г. до н. э. превращена в провинцию, как и Пергамское царство после подавления восстания Аристоника в 132–129 гг. до н. э., а греческие государства находились под римским контролем. Наступило время наивысшего экономического и внешнеполитического подъема Рима и Италии, однако это время вряд ли можно было назвать безмятежным.
Во II–I вв. до н. э. рабство в Италии достигло небывалых масштабов. Рабы в это время составляли 40 % населения, а их труд широко использовался во всех сферах хозяйственной жизни. Рабы не включались в гражданский коллектив как существа, не имеющие никаких прав. В отличие от хозяйственного инвентаря (который римляне именовали «немыми орудиями») или рабочего скота («мычащих орудий») рабы назывались «говорящими орудиями». Раб мог иметь семью, но только с разрешения хозяина, и она не являлась семьей в правовом смысле. Ему дозволялось иногда обладать имуществом (пекулием), но в любой момент оно могло быть конфисковано хозяином. Скопление большого количества рабов в хозяйствах крупных землевладельцев и плохое с ними обращение создавало угрозу восстаний.
Первое восстание под руководством рабов из Сирии и Киликии Эвна и Клеона произошло на Сицилии (138–132 гг. до н. э.), которая после превращения в провинцию стала объектом грабежа как со стороны римских всадников, которые обзавелись там крупными имениями, так и со стороны хлынувших в провинцию откупщиков. Второе восстание рабов, охватившее всю внутреннюю Сицилию, разразилось в 104–101 гг. до н. э. Во главе него встали Сальвий Трифон и Афинион. В ходе него рабам удалось создать даже свое «государство», в котором они, однако, воссоздали привычные им порядки эллинистической монархии. Восстания рабов, хотя и были подавлены, тем не менее, стали проявлением кризисных процессов в римском обществе.
Перед Римом стояла насущная проблема эффективного управления провинциями (завоеванными территориями за пределами Италии). Жажда наживы часто толкала римских военачальников на вероломное поведение в отношении жителей провинций и превращала во врагов даже дружественные римлянам народы. В 40-х годах II в. до н. э. в Испании вспыхнули крупные антиримские восстания местных племен лузитанов под предводительством Вириата, а затем иберов, центром которого стал г. Нуманция. Против восставших римляне бросили многочисленные воинские контингенты. Во время войны в Испании начал свою гражданскую службу в качестве квестора будущий реформатор Тиберий Семпроний Гракх. Он стал свидетелем унизительного поражения римской армии под стенами Нуманции (137 г. до н. э.), но его дипломатическое искусство спасло от полного уничтожения попавшие в окружение римские легионы. Когда командование в Испании перешло к Сципиону Эмилиану, он нашел армию, погрязшую в мародерстве и распущенности. Как и под стенами Карфагена, Сципион начал с восстановления порядка в армии. Прежде всего он занялся тренировкой войска, вырабатывая у него привычку к длительным маршам и переходам. Как только войско восстановило свою боеспособность, Сципион обложил осадой неприступную Нуманцию, опустошая ее округу. Одновременно пресекались попытки соседних городов оказать помощь осажденным. Осада длилась пятнадцать месяцев и закончилась смертью от голода большинства обитателей города. Оставшиеся в живых сдались на милость победителя и были проданы в рабство. Нуманция разделила участь Карфагена: Сципион приказал сровнять город с землей.
Римская республика III–I вв. до н. э.
Римской республикой по-прежнему управляли представители консулярных фамилий (нобилитет), которые руководили политической жизнью государства и сената. Они проводили на магистратские должности нужных им кандидатов и умели обуздывать еще встречавшихся слишком независимых плебейских трибунов. Впрочем, аристократы порой допускали в свои ряды талантливых и тщеславных «новичков», не имевших консулярных предков, одновременно вовлекая через народные собрания всех граждан в процесс принятия политических решений. Но все это не снимало напряжения между нобилитетом и всадниками, а также между демократическими и олигархическими группировками внутри самого сената.
Наконец, назревала необходимость пересмотреть Риму свои взаимоотношения с италийскими союзниками, которые давно уже составляли большую часть римской армии и выносили на своих плечах тяжесть завоеваний, в то время как все выгоды от них доставались римским гражданам. Более того, отмена «права перемещения» даже аристократию италийских муниципиев лишало надежды на приобщение к большой политике, которая вершилась в Риме. Обретение союзниками прав римского гражданства могло бы изменить ситуацию, однако римляне не торопились делиться своими привилегиями с италийцами.
Длительные заморские войны сказались на ухудшении положения крестьянства. Надолго покинутые хозяйства приходили в запустение. Возвращаясь с войны, крестьяне зачастую обнаруживали свои участки в руках более удачливых соседей, которые увеличивали за их счет свои владения, широко используя в них труд рабов. Вчерашние собственники превращались в люмпенов, наводнявших Рим в поисках «хлеба и зрелищ». Процесс разорения мелких собственников, проявившийся уже к концу II в. до н. э., вел к ухудшению боевых качеств римских легионов, в комплектовании которых по-прежнему сохранялась характерная для гражданского коллектива связь между статусом воина и землевладельца. За решение проблемы восстановления мелкого землевладения с целью укрепления римской армии взялся уже известный нам Тиберий Семпроний Гракх (162–133 гг. до н. э.).
По своему происхождению Тиберий и Гай Гракхи принадлежали к выдающимся фамилиям римского нобилитета. Их мать, Корнелия, была дочерью Сципиона Африканского, победителя Ганнибала, а отец, Тиберий Семпроний Гракх, — известным полководцем, политическим деятелем и человеком благородного характера. Будучи плебейским трибуном, он предотвратил основанный на ложном обвинении в присвоении доли контрибуции арест Луция Сципиона, брата Сципиона Африканского, избавив их семью от позора. Гракхи с юных лет были тесно связаны дружескими и родственными отношениями со Сципионом Эмилианом, который стал мужем их сестры.
В юности Тиберий сражался в армии Сципиона под стенами Карфагена. Проекты аграрных преобразований обсуждались в кружке, сложившемся в 60-е годы II в. до н. э. вокруг Сципиона Эмилиана, но были подхвачены людьми нового поколения.
Замысел Тиберия Гракха не выходил за рамки предшествующих аграрных законопроектов, которыми индивидуальные владения главы семьи на общественной земле ограничивались 500 югерами (125 га). Несмотря на внушительные размеры таких участков, их владельцы незаконно присваивали себе новые угодья, создавая крупные хозяйства на «общественной земле», фонд которой изначально считался собственностью всего римского народа. Сохранив уже существовавшее ограничение, Тиберий добавил по 250 югеров на каждого взрослого сына, но в целом семья могла иметь не более 1000 югеров (250 га). Излишки земли изымались и делились на участки по 30 югеров (7,5 га) для раздачи безземельным крестьянам в наследственное пользование. Таким образом, в аграрной реформе Тиберия Гракха не содержалось ничего излишне революционного. Но для осуществления реформы он решил обратиться к помощи народного собрания, чтобы противостоять своим противникам, большинство которых сосредоточилось в сенате.
Согласно букве закона его действия были правомерными, поскольку любой законопроект, принятый народом в собрании по трибам (плебисцит), распространялся на всех римских граждан. Но в соответствии с римской конституцией законопроекты, вносимые на голосование в народное собрание, должны были получить предварительное одобрение со стороны сената. В этой ситуации становится понятным, почему сенат решил противодействовать Тиберию, используя право «вето» его коллеги, другого плебейского трибуна Марка Октавия. Несмотря на накал борьбы, действия обеих сторон не выходили за «конституционные» рамки. И только когда Тиберий, апеллируя к народному собранию, отрешил от должности своего коллегу, поправ неприкосновенность личности плебейского трибуна, его действия привели к эскалации конфликта. С этого момента действия Тиберия классифицировались сенатом как мятеж, поскольку нарушали выработанную веками установку на взаимное согласие между всеми ветвями власти в государстве.
Единственный выход из создавшейся ситуации Тиберий видел в своем переизбрании на должность трибуна на следующий год, что противоречило римской политической традиции. Его переизбрание позволило бы обеспечить продолжение работы аграрной комиссии во главе с тестем Аппием Клавдием, которая начала уже перераспределение земли. Поскольку сенат отказался финансировать деятельность комиссии, Тиберий в поисках денег предложил, чтобы народное собрание, а не сенат распоряжалось сокровищами пергамского царя Аттала III, завещанными Риму. Его противники использовали этот поступок для обвинения Тиберия в стремлении к царской власти, тем самым фактически объявив его вне закона.
Кульминация и развязка кризиса пришлись на время проведения народного собрания, которое большинством голосов триб склонялось в пользу Тиберия. Сопротивление Тиберию возглавил великий понтифик Сципион Назика, учинивший во время голосования избиение сторонников Тиберия. Убийство Тиберия сделало год его трибуната поворотным пунктом в римской истории. Это событие положило начало эпохе гражданских кровопролитий и безнаказанных убийств в Риме. По словам римского историка, «с этого времени закон был подавлен силой, и могущественный занимал первое место». Поражение Тиберия Гракха объясняется тем, что своим поведением он шел вразрез с существовавшими древними традициями, закреплявшими ведущее положение сената в государстве. Тиберий Гракх ввел в обиход новый стиль поведения политика, основным элементом которого было достижение собственных целей путем опоры на народное собрание и использование демократических лозунгов. Опору Тиберию составляло крестьянство, но этого оказалось недостаточно, чтобы противостоять сплоченной оппозиции из нобилитета и сената в целом, а также из всадников и богатых плебеев — собственников вилл, не желавших терять свои земли. Аграрная реформа также затрагивала интересы италийских союзников Рима, которые при размежевании владений лишались своей доли «общественной земли».
Младший брат Тиберия Гай начал свою политическую карьеру в качестве члена аграрной комиссии. В 123 и 122 гг. до н. э. он был избран плебейским трибуном. Хорошо усвоив уроки, преподнесенные гибелью Тиберия, Гай всерьез взялся за демократизацию римского общества. Он провел ряд законов, которые должны были сплотить вокруг него различные слои римских граждан и помочь осуществить в полном объеме аграрный закон Тиберия. Закон о продаже зерна по низким ценам был выгоден городскому плебсу. Всадников Гай привлек на свою сторону, включив их в судебные комиссии по разбору дел о злоупотреблениях наместников в провинциях. Для укрепления позиций средних землевладельцев (сельского плебса) было предложено вывести колонии на незанятые земли в Италии и даже на место разрушенного Карфагена. Но главное, Гаю необходимо было привлечь на свою сторону италийских союзников. С этой целью он предложил законопроект о предоставлении им прав римского гражданства. Однако этот шаг реформатора вызвал протест всех слоев римских граждан — от нобилей до плебса, не желавших делиться с союзниками привилегиями, которые заключал в себе статус гражданина, и серьезно сказался на популярности Гая Гракха. В результате на 121 г. до н. э. он не был избран плебейским трибуном.
Дальнейшее развитие событий показало, что годичная должность трибуна не может стать основой для долгосрочных политических преобразований. В то же время стало ясно, что подчас противоположные интересы различных социальных групп, которые намеревался сплотить вокруг себя Гай, мешают созданию прочной коалиции. В этой ситуации консулу Луцию Опимию, противнику Гая, оказалось несложно убедить сенат объявить, что государство находится в состоянии крайней опасности, и предоставить ему чрезвычайные полномочия для расправы со сторонниками реформ. Кровавую победу над согражданами (погибло около 3 тыс. соратников Гракха) консул отпраздновал постройкой храма богини Согласия.
Закон плебейского трибуна 111 г. до н. э. Спурия Тория подвел черту под аграрными преобразованиями в Риме. Отныне все «общественные земли», находившиеся в частном владении, объявлялись собственностью их хозяев. Тем самым общественная собственность, бывшая основой землевладения гражданского коллектива, уступила место частной собственности на землю.
Проблемы, которые пытались решить Гракхи, оставались актуальными для римского общества и после их гибели. Однако для их решения требовалось искать другие средства, что и продемонстрировали преобразования в римской армии, связанные с именем Гая Мария.
Гай Марий — уроженец городка Арпин, был человеком незнатного происхождения («новым человеком» — «выскочкой») и свою карьеру начал со службы в армии. Во время Нумантинской войны он сражался под командованием Сципиона Эмилиана. Но наибольшей известности Марий достиг в войне, которую Рим вел в Африке с нумидийским царем Югуртой (111–105 гг. до н. э.). Приняв как консул в 107 г. до н. э. командование над римской армией, он одержал окончательную победу над Югуртой, пленение которого произошло при непосредственном участии Луция Корнелия Суллы, который находился в армии Мария в должности квестора. Уже во время этой войны Марий начал принимать на военную службу не только подлежащих набору граждан, но и добровольцев, не имевших никакой собственности. Тем самым была нарушена характерная для гражданского коллектива связь между военной службой и земельной собственностью, размер которой определял место гражданина в войске. Из гражданского ополчения римская армия становилась добровольной и профессиональной. Она постепенно превратилась в машину для сражения, чьи интересы отличались от нужд гражданского коллектива. Претерпели изменения отношения между армией и ее командирами. Полководцы начали использовать легионы для реализации своих амбициозных политических проектов.
Марий. Мрамор. Копия с изображения I в. до н. э. Мюнхен
Военная реформа Мария решила проблему боеспособности римской армии, но повлекла за собой обострение социальных проблем. Безземельный легионер по окончании военной службы должен был занять определенное место в обществе. Гарантией стабильного существования ветерана в гражданском коллективе мог быть только земельный надел, полученный за службу Проблема наделения землей ветеранов, сражавшихся в Африке, встала уже перед Марием. Для ее решения он в 103 г. до н. э. объединил усилия с плебейским трибуном Луцием Апулеем Сатуринином. Союзники планировали провести законопроект, позволявший основать ветеранские колонии за пределами Италии. Подходящим для этого оказался 100 г. до н. э., когда Марий после триумфальной победы над вторгнувшимися в Италию германскими племенами кимвров и тевтонов в шестой раз был избран консулом, а Сатурнин во второй раз стал плебейским трибуном. Большинство сенаторов (так называемых оптиматов, или «лучших» по терминологии Цицерона) выступило против расселения римских граждан в провинциях. Столкновение интересов переросло в открытый гражданский конфликт. Как консулу Марию было поручено усмирение мятежников-популяров, которое закончилось гибелью его недавнего сподвижника Сатурнина.
Начало I в. до н. э. ознаменовалось событием, последствием которого стало крушение республики, сопровождавшееся серией гражданских войн. Так, плебейский трибун 91 г. до н. э. Марк Ливий Друз предложил широкую программу реформ, нацеленную на удовлетворение интересов различных социальных групп, сопоставимую с замыслами Гая Гракха. Его программа включала законопроекты о продаже зерна городскому плебсу по низким ценам, о выведении колоний на италийские земли, о передаче судов, разбиравших дела провинциальных наместников, от всадников сенаторам. Чтобы заручиться поддержкой со стороны сената для осуществления этих мероприятий, по замыслу Друза, необходимо было пополнить его состав 300 новыми членами из всаднического сословия. Но его проект реформирования государства встретил скорее оппозицию, чем поддержку. Отношение римского общества к реформам продемонстрировало, что интересы различных групп, даже внутри высших сословий республики, оставались непримиримыми. Рим давно уже не сталкивался с серьезной угрозой извне, которая заставила бы римлян стремиться к поиску общественного компромисса и гражданского мира.
Однако больше всего римскую публику будоражил законопроект Друза, который предоставлял права гражданства всем жителям Италии. В итоге Друз был убит при невыясненных обстоятельствах. Провал законопроекта сделал неизбежной борьбу италийских народов за свои права, которая вошла в историю под названием Союзнической войны (91–88 гг. до н. э.). Правда, не все союзники выступили против Рима. Остались в стороне Этрурия, Умбрия, греческие города юга Италии и большинство городов Кампании. Восстали осские и сабелльские племена (самниты, луканы, марсы), к которым присоединились некоторые города, расположенные на юге Кампании. Но даже при такой расстановке сил восстание обернулось, хотя и непродолжительной, но кровопролитной и опустошительной войной. По сути дела, она вылилась в гражданскую войну, исход которой был предопределен культурно-историческим прошлым, объединявшим италийские народы с Римом. Последний, несмотря на разгром повстанцев, смог сохранить лидирующее положение в Италии, лишь предоставив права римского гражданства побежденным союзникам. Результатом этого процесса стало создание объединенной Италии, романизация которой происходила благодаря укоренению в местных городах римских муниципальных институтов.
Вооруженная борьба на территории Италии имела серьезные последствия для римского общества. Предоставление гражданских прав бывшим союзникам резко увеличило численность гражданского коллектива, правда, ограничив его пределами Апеннинского п-ова. Изменение социальной ситуации требовало создания адекватного ей политического строя. Как показала практика политической борьбы предшествующих десятилетий, альтернативой республиканскому правлению «общей пользы» выступал режим единоличной власти, который все же стремились оформить, опираясь на республиканские магистратуры — будь то трибунские перевыборы Гракхов или семикратное избрание консулом Гая Мария. Новый же политический режим рождался в битвах между римскими полководцами, которые в действительности преследовали свои политические цели. Наконец, вооруженное противостояние в Италии стерло важную для римского сознания границу между войной, которая велась на территории противника, и мирной жизнью, протекавшей в лоне гражданского коллектива. А это значит, что политическая борьба внутри Рима грозила обернуться борьбой за сам Рим.
Сулла. Мрамор. Копия с изображения I в. до н. э. Мюнхен
Первым проявлением этой борьбы стала война между сторонниками Гая Мария и Луция Корнелия Суллы. В отличие от Мария Сулла принадлежал к потомкам древнего патрицианского рода Корнелиев, но довольно поздно сделал военную и политическую карьеру. Личность этого незаурядного человека, сотканного из противоречий, привлекала античных историков и биографов. Ун был крупным военачальником и образованным человеком, воспитанным на произведениях греческой литературы и философии. Однако это не помешало ему во время войны с Митридатом VI Евпатором вырубить знаменитые рощи Ликея и Академии близ Афин, чтобы получить материал для осадных сооружений. Сулла грабил святилища Эллады, презирая ее богов, но верил в судьбу и прибавил к своему имени прозвище «Феликс» (Счастливый).
Столкновение между полководцами произошло в 88 г. до н. э. «Яблоком раздора» послужило командование в войне, которую Рим в это время вел против понтийского царя Митридата VI. Сенат поручил ведение войны Сулле как консулу этого года. Однако свои претензии на командование заявил и Марий, заручившись поддержкой плебейского трибуна Публия Сульпиция Руфа. Спор был решен военными средствами: Сулла повел армию на Рим, занял его и таким образом отстоял свое право командования на Востоке. Завершив эту войну мирным договором с Митридатом (Дарданский мир 85 г. до н. э,), Сулла с 40-тысячной армией высадился в 83 г. до н. э. в Брундизии. По пути на Рим он получил поддержку от молодого Гнея Помпея, который привел под его знамена два незаконно набранных им из своих клиентов легиона. В 82 г. до н. э. под стенами Рима, у Коллинских ворот, Сулла окончательно разгромил своих политических противников — марианцев и поддержавших их самнитов. В гражданской войне особо отличился Гней Помпей, воевавший против марианцев на севере, за что и получил от Суллы прозвище «Магнус» (Великий). Впервые в римской истории полководцы стали получать почетные прозвища не за победу над неприятелем (как это было со Сципионом Африканским или Сципионом Эмилианом Нумантинским), а за торжество над согражданами. Вступив в Рим, Сулла учинил жестокую расправу над марианцами по всей Италии. Многие сенаторы и всадники, попавшие в «проскрипционные» списки, объявлялись врагами и подлежали смерти, а их имущество конфискации.
Для оформления своей власти Сулла использовал республиканскую магистратуру диктатора, которая пришла в забвение после Второй Пунической войны. При согласии сената он был назначен диктатором «для издания законов и устройства дел в государстве» с неограниченными полномочиями и на неопределенное время, тогда как древняя диктатура ограничивалась сроком в полгода. Изменения, которые Сулла внес в римскую конституцию, учитывали уроки политической борьбы, начиная с трибуната Тиберия Гракха. Центром римской политической системы он сделал сенат, ограничив полномочия плебейских трибунов и права народных собраний. Фактически была уничтожена цензура, а бывшие магистраты теперь сразу становились сенаторами, число которых возросло до 600 человек за счет сторонников Суллы. Однако вряд ли можно безоговорочно утверждать, что Сулла добился стоявшей перед ним цели. Плебейский трибунат был слишком глубоко укоренен в римской политической традиции, чтобы исполнять исключительно волю сената. Но и сам сенат потерял в этой войне и во время проскрипций своих лучших членов и не способен был играть ту роль, которую ему отводил Сулла. В 79 г. до н. э. Сулла неожиданно для всех отказался от власти, а год спустя скоропостижно скончался в своем поместье в Кампании.
Столкновение сулланцев и марианцев, расколовшее римское общество, поднимает вопрос о тех политических течениях, интересы которых представляли противоборствующие стороны. Еще во времена конфликта Сципиона Африканского и Катона Цензора их современникам была известна «партия» нобилитета, которая отстаивала привилегии римской олигархии. В условиях новой социальной ситуации, порожденной Союзнической войной, ее интересы призван был защитить режим сулланской диктатуры. «Партии» нобилитета противостояла антиолигархическая оппозиция. С одной стороны, в нее входили мелкоплебейские массы, лидеры которых (типа Сатурнина) использовали демократические лозунги и получили название популяров. С другой — она была представлена состоятельными помещиками-рабовладельцами, выражавшими интересы средних слоев населения Италии, которые образовали политический лагерь марианцев.
Конституционные нововведения Суллы ликвидировали в 70 г. до н. э. консулы Гней Помпей и Марк Лициний Красс, сохранив при этом новую численность сената. Полностью были восстановлены права трибунов, вновь стали избираться цензоры, компромиссом завершился спор о составе судебных комиссий. Судебная реформа дала шанс молодому адвокату Марку Туллию Цицерону выиграть судебный процесс против наместника Сицилии Гая Берреса, известного своими злоупотреблениями, совершенными в этой провинции.
Еще один политик, Гней Помпей, искал возможности получения чрезвычайных полномочий, которая вскоре была ему предоставлена. Средиземноморский мир страдал от киликийских пиратов, которые опустошали прибрежные города и заставляли их жителей платить себе дань. С их набегами трудно было бороться силами наместников отдельных провинций. Поэтому в 67 г. до н. э. Помпею было предоставлено командование над всеми прибрежными регионами и неограниченные финансовые средства. На короткое время возникло ощущение единства общества. В борьбе с пиратами Помпей проявил незаурядные способности полководца и дипломата и за короткое время сделал плавание по Средиземному морю безопасным. Следующим этапом карьеры Помпея стала очередная война с Митридатом VI. Наделенный чрезвычайными полномочиями в 66 г. до н. э., Помпей разбил армию Митридата и вышел в Закавказье.
Помпей. Мрамор. Фрагмент статуи I в. до н. э. Копенгаген
За время отсутствия Помпея в Риме произошли серьезные изменения. В политике появились новые лица, среди которых самыми заметными были Гай Юлий Цезарь и Марк Порций Катон, правнук Катона Цензора. Первый крупный успех Цезаря был связан с получением жреческой должности великого понтифика в 63 г. до н. э. и магистратуры претора в 62 г. до н. э. Катон прославился своими речами в сенатских дебатах о наказании «катилинариев» — участников заговора, во главе которого стоял аристократ и бывший сулланец Луций Сергий Каталина. Заслугу подавления заговора приписал себе Цицерон как консул 63 г. до н. э. Его гневные речи против Каталины запечатлели все перипетии этого события и обессмертили облик заговорщика. Быстрое разрешение конфликта лишило Помпея возможности военного вмешательства в дела Рима и одновременно укрепило авторитет сената и особенно Цицерона, который строил свою политику на основе провозглашенного им лозунга «согласия сословий», т. е. правящих группировок сенаторов и всадников.
В такой обстановке Рим с опасением ожидал возвращения победоносного военачальника. Конечно, Помпей мог повторить «поход на Рим», как это сделал Сулла, но он стремился к обретению власти законным путем. Однако сенат повел себя неосмотрительно, отказав ветеранам Помпея в наделении их земельными участками. Результатом такой недальновидной политики сената стало сближение в 60 г. до н. э. Помпея с богачом Лицинием Крассом и Юлием Цезарем, известное в истории под названием Первого триумвирата.
Этот союз, основанный на «дружбе», не представлял собой ничего необычного для римской политической жизни, в которой широко использовались родственные, дружеские и клиентские связи для образования соперничающих между собой группировок. Однако союз трех полководцев отличался от аналогичных объединений, хорошо знакомых римской публике. По свидетельству биографа римских цезарей Светония, триумвиры договорились между собой «не допускать никаких государственных мероприятий, не угодных кому-либо из троих». А это уже существенно меняло правила игры. До сих пор римские граждане не сталкивались с ситуацией, когда бы существование республики зависело от намерений трех, пусть и влиятельных лиц. Можно сказать, что закат республики начался с дружеских отношений между Помпеем и Цезарем, а не с вооруженного конфликта между ними. Не случайно римские историки, а вслед за ними и современные, ведут отсчет начала гражданских войн второй половины I в. до н. э. от создания триумвирата.
Юлий Цезарь. Мрамор. I в. до н. э.
В 59 г. до н. э. Цезарь стал консулом и провел в жизнь требования Помпея. По окончании срока консулата Цезарь получил в управление на пять лет провинцию Цизальпинскую Галлию, к которой, по предложению Помпея, сенат добавил и Нарбонскую и Трансальпийскую Галлию и тем самым создал условия для дальнейшего возвышения Цезаря. Большую часть Трансальпийской (или «Косматой») Галлии, на территории которой в настоящее время располагаются Франция, Бельгия, часть Голландии и Швейцария, населяли кельтские племена (гельветов, арвернов, эдуев, секванов, аквитанов, армориков, треверов, белгов и др.), которые оставались непокоренными римлянами. Цезарь принялся за подчинение этой территории. Он совершил также две экспедиции в Британию и дважды переправлялся через Рейн, отделявший Галлию от Германии. В результате было остановлено вторжение в Галлию германских племен во главе с Ариовистом из-за Рейна, который стал границей Римской державы. Победы и неудачи, которые сопутствовали римлянам в Галлии, Цезарь предусмотрительно описал в своих мемуарах, известных под названием «Записки о галльской войне», которые являются образцом литературного стиля, изысканного и вместе с тем доступного для восприятия.
Марк Антоний. Мрамор. I в. до н. э. Ватикан
Завоевание Галлии расширило границы римского владычества на Западе, а романизация (распространение римской культуры и римского образа жизни) этих территорий определила облик современной Европы. В галльских походах сложилась сильная, хорошо обученная и преданная Цезарю профессиональная армия, которая вместе с огромной добычей, полученной в результате разграбления обширных областей, стала эффективным инструментом в борьбе Цезаря за власть в Риме.
Смерть Юлии, дочери Цезаря, которая была женой Помпея, способствовала охлаждению отношений между «заклятыми друзьями», а гибель Красса в войне с парфянами (в битве при Каррах в 53 г. до н. э.) привела к распаду триумвирата. Не имея возможности продлить свои полномочия в Галлии и заочно выставить свою кандидатуру на консульские выборы, Цезарь в январе 49 п до н. э. с легионом из ветеранов перешел реку Рубикон — северную границу Италии. Помпей в спешке покинул Рим и преследуемый Цезарем отплыл в Грецию, где в августе 48 г. до н. э. при Фарсале обе армии вступили в сражение. Но силы были неравны, и армия Помпея потерпела сокрушительное поражение, а сам он бежал на Восток и погиб, пытаясь найти убежище в Египте.
По отношению к своим политическим противникам Цезарь проявил милосердие, отказавшись от их преследования. Но провозглашение бескровного гражданского мира не смогло объединить противоборствующие силы вокруг установленного им режима и, в конце концов, стало причиной его поражения. За время своего пребывания у власти (сначала как консула, затем в качестве диктатора на десять лет, и, наконец, как пожизненного диктатора) Цезарь провел много реформ, в том числе по реорганизации судов и провинциальной администрации. Цезарь изменил и политику Рима в отношении провинций, начав распространять права римского гражданства на провинциалов. Цезарь раньше других понял, что римское гражданство может стать инструментом объединения завоеванных территорий с разными культурными традициями и разным экономическим потенциалом в единую державу под властью Рима. При нем права римского гражданства получили общины Цизальпинской Галлии.
С именем Юлия Цезаря связана реформа календаря, согласно которой в основу исчисления года было положено движение Солнца, а не изменение фаз Луны, как прежде. Разработанный астрономом Созигеном, этот календарь получил название «юлианского». Он надолго пережил своего создателя и саму Римскую империю. В России юлианский календарь просуществовал до 1918 г. и по сей день используется в литургической практике Православной церкви.
Все эти мероприятия Цезарь проводил в жизнь, опираясь на свое непосредственное окружение, состоявшее из близких друзей, не заботясь о поддержке со стороны сената. Покорный сенат, в свою очередь, осыпал его все новыми почестями, что привело к фактическому обожествлению диктатора и не могло не закончиться его скорым ниспровержением. Римлянам не нужен был новый эффективный политический режим и гражданский мир, который он мог бы обеспечить. Им требовалась «республика», т. е. такое состояние государства, при котором оно является «общественным достоянием», и не стоит над гражданским коллективом, а выражает его волю и служит интересам граждан. Цезарь мог бы откликнуться на популярные среди римлян призывы к «восстановлению республики». Но он предпочел порвать с республиканской традицией, блюстителем которой в римском обществе выступал сенат. Поэтому в мартовские иды (15 марта) 44 г. до н. э. Цезарь пал жертвой сенатского заговора, во главе которого стояли бывшие помпеянцы Марк Юний Брут и Гай Кассий Лонгин. Вдохновителем заговора был Марк Туллий Цицерон.
Убийство Цезаря послужило прологом к новому витку гражданских войн, на полях которых в кровопролитных сражениях сошлись соратники Цезаря, сплотившиеся вокруг Марка Антония, и сторонники республики во главе с Цицероном, Брутом и Кассием. В борьбу за власть включился и девятнадцатилетний Гай Октавий, сын племянницы Цезаря, усыновленный им незадолго до смерти и объявленный главным наследником всего имущества диктатора. Вступив в наследство Цезаря, он получил имя своего усыновителя, и вошел в историю как Гай Юлий Цезарь Октавиан. Антоний и Октавиан, каждый из которых выставлял себя единственным продолжателем дела Цезаря, в 43 г. до н. э. заключили союз, к которому присоединился и Эмилий Лепид, начальник конницы в бытность Цезаря диктатором. Этот союз известен под названием Второго триумвирата. Триумвиры получили неограниченные полномочия для устройства государства на пять лет. Основу благополучия отечества они видели в тотальном физическом уничтожении своих политических противников. Составив проскрипционные списки, триумвиры развязали жесточайший террор, который по количеству погибших далеко превзошел сулланские репрессии. Жертвой вакханалии террора пал и Цицерон.
В 42 г. до н. э. Антоний и Октавиан вместе сражаются при Филиппах (в Македонии) с армией «республиканцев». Но после одержанной победы и гибели их соперников Брута и Кассия пути «союзников» разошлись. Антоний отправился в восточные провинции для наведения порядка и до весны 40 г. до н. э. гостил у египетской царицы Клеопатры. Октавиан вернулся в Италию, где ему предстояло решать насущные вопросы наделения ветеранов землей. Войска обоих полководцев время от времени вступали в междоусобные стычки, но после раздела провинций ситуация стабилизировалась. Октавиан получил в управление западные провинции, Антоний — восточные, а Лепид — Африку. Взаимному согласию способствовало и обретение общего врага в лице Секста Помпея, младшего сына Помпея Великого, который обосновался на Сицилии. К нему стекались все недовольные режимом — от аристократов, спасавшихся от проскрипций, до беглых рабов. Одержав победу над Секстом Помпеем в двух морских сражениях при Милах и Навлохе и заодно отстранив Лепида от власти, Октавиан превратился в фактического правителя Запада.
Столкновение между ним и Антонием стало неизбежным и произошло 2 сентября 31 г. до н. э. в грандиозном морском сражении у мыса Акций (западное побережье Пелопоннеса). На стороне Антония должен был сражаться флот Клеопатры, но в начале битвы царица повернула свой корабль обратно. Вслед за ней в Египет бежал и Антоний, а его войска перешли на сторону Октавиана. В августе 30 г. до н. э. Октавиан вступил в Египет. Сопротивление Антония и Клеопатры было подавлено без особых усилий, а сами они покончили с собой. Так не только закончилась третья по счету гражданская война в Риме, но и была перевернута последняя страница в истории эллинистических царств. Птолемеевский Египет, дольше других сохранявший свою независимость, был обращен в очередную провинцию Римской империи. По всей стране воцарился долгожданный мир.
В столкновении между Антонием и Октавианом, по сути дела, решался вопрос о «модели» единоличной власти. Многолетнее пребывание Антония на Востоке сделало его ярым поклонником египетских и персидских монархических традиций. Октавиан же в своей политике всегда апеллировал к античным гражданским порядкам, умело используя «ориентализм» соперника для привлечения на свою сторону жителей Италии и большинства провинций.
Современники эпохи гражданских войн, среди которых в первую очередь следует назвать историка Саллюстия и оратора Цицерона, в поисках причин кризиса республики обращались к моральному состоянию римского общества, отмечая характерный для этого времени упадок нравов. В действительности, начало кризиса было положено римскими завоеваниями сначала в Италии, а затем и за ее пределами. В I в. Рим уже превратился в громадную державу, которая переросла границы Средиземноморья, включив в себя Британские о-ва на западе и земли, простиравшиеся до Евфрата, на востоке. Гражданский коллектив этой державы состоял из жителей всей Италии, интересы которых практически не учитывались проходившими в самом Риме народными собраниями. Однако тон в этих собраниях задавал городской плебс, который преследовал свои собственные интересы. Римская аристократия, сосредоточенная в сенате, потеряла свою монолитность. Из нее выделилась небольшая горстка семей, которая, пользуясь своим влиянием и связями, сосредоточила в своих руках богатства, поступавшие в Рим в результате бесконтрольного расхищения провинций. Римская армия из ополчения граждан превратилась в профессиональное войско, связанное больше со своими полководцами, чем с гражданским коллективом. Аграрный вопрос приобрел особую остроту в связи с постоянно растущей потребностью обеспечения земельными наделами ветеранов. В то же время сенат отказывался решать эти проблемы, чем вызывал сомнения в законности своей власти как высшего правительственного органа и побуждал легионеров снова и снова совершать «походы на Рим».
Таким образом, организация власти и управления, сформировавшаяся в условиях становления гражданской общины и отвечавшая ее потребностям, не соответствовала новым условиям существования римского государства. Назрела необходимость изменения государственного строя, который смог бы обеспечить интересы широких слоев населения Средиземноморья. Однако решить эту проблему можно было, достигнув компромисса с сенатом и оформив новую власть в согласии с республиканскими традициями.
Политическая борьба, приведшая к гибели Римскую республику, может показаться преимущественно борьбой за власть между различными группировками римской аристократии, в которой рядовым гражданам отводилась роль пассивных наблюдателей. Однако это впечатление ошибочно. Какова же была степень действительного участия граждан в политической жизни?
Традиционными средствами самовыражения граждан были избирательные и законодательные собрания. Конечно, свобода выборов в Риме была ограничена процедурными правилами, которые обеспечивали руководящую роль председательствующему магистрату. Кроме того, римские граждане голосовали по группам (центуриям или трибам), что выдвигало на первый план голосующие единицы, а не отдельных избирателей. Тем не менее процедура выборов существенно изменилась с введением табличек для голосования. Назначение этого нововведения сводилось к тому, чтобы защитить гражданские свободы секретностью и анонимностью голосования. Теперь каждый избиратель мог сыграть свою роль в поддержке или провале кандидата. Голоса граждан обеспечивались не только обещанием благодарности, но открыто покупались и продавались. Это достигалось с помощью специальных агентов, дивизоров, которые держали в своих руках «взяточный фонд» избирательной кампании. Однако такая система не способствовала приходу к власти плутократии. Высшие должности продолжали находиться в руках знати, которая поддерживала свое положение не столько богатством, сколько престижем выдающихся имен, дружескими связями, патронатом, а главное — консерватизмом избирателей, уважавших традиционные ценности.
Отношения между гражданами и властями находили выражение в сфере административной и судебной практики. Свобода, понимаемая прежде всего как правовая категория, была неразрывно связана с правом провокации и плебейским трибунатом, которые, в свою очередь, регулировали отношения между гражданином и властью. Магистраты были окружены целым штатом помощников (ликторов, писцов, вестников и т. п.), которые оказывали им помощь в повседневной практике, выполняя также и посредническую функцию между магистратами и гражданским коллективом.
Со II в. до н. э. складываются альтернативные формы гражданской жизни, которые открывали для различных групп граждан новые возможности участия в жизни коллектива. Такие традиционные церемонии, как похороны, триумфы, театральные представления, гладиаторские бои, проводы и встречи магистратов, становятся выражением общественного мнения и проявлением политического настроения масс. В действительности римский народ никогда не управлял государством. Это было полем деятельности «политического класса», доступ в который покоился на обладании собственностью. Но тот факт, что большинство граждан не могло стать магистратами, совсем не мешал им быть заинтересованными в том, как функционируют институты власти. Политической системе приходилось считаться с интересами и требованиями широких слоев общества. Народ не был всемогущим в Риме, но его отношение к происходящему имело определенное значение и учитывалось представителями власти.
Римская анналистика и историография. I в. до н. э. дал несколько имен историков-анналистов, среди которых наибольшей известностью благодаря многочисленным ссылкам на его сочинение у более поздних авторов пользуется Валерий Анциат. Историки этого времени более широко использовали понтификальную хронику, в которой фиксировались события религиозной и политической жизни Рима — освящение храмов, вывод колоний, сакральные церемонии и т. п. Обладание подобной информацией привело к развитию той части повествования, которая пролегала между мифическим прошлым и современностью, являясь историей в собственном смысле этого слова, и была представлена у предшествующих поколений историков в зачаточной форме. При этом акцент делался на реконструкцию внутренней истории Рима, особенно тех ее проблем, которые казались сходными с проблемами конца II -1 в. до н. э. I в. до н. э. предъявил к историческим сочинениям новые идеологические требования. Решение задачи, которая стояла теперь перед анналистами, — создание образа римского народа, привело к становлению эпического повествования.
В последней трети II в. до н. э. под воздействием анналов (летописей) понтификов окончательно сложился анналистический жанр исторического повествования, отличительной чертой которого является распределение информации по истории Рима во времени в соответствии с консульскими парами. Образцом такого жанра является сочинение Луция Кальпурния Пизона «Анналы», которое охватывает римскую историю от прибытия Энея в Италию до современных автору событий. Мифы и легенды, в которых Пизон искал отражение современных ему реалий, стирая тем самым дистанцию между прошлым и настоящим, перемежались в его сочинении фактами сакральной традиции, почерпнутыми из жреческих архивов и легших в основу собственно исторического повествования.
Анналистическая форма повествования достигла зрелости в сочинении Тита Ливия — историка «Августова века». Труд Ливия возник из сочетания двух исторических традиций — сочинений анналистов и летописей понтификов, сохранив их хроникальный канон с приведением имен выбранных магистратов и получив уже появившийся в работах анналистов «эпический регистр повествования». Как и у его предшественников, в центре повествования у Ливия стоит образ великого римского народа. Создавая этот образ, Ливий отбирает материал, подчеркивающий доблесть и мужество, благородство и умеренность древних римлян, в чем он видит основу их успехов. История для него — серия примеров, в которых воплощены римские добродетели или противоположные им качества. Эти примеры, позволявшие соизмерить ценность вклада отдельного человека в общественное дело, стали восприниматься римлянами в качестве их подлинной истории.
Рисуя римский национальный характер, Ливий создал в конечном итоге общественно-исторический миф, который не тождественен действительности, но и неотделим от нее. Ливиевы характеры запечатлели устойчивые стереотипы общественного сознания, которые активно воздействовали на жизненную практику. Таким образом, сочинение Ливия, написанное в жанре анналистической историографии, не является только одним из ее образцов, а представляет собой качественно иной этап развития этого историографического жанра. Справившись с возложенной на него идеологической задачей, анналистический жанр исторического повествования исчерпал свои возможности и на рубеже эпох (при переходе к империи) оказался уже неактуальным.
Анналистика была не единственным видом исторических сочинений в Риме. Начиная со второй половины II в. до н. э. можно говорить о зарождении и развитии историографии антикварного направления, самым ярким представителем которого является Марк Теренций Варрон — современник и друг оратора Цицерона. Составленный еще в древности список произведений Варрона насчитывал 490 томов, однако большая часть его сочинений сохранилась лишь во фрагментах. Круг научных интересов Варрона был широк: он писал работы по латинскому языку и литературе, римским древностям, философии и ведению хозяйства. Но излюбленным занятием антиквара оставалось исследование прошлого римского народа, а основным источником информации ему служили документы жреческих коллегий, из которых он «добывал» реалии жизни архаического Рима. Используя методы систематизации материала, созданные в греческих философских школах, Варрон преследовал одну цель — поместить римский народ в широкий историко-культурный контекст греко-римской цивилизации, подчеркнуть древность его происхождения. Его сочинения оказали огромное влияние на ученую поэзию эпохи Августа, на последующие поколения антикваров и на христианских Отцов церкви.
Политическая жизнь Римской республики, которая разворачивалась в сенате, народных собраниях и судах, обусловила развитие риторики, представленной политическим и судебным красноречием. Содержание речи и ее структура определялись спецификой античного судебного красноречия: оратор стремился не к доказательству истины, а к достижению правдоподобия, к эмоциональному воздействию на слушателей. Речи довольно рано начали записываться. Первой записанной может считаться речь Аппия Клавдия Цека, произнесенная в сенате в 279 г. до н. э. против заключения мира с Пирром, которая хранилась в семейных архивах. Известно, что Марк Порций Катон включил в свое сочинение произнесенные им речи. Речи становятся неотъемлемой частью римской историографии. Причем, если греческие историки сами составляли речи для исторических персонажей, выражая в них свои политические взгляды и пристрастия, римские историки использовали речи как документальный материал. И все же речи, вставленные в исторические сочинения, отличались по стилю от речей, произнесенных на Форуме: последним, по свидетельству Цицерона, была свойственна острота и сила слова.
Расцвет красноречия сказался на развитии литературного латинского языка. Выдающимся памятником латинской словесности является ораторская проза Марка Туллия Цицерона (106-43 гг. до н. э.), в которой сила слова соединена с изяществом изложения. Придавая большое значение литературной обработке своих речей, выстраивая их ритмическую структуру, Цицерон, в то же время, не увлекался чрезмерной изысканностью речи — ведь оратор, в его представлении, должен не только услаждать, но побуждать к действию и учить. Чтобы достичь такого результата оратор должен иметь философскую подготовку, быть знатоком права и обладать универсальной образованностью. Как государственный деятель Цицерон всегда говорил о власти закона, который служит основой цивилизованной жизни. Но закон для него не является принуждением, так как основа закона кроется «в естественном нашем стремлении любить друг друга». Представление о связующей силе любви побудило в дальнейшем сближать Цицерона с христианством.
С именем Цицерона также связано начало латинской философии. Широкое проникновение в Рим эллинистической культуры началось после Второй Пунической войны. Хотя Рим уже стал центром крупной державы, он сохранял идеологию гражданской общины, поэтому многие проникающие извне философско-политические идеи оставались чуждыми для римлян. Задача римских интеллектуалов сводилась к тому, чтобы приспособить эти идеи к традиционным римским ценностям и найти греческой философии общественное применение. В своих философских сочинениях Цицерон дает сугубо римские ответы на вопросы, поставленные в различных греческих философских школах. В центре его внимания всегда оставался Рим, а подчинение им окружающих народов происходило для их же блага; служение Риму воспринималось как служение человечеству, а сам Рим являлся воплощением идеального государства.
Рим: эпоха принципата
Легитимация единовластия
После победы над Марком Антонием Октавиан стал единовластным правителем Римской державы. В его распоряжении находилась громадная армия. Италия и провинции не только подчинялись, но и поклонялись ему как спасителю и избавителю от кровавых гражданских смут, бесконечных грабежей и поборов. Отныне никто не мог открыто бросить ему вызов. Однако, несмотря на все это, Октавиан оказался в очень сложном положении, ведь теперь его власть не имела законного основания. Срок действия чрезвычайных полномочий, декретированных ему как триумвиру, истек еще в 33 г. до н. э. Присяга, данная ему как главнокомандующему в 32 г. до н. э. гражданами всех муниципиев Италии, имела законное действие только на время войны. Разумеется, он мог управлять державой, опираясь на военную силу и не считаясь ни с кем, кроме преданной ему армии, т. е. выступить перед всеми в незавидной и чрезвычайно опасной роли тирана. И судьба Цезаря, и печальный опыт самого Октавиана свидетельствовали о том, насколько ненадежна и опасна основанная на неприкрытом насилии власть для самого правителя.
Для ее сохранения Октавиану было необходимо придать своей власти хотя бы видимость законности в глазах сограждан и обеспечить себе их прочную поддержку. Зажиточные граждане, составлявшие «цвет» римского народа, мечтали об окончательном прекращении смут и усобиц и возвращении к строю предков, не особенно задумываясь, насколько одно совместимо с другим. Попытка реставрации республиканского прошлого могла привести к новым гражданским смутам и войнам, но тем же самым был чреват и резкий разрыв с этим прошлым, неприемлемый для многих римлян. Октавиан выбрал третий путь: он «восстановил» республику, сохранив и упрочив при этом свое единовластие.
После захвата Египта Октавиан щедро расплатился со своими воинами; 120 тыс. легионеров получили крупные земельные наделы в ветеранских колониях, основанных как в Италии, так и в провинциях. Благодаря богатой египетской добыче земля для ветеранов впервые за многие десятилетия была не конфискована, а выкуплена у прежних владельцев. Таким образом, Октавиан примерно вдвое сократил разбухшую во время гражданских войн и ставшую очень своевольной армию и обеспечил себе преданность и поддержку хорошо организованных и сплоченных ветеранов. При этом он сохранил лояльность остальных землевладельцев, довольных прекращением бесконечных конфискаций владений (около двух третей земельного фонда в Италии во время последних гражданских войн было отобрано у собственников в пользу ветеранов Цезаря и триумвиров).
В 28 г. до н. э. Октавиан простил накопившиеся во время гражданских войн недоимки гражданам — должникам государственного казначейства и сжег долговые документы. Затем он особым указом отменил все законы и постановления, изданные по инициативе триумвиров. В глазах сограждан это выглядело как демонстративное отречение от несправедливостей и злоупотреблений, связанных со смутами и междоусобицами.
Орел. Камея. Римская копия I в. Вена. Музей искусств
Октавиан позаботился об укреплении не только гражданского мира, но и «мира с богами», что считалось одним из главных условий процветания гражданской общины. Он приказал восстановить в Риме множество обветшавших, разрушенных или сгоревших древних храмов потомкам их основателей (полководцев-триумфаторов); 82 храма, которые некому было восстанавливать, он воздвиг заново на собственные средства и украсил богатыми дарами.
В том же самом году Октавиан провел чистку сената, невероятно разросшегося во время гражданских войн за счет разного рода «темных личностей» и откровенных проходимцев, введенных туда по милости Цезаря и триумвиров. Рассказывают даже, что некий римлянин узнал в одном из только что назначенных квесторов своего беглого раба. Такой чисткой Октавиан постепенно уменьшил число сенаторов с 1000 до 600 человек (столько входило в его состав накануне гражданских войн). Он ввел для сенаторов минимальный имущественный ценз в 1 млн сестерциев. Обедневшим представителям древних родов, выходцы из которых из поколения в поколение заседали в сенате, Октавиан подарил средства, достаточные для сохранения ими своего былого положения. Таким образом, благодаря Октавиану сенат, олицетворявший д ля римлян республиканский строй, снова стал работоспособным и авторитетным органом власти.
В связи с чисткой был составлен новый список сенаторов, первое место в котором отводилось Октавиану. Тем самым он стал пранцепсом сената и получил почетное право первым высказывать свое мнение при обсуждении государственных дел. Принцепс сената не обладал никакими особыми полномочиями, но издревле считался самым авторитетным и заслуженным не только из сенаторов, но и из всех римских граждан.
Впервые после длительного перерыва Октавиан провел всеобщий ценз, а после него в соответствии с древним обычаем — люстр (lustrum) — торжественный обряд очищения от скверны, сопровождавшийся ритуальными шествиями, богатым жертвоприношением и молитвой богам с просьбой обеспечить сохранение и процветание римского народа и его владений. Поскольку предыдущий люстр проводился в 70 г. до н. э., то новый должен был очистить народ от скверны, накопившейся во время гражданских смут и войн. Так же как и прочие мероприятия Октавиана, этот шаг знаменовал разрыв с кровавыми междоусобицами последних десятилетий и начало новой мирной и достойной жизни. Все эти мероприятия, отвечавшие чаяниям большинства римских граждан, сопровождались невиданно пышными празднествами и зрелищами, богатыми пирами и щедрыми раздачами. Неудивительно, что Октавиан пользовался в эти годы необыкновенной популярностью как в Риме, так и в Италии.
13 января 27 г. до н. э. на заседании сената Октавиан заявил, что, поскольку в государстве установился гражданский мир, он отрекается от власти и передает ее сенату и народу римскому, а сам навсегда удаляется в частную жизнь — сенаторы растерялись. Одни не верили в искренность Октавиана, другие верили, но не знали, радоваться ли им восстановлению республики или страшиться новых гражданских смут и междоусобиц. Ближайшие сподвижники Октавиана, проинструктированные заранее, стали умолять его не покидать нуждающееся в нем государство. К ним присоединились и остальные сенаторы, но Октавиан стоял на своем. Тогда сенаторы «приказали» ему остаться у власти, и он подчинился. Однако он согласился сохранить под эгидой сената и народа римского лишь некоторые из своих полномочий и только на 10 лет, пока окончательно не минуют все угрозы спокойствию и благополучию государства.
Он оставил себе управление пограничными провинциями, населенными по большей части бедными и беспокойными племенами, находившимися под угрозой вражеских вторжений. Они отныне назывались «провинциями цезаря», т. е. императорскими, а сам он стал их наместником (проконсулом), управлявшим ими через своих помощников — легатов сенаторского звания. Поскольку легионы, главная сила римской армии, были расквартированы в этих провинциях, Октавиан сохранил свой статус главнокомандующего и контроль над вооруженными силами.
Богатые и мирные внутренние провинции отныне назывались «провинциями народа римского» и управлялись сенаторскими пропреторами и проконсулами, получавшими свой пост по жребию. Попасть в список кандидатов, бросающих жребий, можно было только с одобрения Октавиана, и он нередко отдавал приказы наместникам и тех и других провинций.
В награду за «восстановление республики» Октавиан получил от сената и народа почетное имя «Август» (букв. «Священный» или «Возвеличенный божеством»), под которым он и вошел в историю. Отныне его стали называть Император Цезарь Август. Над входом в его дом, по постановлению сената, был прикреплен гражданский венок из дубовых листьев — почетная награда воину, спасшему в бою жизнь римского гражданина. Август, таким образом, официально был признан «спасителем государства» и всех сограждан. Через 10 лет он снова попытался отречься от власти, но по приказу сената, был вынужден остаться у кормила государства. За время его правления эта процедура повторялась еще несколько раз.
Отречение от власти, а затем принятие тех или иных постов, полномочий и почестей по требованию сената и народа должны были демонстрировать их верховенство и выборный республиканский характер власти Августа, а также и то, что он участвует в управлении государством ради общественного блага. Большинство его преемников начинали свое правление с торжественного отказа от власти и каждые 10 лет отмечали особый юбилей ее обновления.
В 23 г. до н. э. Август на основании принятого народным собранием закона получил пожизненную власть (но не должность) плебейского трибуна. Эта власть считалась годичной, а следовательно, срочной, но по особому постановлению сената и народа каждый новый год автоматически обновлялась. Отныне он считался лицом священным и неприкосновенным и имел право «вето», т. е. наложения запрета на любое действие или решение любого органа власти. Он также мог созывать сенат и народное собрание и выдвигать свои предложения и законопроекты на их утверждение. Он рассматривался как защитник и заступник плебеев — подавляющего большинства римских граждан. Однако, поскольку сам Август не был плебейским трибуном, другие трибуны лишались возможности использовать свое право «вето» по отношению к нему.
Несколько раз Августу предлагали от имени сената и народа незаконные или беспрецедентные должности и полномочия, такие, например, как пост диктатора, ликвидированный после смерти Цезаря, или попечителя о законах и нравах. В этих случаях он отказывался наотрез, указывая, что они несовместимы с сохранением «строя предков».
В 12 г. до н. э. после смерти великого понтифика Эмилия Лепида Август при небывалом стечении народа не только из Рима, но и из всей Италии был избран народным собранием на этот высший жреческий пост. К тому времени он состоял членом всех жреческих коллегий, связанных с государственными культами. Таким образом, теперь он оказался облечен не только высшей военной и гражданской, но и высшей жреческой властью. Под его контролем отныне находилась вся религиозная жизнь римской гражданской общины. Это позволяло ему лучше и надежнее контролировать также и политическую деятельность сената, комиций и магистратов. Еще через десять лет по единодушному требованию сената и народа он принял самое почетное в Римской республике звание «Отца отечества», которого ранее удостаивались лишь наиболее выдающиеся государственные деятели за особые заслуги перед государством (например, Марк Фурий Камилл и Гай Марий).
Преемникам Августа эти полномочия и почести декретировались сенатом и народом сразу же после их прихода к власти, причем не на определенный срок, а пожизненно. Иногда даже очень юные правители объявлялись «отцами отечества». Личные имена «Император», «Цезарь» и «Август» постепенно превратились в титулатуру верховной власти и в таком качестве дошли до нашего времени. Поэтому в России и в Германии монарха называли царь или кайзер (это разные варианты произношения слова caesar), а членов его семьи — «августейшими особами». А от слова «принцепс», обозначавшего правителя «восстановленной республики», произошло современное слово «принц».
Римская камея «Гемма Августа». I в. Вена. Музей искусств
При жизни Августа тот или иной из его ближайших родственников, выбранный им в качестве возможного преемника, нередко получал от сената и народа те же самые чрезвычайные полномочия — пост проконсула «провинций цезаря» и власть плебейского трибуна. Эти люди считались равноправными (на деле являлись младшими) коллегами Августа. Поэтому в своем политическом завещании, получившем название «Деяния божественного Августа», он заявил, что превосходил всех своим авторитетом, но власти имел ничуть не более, чем те, кто были его коллегами по каждой магистратуре.
Итак, власть Августа и его преемников внешне выглядела как республиканская: формально она являлась выборной, срочной, а нередко и коллегиальной и рассматривалась как своеобразная чрезвычайная магистратура. Хотя при всем своем республиканском антураже эта бессрочная, никому неподотчетная и фактически неограниченная власть противоречила коренным принципам республиканского правления.
В «Деяниях…» Август утверждает, что получил свое почетное имя за то, что, потушив пожар гражданских войн и владея при всеобщем согласии высшей властью, он передал государство из своей власти в распоряжение сената и народа римского. И если Цезарь, придя к власти, заявлял, что «республика — ничто, пустое имя без тела и облика», а люди отныне должны слова его считать законом, то Август ставил себе в заслугу «восстановление республики» и постоянно подчеркивал, что он выполняет решения сената и народа римского и подчиняется законам. И хотя, фактически, и Цезарь, и Август были единовластными правителями, лишившими сенат и народ римский их былого значения, большинство римлян считали правление Цезаря тираническим, а Августа — законным и благодетельным.
Век Августа прославлен творчеством великих римских поэтов. Рим не имел своего эпоса, подобного древнегреческому. Созданием его занялся Вергилий, вдохновляемый и поддерживаемый ближайшим сподвижником Августа Меценатом. В поэме «Энеида» Вергилий воспел мифологизированную историю Рима и в чеканных поэтических строках запечатлел великое предназначение Рима «народами править державно». Лиризмом окрашены его поэтические циклы «Буколики» и «Георгики». Свою судьбу с величием Рима попытался соразмерить поэт Гораций в своем произведении «Памятник», парафраз которого написал А.С. Пушкин. Прелестна лирика Горация, исполнен мудрости его призыв к «золотой середине» в жизненных устремлениях. «Певцом любви» называют Овидия. Никто не мог сравниться с ним в поэтическом воплощении нежной страсти. Сосланный на берег Понта Эвксинского, Овидий выразил свою тоску по Риму в «Тристиях». Главным трудом своей жизни Овидий считал поэму «Метаморфозы», в котором переосмыслил греческую мифологию.
Преемники Августа по его примеру утверждали, что правят «восстановленной республикой», а для обозначения своего положения в государстве, так же как и он, использовали слово принцепс (первый сенатор или первый гражданин). Подвластных им римлян называли не подданными, а согражданами, а главным достоинством принцепса считалась «гражданственность (civilitas)».
Созданный Августом новый политический строй получил название «принципата». Большинство историков античности считают, что этот политический строй продержался в Древнем Риме примерно два с половиной столетия — до конца правления Александра Севера (222–235 гг. н. э.). Эту эпоху обычно подразделяют на ранний (до конца I в. н. э.) и поздний принципат. В целом Раннюю империю (I–III вв. н. э.) называют также периодом принципата.
Августу удалось не только «потушить пожар гражданских войн», но и положить начало длительной эпохе социально-политической стабильности, гражданского мира и процветания. Эта эпоха (I–II вв. н. э.) называлась «римским», или «августовым миром». На протяжении многих поколений большинство населения Римской империи не сталкивалось ни с гражданскими войнами, ни с рабскими восстаниями, ни с вражескими нашествиями, чего не бывало ни до ни после принципата. Историки Древнего Рима прошлых столетий нередко называли это время «самой благодетельной эпохой в истории человечества», полагая, что секрет «августова мира» заключался в переходе от республики к монархии, от изжившего себя полисного строя к империи. Однако более поздние исследования заставили отказаться от однозначных ответов на сложные вопросы о характере принципата и причине перехода от эпохи гражданских войн к эпохе августова мира.
Принцепс и «восстановленная республика»
При Августе и его преемниках республиканские органы власти — народное собрание, сенат и магистраты — формально пользовались своими полномочиями наряду и наравне с принцепсами и сохраняли свое былое значение, но фактически в значительной мере утратили и то и другое.
Народное собрание (комиции). Если при Цезаре и триумвирах правители не считались с комициями, могли сами издавать указы, имеющие силу закона и назначать магистратов на много лет вперед, то Август, по свидетельству своего биографа Светония, «восстановил в народном собрании древний порядок выборов, сурово наказывая за подкуп». «Присутствуя на выборах должностных лиц, — пишет Светоний, — он всякий раз обходил трибы со своими кандидатами и просил за них по старинному обычаю. Он и сам подавал голос в своей трибе, как простой гражданин». Как и раньше, в народном собрании принимались законы, в том числе и закон о наделении полномочиями самого принцепса, когда очередной правитель приходил к власти. Таким образом, формально римский народ оставался высшей властью в государстве и считался источником всякой иной власти.
Однако на деле властные прерогативы римского народа переходят к принцепсу. Если раньше римский гражданин, пользуясь правом «провокации», мог апеллировать к суду народного собрания, то теперь — к суду принцепса. «Апелляция к цезарю» вытеснила «провокацию к народу». Государственную измену в Риме, как и в прошлом, называли «оскорблением величества народа римского», но теперь так именовалось покушение на жизнь и авторитет прежде всего принцепса, а не на власть народа и его представителей.
Принцепс имел право рекомендовать, а фактически назначать часть кандидатов на магистратские посты. Уже Август использовал его, чтобы диктовать комициям свою волю. Когда народ избирал неугодного ему кандидата, он мог отменить выборы и «рекомендовать» на высокий пост, кого считал нужным. В конце своего правления Август однажды отменил сопровождавшиеся народными волнениями выборы и «рекомендовал» своих кандидатов на все магистратские посты.
К концу правления Августа была подготовлена реформа избирательной системы, осуществленная сразу же после его смерти. Отныне сенат составлял список, в котором содержалось по одному кандидату на каждый пост, а комиции, утверждали его своим голосованием. Таким образом, избирательные комиции, по меткому выражению современного антиковеда, превратились в «органы обязательного одобрения». Теперь тех магистратов, которые не были кандидатами принцепса, фактически выбирали сенаторы из своей собственной среды, из числа тех, против кого принцепс не возражал. Обычно принцепс «рекомендовал» всех кандидатов на пост консула и определенную часть кандидатов на другие посты.
Постепенно народ утратил не только избирательную, но и законодательную власть. После смерти Августа принимаемые в народном собрании законы постепенно вытесняются постановлениями сената (сенатусконсультами), получившими при Августе обязательную силу. Последний известный нам закон был принят народным собранием в конце I в. н. э. Превратившись в чисто формальный институт, народные собрания постепенно хиреют, но долгое время не исчезают полностью. Еще в начале III в. н. э. встречаются свидетельства о деятельности в Риме какой-то смутной тени былых комиций.
Сенат. Положение сената, на первый взгляд, изменилось к лучшему. Если раньше он был (по крайней мере, формально) совещательным органом при магистратах, располагавшим не столько полномочиями, сколько авторитетом, то после установления принципата он считается наряду с народным собранием высшим органом власти. Отныне сенат обладает законодательными, судебными и избирательными прерогативами, принимает участие в «выборах» принцепса и наделении его полномочиями и почестями. Сенат может обожествить покойного принцепса, либо, наоборот — лишить его указы законной силы, а память о нем подвергнуть проклятию. Он вправе объявить принцепса вне закона и отстранить от власти. Хотя воспользоваться этим правом сенату удавалось крайне редко.
Так же как и раньше, в сенате обсуждались государственные дела, в его ведении находились государственные финансы, дипломатия, контроль над управлением Италией и провинциями. В представлении как римских граждан, так и провинциалов сенат являлся воплощением законности, порядка и самой «восстановленной республики».
Вместе с тем и отдельные сенаторы, и сенат в целом оказались в зависимости от принцепса. Обретя новые прерогативы, сенат утратил инициативу и самостоятельность. Как правило, самые важные государственные дела он разбирал по поручению принцепса и выносил по ним лишь угодные тому решения. Компетенция сената и принцепса не имели четкого разграничения, поэтому тот мог взять на себя разбор любого государственного дела, а затем оформить его либо постановлением сената (сенатусконсультом), либо собственным указом. В этих условиях участие сенаторов в обсуждении важных государственных проблем постепенно теряло реальное значение. Лишь при обсуждении и решении повседневных дел, не привлекавших внимания принцепса, сенат мог проявлять большую или меньшую самостоятельность.
Если раньше сенат фактически играл роль римского правительства, то теперь ее принимает на себя принцепс со своими «друзьями» из сенаторов и всадников и слугами из отпущенников и рабов. Римские историки эпохи принципата, принадлежавшие к сенаторам, жалуются, что теперь писать историю стало значительно труднее, чем раньше, когда самые важные политические решения обсуждались и принимались публично, а не тайно, как в их время.
Со временем сенат теряет даже видимость власти. К концу II в. н. э. в нем уже не появляются посольства от зарубежных владык и подвластных Риму городов и племен, редко разбираются важные судебные или государственные дела, нечасто происходят прения. Выслушав речь принцепса, зачитанную им самим или его представителем, сенаторы одобряют ее бурными аплодисментами и хоровыми хвалами (аккламациями), а затем публикуют как сенатусконсульт. Юристы этого времени ссылаются не на сенатусконсульт по какому-либо вопросу, а на речь принцепса в сенате. С начала III в. н. э. сенатусконсульты постепенно вытесняются императорскими указами.
Вместе с тем, утратив в эпоху принципата свою самостоятельность, а со временем и большую часть своих полномочий и функций, сенат сохранил при этом немалое политическое влияние. Более того, он пережил не только отдельных императоров, но и саму империю и продолжал пользоваться влиянием и престижем под властью германских конунгов.
Разумеется, и сенат в целом, и каждый отдельный сенатор во всем зависели от принцепса, но и тот, в свою очередь, зависел от них. Представители сенаторского сословия составляли цвет италийской, а затем имперской городской знати. Они обладали высшим социальным престижем и привилегиями, немалым политическим опытом, громадными богатствами, обширными клиентелами и влиянием на местах, в своих родных городах и областях. За ними были зарезервированы почти все наивысшие военные и государственные должности, включая и пост самого принцепса.
Когда на исходе эпохи принципата в III в. н. э. этот пост начали занимать люди, не принадлежавшие к сенаторам, то на первых порах те их не приняли, и принцепсы-выскочки очень быстро утрачивали свою власть вместе с жизнью. И только после того как сами сенаторы перестали претендовать на этот смертельно опасный пост, империю возглавили выходцы из простых солдат, сыновья крестьян и вольноотпущенников.
Традиционные магистраты и новые государственные служащие. При преемниках Августа сохранились все регулярные республиканские магистратуры (кроме цензуры), а также обычная сенаторская карьера (cursus honorum), заключавшаяся в продвижении по лестнице магистратур. Но отныне она зависела не от расположения римского народа, а от милости принцепса и поддержки его влиятельных приближенных, а также большинства сенаторов. При желании принцепс мог ввести угодного ему человека, принадлежавшего к всадническому сословию, сразу в число сенаторов высокого ранга, например, причислить к бывшим преторам.
Магистраты по-прежнему исполняли, как правило в Риме и Италии, свои должностные обязанности, а также устраивали за свой счет дорогостоящие зрелища и празднества. По отправлении магистратуры они служили за пределами Италии в качестве промагистратов, командуя легионами и управляя или помогая управлять провинциями. Особенно важные посты занимали бывшие консулы, возглавлявшие крупные «провинции цезаря» и расположенные там армии или такие богатые и многолюдные «провинции народа римского», как Азия или Африка.
Для укрепления своей власти в Риме и в Италии Август и его преемники в дополнение к старым республиканским должностям создали новые, на которые, как правило, люди не выбирались, а назначались. Главными из них были посты высших префектов, имевшие не только чисто административное, но и немалое политическое значение. Вершиной сенаторской карьеры стал пост префекта города, отвечавшего за сохранение общественного порядка в Риме. На эту должность принцепсы назначали обычно пользующегося их особым доверием бывшего консула. Он обладал юрисдикцией по уголовным делам в Риме и его окрестностях, обширными полицейскими полномочиями, распоряжался воинами, входившими в так называемые городские когорты, и занимал свой пост не два-три года, как наместники «провинций цезаря», а пожизненно. Его обязанности во многом совпадали с обязанностями республиканских магистратов: эдилов, отвечавших за городское благоустройство и поддержание в Риме общественного порядка, а также консулов и преторов, ведавших судопроизводством в Риме и в Италии. Однако его полномочия были намного шире, а влияние и авторитет — значительно выше, чем у любого магистрата.
Еще больше влияния и власти сосредотачивалось у префектов претория, возглавлявших преторианскую гвардию — привилегированную воинскую часть, охранявшую самого принцепса. Они отвечали не только за охрану принцепса и его близких, но и за государственную безопасность в целом, имели не только военные, но и полицейские и судебные полномочия. В их обязанности в числе прочего входила охрана общественного порядка в Италии за пределами Рима и его окрестностей. В военное время они могли командовать действующей армией по поручению принцепса. Нередко они вмешивались в решение важных политических вопросов. Поскольку они могли достигнуть громадного могущества и представлять опасность для самого принцепса, их пост сделали коллегиальным и предназначенным не для сенаторов, а для представителей всаднического сословия, которые, как считалось, не могли претендовать на высшую власть. Противовесом преторианским когортам в самом Риме служили городские когорты, а в провинциях — легионы. Префект претория стал фактически вторым лицом по значению в государстве после самого принцепса. Префекты нередко обладали громадной закулисной властью.
Для высокопоставленных всадников предназначались и другие посты высших префектов — Египта, снабжавшего Рим хлебом, «анноны», отвечавшего за сбор и хранение хлеба для громадного населения Рима, «вигилов» (букв, «бодрствующих») — ночной стражи и одновременно пожарной охраны в Риме. Префект вигилов также обладал полицейскими и судебными обязанностями и полномочиями.
Отношения между назначаемыми принцепсом высшими префектами и традиционными республиканскими магистратами во многом напоминали отношения между принцепсом и сенатом. Подобно им в самом Риме и в Италии полномочия и компетенция высших префектов нередко дублировали прерогативы и компетенцию традиционных магистратов, при этом полномочия высших префектов постепенно расширялись, а своей властью и влиянием они с самого начала превосходили большинство магистратов.
Последствия такого параллелизма в деятельности высших органов власти и должностных лиц также во многом были сходными. Как и сенат, римские магистраты постепенно утрачивают значительную часть своих традиционных функций и прерогатив. В III в. н. э. почти все низшие магистраты исчезают, а высшие ограничиваются главным образом устройством игр и зрелищ. В это же время постепенно сходит на нет практика «рекомендации» их сенатом и «выборов» народным собранием — всех их напрямую назначает принцепс.
В провинциях наряду с традиционной администрацией, состоявшей из наместников и их помощников, появляется новая финансовая администрация, во главе которой стояли так называемые прокураторы (букв, «управляющие») провинций, принадлежавшие к всадническому сословию или к императорским отпущенникам. В их распоряжении находился вспомогательный штат из императорских рабов и отпущенников. Прокураторы контролировали сбор налогов, податей и ренты, выплачиваемой арендаторами императорских поместий и рудников, а также выдавали жалование воинам и другим государственным служащим. Со временем они получили судебную власть в делах, касающихся доходов императорской казны. Кроме того, им вменялось в обязанность наблюдать за деятельностью сенаторов, управлявших провинциями и командующих дислоцированными там легионами, и обо всем подозрительном докладывать принцепсу. Наместники и прокураторы провинций обычно конфликтовали друг с другом, и это усиливало власть принцепса. Некоторыми слабо романизованными провинциями, где было мало городов античного типа, управляли не наместники-сенаторы, а прокураторы всаднического ранга, как например, небезызвестный Понтий Пилат в Иудее.
Рабы и отпущенники принцепса занимали также множество постов (например, служащих финансовых ведомств, управляющих императорскими поместьями и рудниками) в Риме и Италии. Главными из них были придворные должности в непосредственном окружении принцепса: императорских постельничих и начальников ведомств императорской канцелярии. Самыми важными из них были ведомство императорских финансов (a rationibus), ведомство императорской переписки (ab epistulis) и ведомство прошений (a libellis). Со II в. н. э. посты начальников ведомств императорской канцелярии резервировались за всадниками. Приближенные принцепса даже из числа его рабов и отпущенников могли время от времени играть важную политическую роль, обладать несметными богатствами и влиянием, успешно делать карьеру.
Постепенно у всадников, занятых на государственной службе, появляется свой тип служебной карьеры, параллельный сенаторской. После длительной службы в армии на средних офицерских постах они могли стать прокураторами провинций, начальниками ведомств императорской канцелярии, а затем, если повезет, то и высшими префектами.
Администрация, укомплектованная всадниками, служила дополнением и своеобразным противовесом традиционной сенаторской. Благодаря своим рабам и отпущенникам принцепс мог контролировать все государственные доходы и расходы, в том числе и те, которые формально находились в ведении сената.
Таким образом, принцепс и его аппарат сосуществуют и взаимодействуют с традиционными органами власти римской гражданской общины. С помощью новых государственных служащих принцепс мог упрочить свою власть и пользоваться ею более эффективно.
Особенности римской государственности. Еще сравнительно недавно многие исследователи, рассматривая появление в эпоху принципата новых органов власти, постов и государственных служащих, делали вывод о переходе Рима от полисной республики к бюрократической монархии, которая опиралась на профессиональную армию и эффективный, хорошо организованный и построенный по бюрократическим принципам государственный аппарат, укомплектованный многочисленными профессиональными чиновниками. Однако современные исследования позволили пересмотреть эти взгляды.
В эпоху принципата в римской державе не сложилось не только бюрократии, но даже и государственного аппарата в современном смысле этого слова. Основой имперского управления как в центре, так и на местах являлись городские гражданские общины (полисы) с характерными для них органами власти и управления. Именно они несли на себе основную тяжесть управления, а немногочисленная императорская администрация ограничивалась общим контролем и вмешивалась в их деятельность только в чрезвычайных случаях, как правило, по инициативе снизу. Ни наместники-сенаторы, ни прокураторы-всадники не были профессиональными чиновниками, посвящавшими службе всю свою жизнь и зависевшими от связанных с ней доходов. По своему происхождению в большинстве своем они являлись крупными городскими землевладельцами, выходцами из сословия декурионов, заседавших в сенатах (куриях) италийских и провинциальных муниципиев и колоний. Даже находясь на государственной службе, они не теряли связи с родными городами, выступая их патронами, занимая там посты магистратов и жрецов. Ни своей подготовкой, ни особыми знаниями и навыками они не отличались от образованных декурионов и, точно так же как последних, их нельзя отнести к администраторам-профессионалам. Государственное жалование не служило основным источником их доходов. Их главными достоинствами считались не профессиональные знания, опыт и выслуга лет, а личная преданность принцепсу, богатство, полезные связи, дипломатические способности и красноречие.
В начале III в. н. э., когда численность государственных служащих достигла максимальных для эпохи принципата размеров, в императорской администрации насчитывалось примерно 350 постов, предназначенных для администраторов сенаторского и всаднического ранга, и около десяти тысяч — для вспомогательных и канцелярских служащих. При населении в 50–60 млн человек на каждого администратора с властными полномочиями приходилось более 100 тыс. человек. (Для сравнения отметим, что в Китае XII в. с приблизительно равным по численности населением насчитывалось в 25 раз больше администраторов и вспомогательных служащих.) Эти бросающиеся в глаза различия объясняются тем, что в Древнем Риме в эпоху принципата государственное управление было построено не на бюрократических, а на полисных принципах.
Наместники и прокураторы провинций имели в своем распоряжении помощников из числа своих родственников, клиентов и рабов, а также императорских рабов и отпущенников. Однако они не могли опереться на органы государственного управления на уровне городских и сельских округов нигде, кроме Египта (но и там число чиновников и звеньев управления в период принципата резко сокращается по сравнению с эпохой Птолемеев). Не обладавшие специальной подготовкой, знанием местных условий и штатом высококвалифицированных чиновников наместники и прокураторы провинций могли выполнять свои обязанности только при добровольном содействии со стороны органов местного городского (полисного) самоуправления. Находившиеся под контролем местных полисных элит эти органы выполняли только те приказы и распоряжения принцепса и его служащих, которые не противоречили интересам этих элит. В равной мере это относилось и к самому Риму.
Так, например, когда ненавидевший сенат император Калигула (37–41 гг. н. э.) решил отнять у сенаторов право «рекомендации» народному собранию кандидатов в магистраты, т. е. фактически право выбора магистратов, сенаторы по взаимному сговору стали выдвигать из своей среды только по одному кандидату на каждое место, и реформа Калигулы провалилась. А когда император Домициан (81–96 гг. н. э.) издал приказ о сокращении в два раза посадок виноградников в провинциях, магистраты и сенаторы (декурионы) провинциальных городов проигнорировали его, и императору пришлось с этим смириться.
В этих условиях задачи, стоявшие перед принцепсом и его немногочисленными служащими, имели не столько административный, сколько политический характер. Принцепсы с помощью своих сотрудников должны были обеспечивать взаимоприемлемый баланс интересов между императором и сенатом, а также между Римом и подвластными ему полисами и народами, между центральной и местными властными элитами. Нужно было также уничтожить или ослабить опасность социальных катаклизмов и междоусобиц.
Для того чтобы понять, что лежало в основе «римского», или «августова мира», необходимо разобраться во внутренней политике Августа и его преемников.
Основные направления внутренней политики Августа и его преемников
Своей внутренней политикой Август и его преемники демонстрировали приверженность институтам, обычаям и «нравам предков». В «восстановленной республике» делалось все возможное для реставрации и укрепления традиционной социальной иерархии, устранения или смягчения наиболее острых социальных противоречий.
Исключение из общего правила представляла собой политика по отношению к тем социальным слоям, которые до установления принципата были особенно тесно связаны с государственным управлением: к старинной римской знати (нобилитету) и городскому плебсу самого Рима.
Одной из самых тяжких язв, унаследованных от прошедшей эпохи, было регулирование рабовладения. Неотложной задачей любой власти была ликвидация опасности крупных восстаний рабов, грозивших перерастанием в настоящие рабские войны, и ослабление острых противоречий между рабами и господами. Для решения этого вопроса Август и его преемники использовали политику «кнута и пряника».
В Юг. н. э. был принят Силаниев сенатусконсульт, предусматривавший за убийство господина казнь всех его рабов, находившихся с ним под одной крышей и, следовательно, имевших возможность его защитить. Преемники Августа дополнили этот сенатусконсульт, еще более расширив и ужесточив его действие. Когда в правление императора Нерона (54–68 гг. н. э.) префект города Педаний Секунд был убит собственным рабом, у которого он взял деньги за освобождение, но на волю его не отпустил, 400 рабов, находившихся в этот момент в доме, были приговорены к смерти. И хотя в ответ на это в Риме начались волнения городского плебса, казнь состоялась под охраной специально вызванных войск. Однако убийства рабами своих господ не прекратились и, по свидетельству современников, по-прежнему представляли собой большую общественную опасность.
Одновременно с усилением репрессий императоры стремились ограничить жестокость и произвол господ по отношению к рабам. Еще ранее некоторые храмы имели право предоставлять убежище рабам, подвергавшимся бесчеловечному обращению. В эпоху принципата рабы могли обратиться за защитой и убежищем к статуям или изображениям принцепса, которые можно было найти едва ли не в каждом доме. Если жалоба раба подтверждалась, его продавали новому господину, а вырученные деньги отдавали старому.
Август милостиво относился к своим рабам и постоянно подчеркивал, что чрезмерная жестокость господ по отношению к собственным рабам ему не по душе. Когда один скаредный и бесчеловечный богач был убит своими рабами, Август, как передают, счел его недостойным отмщения и только что не сказал открыто, что тот был убит по справедливости. Современник Августа знаменитый юрист Лабеон писал, имея в виду рабов, что владельцу следует с умеренностью пользоваться своим движимым имуществом, дабы не испортить его диким и свирепым обращением. Преемники Августа запретили господам без предварительного судебного разбирательства в домашнем суде убивать своих рабов, отдавать их в гладиаторы, пожизненно держать в эргастуле (поместной тюрьме) закованными в колодки, принуждать рабынь к занятиям проституцией.
Император Адриан (117–138 гг. н. э.) сослал на пять лет богатую матрону за чрезмерно жестокое обращение со служанками-рабынями. Его преемник Антонин Пий (138–161 гг. н. э.) писал в своем указе: «Повиновение рабов следует обеспечивать не только властью, но и умеренностью и достаточным содержанием и справедливостью в требованиях работы». В противном случае господина могли заставить продать своих рабов, «чтобы они не учинили против него чего-либо мятежного». Эти меры соответствовали общему настрою эпохи и, насколько известно, пользовались общественной поддержкой. Они были направлены против злоупотреблений господ своей властью над рабами, но не против самой этой власти.
Да и само понятие «злоупотребление» было очень неопределенным. Эргастулы никуда не исчезли и после их запрещения. И если там и сидели закованные в колодки рабы, никто не мог доказать, что это наказание пожизненно. Множество рабынь продолжали торговать собой по велению хозяев, а немало рабов сражаться на арене. Господин по-прежнему мог на законном основании с соблюдением всех формальностей пытать провинившегося раба, а затем приговорить его к смерти или к суровому телесному наказанию. Если же после порки раб умирал, то это не считалось убийством, «поскольку цель наказания заключалась в том, чтобы сделать раба лучше, а не убить его».
Младший современник Антонина Пия придворный врач Гален сообщает, что ему нередко приходилось лечить богатых друзей от ушибов, которые они сами себе причиняли, избивая в гневе прислуживавших им рабов. Очевидно, такие побои не считались чрезмерной жестокостью. Нелегко судить, насколько были ослаблены противоречия между рабами и господами. Во всяком случае, римская поговорка «сколько рабов, столько и врагов», впервые засвидетельствована в эпоху Ранней республики.
Нетрудно заметить, что и самые жестокие и самые гуманные законы и указы ориентировались, в первую очередь на городских рабов, прислуживавших господину и входивших в его челядь. Но в наиболее тяжелом положении находились сельские рабы, трудившиеся в поместьях, которые не часто посещались господами. Именно они в прошедшую эпоху затевали рабские войны. Если же в период принципата подобных восстаний удавалось избежать, то главным образом потому, что в условиях характерной для этой эпохи социально-политической стабильности выступления рабов подавлялись в зародыше, не успевая перерасти в мощные восстания. Это означало, что утрата стабильности была чревата новой волной рабских восстаний. Август и его преемники не решили рабский вопрос, а лишь на какое-то время притупили его остроту.
Для сохранения и укрепления социально-политической стабильности в «восстановленной республике» Августу и его преемникам необходимо было, в первую очередь, заручиться поддержкой римского народа, который и в теории и на практике оставался народ ом-владыкой. Именно он обеспечивал Римскую державу лучшими воинами, служившими в привилегированных частях и на командных должностях, а также правителями — сенаторами, магистратами, наместниками и самими принцепсами.
Понятие «римский народ» охватывало главным образом римских граждан, проживавших в Италии. Из «Деяний божественного Августа» известно, что в 14 г. н. э., по цензу, проведенному Августом и Тиберием, в Римской державе насчитывалось 4 937 тыс. граждан. Они составляли примерно 10 % всего ее населения. Судя по надписи, найденной в самом Риме, Август и Тиберий зафиксировали по этому цензу 4 101 тыс. граждан. Такое расхождение в данных современные историки объясняют тем, что в надписи указаны не все римские граждане, а только жители Италии. К этой цифре можно добавить несколько сот тысяч римских граждан родом из Италии, служивших в расквартированных по провинциям легионах или проживавших в основанных Цезарем и Августом колониях. В итоге получается, что в конце правления Августа около 90 % римских граждан были жителями или уроженцами Италии, куда входила Цизальпинская Галлия на севере полуострова.
Политическое объединение Италии после Союзнической войны, а также пертурбации, связанные с гражданскими войнами, конфискациями земли и выведением колоний ветеранов привели к массовым переселениям и перемешиванию населения, исчезновению местных языков и связанных с ними систем письма и тотальной романизации. Единственным исключением из общего правила оставались немногочисленные греческие колонии Великой Греции (на юге Апеннинского п-ова). Весьма ощутимая после Союзнической войны разница между привилегированными старыми и фактически неполноправными новыми гражданами к началу нашей эры практически полностью исчезает. Римский историк Веллей Патеркул, младший современник Августа, называет италийцев «людьми одной крови, принадлежащими к одному народу». Таким образом, в начале нашей эры «римский народ» — это не только правовая абстракция, но и единый этнос, обладающий своей территорией — Италией, языком — латынью, и общей для всех римской культурой.
Как страна проживания народа-владыки Италия пользовалась множеством формальных и неформальных привилегий. И сама она, и ее обитатели были освобождены от прямых налогов: поземельного и подушного трибу та, а также от воинских постоев. В Италии за пределами Рима не было ни войск, ни наместников с их свитой, ни (за редкими исключениями) других представителей центральной власти. Так как при Августе армия окончательно стала профессиональной и комплектовалась добровольцами, то Италия получила фактическое освобождение не только от воинских постоев, но и от воинских наборов. Принудительная мобилизация проводилась только в случаях крайней необходимости и чрезвычайно редко.
Как и все римские граждане, полноправные обитатели Италии были избавлены от пыток, телесных наказаний и смертной казни за большинство тяжких преступлений. Законом, изданным по инициативе Августа, фактически отменялась долговая кабала для римских граждан. Отныне неисправные должники отвечали за долги своим имуществом, но не своей свободой и трудом. После установления принципата на протяжении двух столетий на просторах Италии царил внутренний мир, и она не подвергалась вражеским нашествиям. Правда, здесь дважды за это время (в середине I и в конце II в. н. э.) разворачивалась борьба между армиями претендентов на верховную власть, но она была кратковременной, затронула лишь небольшую часть обитателей страны, и нанесенные ей раны быстро затянулись.
До конца I в. н. э. принцепсы и почти все сенаторы и всадники принадлежали к уроженцам Италии. Поэтому италийские города имели самых богатых и влиятельных патронов и наилучшие возможности для обращения к властям (сенату и принцепсу) за помощью и содействием. В случае природных бедствий и катастроф, как, например, гибели Помпей в результате извержения Везувия в 79 г. н. э., средства для помощи пострадавшим выделялись быстро и щедро.
Немалая доля налогов, податей и военной добычи, поступавших в Рим из провинций и от завоеванных народов, расходовалась в Италии. Там были лучшие в Римской державе дороги, мосты, акведуки и самый высокий уровень урбанизации: в стране процветало около 400 городов, в которых проживало примерно 40 % населения, т. е. в два-три раза больше, чем в среднем по всей империи. В италийских городах за счет богатых и влиятельных патронов, а также местных городских сенаторов (декурионов) и магистратов шло обширное общественное строительство, устраивались зрелища и раздачи. По свидетельству римских географов, агрономов и писателей I в. н. э. Италия представляла собой как бы один цветущий сад и давала две трети вина, производимого во всем мире.
Таким образом, в целом, на протяжении первого столетия после установления принципата римская Италия переживала, быть может, самую лучшую пору своей истории. Время правления Августа и его ближайших преемников современные исследователи нередко называют «веком Италии».
Наиболее многочисленными из проживавших в ней римских граждан были мелкие и средние землевладельцы — крестьяне и зажиточные собственники небольших рабовладельческих поместий (вилл). Их положение с наступлением эпохи принципата изменяется к лучшему. Массовое наделение землей ветеранов при Цезаре и триумвирах и основание множества ветеранских колоний Августом вызвали повышение удельного веса мелкого и среднего землевладения. А привилегированный статус Италии и установление в ней прочного мира и порядка способствовали процветанию крестьянских хозяйств и небольших рабовладельческих поместий. Об этом свидетельствуют в частности раскопки небольших, но богатых и цветущих рабовладельческих вилл в окрестностях Помпей. Обедневшие или разорившиеся крестьяне могли вступить в армию (в преторианскую гвардию или на худой конец в легионы). После 16 или 20 летней службы они получали земельный надел либо денежную сумму, достаточную для его приобретения, и снова обретали свой былой социальный статус. Ветераны, которым удалось сделать карьеру на военной службе и дослужиться до центуриона, возвращались в свои муниципии богатыми людьми и нередко становились городскими магистратами и сенаторами (декурионами).
В целом, положение италийских крестьян и средних землевладельцев было вполне приемлемым не только при Августе, но и на протяжении многих десятилетий после него. Этим во многом объясняется длительное сохранение в Италии установившегося там при Августе внутреннего мира и порядка.
В многочисленных италийских городах, представлявших собой самоуправляющиеся гражданские общины, принцепсы проводили традиционную политику опоры на местную городскую знать — членов городского сената (декурионов). В большинстве случаев к ним относились богатые местные землевладельцы, собственники средних и крупных рабовладельческих вилл. Они обладали политической, экономической и религиозной властью и могли контролировать свои города и их сельскую территорию и поддерживать в них внутренний мир и порядок, соперничая друг с другом в борьбе за высшие городские магистратуры, за почести, власть и влияние. Ради того чтобы получить голоса избирателей и добиться своей цели, они готовы были потратить немалые средства.
Самые богатые из декурионов принадлежали к высшей городской знати и нередко — к привилегированному всадническому сословию. Им была открыта карьера в армии и на государственной службе. При поддержке принцепса они могли стать офицерами, высшими государственными служащими (прокураторами и префектами), магистратами и сенаторами в самом Риме и одновременно патронами своего родного муниципия.
Городской плебс состоял из ремесленников, торговцев и земледельцев, чьи участки располагались неподалеку от городов, а также наемных работников, принадлежавших как к свободнорожденным гражданам, так и к вольноотпущенникам. Они нередко объединялись в профессиональные, погребальные или соседские коллегии и, судя по свидетельствам, полученным при раскопках Помпей, принимали активное участие в местной политической жизни, например, в выборах городских магистратов.
Особенно энергичную и влиятельную прослойку составляли богатые вольноотпущенники — торговцы, ростовщики, владельцы крупных ремесленных мастерских. Они пытались соперничать с декурионами и претендовали на власть и почести в своих городах. Дошло до того, что при императоре Тиберии (14–37 гг. н. э.) был издан закон, запрещавший им занимать городские магистратуры и заседать в муниципальных советах. В то же самое время для них и других богатых плебеев были созданы в городах посты августалов — жрецов, ведавших культом ларов (домашних божеств) Августа. Они фактически превратились во второе привилегированное городское сословие, заняв среднее место между декурионами и плебеями.
Кроме исполнения своих культовых обязанностей августалы, подобно магистратам и декурионам, строили на свои средства общественные сооружения, устраивали пиры и раздачи и, так же как и декурионы, пользовались за это различными почестями. Сыновья августалов нередко приобретали поместья и сами становились декурионами. А их собственные дети могли претендовать на высшие городские магистратуры и зачисление во всадническое сословие.
Как и раньше, верховная власть стремилась поддерживать италийские города и городские элиты, мобилизуя для этого как внешние, так и внутренние (городские) ресурсы, и одновременно, сама пользовалась их поддержкой. Вместе с тем такая политика способствовала обновлению состава муниципальных элит. Представители высшей городской знати пополняли собой римский сенат и ряды высших императорских служащих, а порой разорялись из-за чрезмерных расходов на городские нужды. В то же время сословие городских декурионов, как уже сказано, постепенно пополнялось за счет сыновей зажиточных ветеранов и разбогатевших отпущенников-августалов. Как и прежде, постепенный приток «свежей крови» способствовал не изменению, а сохранению традиционной социальной иерархии и системы ценностей. Вместе с тем новые сенаторы и декурионы, обязанные своим возвышением принцепсам, были их надежной опорой и самыми энергичными помощниками во всех их начинаниях.
Таким образом, при Августе и его преемниках италийские города и городская знать (декурионы) были довольны своим положением в «восстановленной республике» и поддерживали Августа как ее стража и хранителя. Они дважды продемонстрировали эту поддержку. Так, еще в 32 г. до н. э. граждане италийских муниципиев и колоний по своей инициативе принесли присягу на верность Октавиану и дали ему средства и солдат для войны с Антонием и Клеопатрой. А в 12 г. до н. э. на уже упоминавшиеся выборы Августа великим понтификом в Рим собралось такое множество народа со всей Италии, какого никогда не наблюдалось до тех пор.
Однако с конца I в. н. э. положение Италии постепенно меняется к худшему. Она утрачивает свою исключительность и былое благополучие. В это время легионеры, офицеры, высшие государственные служащие и принцепсы все чаще принадлежат к римским гражданам — уроженцам не Италии, а провинций. С конца II в. н. э. то же самое можно сказать и о преторианцах. Многие из провинций уже не уступают Италии своим богатством и уровнем процветания. Большую часть потребляемого оливкового масла и вина Рим получает теперь не из Италии, а из провинций. Хотя италийские города по-прежнему освобождались от прямых налогов и воинских постоев, они все чаще сталкиваются с финансовыми трудностями. Поэтому во многих из них на рубеже I–II вв. появляются кураторы (попечители) сенаторского и всаднического ранга, которых назначают принцепсы по просьбе городских властей.
Вдобавок, с конца I в. н. э. в Италии вводится так называемая алиментарная система. Средние и крупные землевладельцы под залог своих поместий берут деньги в долг у государства под умеренный процент. Эти проценты по долгам поступают в алиментарные фонды, из которых оказывается материальная помощь детям и сиротам бедняков. В этих фондах можно видеть новую привилегию италийцев, но вместе с тем и признак начинающегося упадка. В связи с введением алиментарной системы появляются монеты с новой легендой: «Восстановленная Италия». Утрата ею исключительности в немалой мере связана с сильным обесцениванием во II в. н. э. статуса римского гражданина. К концу этого столетия рядовые римские граждане мало чем отличались от простых перегринов (неграждан). Они отныне уже не защищены от телесных наказаний, пыток и смертной казни, фактически утратив право «апелляции к цезарю».
С конца II в. н. э. Италия испытывает на себе те же самые бедствия, что и провинции. Во время войны Рима с германскими племенами маркоманов и квадов (167–180 гг. н. э.) она впервые за долгое время стала жертвой вражеского нашествия. Правда, от прорвавшихся германцев пострадали лишь незначительные территории на севере полуострова.
В ответ на новые угрозы в Риме с конца II в. н. э. была увеличена численность преторианской гвардии и городских когорт, а в Нации расквартирован новый легион. Теперь в Италии находилось не меньше войск, чем в любой пограничной провинции, и она уже не была свободна от воинских постоев. В это же время бандитизм и разбой снова становятся в Италии серьезной проблемой, как и накануне установления империи. В начале III в. н. э. прославился своей дерзостью и неизменной удачей италийский разбойник по имени Булла Феликс, напоминающий легендарного Робин Гуда. Он грабил только богатых и нередко оставлял ограбленным часть их достояния или делился добычей с бедняками. Отпуская на волю попавшего в плен офицера, он сказал: «Передай господам, чтобы они лучше кормили своих рабов, если хотят, чтобы разбойники перевелись». Таким образом, период италийской исключительности и процветания оказался не очень долгим.
Если в эпоху Раннего принципата италийские города находились в привилегированном положении по сравнению с провинциальными, то Рим находился в привилегированном положении по сравнению с другими городами Италии. Все принцепсы, независимо от своего происхождения, симпатий и антипатий, скупости или щедрости, не жалели сил и средств для украшения, возвеличивания, снабжения и увеселения Вечного города.
Август первым делом восстановил и привел в порядок городское хозяйство, сильно запущенное в эпоху гражданских войн. Была отремонтирована и модернизирована римская канализация, восстановлены старые и проложены новые водопроводы, возведены обширные склады для хранения зерна, отремонтированы рынки, улицы и мостовые. Были организованы регулярная пожарная служба во главе с префектом вигилов, укомплектованная профессиональными пожарными, и ведомство продовольственного снабжения Рима во главе с префектом анноны. Появляются должностные лица, отвечавшие за расчистку русла Тибра и защиту Рима от наводнений. Было основано ведомство по охране общественного порядка во главе с префектом города. Со временем под его властью оказались все отрасли городского хозяйства.
Кроме того, по свидетельству Светония, Август так украсил Рим, что по справедливости мог хвалиться тем, что он принял город кирпичным, оставляет же его мраморным. Подверглись реставрации старые римские храмы и построены новые, самым знаменитым из которых вплоть до нашего времени остается Пантеон. Рядом с заново отстроенным и украшенным при Августе Римским форумом появляются новые императорские с их мраморными храмами, базиликами, памятниками, портиками и публичными библиотеками. Особым вниманием Августа и его преемников пользовались ремонт и строительство сооружений, предназначенных для зрелищ: цирков, театров, амфитеатров и одеонов (концертных залов), а позднее и стадионов. Большинство сооружений этого рода дошло до нас от эпохи Ранней империи. Самым знаменитым из них до сих пор является величественный Колизей — амфитеатр Флавиев, возведенный в правление Веспасиана (69–79 гг. н. э.) и его сына Тита (79–81 гг. н. э.).
Одной из главных примет новой эпохи и вместе с тем одним из лучших украшений Рима стали великолепные императорские термы (общественные бани, «громадные как провинции», по выражению одного римского историка). Это были огромные здания со сводчатыми потолками и множеством помещений различного предназначения, нередко с великолепной отделкой и богатыми украшениями наподобие роскошных дворцов. Многие из них были окружены парками с фонтанами, портиками и статуями. Императорские термы служили не только банями, но и своеобразными общественными клубами, увеселительными, образовательными и спортивными учреждениями. Рядовые римляне могли пользоваться ими бесплатно или за небольшую мзду.
Нововведением эпохи принципата также являются общественные сады и парки, предназначенные для культурного отдыха и развлечений. Они были украшены фонтанами, статуями великих греческих мастеров, портиками для прогулок, спортивными и зрелищными сооружениями, картинными галереями и библиотеками. В прошлом такие сады и парки имелись только у самых богатых римских магнатов и считались одним из главных атрибутов роскошной жизни богачей. Первый общественный сад появился в Риме по завещанию Цезаря. Август разбил много новых общественных садов и парков и фактически превратил все Марсово поле (обширную низину в излучине Тибра, где раньше римская молодежь занималась военными и гимнастическими упражнениями) в один роскошный общественный парк. Его преемники мало что добавили к этому, но заботились об этих садах и парках и продолжали украшать их новыми постройками и произведениями искусства.
Благодаря императорским форумам, общественным термам и паркам рядовые римляне проводили свой досуг в такой роскоши, которой раньше могли пользоваться только немногие богачи.
Римский городской плебс. Неослабевающее внимание принцепсов к благоустройству и украшению Рима объясняется не только тем, что Вечный город был столицей и зримым воплощением Римской державы, но также и особым значением для новых правителей поддержки римского городского плебса. В городе при Августе проживало около миллиона жителей. Еще недавно считалось, что в массе своей они относились к люмпен-пролетариям, кормившимся подачками властей и богатых патронов. Однако сейчас полагают, что большинство из них сами зарабатывали себе на жизнь ремеслом, торговлей и трудом по найму.
Жизнь в громадном мегаполисе, не знавшем себе равных ни в древнем мире, ни в средние века, была очень нелегкой для большинства его обитателей. Непомерно высокая квартплата даже за самое плохое жилье, постоянная теснота и давка, связанная с высокой плотностью населения, неискоренимая уличная преступность и постоянная угроза голода, пожаров и наводнений, обвалов многоэтажных домов (инсул) отравляли их существование и нередко провоцировали массовые волнения и выступления. Эти волнения представляли особую опасность в силу не только многочисленности рядовых жителей Рима, но и их особого статуса. Полноправные обитатели любого италийского муниципия были и сознавали себя в первую очередь гражданами своего малого отечества: перузинцами, нуцерийцами или арпинатами, и лишь во вторую — римскими гражданами. Полноправные обитатели самого Рима были и мыслили себя только римлянами и, следовательно, римским народом, обладателем высшей государственной власти, владыкой всех подвластных Риму стран. На своем городском форуме они избирали не городских, а общегосударственных магистратов и принимали общегосударственные законы. Поэтому они считали себя вправе требовать от избранных ими представителей власти особого внимания к своим нуждам и интересам. Любое массовое выступление в Риме могло рассматриваться не как бунт распоясавшейся черни, а как выражение державной воли всевластного римского народа.
В эпоху гражданских войн городской плебс Рима отличался особой политической активностью, которая была отнюдь небескорыстной. Он открыто торговал своими голосами на выборах магистратов и с помощью своих вожаков — популяров нередко добивался принятия законов в своих эгоистичных интересах. Действуя на народных сходках (конциях) и в народном собрании (комициях) от имени всего римского народа, он фактически узурпировал его верховную власть. Большое значение имели также его близость к главным органам власти, многочисленность и привычка к организованной политической деятельности. В этих условиях принцепсам приходилось с лихвой компенсировать римским плебеям все их потери, дабы использовать их в качестве своей опоры.
Сразу же после установления нового политического режима одной из главных обязанностей принцепсов стала забота о снабжении Рима и его населения предметами первой необходимости: 200 тыс. римских плебеев бесплатно получали от государства зерно из расчета 5 модиев в месяц на человека (легионер получал 3,5 модия). Префект города и его помощники следили за торговлей продовольственными товарами, контролировали цены, а также весы и меры на рынках. Префект анноны и его служащие стремились наладить бесперебойный подвоз в город хлеба из заморских провинций (в первую очередь из Африки и Египта), его хранение и распределение.
При Августе и его преемниках были введены особые привилегии для владельцев судов, привозивших в Рим зерно. В голодные годы, когда случались перебои со снабжением, из Рима изгоняли рабов и чужеземцев с тем, чтобы легче было прокормить оставшихся граждан. Когда однажды в связи с очередной нехваткой зерна римским плебеям стали выдавать хлеб низкого качества, они окружили на Римском форуме императора Клавдия (41–54 гг. н. э.), осыпали его оскорблениями и забросали хлебными корками. Сильно помятому принцепсу с большим трудом удалось ускользнуть во дворец. После этого он принял решительные меры, чтобы наладить бесперебойное снабжение Рима хлебом.
В эпоху принципата достигает своего высшего расцвета система раздач денег и подарков римскому городскому плебсу. Денежные раздачи (конгиарии) устраивались в связи с каким-либо важным событием в жизни принцепса или его годовщиной: приход к власти, рождение ребенка или похороны в семье самого правителя или его ближайших родственников, триумф по случаю одержанной на войне победы, государственный праздник. На монетах этого времени часто изображается раздача конгиария гражданам самолично принцепсом. Это могли быть корзинки с едой или жетоны беспроигрышной лотереи, по которым можно было выиграть плащ, фазана, а если повезет — дом или поместье.
Впрочем, для завоевания симпатий городского плебса важнее всего были не хлебные раздачи и не конгиарии, а зрелища. Как в Риме, так и в других городах державы они пользовались наибольшей популярностью и привлекали гораздо больше граждан, чем любое народное собрание. Как сообщают, Август во время празднеств расставлял по всему Риму воинскую стражу, чтобы обезопасить обезлюдевший город от грабителей. По словам Цицерона, именно на зрелищах было легче всего узнать мнение и суждение римского народа.
И в отношении строительства предназначенных для зрелищ сооружений, и в отношении разнообразия, многочисленности и великолепия самих зрелищ эпоха принципата не знает себе подобных. В это время римские магистраты устраивали не меньше зрелищ и раздач, чем раньше, но принцепсы намного превосходили их всех вместе взятых. При Августе на празднества приходилось 66 дней, занятых в основном публичными играми и зрелищами. К концу принципата праздничные дни занимали почти полгода.
По мнению римского оратора, писателя и государственного деятеля Фронтона (середина II в. н. э.), устройство зрелищ было одной из самых важных обязанностей правителя. Как правило, когда принцепс находился в Риме, он обязательно присутствовал на зрелищах вместе со всеми магистратами. Во время путешествий он устраивал за свой счет великолепные празднества в тех городах, которые посещал. Большинство принцепсов разделяли любовь к зрелищам с остальными римлянами.
Август приказал зрителям из числа римских граждан посещать зрелища в тогах, причем для разных категорий выделил особые сектора: отдельно для граждан и неграждан, для взрослых и детей, для мужчин и женщин, для военных и штатских. Среди граждан — отдельно для сенаторов, всадников, зажиточных и бедных плебеев. Таким образом, театр и амфитеатр как в Риме, так и в других городах, стали наглядной моделью римского общества. Благодаря своей многолюдности и раздельному размещению разных категорий зрителей зрелища могли использоваться для массовых манифестаций единства всех граждан любого сословия и статуса и их сплоченности вокруг принцепса. Когда тот входил в цирк, театр или амфитеатр все зрители вставали и устраивали ему овацию. Его также приветствовали хоровыми выкриками (аккламациями).
Во 2 г. до н. э., когда Август вошел в театр, увенчанные венками зрители провозгласили его «отцом отечества». Он принял это почетное звание, а в своих «Деяниях…» заявил впоследствии, что она была ему вручена единодушно сенатом, всадниками и всем народом.
Поскольку считалось, что римский народ обладает высшей властью в государстве, такие массовые манифестации рассматривались как свидетельство всенародной поддержки политики правящего принцепса и, следовательно — законности его власти. Рассказывают, что один из сыновей императора Веспасиана специально подстраивал манифестации на зрелищах с требованием казни того или иного тайного противника императора. После таких демонстраций «народной воли» незамедлительно проводились аресты и казни.
Но и рядовые граждане могли использовать зрелища в своих интересах, обращаясь к присутствующему принцепсу с просьбами и требованиями от имени всего римского народа. Зрители могли вести себя более свободно, чем где бы то ни было еще (словосочетание «театральная вольность» стало в Риме крылатым выражением), а принцепс и другие представители власти, наоборот, вели себя очень предупредительно и нередко шли народу навстречу. Просьбы и требования зрителей чаще всего были связаны с теми же зрелищами, раздачами и подарками, но иногда они принимали характер политических манифестаций. Принцепса могли просить о снижении податей, отмене непопулярного закона или изгнании ненавистного всем фаворита. Если к такого рода просьбам не прислушивались, они могли иногда перерастать в массовые демонстрации, когда громадные толпы выплескивались за стены театра, сметая все на своем пути.
Таким образом, зрелища не только позволяли властям привлечь римских плебеев на свою сторону и манипулировать ими, они одновременно давали возможность самим плебеям оказывать давление на власти в своих интересах. Они создавали и поддерживали обратную связь между принцепсом и массами, помогая ему корректировать свою политику, если она оказывалась совершенно неприемлемой для «римского народа».
Именно благодаря зрелищам римский плебс мог проявлять политическую активность и пользоваться определенным политическим влиянием, несмотря на потерю народным собранием реальной власти и значения. Не случайно некоторые авторы того времени сравнивают зрелища с народным собранием былых времен. В целом, политические выступления на зрелищах были скорее исключением, чем правилом, поскольку в эпоху принципата положение римского плебса изменилось к лучшему, и он поддерживал новый политический строй. Римский сатирик Ювенал (начало II в. н. э.) с горечью писал, что народ жаждет лишь «хлеба и зрелищ», а о делах государственных, после того как перестал торговать своими голосами, он не желает и думать.
Плебеи могли быть недовольны отдельными принцепсами, например скуповатым и нелюдимым Тиберием, который редко устраивал зрелища, но все же новые порядки, утвердившиеся в эпоху принципата, были им по душе. Когда после убийства полубезумного тирана Калигулы в 41 г. н. э. сенаторы под охраной городских когорт собрались на заседание и решили на самом деле восстановить республику, против них выступили преторианцы и масса римских плебеев, требовавших, чтобы сенаторы дали им нового принцепса. Так была сорвана одна из последних попыток подлинного возвращения к «строю предков».
Таким образом, Август и его преемники, в целом, успешно решили проблему взаимоотношений между новой властью и городским плебсом Рима. Однако за это приходилось платить очень высокую цену. Как полагают современные исследователи, в государственном бюджете расходы на украшение и благоустройство Рима, на бесплатный хлеб и подарки для римского плебса, а также на его увеселения уступали только расходам на армию. Налоговые поступления от самых богатых заморских провинций, таких как Африка и Египет, поглощались ненасытным «римским народом», который мало что мог дать взамен. По словам Страбона, в главную гавань Рима ежедневно приплывало множество тяжело нагруженных кораблей, а обратно они выплывали налегке — вообще без всякого груза.
Несмотря на титанические усилия властей по налаживанию и поддержанию в порядке городского хозяйства самые острые проблемы первого в мире мегаполиса кардинально решить не удалось. В лучшем случае их сумели немного смягчить. Рим продолжали терзать пожары, от которых он несколько раз выгорал дотла, наводнения, из-за которых гибли люди, разрушались целые кварталы и пропадали многолетние запасы зерна, и голод, сопровождавшийся смертоносными эпидемиями и бунтами. Даже в благополучное правление Августа (30 г. до н. э. — 14 г. н. э.), считавшегося самым счастливым из всех принцепсов, дважды наступал голод, несколько раз происходили крупные пожары и опустошительные наводнения. После каждой новой катастрофы принцепсам приходилось напрягать все государственные ресурсы, чтобы хоть как-то возместить римским плебеям понесенный ими ущерб.
Римская держава могла нести это тяжкое бремя, пока в ней сохранялся нерушимый «римский мир». Однако любые серьезные трудности и пертурбации, хотя бы временный разрыв налаженных связей грозили распадом не очень устойчивой системы кормления и увеселения Рима за счет покоренных народов и превращением римских плебеев из опоры власти в опасную разрушительную силу.
Римская знать. Старая римская знать (нобилитет) — потомки республиканских консулов и диктаторов — являлась единственной социальной группой, которая не только ничего не выиграла, но, наоборот, многое проиграла в результате установления нового политического строя. Это была очень малочисленная, но по-прежнему весьма влиятельная социальная сила. Римские аристократы обладали громадными богатствами, множеством друзей, гостеприимцев и клиентов как в Италии, так и в провинциях, и высоким престижем урожденных политических и военных лидеров. В большинстве своем они принадлежали к приверженцам республиканского прошлого — эпохи их наивысшего политического и социального могущества. Они упорно сопротивлялись Цезарю и триумвирам, были разбиты в открытом бою, капитулировали, но так до конца и не смирились со своим поражением.
Первым принцепсам пришлось столкнуться с оппозицией нобилитета. При Августе аристократия редко проявляла враждебность новым порядкам. Самые активные противники единовластия погибли во время гражданских войн или были казнены за участие в заговорах против Августа. Остальные предпочитали пользоваться благами гражданского мира и участвовать в завоевательных войнах, вместо того чтобы затевать заговоры и мятежи. Тем не менее в высшем свете из рук в руки передавались злобные памфлеты на Августа и его близких, а также сочинения, прославлявшие Помпея, Катона и Брута. Август спокойно терпел поношения и сам охотно читал трактаты о достоинствах Катона и подвигах Помпея.
Пользуясь своим правом «рекомендации» консулов, он нередко награждал консульством лояльных ему аристократов. Дети тех нобилей, которые сражались против него при Филиппах, могли после консульства управлять «провинциями цезаря» и командовать расквартированными там армиями. Некоторые аристократы породнились с семьей Августа с помощью брачных связей и входили в его ближайшее окружение вместе с его незнатными соратниками. Вместе с тем Август ввел новую практику назначения так называемых «дополнительных консулов». Первые два консула, именуемые «ординарными», складывали свои полномочия не через год, как раньше, а через несколько месяцев, и до конца года назначалось еще несколько пар «дополнительных консулов». Со временем на каждый год стало приходиться 8-10 консулов. Нобили добивались самой почетной магистратуры не реже, чем раньше, но она утратила свою исключительность и былой престиж.
Аристократическая оппозиция оживилась в правление Тиберия, когда ослабела память об ужасах гражданских войн и закончились великие завоевания. Тиберий, сам принадлежавший к старинной знати и чутко улавливавший ее настроения, характеризуя свое положение, нередко повторял римскую поговорку: «Я держу волка за уши». Как и было принято, он назначал высокородных аристократов на важные посты, например, наместниками провинций. Но при этом многим из них Тиберий запрещал покидать Рим, и они вынуждены были управлять провинциями через своих помощников.
Об основательности опасений Тиберия свидетельствует история Лентула Гетулика. Этот высокородный аристократ управлял в те годы провинцией Верхняя Германия. Он был любим своими легионерами, а также воинами Нижней Германии, которую возглавлял его не менее знатный тесть. Когда Гетулик узнал о поданном на него доносе, он написал принцепсу, что соблюдает безупречную верность, но если на его место будет прислан другой, он воспримет это как вынесение смертного приговора. Поэтому им лучше заключить своего рода союз, с тем чтобы принцепсу сохранить власть над всем остальным государством, а ему удержать за собою свою провинцию. Так и вышло — Тиберий управлял империей, а Гетулик — своей провинцией, и оба не вмешивались в дела друг друга. Гетулик пережил Тиберия, но при его преемнике Калигуле (37–41 гг. н. э.), любимце рейнских легионов, он был смещен со своего поста и казнен.
Сочинения, прославлявшие республиканское прошлое, теперь сжигались на кострах, а людей, уличенных в поношении принцепса, судили по обвинению «в оскорблении величия римского народа» и приговаривали к казни или ссылке. Их имущество забиралось в казну, за исключением четвертой части, которая шла в награду доносчикам. Начиная с Тиберия, это ремесло становится в Риме самым доходным и популярным. В последние годы его правления процессы и казни шли непрерывной чередой. Их жертвой нередко становились не только свободомыслящие оппозиционеры, но также доносчики и приспешники тирана. Никто не мог быть уверен в завтрашнем дне.
Римские аристократы сумели по достоинству оценить Тиберия лишь после прихода к власти его преемника Калигулы. Тот за несколько лет своего правления сумел казнить и ограбить больше людей, чем Тиберий за несколько десятилетий. Новый принцепс, приказавший величать себя «господином и богом», сожалел лишь о том, что у римского народа нет одной шеи, которую можно было бы свернуть единым махом. Когда во время праздника Калигулу зарезали офицеры из его собственной охраны, никто о нем не пожалел.
Воспользовавшись моментом, сенат принял решение о восстановлении республики без принцепса. Но когда преторианская гвардия при поддержке римского плебса объявила новым принцепсом дядю Калигулы Клавдия (41–54 гг. н. э.), сенаторам пришлось пойти на попятную. Последнюю попытку восстановить республику предпринял знатный наместник Далмации Камилл Скрибониан, поднявший свои легионы на восстание против Клавдия (42 г. н. э.). Но когда его воины узнали, что им предстоит сражаться не за нового принцепса, который щедро наградит тех, кто приведет его к власти, а за республику и свободу, они немедленно убили своего командующего в доказательство своей нерушимой верности Клавдию. После этого знатные противники тирании уже не пытались вернуть безвозвратное прошлое, а стремились лишь к замене «плохого» правителя «хорошим», забывая, что даже Калигула казался всем очень хорошим, пока не стал принцепсом.
В 54 г. н. э. Клавдий был отравлен своей женой Агриппиной, которая привела к власти собственного сына Нерона, чтобы через него править империей. Однако сама она была убита по его же приказу. Нерон долгое время успешно расправлялся со всеми аристократами, которые представляли или в будущем могли представлять угрозу для его всевластия. В конце концов, своими преступлениями и безумствами он вызвал всеобщее отторжение. Против него выступили провинции, легионы и даже преторианская гвардия. Сенат отрешил его от власти и приговорил к смерти. Он бежал из Рима в одно из своих поместий и, не дожидаясь ареста и казни, покончил с собой в 68 г. н. э.
Преемники Тиберия, принадлежавшие к династии Юлиев-Клавдиев, (14–68 г. н. э.), истребили почти всю старую аристократию, включая и собственную родню, а также многих лучших представителей новой знати, выдвинувшихся при принципате, но живших идеалами республиканского прошлого. Однако и сами они пали жертвами заговоров и восстаний. Ни одному из них не удалось избежать насильственной смерти.
После прихода к власти династии Флавиев (69–96 гг. н. э.), близких по происхождению италийской муниципальной знати, выходцы из этой социальной среды начинают играть ведущую роль в сенате, тем более что потомков республиканских аристократов там уже почти не осталось. Многие из них к тому времени пали жертвою императорских репрессий. Другие, потеряв былые источники доходов (военная добыча, ограбление провинций) и продолжая нести прежние расходы, связанные с устройством зрелищ и раздач в связи с отправлением той или иной магистратуры, постепенно беднели и вымирали.
Римская империя во II в. н. э.
Траян. Рим. II в. Анкара. Археологический музей
Основатель династии Веспасиан Флавий (69–79 гг. н. э.) многих своих незнатных соратников сделал не только сенаторами, но даже и патрициями. Его старший сын Тит (79–81 гг. н. э.), прозванный «отрадой рода человеческого», управлял в том же духе. Последняя вспышка борьбы императора с аристократической оппозицией, сопровождавшаяся многочисленными казнями и ссылками, относится к правлению Домициана (81–96 гг. н. э.), младшего сына Веспасиана, прозванного «лысым Нероном». Он был компетентным и способным принцепсом, но слишком деспотичным и подозрительным. «Правителям, — говорил он, — живется хуже всего: когда они обнаруживают заговоры, им не верят, покуда их не убьют». Эти жалобы вспомнили лишь после убийства самого Домициана в 96 г. н. э.
Новые императоры предали проклятию память Домициана, но подтвердили его распоряжения и указы. Доносчиков посадили на старый корабль без руля и без ветрил, и отправили его в открытое море.
После прихода к власти династии Антонинов (96-192 гг н. э.), выходцев из провинциальной знати, сенат постепенно утрачивает сугубо италийский характер, а вместе с ним и последние воспоминания о славном республиканском прошлом.
Старинная знать к этому времени уже почти вымерла, а новая, сложившаяся уже в эпоху принципата, пользовалась богатством и почетом, получала престижные магистратуры и жреческие посты, но к управлению «провинциями цезаря» и армиями, как правило, не допускалась. Большинство доверенных приближенных принцепсов, а нередко и они сами являлись сенаторами и магистратами в первом или во втором поколении. Одним из лучших принцепсов, по общему признанию, был Пертинакс, сын простого отпущенника (193 г. н. э.). Проблема старинной римской знати исчезла вместе с самой этой знатью.
Провинции. Роль провинций в жизни римской державы трудно переоценить. На рубеже эр в них проживало, примерно, 80–90 % всего населения. Римская армия наполовину состояла из провинциалов. Доходы римской казны формировались почти целиком за счет собиравшихся в провинциях налогов и податей.
Отношение римлян к провинциям во многом определялось традиционными представлениями. Вся провинциальная земля по праву завоевания считалась собственностью римского народа, а сами провинции — как бы его поместьями (по выражению Цицерона). Однако в соответствии с теми же представлениями римляне должны были заботиться о сохранении мира и порядка на принадлежащих им землях и о благе подвластных им народов. Официально провинциалы назывались в Риме не подданными, а «союзниками».
Организуя управление своими провинциями и их эксплуатацию, римляне издавна стремились опереться там, где это было возможно, на города античного типа (полисы) и правящую ими знать. Она, в свою очередь, выражала готовность пойти на союз с Римом при условии учета ее интересов. Но поддерживать взаимовыгодное сотрудничество между центральной и местными элитами было очень сложно в условиях господства коррумпированного римского нобилитета и бесконечных гражданских войн и гражданских смут.
При республике провинции являлись не столько «поместьями римского народа», сколько управлявшей ими римской знати, представлявшей собой верхушку сенаторского сословия, и собиравших в них налоги и подати компаний римских публиканов — «цвета всаднического сословия».
По словам одного из римских ораторов, знатные наместники, а также друзья и клиенты, составлявшие их свиту, привозили в провинции амфоры, полные вина, а увозили оттуда амфоры, полные денег. А римских откупщиков государственных податей и налогов (публиканов), печально знаменитых своей ненасытной алчностью, сами же римляне называли разбойниками. Хищническая эксплуатация провинций приводила к истощению ресурсов и терпения их населения. Цицерон с горечью констатировал: «Провинциалы ненавидят само имя римлян и готовы восстать при первом удобном случае». Когда с установлением принципата был положен конец бесконтрольному владычеству римской знати и бесконечным гражданским смутам и войнам, положение провинций изменилось к лучшему.
Новые правители римской державы были заинтересованы в планомерной эксплуатации провинций и в поддержке со стороны местной городской знати. Когда наместник Египта предложил Тиберию собирать в своей провинции значительно больше налогов и податей, тот отказался от этого, заявив: «Хороший пастух стрижет своих овец, а не сдирает с них шкуру». Август и его преемники разработали и постепенно осуществили систему мер по борьбе с коррупцией римских наместников и публиканов. Наместники «провинций цезаря», а затем и «провинций римского народа» постепенно оказались в полной зависимости от принцепса. При отъезде в провинцию они получали от него подробные инструкции (мандаты), которыми обязаны были руководствоваться. Кроме того, они поддерживали переписку с принцепсом и в случае, когда у них возникали сомнения, обращались к нему за советом.
У провинциальной верхушки появились новые возможности для борьбы со злоупотреблениями наместников. Теперь они могли апеллировать к принцепсу на приговоры наместников или прокураторов. Кроме того, они могли жаловаться на их действия в Рим как от своего имени, так и от имени своего города или даже всей провинции. Эти жалобы могли разрушить карьеру наместника или даже вызвать судебное разбирательство его дела в сенате. Осужденный наместник обычно приговаривался к штрафу и изгнанию или к исключению из сенаторского сословия.
Для отправления императорского культа были созданы советы провинций, включавшие в себя представителей входивших в них городских общин. Они обычно посылали благодарственное письмо императору после отъезда в Рим очередного наместника. Если тот не пользовался популярностью у провинциалов, совет не отправлял письма, что грозило наместнику неприятностями по службе. Поэтому им приходилось заботиться о завоевании поддержки и благорасположения влиятельных провинциалов, «обхаживать» их так, как раньше кандидаты в магистраты «обхаживали» своих избирателей. Информацию о злоупотреблениях наместников принцепс мог получить от прокураторов-всадников и своих рабов и отпущенников, служивших в провинциях.
Важную роль в борьбе с коррупцией и злоупотреблениями играла введенная при Августе новая система сбора налогов и податей. Отныне сбор прямых налогов был отобран у римских публиканов и поручен местной городской знати: магистратам и декурионам провинциальных городов. С ее помощью представители римской власти стали регулярно проводить в провинциальных городах ценз. На основе его данных определялась общая сумма прямых налогов, которую ежегодно должны были собирать и вносить в римскую казну городские власти. Размеры норм налогообложения устанавливались с расчетом получения максимума возможного, не разоряя при этом налогоплательщиков. Они настолько хорошо отвечали своему предназначению, что попытки отдельных преемников Августа увеличить или уменьшить их терпели крах. Рано или поздно приходилось возвращаться к тому, что было введено Августом.
Теперь отвечавшие за сбор налогов магистраты и декурионы в случае налоговых недоимок обязаны были возмещать разницу из собственных средств. Правда, в эпоху «августова мира» это случалось не часто. Зато они стали играть более активную роль не только в управлении своими городскими общинами, но и в провинциальном управлении в целом. К тому же они получили новые обширные полномочия и могли использовать их в своих интересах, перекладывая основное бремя по выплате налогов на сельский и городской плебс. С другой стороны, в отличие от стремившихся к быстрому обогащению римских публиканов, они не могли позволить себе разорять и продавать в рабство местных налогоплательщиков. Ведь в этом случае им самим пришлось бы выплачивать все прямые налоги. Таким образом, между центральной властью и местными городскими элитами устанавливается взаимоприемлемый баланс интересов и на этой основе налаживается взаимовыгодное сотрудничество.
Разумеется, оно было возможно лишь в урбанизированных районах, где ведущую роль играли городские гражданские общины. Поэтому центральная власть всячески способствовала распространению и укреплению городов античного типа. Принцепсы неоднократно заявляли, что считают своим долгом содействовать основанию новых городов и процветанию старых. Успешная урбанизация римской державы в I–II вв. н. э. и расцвет в ней городской жизни свидетельствуют о том, что эти заявления не были пустым звуком.
В первое время после установления принципата меры по борьбе с коррупцией не всегда оказывались действенными. Многие наместники и прокураторы по-прежнему рассматривали провинции как свою законную добычу и готовы были делиться награбленным с судьями-сенаторами и даже с самим принцепсом. Провинциалам не всегда удавалось заставить римские власти откликаться на свои жалобы. Вымогательства и коррупция представителей римской власти в провинциях, хотя и не достигали таких масштабов, как раньше, но все еще продолжали оставаться серьезной проблемой. Про одного из назначенных Августом наместников говорили, что он прибыл бедным человеком в богатую провинцию, а уехал богатым человеком из бедной провинции.
Однако ситуация постепенно меняется в связи с изменением положения самих провинций. В них все больше и больше получают распространение города и культура античного типа, латинский язык на Западе и греческий — на Востоке римского мира. С переходом к империи начинается широкое распространение римского гражданства за пределами Италии. Цезарь, а затем Август и его преемники начинают выводить в провинции колонии римских граждан из вышедших в отставку ветеранов, безземельных плебеев из самого Рима и муниципиев, из получивших гражданские права отпущенников. В числе первых таких колоний были восстановленные заново Карфаген и Коринф. Они очень быстро стали многолюдными процветающими городами, столицами провинций. Одновременно начинается широкая раздача римского гражданства провинциалам и предоставление статуса муниципия провинциальным городам в наиболее романизированных провинциях.
Хотя такая политика не пользовалась особой популярностью у жителей Рима и Италии, она активно, хотя и не столь открыто и поспешно, как при Цезаре, проводилась в жизнь Августом и его преемниками. Рядовые провинциалы могли приобрести римское гражданство для себя и членов своей семьи в награду за службу во вспомогательных частях римской армии. С середины I в. н. э. в наиболее романизованных западных провинциях многие города получают статус колонии, который предоставляет римское гражданство всем местным гражданам, или латинского муниципия. В муниципии римским гражданством наделяли всех местных граждан, имевших ранг городского сенатора (декуриона) или занимавших пост городского магистрата. В восточных грекоязычных провинциях было меньше колоний и муниципиев. Но многие богатые и влиятельные граждане местных городов вместе со своими семьями получали римское гражданство от наместников провинций и принцепсов.
Во II в. н. э., считающемся «золотым веком» Римской империи, в провинциях, по всей видимости, проживало больше римских граждан, чем в Италии. Примерно, половина римских сенаторов и почти все императоры этого времени были по своему происхождению провинциалами. С середины II в. н. э. наряду со старым делением на римских граждан и «чужеземцев» (перегринов) появляется новое — на «почтенных» и «низших». К «почтенным», которые стали главной опорой власти, принадлежали, в первую очередь, римские сенаторы и всадники. Возглавлявшие местное самоуправление в Италии и провинциях декурионы также считались «почтенными», независимо от того, были или не были они римскими гражданами. Все остальные свободные (римляне называли их плебеями), независимо от гражданства, относились к «низшим» сословиям.
«Почтенные» отныне обладали всеми теми привилегиями, которые некогда были у римских граждан. Их нельзя было судить за тяжкие преступления никому, кроме принцепса, нельзя подвергать пыткам и телесным наказаниям, приговаривать к смерти или к каторжным работам. Римские граждане, принадлежавшие к «низшим», потеряли свои былые судебные привилегии, хотя формально их никто не отменял. Они во многом походили теперь на рядовых провинциалов.
Когда по указу императора Каракаллы в 212 г. н. э. все свободные подданные империи получили римское гражданство, это не вызвало сколько-нибудь заметного отклика ни в провинциях, ни в Италии. Статус римского гражданина к тому времени сильно обесценился.
Поскольку в эпоху Позднего принципата легионы и значительная часть центральной элиты рекрутируются из провинциалов, а местная городская знать постепенно наделяется римским гражданством и множеством привилегий, представителям центральной власти как в Риме, так и в самих провинциях приходится считаться с интересами провинциалов гораздо больше, чем раньше. Теперь простор для злоупотреблений и вымогательств оставался лишь в тех провинциях, где по тем или иным причинам античная городская община не получила сколько-нибудь широкого распространения, а представители местных элит — доступа к римскому гражданству и центральной власти. Именно в таких провинциях, как, например, Иудея, Египет и Британия, в эпоху «золотого века» все еще случались крупные восстания против римской власти. Однако у той находилось достаточно сил для успешной борьбы с ними, поскольку основная масса населения жила в гражданских городских общинах.
Разумеется, это не означало, что большинство жителей римской державы стали горожанами. Хотя количество городов сильно выросло в эпоху принципата и достигло 2 тыс., большинство свободных жителей гражданских городских общин (около 80 %) относились к крестьянам-собственникам, многие из которых едва сводили концы с концами, или к арендаторам земли (колонам) в крупных поместьях, многие из которых не имели своего инвентаря и не вылезали из долгов. К ним были близки по своему положению сельские рабы, которых начинают «сажать на землю» на манер колонов и даже называют квазиколонами. «Августов мир» держался на плечах этих людей, и именно они были самыми пассивными и вместе с тем самыми упорными его врагами.
Выдающийся римский врач Гален в своем трактате, написанном в середине II в. н. э. в эпоху расцвета «августова мира», рассказывая о самых распространенных болезнях и лекарствах против них, упомянул, что крестьяне чаще всего страдают от желудочных болезней и отравлений. Ведь почти весь выращенный ими хлеб они свозят в города в уплату налогов и аренды земли. Поэтому к весне, они, как правило, сами остаются без хлеба, начинают есть траву и все что ни попадя, а в результате болеют и даже иногда умирают. Это свидетельство объясняет, почему жизнь за пределами городских стен и гаваней была столь неспокойной; почему на прекрасных римских дорогах не было прохода от бандитов, а в морях, охраняемых римскими флотилиями, разбойничали пираты; почему не только на границах, но и во внутренних областях размещалось так много военных постов и число их постоянно росло; почему богатые землевладельцы нередко имели собственную стражу и частные тюрьмы, которые никогда не пустовали.
Поскольку далеко не все воспринимали «римский мир» как благо, он не мог быть по настоящему прочным и долговечным. Историк Дион Кассий считал, что со смертью Марка Аврелия на смену «царству из золота» пришло «царство из железа и ржавчины». Современные историки называют это концом «августова мира». Не за горами был конец эпохи принципата.
Подводя итоги политики центральной власти в отношении провинций, можно отметить, что принцепсы еще более активно и последовательно, чем их республиканские предшественники использовали социальную структуру античного города-государства для организации и унификации различных народов римской державы. Эта политика была эффективной там, где существовали подходящие условия для городской гражданской общины, и до тех пор, пока она оставалась жизнеспособной.
Итак, принципату присуща консервативная внутренняя политика, нацеленная на восстановление и укрепление традиционной социальной иерархии, характерной для античного полиса. Она во многом напоминает политику, традиционную для республики, но проводится гораздо более последовательно. Вместе с тем это достаточно гибкая политика, принимавшая во внимание требования эпохи и стремившаяся приспособиться к ним, чтобы устранить самые острые социальные противоречия или, по крайней мере, ослабить их остроту.
Августу и его преемникам в значительной мере удалось справиться с этой задачей. Положение всех социальных слоев и групп, за исключением старой римской знати (нобилитета), в период принципата изменилось к лучшему или, по крайней мере, не ухудшилось. На этой основе утвердился длительный «августов мир» — два столетия небывалого в истории покоя и стабильности. Благодаря этому античный полис переживает эпоху нового расцвета, а на периферии римского мира распространяются и укрепляются античный город и античная культура. Тем самым закладываются основы для будущего развития современной Западной цивилизации.
Коммод в виде Геркулеса. II в. Рим. Палаццо Консерватори
Однако поскольку самые острые социальные противоречия были лишь смягчены, а не устранены, и положение тех социальных слоев, которые держали на своих плечах «августов мир» и включали в себя большинство жителей Римской империи, ненамного улучшилось либо совсем не изменилось, эпоха покоя и стабильности, в конечном счете, оказалась преходящей. А это, в свою очередь, предопределило конец эпохи принципата.
«Золотой век» Антонинов (96-192 гг.) увенчал эпоху принципата[7]. История как бы задалась целью представить в династии Антонинов разные типы «лучших императоров». Нерва небезуспешно пытался соединить вещи, ранее представлявшиеся весьма разъединенными, — принципат и свободу. На его монетах были вычеканены слова «Общественная свобода» и «Предусмотрительность сената». Во время его правления, как сообщал римский историк, «каждый мог думать, что хочет, и говорить, что думает».
Пантеон. II в. н. э. Современный внутренний вид
Преемник Нервы Траян (98-117 гг. н. э.) получил от сената титул «Наилучший». Более высоким обладал только Юпитер, к которому обращались «Наилучший Величайший». Марк Ульпий Траян полагал, что порядок в империи обеспечивает не страх перед властью принцепса, а неукоснительное исполнение законов. Траян последовательно заботился об улучшении благосостояния римских граждан, издал указ, обязывавший каждого сенатора вложить треть своего состояния в развитие хозяйства на италийских землях. При нем получила развитие алиментация, расширен учрежденный еще при Нерве государственный фонд поддержки мелких и средних земельных собственников, которым выдавались ссуды под небольшие проценты. Из этого фонда также выделялись пособия на содержание сирот и детей из малоимущих семей. Алиментарная система способствовала поддержанию сельского хозяйства и, как следствие, стабилизации обеспечения населения продуктами питания. Император выказал себя заботливым хозяином и в отношении провинций. Были упорядочены городское управление и местные финансы, введена должность городских кураторов.
Усилия Траяна были направлены на укрепление могущества и расширение границ империи. Наибольшую славу Траян стяжал в войнах с даками. Две дакийские кампании (101–102 и 105–107 гг.), в результате которых Дакия была обращена в римскую провинцию, а империя впервые вышла за пределы Дуная, были «репетицией» к задуманному Траяном грандиозному военному походу, вдохновленному историческим примером Александра Македонского. Легионы Траяна двинулись на Восток, захватили Армению, Вавилонию, Набатейское царство, обратили в бегство парфян и овладели их столицей Ктесифоном. Римляне вышли к Персидскому заливу и побережью Индийского океана. Однако, возвращаясь в Рим, Траян скончался, а вскоре большая часть завоеваний оказалась утрачена.
В то время, когда Траян вел войны на Востоке, в Риме были завершены работы по сооружению памятной колонны, прославлявшей победу императора над даками. На обвивающей колонну ленте рельефов детально изображена история дакийских походов императора.
При императоре Адриане (117–138 гг. н. э.) Рим стал активно колонизировать завоеванные Траяном земли богатой золотом Дакии, что способствовало их романизации. Обратный процесс, однако, захватил армию, ибо Адриан открыл широкий доступ в нее варварам. Адриан понимал, что сохранение мира в империи должно быть гарантировано крепкими границами. При нем на подвластных римлянам территориях воздвигались мощные укрепления. Адрианов вал на границе провинции Британия и сегодня поражает своей мощью и протяженностью. Желая увидеть собственными глазами положение дел на местах, Адриан посетил в своих многочисленных и продолжительных путешествиях многие провинции и лично контролировал положение дел.
В центр государственных преобразований при Адриане была поставлена правовая реформа. Значительную роль в совете принцепса играли видные юристы. Тогда закладываются основы той правовой нормы, которая позже получила окончательное оформление: «воля принцепса является законом». Еще с республиканских времен право включало в себя много противоречивых норм, законов и положений. Адриан поручил выдающемуся юристу Сальвию Юлиану пересмотреть все преторские эдикты, систематизировать их в одном документе. Так появился «Вечный эдикт», имевший эталонный характер для римского права (см. также с. 705 и след.).
Адриан был поклонником греческой культуры. Филэллинство императора в немалой степени способствовало развитию римского образования и культуры. С ним связано торжество в Риме, особенно в скульптуре и архитектуре, эллинского классицизма. В то же время впервые при Адриане появляются сооружения, не имеющие аналогов в греческом мире. Наиболее выдающееся из них — Пантеон, храм всех богов, воздвигнутый на месте сгоревшего храма, построенного еще в 27 г. до н. э. Випсанием Агриппой. Это гармоничное массивное здание в основе имеющее форму круга, накрытое купольным сводом, до конца XIX в. превосходившим все своды мира. Купол Пантеона как бы заключал находящихся в храме в единый мир, объединяя их чувством божественной мощи. Блистательным проектом Адриана стала императорская вилла близ Тибура (Тиволи).
Годы правления Антонина Пия (138–161 гг. н. э.) были относительно спокойными и благополучными. Особым актом он запретил господам убивать собственных рабов без суда. Прекратились преследования христиан, сократилась бурная строительная деятельность, ложившаяся при Адриане тяжелым бременем на государственную казну. Современник-философ заметил: «Имя римлянина перестало быть принадлежностью только города Рима, но стало достоянием всего просвещенного человечества. Вы установили такое управление миром, как будто он является единой семьей».
Император-философ Марк Аврелий (161–180 гг. н. э.) писал: «Город и отечество мне, Антонину, — Рим, а мне человеку, — мир… Азия, Европа — закоулки мира. Целое море для меня капля. Афон — комочек в нем. Всякое настоящее во времени — точка для вечности. Малое все, непостоянное, исчезающее…». На стоические размышления Марка Аврелия, вероятно, повлияли не только предшественники-мыслители, но и ухудшавшееся положение империи, нарастание распада общественных связей, затронувшее даже семью принцепса.
Усилился натиск на империю извне. Оправилась от нанесенного Траяном поражения Парфия. Парфяне со своими конными отрядами перешли римскую границу, вторглись в Сирию и захватили Малую Армению. Подверглись разгрому римские каппадокийские легионы. Римляне вынуждены были оставить Сирию. И хотя в конце концов римляне все же в битве близ города Дура-Европос в 165 г. победили парфян, империя была ослаблена тяжелой войной. На пороге уже появилась новая страшная опасность. В 167 г. придунайские провинции превратились в арену войны с многочисленными варварами, угрожавшими Италии и даже Риму (см. с. 738 и след.). Война оказалась затяжной и жестокой. Для сдерживания варваров требовались все новые и новые легионы, что истощало и римское население, и имперскую казну. К тому же в империи несколько лет свирепствовала чума, начался голод. Марк Аврелий умер от чумы, когда война еще не была завершена. Император-философ оставил империю с разбалансированной системой государственного управления, расстроенными финансами, обескровленной армией, раздираемой социальными и религиозными противоречиями. Дальнейшему нарастанию кризиса способствовало правление последнего из Антонинов императора-гладиатора Коммода (180–192 гг. н. э.). Культу ума, которому посвятил жизнь его отец Марк Аврелий, Коммод противопоставил культ грубой физической силы и тупой подавляющей власти. Эпоха принципата вступила в свою завершающую фазу.
Возникновение христианства
Римская империя и христианство родились почти одновременно. Но в момент их возникновения едва ли можно найти в истории силы, более несхожие по историческому масштабу, могуществу и духовному смыслу. Великая империя, поглощавшая все новые земли и народы, и проповедь безвестного выходца из захолустной Галилеи — как могли они сопрячься, чтобы в перспективе создать новую цивилизацию, породить новую религию с великолепно организованной церковью, осуществить великий переворот в мировой истории?
Истоки христианства можно обнаружить в позднеэллинистическом мире, где в результате напряженных религиозных исканий возникли образы синкретических универсальных богов, нарастали ожидания чудесного божественного спасителя. Спасителем (греч. «Сотер») называли Адониса, Диониса, Зевса, отождествленного с Сераписом и Сабазием, а затем и Юпитера. «Сотер» стал почетным титулом царей-диадохов, а позже и римских императоров.
По всему Средиземноморью почитали Богиню-Мать, особенно в образе египетской Исиды, которую изображали с младенцем Гором на руках. Из всех языческих культов этот был своеобразным провозвестием христианского почитания Богоматери и Бога-младенца. Задолго до христианства на Ближнем Востоке и в Средиземноморье распространился митраизм, религиозно-этическое учение, в центре которого находился образ ирано-индийского бога Митры, отождествлявшегося с солнцем и воплотившимся космическим договором. Считалось, что Митра одолел зло, представленное в быке, первом существе, появившемся на земле. Митраисты верили во второе пришествие Митры для свершения последнего суда. По представлениям своих адептов Митра выступал как избавитель от зла, вершитель высшей справедливости, как высшая Истина. Веровавшим в Митру обетовалось воскресение и бессмертие души.
Культы богов-искупителей, распространившиеся в Средиземноморье, имели мистериальный характер, их ритуалы предусматривали обязательные очистительные обряды, посвящение, откровение, экстатическое индивидуальное общение с божеством, духовное возрождение, определяемое искупительной жертвой, смертью и воскресением бога. Важнейшим аспектом этих культов являлась открытая для человека возможность осуществлять личную связь с богом, не включаясь в официальный религиозный церемониал социального коллектива, — так преодолевалась сословная и этническая ограниченность древнего язычества.
Восточные культы были открыты для всех. В них могли принимать участие «все люди населенного мира». Для многих вновь возникавших религиозных общин представлялись важными прежде всего морально-этические требования, освященные тем или иным культом. От богов ждали любви, чистоты, справедливости, защиты и благодати — того, чего так остро не хватало в реальной жизни. В орфических мистериях и пифагорейских таинствах, в приписывавшихся сивиллам и разного рода пророкам откровениях, так же как в великих восточных культах, сконцентрировалось напряженное ожидание грядущих духовных перемен, еще не обретшие определенную форму чаяния лучшей жизни.
Бог Митра, убивающий быка. Мрамор. II-III вв. н. э.
В многоликом позднеэллинистическом мире иудеи изо всех сил стремились сохранить свою религиозную самобытность. Религия для них представала источником закона и государственности и подателем надежды на великое будущее. Они защищали свой экстраординарный опыт общения с Богом, данный им через пророков. То был опыт диалога и договора (завета) между надмирной божественной личностью и человеком, опыт откровения и закона, дарованного Богом.
Евреи верили, что Бог воззвал к ним, чтобы они помогли ему в осуществлении его цели — обращении к нему человечества и реализации его воли. Они утверждали, что Бог един, что он — высшая личность, настолько совершенная, что не нуждается ни в каких определениях. Человек создан по образу и подобию Божию, но это прежде всего духовное подобие, иудейский Бог чужд языческому антропоморфизму. Отвечая пророку Моисею на вопрос об имени, Бог, явившийся в неопалимой купине, отвечает «Я есмь сущий» — Яхве (Иегова). Иудейский Бог не нуждался в физическом совершенстве, каким обладали языческие боги.
Библейское учение исторично. Деяния людей представляют собой осуществление Божественного замысла, они составляют единую реальность, и реальность эта — история. В истории раскрывается логика божественного откровения. История есть поле божественного творения. Драма человеческого существования исторична, она развернута во времени и ее кульминацией должно стать явление Мессии. В нем и с ним, как свидетельствовалось в Ветхом Завете, осуществится великое предназначение народа Израилева — обращение всего человечества к Богу, уникальный исторический прорыв в «Царство Божие».
«Тора» — священное «Писание» иудеев и весь Ветхий Завет в целом восхваляют Бога и прославляют Его закон. В них содержатся пророчества о грядущем пришествии в мир Мессии (др.-евр. машиах, «помазанник») — божьего посланца, призванного освободить еврейский народ, восстановить завет Бога с избранным народом, искупить грехи человеческие, низвергнуть «князя зла», установить торжество справедливости и благоденствия, наступление царства Божьего. Описание пришествия Мессии приобретало все более мистическое напряжение. В многочисленных сочинениях апокалиптического характера звучала уверенность, что его приход совсем близок.
В период, непосредственно предшествовавший появлению Иисуса Христа, в иудаизме существовали различные секты, по-разному трактовавшие откровения. К наиболее консервативным относились саддукеи. Они требовали неукоснительного исполнения данного в «Торе» Закона. Саддукеи отвергали мессианские пророчества. В их состав входили по преимуществу представители высших слоев еврейского общества.
Фарисеи выступали противниками саддукеев, с которыми постоянно боролись в синедрионе. Фарисеи почитались как «наиболее религиозные» среди евреев, особенно точно толковавшие закон. Они дополняли «Тору» устным преданием, составленным фарисейскими учителями закона. Чувствуя невозможность победы над Римом на военном поприще и не видя реальных путей изгнания римлян из Палестины, фарисеи перенесли свои упования в область загробной жизни, бессмертия души. Они считались хранителями нравственности, но выставляли свою праведную жизнь напоказ, кичились своим благочестием, не всегда искренним, что впоследствии дало основания Христу упрекать их в ханжестве и обмане. Вместе с фарисеями Христос упрекал и «книжников». Вероятно, речь шла о светских учителях закона, преподававших в школах и рассуждавших о законе в синагогах.
Наиболее радикальной и в перспективе ближайшей христианам сектой были ессеи. Они жили замкнутыми общинами, в которых отсутствовали женщины, отрицали частную собственность, плотскую любовь, семейную жизнь и рабство. В брак вступали редко и только ради зачатия детей. Истово соблюдали все предписания иудейского «Закона», считали обязательным физический труд, жили в крайней простоте. Ессеи верили, что благодаря ненарушаемому благочестию, воздержанию, чистой жизни, религиозному созерцательному экстазу и молитвам они способны достичь мистического соединения с богом, провидеть будущее и изгонять злых духов. Они страстно ждали пришествие мессии и уповали на него как на Спасителя и создателя царства всеобщего равенства и безупречной жизни.
По-видимому, близкими к ессеям были общины, чьи поселения располагались на побережье Мертвого моря в районе Кумрана. В 1947 г. здесь были найдены первые рукописи кумранской общины, в настоящее время обнаружено более 40 тыс. фрагментов. Эти уникальные находки позволили составить довольно подробное представление о характере кумранской общины и ее учении. Члены общины отринули ортодоксальный иудаизм, обвинили иудейских священников в осквернении Иерусалимского храма нечестием и искажении божественного откровения. Они ушли от мира, чтобы заключить новый союз с Богом, а свою общину стали называть «Новым Заветом», ее членов — «сынами света», противопоставляя себя всем остальным мирянам и особенно жрецам, в которых видели «носителей тьмы», слуг дьявола. Кумраниты отвергали собственность, гордились нищетой. У них было самое скромное совместное имущество, физический труд обеспечивал их скудное существование. В молчании проходили их общие трапезы. Обязанностью членов общины являлось изучение религиозных текстов и молитв. Перед ритуальными омовениями должен был состояться акт духовного покаяния. Кумраниты отказались от жертвоприношений. Для них очень важным было «совершенство пути» к Богу, отсюда постоянная готовность к последней битве света и тьмы, Бога и Дьявола. И если у истоков кумранской общины стоял некий «учитель праведности», познавший истину «из уст Бога», затем мифологизированный, то светочем и божественным ориентиром в грядущем для кумранитов являлся Мессия, на которого они уповали. Его появление они ожидали с напряженной, неснимаемой экзальтацией, видя в нем божественную цель бытия. У ессеев идея избранного народа была заменена апологией индивидуального мессианского избранничества.
Иудаизм обрел своего выдающегося философского интерпретатора в лице мыслителя Филона Александрийского (ок. 20 г. до н. э. — ок. 40 г. н. э.). Утверждая, что источником греческой мудрости является священное Откровение Ветхого Завета, Филон стал посредником между ними. Сторонник эклектического неоплатонизма и стоицизма, Филон создал учение о Логосе: трансцендентный, не имеющий никаких качественных определений Бог обладает в себе полнотой бытия и всему дает от своей полноты, осуществляя это через особую силу — Логос (Слово), совмещающий в себе все божественные энергии. Логос, по Филону, это разум и образ Бога, первородный Сын Божий, божественный посредник между Богом и сотворенным миром. Отзвуки такого понимания Логоса обнаруживаются в Евангелии от Иоанна.
Итак, можно заключить, что столетие, предшествовавшее рождению Христа, было веком великого ожидания божественных перемен. И это ожидание концентрировалось в образе Спасителя, Мессии. Ключевая фигура христианства — Иисус Христос, и сегодня научные споры о реальности его существования представляются исчерпанными. Самые ранние свидетельства о Христе и его первых последователях содержатся в христианских источниках, а отдельные очень скудные упоминания — в трудах, принадлежащих авторам-нехристианам. Все они относятся ко времени более позднему, чем то, в котором протекала жизнь Христа. Общепринятым для признания его как исторической личности является то, что Иисус из Назарета родился в Иудее во время правления Августа (ок. 5/4 г. до н. э.?). Проповедуя там же при императоре Тиберии, он был осужден на смерть через распятие на кресте при римском прокураторе Понтии Пилате.
Провозвестником и непосредственным предшественником Иисуса Христа был Иоанн Креститель, или Предтеча. Аскет, проповедовавший в пустыне, он уподоблялся Илие-пророку: носил одеяние из верблюжьей шерсти, препоясанное кожаным поясом, питался акридами и диким медом. Он гневно обличал пороки тетрарха Иудеи Ирода Антипы, за что был им ненавидим, а впоследствии по приказу правителя обезглавлен. Иоанн призывал людей к покаянию, поскольку близился час явления Мессии. Многие внимали гласу пророка и принимали крещение. Даже некоторые из будущих апостолов Христа сначала, возможно, как ученики внимали проповеди Иоанна Предтечи. От него же принял Крещение и сам Иисус. Во время Крещения свершился акт богоявления, утверждающий Христа в его мессианском достоинстве. Голос Бога Отца с небес возвестил: «Сей есмь Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мф. 3:17), а Дух Святой спустился на Иисуса в обличии голубя.
После Крещения раскрывается истинная миссия Иисуса, он начинает свою проповедническую деятельность. Иисус призывает учеников-апостолов, ходит с ними по земле, проповедует свое учение, творит чудеса, исцеляет болящих, изгоняет из людей бесов.
В Нагорной проповеди Иисус афористично излагает основы своего учения. Он пророчествует о наступлении Царства Небесного, которое открыто «нищим духом» и плачущим, жаждущим правды и милостивым, миротворцам и изгнанным за правду, гонимым, праведным и прославляющим Отца Небесного. Иисус взывает исполнять библейские заповеди, но отвергает древние установления «око за око, зуб за зуб». Иисус учит, что злом и сопротивлением нельзя одолеть зло, и он убеждает любить врагов своих. Только в любви, самоотречении и вере люди могут стать совершенными. Иисус говорит о любви Бога ко всем людям, а люди должны стремиться быть совершенными, как «совершенен Отец ваш Небесный».
Иисус проповедует нестяжательство, он призывает отказаться от своего имущества, не заботиться о завтрашнем дне. Он учит не судить других людей за их поступки, поступать с другими так, как хотите, чтобы поступали с вами. И вместе с тем предупреждает: «не давайте святыни псам», берегитесь лжепророков. И если человек просит, то будет дано ему, ищущий находит, а стучащему отворят. Главными же Иисус называет две заповеди: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя». (Мф. 22:37–39).
Иисус последовательно осуществлял свое высочайшее предназначение, но долго не хотел, чтобы ученики называли его мессией. И лишь в Цезарее он одобрительно ответствовал словам апостола Петра: «Ты — Христос, Сын Бога Живого». На последней совместной трапезе с учениками — «тайной вечере» совершается первый обряд евхаристии — причастия. Хлеб и вино мистически претворяются в плоть и кровь Христову.
О жизни Иисуса Христа и его учении мы знаем преимущественно из Нового Завета — части Библии, которую христиане считали письменным свидетельством заключения Богом нового союза (завета) с человеком, Откровением, продолжающим Ветхий Завет. В Новый Завет в результате ожесточенной внутрицерковной борьбы в III–IV вв. вошли четыре Евангелия (греч. «Благая весть»). Их авторами считаются апостол Матфей, евангелист Марк, евангелист Лука, апостол Иоанн Богослов. Евангелия от Матфея, Марка и Луки называются синоптическими, так как охватывают «единым взглядом» (греч. синоптикос) историю Христа. Евангелие от Иоанна раскрывает учение о Христе как о Логосе — Слове Божием. Оно начинается словами: «Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
В Новый Завет также входят «Деяния апостолов», авторство которых традиция приписывает евангелисту Луке, и 21 Послание. Четырнадцать Посланий принадлежат апостолу Павлу (к римлянам; два — к коринфянам; к галатам; к ефесянам; к филиппийцам; к колоссянам; два — к фессалоникийцам; два — к Тимофею; к Титу; к Филимону; к евреям). Автором трех посланий является апостол Иоанн, двух — апостол Петр, одного — апостол Иаков, будущий креститель Испании; одного — апостол Иуда (не путать с Иудой Искариотом, предавшим Иисуса Христа).
Заключает Новый Завет Откровение Иоанна Богослова — «Апокалипсис». По преданию, оно было явлено Иоанну на о-ве Патмос, куда его сослал император Домициан. В «Апокалипсисе» в ярких образах представлена христианская эсхатология — учение о последних судьбах мира, конце света, о новом пришествии Христа, его победе над Антихристом и о Страшном суде в конце времен. В раннехристианских общинах имели широкое хождение и множество апокрифических евангелий, не вошедших в Новозаветный канон.
Конец земной жизни Иисуса Христа был трагичен. Она завершилась распятием на кресте, позорной в римском мире казнью. Измученная плоть Христа не напоминала блистающие физической красотой тела языческих богов, но роднила его со всеми жалкими, больными, терзаемыми несчастиями, болезнями, социальной несправедливостью. Незаметная жизнь Христа, протекавшая в основном на глазах учеников и немногих жителей провинциальной Иудеи, была так непохожа на потрясавшие воображение деяния языческих богов, но она содержала великий духовный смысл, который и делал его Христом. Иисус Христос своей страшной смертью на кресте, как считали его последователи, искупил грехи человеческие. Своим же воскресением он обетовал всему человечеству и каждому человеку новую жизнь, в которой отныне присутствовал Дух Божий. Спасение через распятие Мессии знаменовало собой разрыв как с религиозными представлениями римского, античного мира, так и с древней иудейской религией.
Гибель Христа, как считали христиане, мистически претворилась в акт спасения и открыла путь для людей к жизни вечной. Более того в этой вечной жизни они чаяли воссоединения всего человечества в личности Христа, что стало основанием для создания «церкви Христовой», понимавшейся впоследствии и как единая общечеловеческая община верующих, ведомая Христом, и мистически как тело Христово или как невеста Христова. В Христе, верили его последователи, человечество становилось обновленным миром, открытым наступлению Божьего Царства.
Еще при начале своей проповеди Иисус Христос собрал вокруг себя избранных, числом двенадцать. Отличительным признаком двенадцати апостолов было непосредственное общение с Христом, участие в важнейших эпизодах его жизни — при Преображении, в Тайной вечере, наконец, при его вознесении. Через непосредственное призвание считался апостолом и Павел, который Христа при жизни не видел.
Первыми Христос позвал за собой Андрея и Петра, Иакова и Иоанна, сыновей Зеведеевых. Они были рыбаками (заметим, что рыболовство в данном контексте обретает сакральный смысл, позднее рыба и вода займут важное место в символике христианства), и нарек их Христос «ловцами человеков», которым предстояло привлекать к его учению души человеческие, раскрывая божественную истину. Показательно, что Христос сделал своими ближайшими учениками людей простых, не сведущих в науках, ибо до души простецов скорее и более прямыми путями доходит истина. Апостолы проповедовали Благую весть с пылкой верой и самоотречением, неся христианство «всем народам и языкам». По легенде Андрей Первозванный проповедовал христианство народам, жившим на землях к востоку и северу от Черного моря, и даже доходил до тех мест, где позже появились Киев и Новгород. Отсюда его особое почитание в России. Все апостолы, кроме Иоанна Богослова, погибли мученической смертью, преследуемые за проповедь Благой вести.
Апостолы стали основателями первых христианских общин, положив тем самым начало возникновению церкви. Ее основателем считается апостол Петр, которому Иисус сказал: «Ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано и на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено и на небесах». (Мф. 16:17–19). Петр выступал прежде всего как христианский учитель иудеев. Затем своей проповедью Петр достиг Рима, где основал христианскую общину. Его считают первым христианским епископом Рима, и с Петра начинают почти двухтысячелетний перечень римских пап.
Одна из самых ярких фигур раннего христианства — апостол Павел. Среди исследователей христианства даже существуют мнения, что без его поистине титанической деятельности христианство едва ли могло получить широкое распространение и в перспективе стать мировой религией. Павел родился в Тарсе, в семье фарисеев строгих ревнителей Закона Моисея. Ему дали имя Савл в честь первого библейского царя. Он был римским гражданином, так как его отец купил этот статус, но воспитывался и мыслил как правоверный иудей. Услыхав об Иисусе и его чудесном воскресении, Савл отверг возможность признания Назаретянина Мессией и стал жестоко преследовать христиан. Однако на пути в Дамаск Павел увидел ослепительный свет с небес и услышал голос Иисуса, вопрошавшего «Савл, Савл, что же ты гонишь меня?». В недавно еще яром гонителе христианства свершился перелом. Савл принял крещение и стал Павлом — великим проповедником христианства.
Миссионерская деятельность Павла простиралась от Дамаска до Италии и Рима. Для распространения христианства было чрезвычайно важно, что Павел обращал свою проповедь не столько к евреям, сколько ко всем народам, называя себя «апостолом язычников». Он открывал путь к христианству всем, кто хотел по нему следовать. По существу, апостол Павел провозгласил вселенские основы христианства, равенство всех во Христе, что открывало широкие перспективы для развития христианства и его церкви.
Апостол Павел, для которого Иисус Христос был единственным и непревзойденным источником религиозного вдохновения, осмелился внести систематизацию в его учение и тем самым заложить основы христианского богословия. Апостол Павел проповедовал в Риме одновременно с апостолом Петром. Он был казнен через отсечение головы во время гонений Нерона на христиан.
Во II в. н. э. произошло окончательное размежевание между христианством и иудаизмом. Между представителями двух религий разгорелась полемика, которая привела некоторых христианских авторов и даже целые общины к отрицанию Ветхого Завета. Канон Нового Завета, из которого мы преимущественно знаем о жизни Иисуса Христа, его учении и деяниях апостолов, начал складываться во второй половине I в. н. э., когда появились первые Евангелия. Борьба за признание входящих в него книг «богодухновенными» велась в течение II–IV вв. Состав Нового Завета был утвержден в 371 г. на Лаодикейском соборе. За его рамками остались многие другие евангелия, послания и откровения, отвергнутые церковью как не-истинные. Они получили названия «апокрифы» (греч. «тайные»). Апокрифы имели широкое хождение среди христиан в первые века новой эры.
Во II в. христианство начало богословское обоснование основ вероучения, выработку догматики. Его апологеты (греч. «защитники») пошли по пути, намеченному еще предтечей христианской теологии Филоном Александрийским, пытаясь соединить богословие с греческой философией. В центре внимания апологетов было учение о Христе — Логосе. Юстин-мученик считал, что Логос был посредником между Богом и миром. Климент Александрийский стремился обосновать рациональность веры, утверждая, что вера и знание имеют одну божественную природу. Ориген Александрийский попытался создать целостную теолого-мировоззренческую систему христианства. Тертуллиан же считал христианскую веру абсолютно истинной и не нуждающейся в подкреплении разумом. Христианским богословам в определенной мере удалось противостоять гностицизму, имевшему влияние в первоначальном христианстве.
Ранние церковные общины. На ранних этапах последователями Христа становились люди из социальных низов. Однако постепенно в общины христиан стали вступать и состоятельные люди, своей благотворительностью способствовавшие обогащению первых христианских объединений, члены которых совместно владели имуществом. Сплачивали христиан и эсхатологические ожидания второго пришествия Христа и конца света, необходимость содержать свою веру и собрание втайне, так как римское государство преследовало христиан. Христианская традиция насчитывает десять больших гонений, связывая их с императорами Нероном, Домицианом, Траяном, Марком Аврелием, Септимием Севером, Максимином Фракийцем, Децием, Валерианом, Аврелианом и Диоклетианом. И не только император-чудовище Нерон превратил живых людей-христиан в пылающие факелы, освещавшие сады в то время, как сам он устроил игры в цирке, но и просвещенный философ-стоик Марк Аврелий за один раз отправил 48 христиан на растерзание диким зверям на арене цирка. Императоры видели в христианах силу, угрожавшую устоям римского мира.
По империи учинялся тотальный розыск христиан. Повсюду создавались специальные комиссии, перед которыми жители империи должны были давать отчет в своих религиозных убеждениях.
Скрываясь от преследования, христиане собирались в катакомбах — подземных помещениях, природных или искусственно сооруженных. В Риме до наших дней сохранились целые системы катакомб. Стены их иногда украшали фресковыми росписями — первыми свидетельствами христианского искусства. Нередко росписи носили символический характер. Символика основывалась на том, что христианство — религия экзегетическая, т. е. религия толкования. Каждое слово, каждое изображение, помимо явного имеют и сокрытые смыслы, отражающие особые божественные значения.
Катакомбы святого Себастьяна. III в. Рим
В первых общинах христиан, члены которых называли друг друга «братьями» и «сестрами», люди собирались для совместной молитвы и имевшей священный смысл трапезы. Здесь совершались древнейшие христианские таинства — крещение и причащение. Таинства были призваны содействовать нисхождению божественной благодати на верующего. Постепенно укреплялась дисциплина в общинах, на их основе создавались устойчивые религиозные структуры, ориентированные не на временное существование в ожидании эсхатологической катастрофы, а на постоянное пребывание в земном мире. Общины превращались в элементы особой религиозной организации — церкви, объединяющей духовенство и мирян на иерархических основаниях.
К концу III в. стало очевидно, что христианство, несмотря на то что было официально запрещено государством, распространилось среди широких масс империи. Оно вытесняло своих религиозных соперников — гностицизм, митраизм и ранее популярные языческие ориентализированные культы. Религия, основатель которой решительно отделял царство духа от власти кесаря, становились опасной для империи. Она разрушала основания римского сознания, препятствовала отправлению императорского культа как важного связующего начала имперской государственности, подрывала религиозные основы социального и корпоративного единения в римском обществе.
Образование единой цепи цивилизаций
В первые века новой эры произошло эпохальное событие — именно тогда возникла единая непрерывная цепь цивилизаций, протянувшаяся от Атлантического до Тихого океанов. Она представляла собой широкую полосу, включавшую в себя как «мировые державы» того времени, так и примыкающие к ним «периферийные» государственные образования. Эта цепь обрамлялась с севера и юга бескрайним морем народов, находящихся еще на первобытной стадии своей эволюции. Возникновение такой цепи было подготовлено всем предшествующим развитием обществ и являлось зримым знаком прогресса человечества. Результатом этого «смыкания» отдельных цивилизаций стало расширение и углубление контактов между отдельными народами, усилившийся обмен материальными благами и духовными ценностями даже между очень далекими друг от друга обществами.
Западную часть цепи представляла Римская империя, включавшая в себя значительную часть Европы, Северную Африку, а на азиатском континенте — Малую Азию, все восточное побережье Средиземного моря и даже часть Аравийского п-ова. Восточным соседом империи было Парфянское царство. Граница между ними проходила, как правило, по верхнему течению р. Евфрата, хотя в период наивысших военных успехов римлян они передвигали эту границу к р. Тигр. В 20-х годах III в. н. э. в Парфии произошел переворот, в результате которого к власти пришла новая династия — Сасаниды и господствующее положение в государстве заняли персы, оттеснив на второе место парфян. Однако эта смена династии и привилегированного этноса не отразилась на римско-иранских взаимоотношениях. Первоначально между Римом и Парфией находилось несколько малых государственных образований, но постепенно они все были инкорпорированы в состав империи. Тем не менее на северном «фланге» римско-парфянской границы сохранился ряд небольших государств, такие как Армения, Иберия, Албания (Кавказская), бывших объектом притязаний со стороны своих могущественных соседей.
Несколько территориально изолированное место в этой системе занимали незначительные государства, расположенные на самом юге Аравийского п-ова: Саба, Катабан, Хадрамаут и др. Однако экономически они были теснейшим образом связаны со своими северными соседями: Римом и Парфией. Римляне даже пытались вооруженной рукой поставить их под свой контроль, правда, не очень удачно.
Парфянское (затем Сасанидское) государство объединяло территории современного Ирака, Ирана, южную часть Туркменистана и самый запад Афганистана. В период наибольших успехов парфянские владения доходили до устья Инда. Далее к востоку находилось возникшее в I в. н. э. Кушанское царство, охватывавшее значительную часть юга Средней Азии (в частности Узбекистана и Таджикистана), большую часть современного Афганистана и северные регионы Индийского субконтинента. С парфянами и кушанами в Средней Азии граничили Хорезм, Кангюй и независимые согдийские города. К южным границам Кушанского царства примыкали владения ряда индийских государств. Все они были тесно связаны друг с другом системой политических и экономических отношений.
Наконец, самую восточную часть этой цепи занимал Ханьский Китай. Его связывали со Средней Азией оазисы Восточного Туркестана (современный Уйгуро-Синьцзянский автономный район КНР), расположенные к северу и югу от пустыни Такла-Макан. В этот период империя Хань, как правило, контролировала эти оазисы, но даже в тех случаях, когда они добивались независимости, связи между Китаем и более западными регионами не прерывались, поскольку заинтересованность в торговле была всеобщей.
«Смыкание» различных государств в единую цепь помимо политических причин имело также и экономические резоны. В это время возникла огромная система международных торговых путей, связавшая все государственные образования, существовавшие в эту эпоху. В течение долгого времени под влиянием идей М. Финли ученые склонны были преуменьшать значение международной торговли в античном мире, полагая, что объектами ее были только предметы роскоши. Обилие нового материала, в первую очередь археологического, детальный анализ ранее неизвестных письменных источников, а также резкая критика общих концепций М. Финли, привели к полному пересмотру картины экономических связей. Конечно, в числе товаров, которые перевозились на дальние расстояния, значительное место занимали те товары, которые обладали большой ценностью при небольшом весе (например, благовония, специи или шелк), но не меньшее значение имели также самые обычные продукты, о чем свидетельствуют такие источники, как «Перипл Эритрейского моря» и Пальмирский таможенный тариф.
В настоящее время общепринятым является мнение об огромной роли торгового тракта, который принято называть Великим шелковым путем, связывавшим Китай со Средиземноморьем. Однако в действительности система торговых путей была много более сложной и многообразной. Она включала в себя караванные маршруты, а также морские и речные пути.
Система сухопутных караванных путей складывалась постепенно и в первые века н. э. включала несколько трасс, тянущихся от восточных границ Римской империи вплоть до Китая. Самый известный из таких путей начинался у г. Зевгмы, где существовала переправа через Евфрат. К западу располагалась система римских дорог, хорошо обустроенных и выводящих к портам Средиземного моря. От Зевгм на восток торговый путь шел по маршруту «парфянской царской дороги» до центральной части Вавилонии, откуда поворачивал на северо-восток (по долине р. Диала) — на иранские территории. Здесь торговый путь (эту часть его обычно называют «большой хорасанской дорогой») пролегал вдоль южных отрогов Копет-Дага к главным центрам Средней Азии: Мерву, бывшему важнейшим опорным пунктом Парфянского (а затем Сасанидского) государства на востоке, столице Бактрии Бактрам и Самарканду — крупнейшему городу Согдианы. В это время происходит определенная трансформация в согдийском обществе, и международная торговля занимает чрезвычайно важное место в экономической жизни согдийцев. На запад их купцы со своими караванами добирались до Мерва, но все-таки восточное направление торговли было основным. Согдийские караваны через Восточный Туркестан ходили до Лояна, тогдашней столицы Китая, но еще большую роль играли основанные согдийцами торговые колонии в Ташкентском оазисе, Семиречье и, наконец, в Восточном Туркестане.
Важную роль в международной торговле играла и Пальмира — город, расположенный в середине Сирийской пустыни. Здесь, так же как и в Согде, международная торговля стала важнейшей отраслью экономики и приносила жителям города огромную прибыль. Великолепные архитектурные памятники города — свидетельство его процветания. Письменные источники и многочисленные надписи дают богатейшую информацию о характере этой торговли. Пальмира связывала Римскую империю и Парфию. Пальмирские караваны через Сирийскую пустыню выходили к долине Евфрата и вдоль нее следовали к городам юга Месопотамии — туда, куда поступали товары из Индии, привезенные на кораблях в порты Персидского залива. Иногда и сами пальмирцы плавали в Индию. Несколько караванных трас связывали юг Аравийского п-ова — главный источник благовоний и специй для Средиземноморья — с Римом и Парфией.
Наконец, значительное место в международной торговле принадлежала и речным путям. Об одном из них достаточно подробно рассказывает Страбон. По его словам, путь начинался в верхнем течении р. Оке (Амударья), здесь на речные суда грузились индийские товары. Поскольку в это время Амударья одним из своих русел впадала в Каспийское море, то купцы, пересекши его, поднимались по реке Куре, достигая Иберии, откуда товары расходились по всему Закавказью и прилегающим областям. Еще один большой торговый путь пролегал по р. Инд. Свидетельством этому являются многие сотни надписей, оставленных купцами на нескольких скалах в верховьях Инда. Надписи выполнены, главным образом, на согдийском языке, но встречаются также парфянские, бактрийские, индийские и т. д. Мы не знаем причин, по которым именно здесь купцы оставляли свои «автографы», но бесспорно, что эти скалы являлись значащим местом для купцов Востока. Товары по реке спускались к портам на побережье Индийского океана.
Однако важнейшим явлением, оказавшим самое сильное влияние на масштабы и характер экономических связей, стало открытие и использование сезонных ветров (муссонов) в Индийском океане. Благодаря этому система навигации в этом регионе стала совершенно иной. Ранее морские плавания были достаточно долгими и опасными. Выходя из египетских портов на Красном море, корабли совершали долгое каботажное плавание вдоль берегов Аравии, где почти отсутствовали безопасные гавани, а затем — Ирана, прибывая к индийским портам в районе устья р. Инд. После открытия системы муссонов плавания приобрели иной характер: выходя из тех же самых портов, корабли плыли вдоль африканского побережья пока не попадали в зону устойчивых муссонов. Эти спокойные и «надежные» ветры через огромные пространства Индийского океана выводили корабли непосредственно к побережью Индии. В этом регионе римские купцы ходили вдоль всех берегов, достигая о-ва Цейлон и даже Бенгальского залива. Осенью, когда ветры меняли направление, эти корабли возвращались к африканским берегам. Результатом освоения системы муссонных ветров стало использование кораблей большей грузоподъемности, благодаря чему падала стоимость фрахта. На индийском побережье римляне основали несколько торговых факторий, наиболее известной из которых стала Арикамеду (возле Пондишери). Следами римской торговли являются находки многих тысяч римских монет в Индии (золотых, серебряных и даже бронзовых). Римско-индийскую морскую торговлю в этом регионе описывает «Перипл Эритрейского моря», созданный в I в. н. э. Благодаря этому источнику мы знаем, что объектами торговли служили отнюдь не только предметы роскоши, но и «товары повседневного спроса».
Археология иногда дает поразительные примеры широкого размаха международной торговли. Так, при раскопках одного из зданий в Беграме (Афганистан, недалеко от Кабула) в помещении, которое, видимо, использовалась под кладовую, было найдено большое число предметов самого различного происхождения: бронзовые статуэтки, роскошные стеклянные сосуды из Александрии Египетской (в том числе воспроизведение знаменитого маяка), индийская резная слоновая кость, китайский лак и, наконец, гипсовые формы для создания рельефов, чисто эллинистические по своему характеру.
Развитие экономических связей шло рука об руку с иными процессами. Политические контакты, к сожалению, нам известны меньше, но совершенно несомненно, что даже весьма далеко расположенные друг от друга страны стали обмениваться посольствами. Ко двору китайских императоров, в частности, прибывали посольства из многих стран, расположенных в Центральноазиатском регионе, включая Парфию. При императорском дворе тщательно фиксировались все сведения об этих государствах. В Рим прибывали послы из Индии (вероятнее всего, кушанские), а также с Цейлона и многих других периферийных стран. Нет необходимости говорить о римско-парфянских контактах, которые были, в сущности, постоянными.
Естественным результатом развития экономических и политических взаимоотношений стали массовые контакты простых граждан различных регионов. Тысячи жителей Римской империи бывали в Индии, прибывая туда на торговых кораблях. Существовавшие на побережье Индии римские торговые фактории подразумевают, что многие римляне жили здесь месяцами и годами. Сейчас, кажется, доказано, что некоторые римские купцы достигали даже Лояна. Пальмирские торговцы имели в ряде парфянских городов свои торговые «станции» (фундуки). Согдийцы по трассе Великого шелкового пути основывали свои торговые поселения, среди иноэтничного населения, но поддерживали самые тесные сношения со своей родиной. Торговцы благовониями и специями из Южной Аравии регулярно бывали и в Сирии, и в Месопотамии. Индийская торговая фактория располагалась на о-ве Сокотра.
В ряде крупнейших центров международной торговли создавалась многоэтничная среда. Дион Хрисостом, например, говорил о том, что в Александрии Египетской помимо греков можно увидеть не только соседствующих с ними сирийцев, ливийцев и выходцев из Малой Азии, но также эфиопов, арабов, бактрийцев, скифов, персов и индийцев. Аналогичная ситуация складывалось в других крупных центрах международной торговли, таких как Антиохия-на-Оронте, Рим, несколько позднее Константинополь.
Естественным результатом этих контактов стал широкий обмен идеями между людьми различных стран и народов. Это касается науки, литературы, но наиболее яркие свидетельства касаются религиозных верований. Религиозные концепции, возникнув в одном регионе, начинают широко распространяться, пересекая политические и этнические границы, чаще всего по устоявшимся торговым путям.
Возможно, первым начал свою экспансию буддизм. Возникший в северных районах Индии, буддизм достаточно рано проник в долину р. Инда, откуда миссионеры понесли его на запад и север. Уже в III в. до н. э. он распространился в Арахосии (область на юге совр. Афганистана), о чем свидетельствуют надписи. В первые века н. э. буддизм становится одной из основных религиозных систем в Бактрии (север Афганистана, юг Узбекистана и Таджикистана). Самым западным пунктом распространения буддизма оказался Мерв. На восток же буддизм шел более мощной волной. Он стал очень популярным в Восточном Туркестане, а затем и в Китае, особенно среди интеллектуальной элиты. Существовали многочисленные школы переводчиков, переводивших буддистские тексты на китайский язык, а с V в. н. э. начались активные паломничества китайских буддистов в Индию, одной из целей которых являлось приобретение священных текстов. Их «отчеты» о путешествиях представляют бесценный свод свидетельств о народах, живших в Восточном Туркестане, Средней Азии и Индии.
В Иране с глубокой древности одним из самых почитаемых божеств был Митра, входивший в триаду верховных богов (Ахура-Мазда, Митра, Анахита). Культ Митры начал свое распространение на западе, в пределах Римской империи, в I в. до н. э. К III в. н. э. он стал одним из самых популярных культов, особенно широко распространенным в армейской среде. Некоторые исследователи считают его основным соперником христианства.
Два идейных импульса исходили с территории Палестины. Иудейские религиозные верования вместе с евреями достаточно широко распространились по Римской империи и западной части Парфии. Существовавшие уже несколько веков еврейские общины Месопотамии в это время достигли значительного процветания. Их роль особенно возросла после разрушения Второго храма. Важнейшим явлением этого времени стал прозелитизм, видимо, порождаемый общими тенденциями к монотеизму. Вокруг синагог, бывших центрами еврейских общин, стали складываться группы «язычников», принявших (в той или иной степени) еврейские религиозные установления. Ярким свидетельством этого процесса стало принятие иудаизма правящей династией Адиабены (небольшого государства, расположенного между Римом и Парфией.
Еще более важным историческим явлением стала христианская миссия, начавшаяся в середине I в. н. э. Ее характер и особенности, с точки зрения распространения христианского вероучения в западном направлении (в границах Римской империи), достаточно хорошо документированы и изучены. После сложных перипетий в начале IV в. н. э. при императоре Константине христианство было официально признано и вскоре стало господствующей религией в империи. Однако христианская миссия имела и другое, восточное, направление. К сожалению, оно в меньшей степени освещено источниками и, соответственно, менее изучено. Однако уже сейчас можно сделать некоторые достаточно хорошо обоснованные выводы. Прежде всего, кажется, можно считать, что миссия апостола Фомы, проникшего в Индию, является фактом, а не легендой. Конечно, это были только первые ростки христианства на почве Востока, но уже в конце I — начале II в. н. э. источники говорят о христианских общинах в Эдессе, Арбеле, Нисибине, столице Парфянского царства Ктесифоне. Несколько позднее — во второй половине этого века — такие общины появляются в городе Карка-де-Бет-Солок, а также в Месене, самой южной области Месопотамии. К концу парфянского периода (20-е годы III в. н. э.) на территории Месопотамии насчитывалось, по подсчетам некоторых исследователей, более 20 отдельных общин во главе со своими епископами.
Мощный импульс христианизации Востока дали завоевательные походы первых сасанидских царей. Они депортировали из захваченных сирийских городов массу жителей, значительная часть которых уже принадлежала к христианам. Во второй половине III в. н. э. создается епископия в Мерве, ставшем главным центром христианской миссии на Востоке. Отсюда христианство распространяется на восток, вдоль главной трассы Великого шелкового пути, достигая в конце концов Восточного Туркестана, а затем и собственно Китая.
Еще одна религиозная система, претендовавшая на то, чтобы стать мировой религией, родилась в середине III в. н. э. в Месопотамии. Создатель ее Мани, заимствовав целый ряд идей из гностического христианства и зороастризма, придал ей предельно дуалистический характер. Мани рассчитывал на то, что его религия сможет стать государственной в Сасанидском Иране. Мани действительно некоторое время пользовался поддержкой властей и беспрепятственно распространял свое учение в стране. Однако ожесточенное сопротивление зороастрийского клира привело к изменению позиции царского двора. Сам Мани был казнен, а его последователи подверглись гонениям. На территории Ирана в результате этого остались только небольшие подпольные группы манихеев, но взамен началась активная пропаганда этой религии за пределами него. Еще при жизни Мани были отправлены миссии на запад — в Римскую империю и на восток — в земли, населенные парфянами. И там и здесь миссии принесли определенные плоды. В Римской империи манихейство получило особенное распространение в Египте и Северной Африке. Сам Августин несколько лет был приверженцем этого учения, став затем его решительным критиком. На востоке на протяжении ряда лет основным центром манихейской миссии служил Мерв, откуда оно широко распространилось в Средней Азии (особенно в Согде), Восточном Туркестане, достигнув в конце концов собственно Китая, где последние общины последователей Мани дожили вплоть до XIV в.
Вслед за купцами и миссионерами по торговым путям двинулись художники, переносившие идеи, образы и технические приемы одной цивилизации в самое сердце другой. Так, на территории Восточного Туркестана в Миране при археологических работах были найдены живописные панно чисто римского характера, выполненные, судя по подписи художника, неким Титом — явно уроженцем далекого Запада. Произведения, порожденные буддизмом, присутствуют по всей восточной части Великого шелкового пути. Особое внимание искусству уделяли манихеи и только Восточный Туркестан дает нам образцы их живописи. Христианство первоначально полностью отвергало искусство, рассматривая его как форму идолопоклонства, однако уже III в. н. э. сформировались два важнейших центра христианского искусства: римский и восточный, ранние формы которого нам лучше всего известны по живописи г. Дура-Европос (на Евфрате). Дальнейшая его эволюция определялась взаимодействием традиций этих двух центров.
Иногда взаимодействие различных художественных идей приносило совершенно неожиданные результаты. Иудаизм отличался крайней строгостью в своем отрицании изобразительного искусства, но в Дура-Европос в синагоге, построенной в III в. н. э. археологи обнаружили огромную коллекцию настенной живописи, в которой предстала вся «священная история» иудейского народа. Влияние окружающей среды оказалось сильнее ортодоксии.
Кризис Римской империи III века
«Золотой век» Антонинов закончился позорным правлением императора Коммода (180–192 гг. н. э.), предпочитавшего арену Колизея дворцовым покоям. Надежды сената и народа на то, что с гибелью тирана жизнь в империи войдет в спокойное русло, не оправдались. Вспыхнула гражданская война. Преторианцы решили сделать императором того, кто больше им заплатит, и объявили своеобразный торг, ставкой в котором был венец августа.
Легионам, стоявшим в провинциях, пришлась не по вкусу наглость преторианцев. Почти одновременно ими были провозглашены три императора — в Британии, Паннонии и в восточных провинциях. Новоявленные венценосцы двинулись на Рим. Успешней всех оказался наместник Паннонии Септимий Север. В апреле 193 г. его легионы взяли столицу, но окончательно на императорском троне Север утвердился только через четыре года.
Септимий Север происходил из романизированной пунийской семьи из Северной Африки. Север никогда не забывал об этом. Он возродил почитание Ганнибала и воздвигал ему памятники. С его второй женой сириянкой Юлией Домной связано усиление в Риме восточных религиозных культов.
Септимий Север вполне соответствовал своему имени («суровый» — лат. «север»). Установленный им режим власти можно назвать «военной монархией». Этот правитель, положивший начало череде «солдатских императоров», сделал своей главной опорой армию. Он наставлял своих сыновей: «будьте дружны между собой, обогащайте солдат, об остальном не заботьтесь». Тем не менее Септимий Север заключил соглашение с сенатом и обязался, подобно Антонинам, не проявлять произвола по отношению к сенаторам. Однако это обещание он не выполнил. Вскоре начались жестокие расправы с римской аристократией, сопровождавшиеся убийствами и конфискацией имущества, в результате чего Север составил огромное состояние. При нем же впервые было учреждено на государственном уровне управление частным имуществом императора во главе с особым чиновником. Императорская казна (фиск) приобрела государственное значение, а сенатская казна (эрарий) — превращена в римскую городскую кассу.
Функции сената все больше переходили к совету императора, назначаемому монархом. Расправляясь с сенатом, Септимий Север стремился придать своим действиям «законную форму». Он привлек в свой совет крупнейших юристов Папиниана, Павла и Ульпиана. Решения этого совета, по существу, вытесняли в законодательной сфере сенатские постановления. При назначении на управленческие должности предпочтения отдавались не представителям аристократии, а всадникам и провинциалам. Италия утратила часть своих правовых преимуществ и по статусу была приравнена к другим провинциям. При Септимии Севере нарастал отход от основополагающих устоев принципата.
Септимий Север. Мрамор. III в. Мюнхен
Юлия Домна. Мрамор. Начало III в. н. э.
Сделав своей опорой армию, Септимий Север осуществил военную реформу. Прежде всего он распустил прежнюю преторианскую гвардию, враждебно настроенную по отношению к нему, и набрал новый состав преторианцев из верных ему придунайских и сирийских легионов. В Рим были введены войска из Паннонии и восточных провинций, преданные императору. Север уравнял легионы, стоявшие в провинциях, со столичными, упразднил преимущества преторианцев при продвижении по воинской служебной лестнице. Теперь каждый солдат мог в принципе рассчитывать на достижение офицерских должностей и даже высоких командных, получить всадничество независимо от своего этнического и социального происхождения. Это усилило позиции провинциалов и варваров в армии, что не замедлило сказаться на ее организации и облике. Север платил римским воинам такое высокое жалование, как никто из римских императоров до него. Ветераны освобождались от муниципальных налогов, им были увеличены пенсии. Септимий Север узаконил право солдат вступать в официальный брак, таким образом упрочилось положение детей из солдатских семей. По приказу императора пограничным воинским подразделениям отводились земли для обработки и постоянного жительства. Появились военные поселения, в которых солдаты могли жить с семьей, имея свой собственный надел.
Военные преобразования Септимия Севера в пользу армии сделали его любимцем солдат в еще большей степени, чем раньше. Армия определяла устойчивость императорской власти и служила ее гарантом в борьбе с сенатом и подавлении общественного недовольства, ибо относительное спокойствие в государстве обеспечивалось скорее не преданностью подданных, а страхом перед наказаниями.
При Септимии Севере началась новая война с Парфией (197–199 гг.). Пройдя Сирию, римские легионы достигли Армении. Были захвачены обе парфянские столицы — Селевкия-на-Тигре и Ктесифон. По мирному договору римляне получили Месопотамию, которой стал управлять римский наместник. Север победил и персидского царя Агбара, принял под свою власть арабов, утвердил ряд прав за жителями Палестины, однако под страхом тяжелых наказаний запретил подданным обращение в иудаизм и христианство, которые в то время римляне еще недостаточно различали.
Укрепив свои позиции на юге империи, Септимий Север двинулся в военный поход на север, в Британию. Здесь он нанес поражение британским племенам, нападавшим на римские военные лагеря, и восстановил Адрианов вал, перегораживавший остров. В Британии в 211 г. закончились его дни.
При сыне Септимия Севера, прозванном Каракаллой (211–217 гг. н. э.) за пристрастие носить и жаловать длинный солдатский плащ — каракаллу, произошло знаковое событие: в 212 г. Каракалла издал эдикт, наделявший правами римских граждан всех свободных жителей Римской империи. Эдикт вошел в историю под названием «Антонианская конституция». Эдикт констатировал окончательное превращение римских граждан в имперских подданных, но он сыграл определенную роль в их уравнивании и способствовал романизации провинций. Эдикт Каракаллы преследовал и фискальные цели, позволив сделать более действенной систему сбора налогов.
Каракалла пал жертвой заговора своего окружения во время парада, а после него на трон римских цезарей поднялся Элабагал (Гелиогабал), подросток, бывший жрецом финикийского бога Солнца. Он привез с собой в Рим священный метеорит из Эмесы и приказал построить для него специальный храм на Палатине. Ему хотелось уподобить Рим Востоку. Этим и своей чудовищной развращенностью Элагабал вызвал ненависть римлян. Юного императора убили, а труп его протащили по улицам Рима и утопили в Тибре. Последний император из династии Северов Александр прислушивался к разумным советам своих матери и бабки. Он попытался изменить военный характер правления империей. Александр надеялся обрести опору в сенате и ввел ряд законов, касающихся императорского казначейства, коллегий ремесленников, которые были поставлены под контроль государства.
Каракалла. Фрагмент статуи. Мрамор. III в. Париж, Лувр
Александр Север очень считался с мнением своей бабки Юлии Месы и матери Юлии Мамеи. Эти властные женщины образовали своего рода «женский совет», который наставлял императора в том, что ему надлежало делать. Не пренебрегал Александр Север и консультациями выдающихся юристов Юлия Павла и Домиция Ульпиана. Под их влиянием император принял ряд разумных законов, в том числе касающихся имперского казначейства. Однако судьба Ульпиана оказалась трагической. Желая воспрепятствовать возраставшему влиянию выдающегося юриста на императора, заговорщики убили его на глазах у Александра Севера. Сочинения Ульпиана, отличавшиеся ясностью и элегантностью стиля, стали образцами юридического анализа для знатоков римского права.
Северы довольно успешно воевали с Парфией. Когда в Иране в 227 г. пришла к власти персидская династия Сасанидов, свергшая парфянскую династию Аршакидов, шах Артаксеркс (Ардашир) посягнул на римские владения в Месопотамии и Сирии. Александр Север победил персов и в 232 г. изгнал их с римской территории. Однако с тех пор персидская угроза надолго нависла над Римом.
Северы с переменным успехом сражались с германцами. При Александре Севере военные действия в Германии приобрели затяжной характер, что вызвало недовольство в войсках. Александр и его мать были убиты легионерами. Династия Северов, с которой были связаны утверждение варваров на престоле римских императоров и переход к военной монархии, в 235 г. прекратила свое существование. Рим вступил в полосу тяжелейшего кризиса.
После падения Северов трон цезарей стал игрушкой в руках римских легионов. Римская империя оказалась на грани распада, а ее население — на краю гибели. В историографии этот период получил название «кризиса III в.». Рим не в первый раз переживал кризисное состояние, но масштаб потрясений империи в III веке был беспрецедентным. Тем не менее истоки кризиса крылись еще в благополучных временах «золотого века» Антонинов, к концу которого стало очевидным ослабление императорской власти и системы государственного управления, сложившихся в рамках принципата, а также расшатывание полисного устройства, являвшегося связующим фактором огромной империи. На империю все энергичней наступали варварские народы. В стране не хватало продовольствия, свирепствовали эпидемии.
Гладиатор. Фрагмент мозаики. III в. Рим
Однако кризисным III век предстал не только для Римской империи. Казалось, нарушилось мировое равновесие. В Китае распалась единая империя, наступила эпоха Троецарствия. К северу от Китая началось формирование гуннского союза племен, который в последующие столетия смерчем пронесется по Азии и Европе, опустошая все на своем пути. В Индии перестала существовать Кушанская империя, пришли к власти Гупты, пока еще местные царьки, но в будущем — основатели великого государства. В Персии в огне войн отстаивала свое право на существование империя Сасанидов. Спустя век об этом времени, римский историк Аммиан Марцеллин напишет: «Судьба Востока вновь затрубила в страшную трубу, возвещая об ужасных опасностях».
Битва римлян с варварами. Саркофаг Людовизи. III в. Рим
Военная анархия торжествовала на просторах империи. Солдаты, требуя все новых и новых подачек, с гибельным упоением возводили на императорский трон своих ставленников и с не меньшим энтузиазмом низвергали своих недавних кумиров, беспощадно их убивая. Однако находилось немало жаждущих заплатить багрянцем своей и чужой крови за пурпур императорской мантии. Никакая цена власти не казалась чрезмерной. За 50 лет, с 235 по 284 г., сменилось более двух десятков императоров, и почти всех из них ждала насильственная смерть.
Армия, ставшая, в сущности, политическим хозяином империи, сильно изменилась по своему составу. В ней преобладали романизированные варвары, для которых римская слава и римская доблесть звучали пустыми словами, а римская дисциплина считалась тяжким наказанием. Немногие из «солдатских» императоров, вроде Постума или Аврелиана, решались настаивать на поддержании римских традиций в армии, но за это им приходилось расплачиваться непопулярностью. Зависимость от настроений армии послужила одной из причин неустойчивости правления «солдатских» императоров. Их череда началась с Максимина Фракийца, провозглашенного императором легионами, стоявшими в районе Майнца на Рейне. Максимин Фракиец воплотил в себе новый тип римского императора — солдатского, обязанного своей властью армии и вынужденного в своей внутренней и внешней политике руководствоваться ее интересами. Сын фракийского крестьянина, он прошел путь от простого солдата-кавалериста до префекта Месопотамии, а затем командующего римскими войсками в Паннонии и Иллирии. Максимину удавалось сдерживать натиск варварских племен, за победы над германцами он даже получил почетный титул Германик.
Содержание армии и непрерывные военные экспедиции требовали огромных средств. Максимин изыскивал их, грабя казну римских городов, конфискуя имущество богатых людей. О страхе римлян перед конфискациями свидетельствует большое количество кладов, относящихся к тому времени и обнаруженных археологами. В Африке вспыхнуло восстание против Максимина, императором был провозглашен Гордиан, бывший проконсулом Африки. Он тут же объявил августом своего сына Гордиана II. Следует отметить, что ненависть между Максимином и римской знатью была взаимной. В качестве императора Максимин ни разу не появился в Риме. Такая ситуация и пренебрежительное отношение к Риму характерны для большинства «солдатских» императоров. Сторонники Максимина в Риме подверглись уничтожению. Римский сенат поддержал Гордианов, но в Африке разразилась война, инспирированная наместником Нумидии. Оба Гордиана погибли. Сенат выдвинул своих «сенатских» императоров — Пупиена и Бальбина. Эти императоры в союзе с Гордианом III вступили в Рим. Начались столкновения между солдатами новых императоров и жителями Рима, часть города выгорела. В этих волнениях Пупиен и Бальбин были убиты преторианцами. Гордиана III поддержали армия и сенат. Он подавил мятеж в Северной Африке, начал военные действия в Сирии и Месопотамии. Задержки с продовольственными поставками в армию вызвали недовольство солдат, и они убили Гордиана III.
Императором был провозглашен префект преторианцев, сын арабского шейха Филипп Араб (244–249 гг.). Впервые на троне римских цезарей оказался выходец из аравийской глубинки, опиравшийся не только на армию, но и на многочисленную аравийскую родню и соплеменников. Филипп Араб, однако, не демонстрировал своей «чужеродности» по отношению к Риму. Он искал поддержки сената и даже организовал в апреле 248 г. празднование тысячелетия Рима. Официальная пропаганда с небывалой громогласностью воспевала «Вечный Рим», «непобедимых императоров», «римскую свободу», согласие, мир, изобилие, в то время как в реальности римская держава находилась на грани распада, а ее население страдало от налогов, чиновничьих и солдатских притеснений.
Филиппу Арабу удалось заключить компромиссный мир с Сасанидской Персией, сохранив власть над Месопотамией и Малой Арменией, он добился некоторых успехов в отражении варварских племен на Дунае. В год празднования тысячелетия Рима готы взломали римский лимес, вторглись в Мёзию и Фракию. Римские легионы, воевавшие в Мёзии, провозгласили императором выходца из своих рядов. Филипп Араб послал на место событий сенатора Деция Траяна, который стал верховным главнокомандующим в Паннонии и Мёзии. Ко времени прибытия Деция солдаты уже успели убить своего недавнего выдвиженца. Восторженно встретив Деция, римские войска провозгласили его императором. Филипп Араб выступил со своей армией против Деция, но погиб.
В противоположность Филиппу Арабу Деций (249–251 гг.) был для Рима «своим». Он намеревался вернуться к истинно римским ценностям, восстановить римскую религию и обычаи. Он издал эдикт, требовавший от каждого жителя империи принесения жертв римским богам. Этот эдикт спровоцировал гонения на христиан, отказывавшихся приносить жертвы языческим богам. Военные действия Деция против готов вначале были успешными. Однако в 251 г. в Добрудже готы нанесли римлянам сокрушительное поражение, в битве с ними пал и император.
После гибели Деция престол занимали несколько императоров, которым пришлось столкнуться с новой страшной угрозой — на Востоке набирала силу персидская держава Сасанидов, образовавшаяся на месте эллинистического Парфянского царства. Сасанидам удалось за короткий срок сплотить разноязыкую полиэтническую империю. Была создана жесткая, по типу ахеменидской, система власти с хорошо работавшим центральным аппаратом. Восстановлены и жестко закреплены сословия, социальное устройство империи имело иерархическую структуру. Расслоение сельской общины привело к появлению зажиточного слоя крестьянства, составлявшего управляющий слой общины. К этой верхушке по статусу приближались воины-азаты, которые образовывали наиболее массовую, но и наименее привилегированную часть воинского сословия. Постоянных воинских сил в Сасанидском Иране не имелось. Но собиравшееся по мере военной надобности войско постепенно превращалось в дееспособную армию. Ополчение азатов и вспомогательные части пехоты, набранные из крестьян, создавали ее массовость. Ударными же частями служила конница знати, тяжелая кавалерия, которой командовал сам правитель, носивший титул «царь царей, царь Ирана и не-Ирана».
Провозгласив себя наследниками Ахеменидов, сасанидские правители стремились вернуть себе их владения. В 252 г. сасанидские войска возобновили военные действия в Месопотамии и Сирии.
Триумфальная надпись на персидском, парфянском и греческом языках иранского царя Шапура I (243–273 гг.) гласит, что он трижды одерживал победу над Римом. После сражения у Эдессы в Месопотамии персами были взяты в плен римский император Валериан, его военачальники и сенаторы. Их как рабов заставили строить плотину и мост. Шапур, садясь на коня, ногой опирался на спину Валериана. Рим был унижен, он потерял свои владения на Ближнем Востоке.
Сын и соправитель Валериана Галлиен (253–268 гг.) не попытался вызволить отца из позорного плена, как будто забыв о его существовании. При Галлиене положение империи не улучшилось, несмотря на его неоднократные попытки укрепить дисциплину в армии и восстановить авторитет государственных структур. В административной и военной сферах он предпринял шаги, повлиявшие на ситуацию в государстве. Сенаторы лишались прав управления в тех провинциях, где находились римские войска. Легаты, назначаемые императором в качестве командующих легионами, теперь выдвигались не из числа сенаторов, но из всадников. Это привело к тому, что сенаторы стали замыкаться в латифундиях, уступив административное поприще и военное командование всадничеству, и более того — нередко представителям низших слоев.
Галлиену удалось на какое-то время приостановить наступление на римскую границу франков и аламаннов. Однако вскоре ситуация приняла угрожающий характер. Даже «своя» Галлия, связанная с Римом давними и очень тесными узами, в 258 г. объявила себя независимой Галльской империей, за нею последовали Испания и Британия. Многие регионы державы стремились к независимости от Рима, провозглашали своих собственных правителей и нарекали их императорами. Некоторые из этих дорвавшихся до императорской власти людей были настолько малоизвестны, что о них не сохранилось сведений в исторических источниках, а в историю они вошли как «тридцать тиранов».
Пальмира — древний город в Северо-Восточной Сирии, расцветший благодаря посредничеству в торговле между Востоком и Западом. От императора Каракаллы он получил статус римской колонии. Правитель Пальмиры Оденат расширил свои владения. После его гибели вдова Одената Зенобия, воспользовавшись ослаблением Римской империи, объявила в 267 г. о независимости Пальмиры и в течение нескольких лет захватила часть Месопотамии и Сирии, Аравию и Египет. Пальмира стала метрополией Востока. Город украсился великолепными зданиями, храмами, его улицы были защищены изящными портиками от палящего солнца пустыни. Пальмира преобразилась в один из притягательных культурных центров того времени. Сюда стремились поэты, ученые, художники, скульпторы, образовывая своеобразный «сад талантов», питавшийся эллинистическими, восточными и римскими традициями. Имя Пальмиры как прекраснейшего города и питомника муз стало нарицательным. Ведь и через много веков российский Петербург называли «Северной Пальмирой».
Царица Пальмиры, Зенобия воевала против Рима, однако ее войска были разбиты императором Аврелианом в 272 г. Он провел ее в числе других пленников по улицам Рима в своем триумфе. И хотя руки и ноги ее сковывали золотые цепи, Зенобия производила впечатление царственного достоинства и несломленности.
В римской империи к страшным бедствиям, вызванным непрекращавшимися войнами, добавились и другие несчастья. Произошли землетрясения в азиатских провинциях, в Ливии и в самом Риме. Тучи пыли на несколько дней затмевали солнце, а земля покрывалась мраком. Один из римских историков сообщает: «Были слышны раскаты грома, но это гремел не Юпитер, а грохотала земля. Во время этих землетрясений было поглощено много строений с их обитателями, многие умерли от страха (…) Во многих местах в земле образовались расщелины, причем в трещинах появилась соленая вода. Много городов было затоплено морем». К этому еще добавилась эпидемия чумы, моровая язва опустошала римский мир.
Провинции, провозглашая независимость от центральной власти, сражались из-за границ и устанавливали собственные пограничные кордоны. Сепаратизм носил не только политический, но и экономический характер. Прервались связи между областями провинций, более того, местные власти вследствие недостатка продуктов питания и угрозы голода даже запрещали вывозить их для торговли и обмена за пределы своих территорий, устанавливали специальные таможни.
Деций. Мрамор. III в. Рим. Палаццо Консерватори
Войны, разбой, эпидемии, стихийные бедствия и голод сделали свое дело. Население империи уменьшилось. Крестьяне, не имея достаточного количества орудий труда, посевного и посадочного материала и находясь под постоянной угрозой насильственной конфискации плодов своего труда, резко сократили обрабатываемые площади. Многие земли пустовали. Голод стал истинным господином в Римской империи. Богатые люди тоже не были достаточно защищены. Самым надежным казалось вкладывать свои средства в земельную собственность, которую было труднее всего отнять. В III в. складываются крупные земельные латифундии-поместья, все больше переходившие на натуральное хозяйство. Они стремились все необходимое производить в своих пределах и обеспечивать себя, почти не прибегая к помощи рынка и товарообмена. Владельцы этих поместий все шире практиковали сдачу земли в аренду колонам, представлявшим зависимый слой сельского населения. Колоны платили землевладельцу деньги за аренду или несли определенные натуральные повинности, например должны были обрабатывать часть господской земли или отдавать определенную часть урожая. Однако колонов тоже не хватало для обработки земель в латифундиях, поэтому и в крупных хозяйствах земли нередко пустовали. Землевладельцы были заинтересованы во все более жестком прикреплении колонов к своим поместьям и для этого окружали себя военизированными отрядами, укрепляли виллы, возводили вокруг них массивные стены.
На местах право сменилось произволом. Больше не действовали единые законы. Сила стала главным доводом в любых спорах и тяжбах. Это была не только военная сила, но и сила денег. А деньги обесценивались, поэтому их требовалось больше и больше. К середине III в. в монете практически не осталось серебра: медные монеты покрывались слоем серебра столь тонким, что он оставался на пальцах подобно пыльце бабочек. Почти исчезло из обращения золото, которое прятали в тайниках предприимчивые люди, чтобы воспользоваться им при стабилизации положения.
Инфляция росла быстрыми темпами. Цены взлетали все выше и выше, делая недоступными для большинства населения империи самые простые продукты питания, одежду, предметы быта. Нищали люди, селения и города. Почти прекратилось строительство, разрушались прославленные римские дороги. Опустели форумы, театры и цирки, богатые жители покидали города, за ними тянулся и плебс.
Желая поправить финансовое положение, императоры и местные магистраты придумывали все новые и новые налоги, но это не давало положительных результатов. Многие бежали от тяжелого налогового гнета и притеснений. По дорогам империи бродили группы лишившихся жилищ оборванных людей. Беженцы нередко сбивались в ватаги, занимавшиеся разбоем.
Никто не хотел работать — ни рабы, ни крестьяне, ни ремесленники. Городские магистраты и управители не выполняли своих функций. Плебс бунтовал и требовал уже не столько зрелищ, сколько хлеба. Человеческая жизнь потеряла всякую цену, а «римская свобода» — всякие гарантии. Уже не шла речь о гражданских доблестях, — теперь главное было выжить. Некоторые авторы предлагали «рецепты выживания»: следовало быть экономным, беречь силы, заботиться о здоровье, не жертвовать тем, что имеешь, ради неведомого, не витать в облаках, а изучать полезное ремесло, организовать свое доходное дело или заняться перепродажей.
Кризис государства и общества приводил к крайней психологической и духовной напряженности. Люди уже не верили в покровительство римских богов. Дичайшие суеверия захлестывали Рим. В философии доминировали либо холодное надмирное умствование неоплатоников, либо пессимистическое осуждение земной жизни.
Все это не могло не привести к возникновению различных форм протеста, бунтам и мятежам. Было бы неверным думать, что восставала только беднейшая часть населения. Так, вспыхнувшее в Северной Африке в период правления императора Максимина восстание крупных землевладельцев Гордианов в 238 г. привлекло и богатых людей, и ростовщиков, и крестьян. В нем приняли участие и рабы. Это восстание имело разнообразные цели, главной из которых являлась замена «бешеного» императора Максимина умеренным и «справедливым» Гордианом. Восставшие также уповали на возрождение римских законов, а крестьяне — на облегчение налогового бремени и получение земли.
В правление Галлиена в Сицилии вспыхнуло восстание, которое римские историки называли «почти рабской войной». Но самые крупные волнения начались в Галлии. Здесь сформировались движение «багаудов» (мятежных). В основном это были крестьяне, колоны, рабы, доведенные до отчаяния притеснениями землевладельцев, разбоем войск и непосильным трудом. Историк Сальвиан не зря вопрошал, обращаясь к римлянам: «Что иное породило багаудов, как не ваша несправедливость и бесчестность правителей, их разбои и грабежи?» Багауды избрали из своей среды «народных императоров». Более полутора веков мятежники вели вооруженную борьбу против Рима. Ее не могли остановить ни жестокие расправы, учиняемые время от времени имперскими войсками, ни убийства руководителей восставших, ни массовые пытки. В V в. движение багаудов приняло еще более широкий размах, перебросившись из Галлии в Испанию. Оно в немалой степени способствовало расшатыванию Римской империи и ее падению.
Скатывание империи в пропасть удалось задержать на несколько лет императору Аврелиану, правившему в 270–275 гг. Он происходил из простой семьи, возможно, даже из семьи колона, что не помешало ему сделать головокружительную военную карьеру, стать начальником конницы. Провозглашенный солдатами дунайских легионов императором, Аврелиан одержал победы над вандалами, сарматами и готами и на время оттеснил их за дунайский лимес. Однако у него не нашлось достаточных военных сил, чтобы долго удерживать такое положение, и он вынужден был уступить готам Дакию, заключив с ними в 271 г. мир. Нашествие аламаннов Аврелиан остановил у города Павии в Северной Италии, который через три века станет столицей других варваров — лангобардов. Аврелиан первым из римских императоров со всей очевидностью осознал, что варвары могут угрожать и непосредственно Риму. Он приказал воздвигнуть вокруг города мощную стену — Аврелианов вал.
За Аврелианом закрепилась слава мужественного, справедливого и мудрого императора. Показателен случай, происшедший при осаде г. Тианы. Разгневанный сопротивлением тианцев Аврелиан воскликнул: «Собаки живой не оставлю в этом городе!» Однако, когда город был взят, победитель принял два решения, «из которых одно показывает его строгость, — как отмечал римский историк, — а другое — мягкость». Мудрый император велел казнить предателя, открывшего римлянам ворота города, а на требование солдат выполнить свою угрозу и покарать жителей Тианы отдал приказ убить всех собак, запретив трогать людей, чем снискал их благодарность.
Битва с варварами. Рельеф саркофага. Рим
Этот император предпринял героические усилия для восстановления единства империи. Он одержал победу над Пальмирой, вернул Риму Сирию, некоторые восточные области и Египет, а также восстановил власть Рима в Галлии, Испании и на других территориях. За это Аврелиан был награжден титулом «Восстановителя империи».
Аврелиан провел ряд реформ, направленных на восстановление и внутреннего единства римского государства. Он попытался отойти от системы принципата и первым из римских императоров повелел называть себя «господином и богом», подчеркивая тем самым абсолютный и божественный характер своей власти. На людях Аврелиан появлялся в сияющем венце и роскошных восточных одеждах, уподоблявших его божеству. О том, что это представляло собой элемент нового церемониала, преследующего определенные политические цели, а не признак императорской любви к роскоши, свидетельствует хотя бы тот факт, что в обыденной жизни Аврелиан был очень неприхотлив, носил простую одежду. Даже своей жене он разрешал иметь только один шелковый плащ.
Объединению империи долженствовала способствовать и религиозная реформа, вводившая общий для всех культ Непобедимого Солнца — божественного покровителя императора и империи. Этот культ должен был венчать традиционную римскую религиозную систему, которую Аврелиан также пытался очистить и восстановить.
Аврелиан, желая привести в порядок финансы империи, повелел остановить порчу монеты. Однако это не встретило понимания у тех, кто чеканил деньги — у ремесленников, работавших на монетном дворе. Монетарии восстали, к ним присоединился плебс, волнения быстро распространялись. Гнев восставших обратился против императорских войск, направленных на подавление восстания. Было убито около 7 тыс. солдат.
В 275 г. обстановка на Востоке снова осложнилась, и Аврелиан выступил в поход, во время которого был убит заговорщиками. Армия, казалось, «устала» выдвигать императоров и после гибели Аврелиана уступила это право сенату, который избрал императором дряхлого сенатора Тацита. Через год Тацит был убит солдатами. После него солдаты сделали императором сначала Проба, а затем Кара (в 282–283 гг.). Проба убили солдаты, а Кар был сражен молнией. Римляне сочли, что сам громовержец Юпитер устал от кровавой вакханалии и низверг карающую молнию на голову незадачливого владыки римлян. Но и гнев отца богов не прекратил борьбу за власть, разгоревшуюся после гибели Кара с новой силой.
Кризис III века носил системный характер, он предвосхищал уже не слишком далекое крушение Западной Римской империи. Причины его историки усматривали в разрушении рабовладельческого уклада, в падении производительности рабского труда; в том, что богатство концентрировалось в имперском центре, а это ослабляло провинции; что потребности господствующего класса не соответствовали формам эксплуатации свободного населения; что пришла в упадок традиционная политика полисного управления и т. д. Все эти причины приемлемы для объяснения кризиса, но к ним можно добавить еще много равноправных.
Очевидно, что кризис III века это прежде всего кризис системы власти, «диархии» (двоевластия) императора и сената, характерных для принципата. Обрушилась преемственность власти на вершине империи, исчезли династии, хотя и возникали попытки основать их, но они оставались безуспешными. Слабость центральной власти транслировалась и на места, империя рассыпалась.
«Солдатские» императоры были заняты пресечением бесконечных узурпаций, возвращением отпадавших частей империи. Исчезли важнейшие основания легитимации императорской власти: утверждение величия Рима, его торжества над многими землями и народами; способность сохранить единство «круга земель», политическую и социальную стабильность; успешная оборона границ империи. Пошатнулась и религиозная легитимация империи. Введение культа Непобедимого Солнца не дало желаемых результатов, накал религиозных распрей среди населения империи приобретал угрожающие размеры. По сравнению с эпохой принципата изменилась социальная структура общества. Кардинальные преобразования произошли в имперской правящей элите. Были уничтожены или отошли в тень многие аристократические семейства, в течение двух предшествующих веков игравшие заметную политическую роль, утратило свои позиции сенаторское сословие, на первый план выдвигались представители всадничества.
На политическом и военном поприще стали доминировать новые ведущие группы, имевшие военное и региональное происхождение и не отличавшиеся устойчивостью. Государство не в состоянии оказалась обеспечить безопасность своих подданных, катастрофическим было экономическое положение страны. Права отдельного человека в империи, даже его жизнь не были ничем защищены. Это приводило к разрушению идентификации человека через государство, что было очень важно в предшествующие периоды римской истории. В людях нарастало внутреннее отмежевание от государства, стремление избавиться от всех связей с ним и от общественных обязанностей. Такой отход от государства и социума стал благодатной почвой для погружения людей в религию, магию, для замыкания их в частную жизнь. Измученное кровавой военной анархией, бесконечной сменой правителей, неустойчивостью собственного бытия, население империи жаждало безопасности и стабильной власти.
Поздняя Римская империя
Трансформация власти
В 284 г. в Никомедии легионы провозгласили императором Диоклетиана (284–305 гг.). Уроженец Далмации, сын вольноотпущенника, он сделал блестящую военную карьеру. Диоклетиан щедро расплатился с солдатами, приведшими его к престолу, но военным триумфом и пиршеством свою деятельность не закончил, как некоторые из его предшественников. С его приходом появились первые признаки стабилизации, а затем и улучшения положения в стране.
Важнейшей задачей, стоявшей перед Диоклетианом, было обеспечение устойчивости границ империи, пресечение военных действий на ее внутреннем пространстве, прежде всего в районе Верхней Германии, Реции и Галлии, а также в ближневосточных провинциях. Понимая, что с этим ему одному не справиться, Диоклетиан принял решение, неординарное для человека, как казалось, стремившегося к единоличной власти, но в то же время опиравшееся на властную традицию принципата. Диоклетиан в 285 г. сделал соправителем своего боевого соратника Максимиана, поручив ему командование в военных действиях в галло-германском регионе.
Затем двойственное разделение власти подверглось усложнению. Диоклетиан и Максимиан провозглашались «августами», которые с правовых позиций определялись как практически равные, хотя в реальности Диоклетиан в этой связке обладал неоспоримым приоритетом. В марте 293 г. к двум августам были присоединены еще два «цезаря», «усыновленные» августами, которых они должны были по указу через двадцать лет сменить. Поражает уверенность Диоклетиана в устойчивости создаваемой им системы власти и возможности выполнения политических обещаний. Забегая вперед, следует отметить, что Диоклетиан оказался в этом отношении уникальным правителем. Через двадцать лет 1 мая 305 г. он отказался от казавшихся безграничными собственных властных полномочий и покинул императорский трон, оставив современникам и потомкам повод удивляться и судить о причинах своего поступка.
Итак, на вершине империи образовалась «тетрархия» — власть четырех. Цезарями стали: на Западе — Констанций Хлор, отец будущего императора Константина, на Востоке — Галерий. Тетрархия укреплялась и семейными узами: Галерий женился на дочери Диоклетиана, а Констанций Хлор стал зятем Максимиана. Впрочем, устойчивость тетрархии придавала не семейственность, а воля и авторитет Диоклетиана.
Система тетрархии была создана для того, чтобы предотвратить возможность узурпации по всей территории империи. Каждый из членов тетрархии отвечал за ее определенную часть: Максимиан — за Италию, Испанию и Африку, Констанций Хлор — за Галлию и Британию. Себе Диоклетиан предназначил Ближний Восток, сделав его столицей Никомедию. Галерию достался Дунайский регион. Августы сохранили право вмешиваться в дела цезарей. А Диоклетиан был беспрекословно признанной главенствующей фигурой тетрархии. За двадцать лет этот механизм власти практически не дал сбоев.
Диоклетиан. Фрагмент статуи. Мрамор. IV в. Стамбул. Археологический музей
На первый взгляд тетрархия может восприниматься как некий «коллективный» император. Каждый из ее членов имел полноту власти в своей части империи. Законы и указы издавались от имени всех августов и цезарей, их изображения были обязательны при всех императорских жертвоприношениях. Тем не менее период тетрархии вошел в историю как время установления режима единодержавия в империи, больше тяготевшего к ориентализированным формам манифестации власти, чем к предшествующей римской политической традиции.
Диоклетиан был провозглашен «господином и богом» (dominus et deus), а сам режим впоследствии стали называть доминатом. В таком обращении к императору не было чего-то необычного, оно встречалось и в эпоху принципата. Однако при Диоклетиане оно наполнилось новым содержанием. Диоклетиану удалось подавить «человеческие аспекты» тетрархии, превратив ее в жесткую идеолого-административную систему, по существу обезличенную. Члены тетрархии были частями этой системы, почти деперсонифицированными «четырьмя силами, едиными в управлении государством», как они названы в «Истории августов». Это отразилось и на официальных групповых изображениях тетрархов, в которых индивидуальные черты «стерты».
Истинным повелителем и движителем тетрархии и империи был Диоклетиан. При нем «обожествление» императора, вообще-то характерное для римской традиции, приобрело восточную пышность и ритуальную сложность. Диоклетиан почитался как олицетворение царя богов Юпитера, получив титул Йовий, Максимиан — как Геркулий, прямое продолжение Геркулеса. Императорское облачение, ослепляющее драгоценными камнями и золотом, дополнялось лучистым обручем вокруг головы. Ритуал требовал коленопреклонения перед императором и целования края его одеяния. Были введены новые обращения к императору: «Ваша святость», «Ваша светлость», «Ваша вечность».
Диоклетиана иногда называют «гением бюрократии». При нем разросся чиновничий аппарат империи. Все чиновники и те, кто находился на службе у империи, делились на множество разрядов, образовавших детальную чиновничью иерархию, закрепленную законодательно. Каждому разряду соответствовал определенный социальный статус, оплата, обращение и т. п. Такие обращения как «Ваше сиятельство», «Ваше превосходительство» и т. п. закрепились именно при нем. Диоклетиан попытался регламентировать деятельность чиновничества специальными законами, кодифицировать право, реформировать систему судопроизводства. При нем было выпущено огромное число указов и постановлений, но, как это часто бывает, они вступали в противоречие друг с другом. Более того, само обилие указов и регламентаций, помноженное на огромное число тех, кому надлежало проводить их в жизнь, препятствовало их исполнению. Это особенно проявилось после ухода Диоклетиана, сдерживавшего этот процесс своим авторитетом и системой «наблюдения» за чиновниками. Диоклетиан решительными мерами стремился искоренить коррупцию среди чиновничества. Наказания для провинившихся были суровыми — от отстранения от должности до полной конфискации имущества и казни.
Термы Диоклетиана. III в. Рим. Современный вид
Изменилось административное устройство империи. Она теперь включала четыре префектуры, которые были поделены на 12 диоцезов и сто относительно небольших провинций, упразднялось деление провинций на сенаторские и императорские. Такая детализация административного деления должна была препятствовать сепаратистским тенденциям внутри империи.
На протяжении всего правления тетрархии сохранялся приоритет решения военных задач. Продолжались войны на Нижнем Дунае с сарматами и германцами, необходимо было «успокоить» Галлию и Британию. Требовала реорганизации охрана границ на Ближнем Востоке в противостоянии с Сасанидами. Дважды пришлось подавлять восстания в Египте.
Функционирование империи не утратило военизированного характера. Диоклетиан провел военную реформу. Он лишил наместников провинций военных полномочий, что закрывало им путь к узурпации императорской власти. Было покончено с невыплатой жалования. Возродилось почтительное отношение к ветеранам. Диоклетиан продолжил практику Септимия Севера создавать военные поселения, в которых воины и ветераны наделялись землей и орудиями ее обработки.
В армии появились мобильные подразделения «быстрого реагирования», в чьи задачи входила немедленная ликвидация прорыва лимеса со стороны наступающих извне. Были созданы два новых легиона, Юпитера и Геркулеса (названы в честь божественных покровителей августа), — специальный императорский военный резерв. Численный состав армии достиг миллиона человек, что становилось непосильным бременем для государства. За счет притока в армию варваров она все более утрачивала римский характер.
Для проведения преобразований и стабилизации положения в империи требовались средства. Одним из главных источников пополнения имперской казны являлись налоги. Была упорядочена цензуальная форма налогов, предполагавшая регулярную (раз в 15 лет) перепись всего населения с учетом имущественного и социального положения. Сбор налогов поручался особым чиновникам-декурионам. Стала регулярно взиматься особая подать (преимущественно в натуральной форме) с каждого земельного надела. Казна пополнялась и за счет неординарных налогов, большей частью собиравшихся с обеспеченных людей.
Во времена «солдатских» императоров инфляция приобрела устрашающие размеры. К тому же ходившие монеты не соответствовали своей номинальной стоимости, появилась масса фальшивых денег. При Диоклетиане расширилась добыча золота и серебра, восстанавливались рудники. Были выпущены полноценные золотая и серебряная монеты, а также медные деньги новой чеканки. В целях ограничения инфляции Диоклетиан в 301 г. издал закон, устанавливающий предельные цены на хлеб, продукты питания и предметы роскоши. Одновременно регламентировалась плата за службу чиновникам, всем, кто находился на государственных должностях, а также людям интеллектуальных профессий. «Эдикт о ценах» оказался в числе самых неэффективных.
Подданных, однако, надо было и защитить, и накормить. И, как во все времена, ключевую роль в этом играл вопрос о земле. Богатство Рима создавалось не только и даже, может быть, не столько трудом рабов, сколько трудом крестьян-мелких землевладельцев и арендаторов. При Диоклетиане развернулся процесс наделения крестьян землей, однако при этом крестьяне (колоны), по существу, прикреплялись к ней. Колоны, «сидевшие на земле», вносились в ценз и приписывались к определенному месту, имению, селу или общине. Они не могли свободно оставлять свой участок и покидать обрабатываемую землю. Окончательно колоны были прикреплены к земле при императоре Константине, когда было разрешено продавать не только рабов, но и колонов — обязательно с землей.
Крестьяне, оставшиеся свободными, получили возможность дополнительно приобретать землю. Они объединялись в товарищества (консорции), члены которых совместно владели землей, могли совместно уплачивать налоги, выставлять определенное число рекрутов, помогали друг другу в обработке земли и на сельскохозяйственных работах. При Диоклетиане был издан ряд эдиктов, защищавших крестьян от насилия крупных землевладельцев и разбойников.
Такая политика на некоторое время улучшила положение в государстве: уже не свирепствовал голод, пошли на спад эпидемии.
В то же время богатели крупные землевладельцы, они становились настоящими магнатами, владевшими обширными территориями, богатейшими виллами и угодьями. Их имения превращались в центры производства сельскохозяйственной и ремесленной продукции, в самообеспечивающиеся хозяйственные организмы, в которых уже угадывается прообраз средневековых феодальных владений с укрепленными замками, частными воинскими отрядами. После отречения Диоклетиана императорская власть ослабевает, и эти укрепленные владения земельной аристократии становятся опасными очагами сепаратизма, особенно в западной части империи. Возрождаемая мощь государства нашла отражение в подъеме строительства. Рим и новые резиденции императора Никомедия, Милан, Трир, Фессалоники, украшались помпезными сооружениями. В Риме было воздвигнуто на Форуме новое здание сената, сохранившееся до нашего времени, сооружены грандиозные термы Диоклетиана. В Фессалониках поднялись великолепная базилика и новый императорский дворец. В Салоне (современный Сплит), на родине августа, был построен монументальный дворец, в котором воплотилось то же стремление к жесткой «правильности», что и в государственной политике Диоклетиана.
Последние годы его правления были омрачены гонениями на христиан. Император, по-видимому, видел в христианстве силу, противостоявшую римскому миропорядку и его усилиям по возрождению Римской империи. В эдикте 297 г. провозглашалось: «Величайшее преступление — отречься от того, что было определено и утверждено древними». Из этого вытекало, что «старая религия не может быть осуждена новой». Кроме того, добиваясь лояльности от армии и чиновничества, император не мог не замечать распространения среди них нового учения. В начале 303 г. был издан указ, запрещавший исповедовать христианскую веру на территории империи. Во время диоклетиановых гонений пошли на казнь тысячи приверженцев Христа. Церковь затем канонизировала новых святых мучеников.
Отрекшись от власти, Диоклетиан еще более десяти лет прожил в своем дворце в Сплите. Он отверг попытки своих недавних соправителей вернуть его на трон, предпочтя императорскому величию жизнь частного человека.
Реформы Диоклетиана носили системный, всеохватывающий характер. Они имели жесткую бюрократическую форму, но в основе своей были нацелены на решение конкретных задач. Они представляли собой прежде всего антикризисные меры, с помощью которых тетрархия стремилась преодолеть распад империи, активизировать государство, снова сделать боеспособной армию, наконец просто обеспечить выживание населения. Идеология реформ отчасти выглядела как реставрационно римская, на деле же на всех уровнях функционирования государства и реформирования находилась в контрасте с римскими традициями эпохи принципата. Даже само взаимодействие правителей внутри тетрархии при видимости коллективности нарушало принципы высшей римской магистратуры, ее коллегиальность, ограниченный круг полномочий и срок их действия. На поверхности неримский характер системы тетрархии ярко проявился уже в том, что Рим-Вечный город утратил не только свои столичные функции, но и историческую легитимацию в качестве центра и сакрального средоточия империи. Будучи императором, Диоклетиан ни разу не появился в Риме, на Западе столичные функции перешли к Медиолану (Милану).
После ухода Диоклетиана тетрархия не выдержала испытания, между ее членами началась борьба за власть. В этой борьбе вскоре на первый план выдвинулся Константин, сын Констанция Хлора и его первой жены христианки Елены, с которой цезарь расстался по приказу Диоклетиана. Константин был провозглашен цезарем легионами Британии, что нарушило порядок формирования второй тетрархии. Максимиану Геркулию пришлось признать свершившийся факт и выдать за Константина свою дочь Фаусту. Константин сначала был больше занят войной с франками и аламаннами. Однако вскоре ситуация обострилась, и Константин решительно вмешался в выяснение отношений между претендентами на императорский трон.
В 312 г. он разгромил Максенция, сына Максимиана, и захватил Рим. Перед этим сражением, как сообщает биограф Константина Евсевий Кесарийский, Константин увидел в небе лучезарный крест и надпись «Сим победишь». Это легендарное событие, как полагают христианские авторы, предопределило поворот Константина к христианству. В 313 г. Константин и его соправитель Лициний издали Миланский эдикт, разрешавший свободное исповедание христианства в империи. Вскоре вспыхнули противоречия между Константином и Лицинием, борьба между ними отличалась кровопролитностью и лишь в 325 г., после казни соперника, Константин стал единовластным правителем Римской империи.
Хотя продолжали назначаться цезари и префекты из числа сыновей и ближайших родственников Константина, режим его власти представлял собой последовательное единовластие. Это нашло отражение в новом образе императора и императорском ритуале. Константин усилил греческие и восточные элементы репрезентации власти, заимствованные от Диоклетиана и предназначенные для того, чтобы великолепием и блеском подчеркнуть недосягаемость правителя империи. Константин облачился в золотые доспехи, а с 326 г. его голову стала увенчивать великолепная диадема — эллинистический символ власти абсолютного монарха. Он также стремился инкорпорировать в облик власти римский культ императора, сочетая его с развитием образа христианского правителя (что далеко не всегда выглядело органично). Придворный церемониал при Константине приобрел великолепие, превзошедшее пышность времен Диоклетиана. Возвеличиванию императора служили и сооружение огромных статуй и прославлявшие императора изображения на монетах и специальных медальонах.
Константин продолжил государственные преобразования предшественника. Еще более разросся и дифференцировался административный аппарат. Константин окончательно отделил гражданскую власть от военной: префекты претория отныне стали гражданскими администраторами, а армией командовали магистры войска. Император и его чиновники сочли необходимым, чтобы жители империи прикреплялись к месту своего рождения. Это касалось сословий городского населения: куриалов, ремесленников, колонов. Каждому предписывалось навсегда оставаться в том социальном статусе, которым он обладал изначально. От этого не освобождали даже повышение по службе и обогащение. При Константине Римская империя обрела христианский облик, и то был величайший переворот не только в ее истории, но и в исторической перспективе мирового развития.
С правления Константина принято начинать и историю Византии. Властитель не любил Рим, как и его предшественник. Он основал новую столицу на месте древней мегарской колонии Византий. Новая столица, по замыслу императора, должна была затмить Рим. 11 мая 330 г. Новый Рим (вскоре его стали называть Константинополем) был освящен. В обряде приняли участие христианские епископы и римские жреческие коллегии, что явилось следствием компромиссной политики Константина.
Константинополь очень быстро превратился в огромный город. Он господствовал над Черным морем и Восточным Средиземноморьем, стал мостом между Азией и Европой. В центре Константинополя был сооружен форум в форме эллипса. Его украшали две триумфальные арки, а в центре колонна из порфира, увенчанная статуей Непобедимого Солнца, а затем самого Константина и еще позже — императора Феодосия I. Особой красотой поражала главная улица города Меса (Средняя). Комплекс дворцовых сооружений, украшенных великолепными мозаиками, не имел себе равных. В столице был сооружен огромный ипподром, вмещавший десятки тысяч зрителей. Ипподром становился ареной не только состязаний, но и политических столкновений, борьбы партий, носивших названия по цвету одеяний возниц.
Константин. Фрагмент статуи. Мрамор. IV в. Рим
Союз империи и христианства
Торжество христианства связано с правлением императора Константина. В течение II и III вв. римские императоры преследовали христиан. Они также предпринимали небезуспешные попытки затмить Бога, пришедшего в Рим из Иудеи, культом Непобедимого Солнца, возведя его в ранг государственного. Однако после отречения Диоклетиана и нескольких лет борьбы за власть между его преемниками, как мы уже знаем, правителем Рима стал Константин. Его победа над Максенцием была приписана покровительству Христа, в то время как его противник оставался приверженцем Непобедимого Солнца и был разгромлен в 312 г. у Мильвиева моста возле Рима. Константин стал повелителем Запада.
Монограмма Христа. Рельеф саркофага. Ок. 350 г. Ватикан
В 313 г. Константин и его соправитель Лициний издали Миланский эдикт, даровавший всем христианам право свободно исповедовать свою религию. Константин стал покровительствовать христианству, хотя всю жизнь оставался язычником и был крещен только на смертном одре епископом-арианином.
Миланский эдикт открывал новую эпоху в распространении христианства и развитии церкви: происходило постепенное слияние христианства и государства, новая религия обретала реальную политическую силу в трансформирующейся системе власти. Церковь стала активно взаимодействовать с властью, превращаясь на первых порах в ее опору, а затем и соперничая с империей.
Вскоре после опубликования Миланского эдикта Константину пришлось вмешаться в религиозные распри на Западе. Преследование христиан при Диоклетиане имело следствием, с одной стороны, экзальтированное почитание мучеников, а с другой — призыв некоторых священнослужителей не демонстрировать столь яростно свой религиозный пыл. Эти священнослужители подверглись осуждению другой части клира, которую возглавил епископ Донат. Донат потребовал лишить священнического сана «отступников» и даже их «перекрещения». Раскол в западной церкви получил название «донатизма». Противоборствующие стороны обратились к императору Константину, что само по себе показательно, так как урегулирование церковного раскола отдавалось на откуп государству; т. е. по сути церковь признавала над собой его главенство. Константин созвал три собора — в Риме, в Карфагене и в Арле. Решениями соборов вторичные крещения запрещались, а лишать сана было решено только тех епископов, вина которых доказана, однако свершенные ими церковные таинства сохраняли свою силу. Государство приняло сторону противников Доната. Епископ был осужден, у донатистов отобраны их церкви. Но успокоения не наступило, к донатистам присоединились «циркумцеллионы» («бродящие вокруг») — первоначально так называли себя бродячие аскеты, поборники справедливости, но в то время уже увлекшие за собой обиженных и угнетенных, громивших богатые поместья и убивавших представителей власти. Волнения донатистов и циркумцеллионов подавили военными силами государства, тем не менее донатистская ересь не была изжита. Против нее позднее боролся святой Августин, отстаивавший объективное значение церкви и независимость действия благодати от святости священнослужителя.
В 323 г., победив Лициния, Константин обрел статус единоличного правителя империи. Добиваясь укрепления государства, восстановления единства различных его частей, прекращения волнений, возмущавших спокойствие возрожденной империи, Константин обратил особое внимание на то, чтобы предотвратить раскол церкви. Это было важно, так как христианская церковь все больше включала в сферу своих забот практически все аспекты жизни общества — от хозяйственной и политической жизни до спасения человеческих душ. В то же время сама она страдала от множества ересей. В этих условиях особое значение приобрела систематизация, выработка единой, четко сформулированной и всеохватывающей догматики — основных положений вероучения, признаваемых истинными и вечными божественными установлениями, обязательными для всех верующих.
Центральным религиозным и идейным конфликтом IV в. стали споры о Троице — определяющем догмате христианского вероучения. Христиане поклонялись единому Богу, который, однако, выступал в трех лицах (греч. «ипостасях») — Бога Отца, Бога Сына (Христа) и Бога Духа Святого. Триединство — наиболее сложная для постижения идея христианства. И не случайно верующим было очень трудно понять, каким образом три лица объединяются в едином Боге. Появилось множество толкований этой богословской проблемы. Широкое распространение получило арианство.
Арий, пресвитер из Александрии, в 318 г. обнародовал свою интерпретацию триединства. Следует отметить, что в тот момент еще не было никакого единого официально признанного учения по этому вопросу. Арий утверждал, что Бог Сын не существовал до рождения, следовательно, он не совечен Отцу и является только подобосущным Ему, т. е. рожденным, и следовательно, стоящим ниже Отца. Так как в греческом языке слова «единосущный» и «подобосущный» отличаются только одной буквой, это теологическое противостояние получило название «спор об одной букве». Арий утверждал, что признание Сына «частью единосущного» означало умаление абсолютного совершенства Отца, представив его разделяемым и изменяемым.
Обладая неиссякаемой энергией, александрийский пресвитер вел энергичную пропаганду своих взглядов, перелагая их даже в песни и создав популярный сборник «Пир». Поскольку, на первый взгляд, утверждения о «рожденности» Сына представлялись более понятными массам, у Ария появилось много сторонников, в том числе и из известных деятелей церкви, например два Евсевия — епископ Никомедийский и епископ Кесарийский, отец церковной историографии.
Против Ария выступил александрийский епископ Александр, который справедливо усмотрел в утверждениях Ария угрозу христианству, так как «умаление» значения второй ипостаси Троицы — Бога Сына вело к отрицанию полноты божественной природы Христа. Таким образом, следование арианству могло породить вывод, что Христос не был как бы вполне Богом. Это, в свою очередь, нарушало монотеистический характер христианства и угрожало «понизить» его до политеистических культов.
Константин, сделавший ставку на христианство как на важнейший фактор единения внутри империи, не мог допустить дальнейшего обострения борьбы вокруг понимания Троицы. Хотя его не слишком волновали теологические проблемы, императора беспокоило то, что в богословские споры втянуто множество народа, особенно на Востоке империи. Это несомненно угрожало хрупкому «общественному равновесию», которого добивался Константин для осуществления политики укрепления своей власти. В 325 г. по инициативе императора в Никее созывается Вселенский собор, на котором он сам председательствовал, будучи еще язычником.
На собор прибыли по разным данным от 220 до 318 епископов, преимущественно с Востока. Римского епископа представляли два пресвитера. В бурных дискуссиях арианство было осуждено как ересь. Собор принял «Символ веры». Надо отметить, что Никейский «Символ веры» продолжил традицию краткого исповедания основ вероучения, берущую начало от Иисуса Христа и продолженную апостолами. «Символ веры» утверждал, что Иисус Христос не сотворен и единосущен Богу Отцу. Понадобилось еще более полувека уточнений и борьбы вокруг окончательных формулировок, и в 381 г. на Константинопольском (Цареградском) соборе был окончательно утвержден «Символ веры», который стал обязательным при крещении.
Никео-Цареградский «Символ веры» состоял из двенадцати утверждений: восемь первых посвящены троичности Бога, «вочеловечиванию» Иисуса Христа и искуплению грехов, четыре последних касаются церкви, крещения и «вечной жизни». Иисус Христос — Бог Сын провозглашался единосущным и равным Богу Отцу: «Веруем в единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех видимых и невидимых, и в Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Бога от Бога, света от света, жизнь от жизни, Сына Единородного и Духа Святого».
Однако вскоре после Никейского собора арианство снова оживилось, а через два года сосланные арианские епископы смогли вернуться на прежние места. Отношение Константина к арианству тоже представлялось неоднозначным. В сущности, и христианское большинство не было ни строго ортодоксальным, ни убежденно арианским. Политические цели, близкие или более отдаленные выгоды, комбинации социальных сил, психологическая неуравновешенность масс и другие факторы приводили к перевесу то той, то иной стороны.
Роль главного борца против арианства принял на себя александрийский епископ Афанасий, бывший некогда секретарем Александра Александрийского. Этот маленький человек обладал невероятной энергией. Он последовательно изобличал Ария и его учение даже тогда, когда Константин и значительная часть восточного епископата стали склоняться на сторону недавнего еретика. Афанасия пять раз заставляли покинуть епископскую кафедру, он даже вынужден был отправиться в Галлию. Ему оказал покровительство римский папа Юлий. Борьба Афанасия против ариан продолжалась до конца его жизни (373 г.), лишь на соборе 381 г., на котором западное духовенство вообще отсутствовало, арианство, как казалось, было окончательно осуждено. Однако дальнейшие христологические споры в церкви стали одним из последствий «арианского кризиса», который так и не удалось изжить до конца, что показала история церкви в средние века.
Утверждение единосущности всех лиц Троицы не разрешило многих догматических конфликтов. Напротив, возникло немало новых теологических проблем: как происходит слияние сущностей Бога Отца и Бога Сына, как сочетаются в Христе божественная и человеческая природы, каким образом соединяются в нем божественный разум и божественная воля. Епископ Аполлинарий из Лаодикеи выдвинул идею, что в Христе следует усматривать исключительно божественную индивидуальность. Эта идея была затем развита монофизитами, абсолютизировавшими божественную природу Христа, и монофелитами, усматривавшими в Христе воплощенную божественную волю. Противоположная точка зрения была сформулирована пресвитером из Антиохии Несторием, который считал, что в Христе преобладает человеческая природа. Немедленно последовали возражения со стороны настоятеля монастыря близ Константинополя Евтихия, который, желая отстоять истину, сам впал в ересь, близкую к аполлинаризму.
Западная церковь держалась несколько в стороне от христологических споров, пыталась как-то примирить борющихся противников и вместе с тем использовать разбушевавшиеся страсти для укрепления авторитета Рима в вопросах веры. Организационно Восточная и Западная церкви все больше стремились к самостоятельности и независимости друг от друга.
В 448 г. римский епископ Лев I опубликовал трактат, в котором выразил ортодоксальный взгляд на природу Христа. Он утверждал, что в Христе обе природы, божественная и человеческая, слились воедино, чтобы образовать одно лицо. Однако тактический ход Льва I не оправдался. Собор 449 г. в Эфесе не пожелал посчитаться с мнением римского первосвященника. Его участники отказались даже просто ознакомиться с его посланием Глава монофизитов Евтихий получил оправдание от собора, но его торжество было недолгим.
Через два года в Халкедоне положения Льва I были подтверждены. Христа признали единственно рожденным, единым в двух природах. Вместе с тем собор в Халкедоне по сути подтвердил разделение между западной и Восточной церквями. Константинопольская кафедра не только признавалась верховной по отношению ко всем восточным кафедрам, но и равной Римской кафедре. Стало очевидным, что раскол не только не может быть преодолен, но, напротив, обнаруживает тенденцию к еще большему углублению, превращающемуся в настоящую пропасть. От Халкедона перспектива практически однозначно вела к схизме и великому разделению церквей. Более того, христологические споры оказались чреватыми и расколом внутри Восточной церкви, в результате которого весь негреческий Восток предпочел ересь ортодоксальности.
Значение христологических споров IV–V столетий не может быть сведено исключительно к богословскому содержанию. В полемике по вопросам веры отразились чаяния и проблемы людей, находившихся в условиях крайней социальной нестабильности и стремившихся как-то определить свою судьбу перед лицом надвигающихся бедствий. В определенной мере христологические споры призваны были осмыслить «проблему человека», его предназначения и возможностей, задач и границ его деятельности, мышления и чувствования на тяжелейшем переломе истории человечества.
С большой очевидностью эта связь проявилась в оппозиции Пелагия, британского монаха, появившегося в Риме в конце IV в. и основавшего в древней столице империи свою школу. Талантливый проповедник быстро обрел популярность, особенно среди образованных аристократов, в представлении которых христианство уживалось с уважением к классическим традициям. Пафос проповедей Пелагия заключался в утверждении, что «все хорошее и все злое, за что мы достойны хвалы или порицания, совершается нами, а не рождается с нами. Мы рождаемся не в полном нашем развитии, но со способностью к добру и злу; при рождении в нас нет ни добродетели, ни греха, и до начала деятельности нашей личной воли в человеке нет ничего, кроме того, что вложил в него Бог». Пелагий совершенно недвусмысленно отстаивал свободу воли и значимость человеческого выбора.
Борьба с пелагианством продолжалась более тридцати лет. Ведущую роль в ней сыграл гиппонский епископ Августин, непримиримый противник не только пелагианства, но и донатизма. Августин выступил вдохновителем государственного преследования донатистов, многие из которых были преданы мучительной казни на кресте. В случае с Пелагием Августин избрал другой путь борьбы. Он разработал теологическое опровержение доктрины Пелагия, противопоставив ей собственное учение о свободе воли и свободе человеческого выбора, тесно связанное с догматическими положениями о божественном предопределении, божественной благодати и посмертном воздаянии. Августин утверждал, что природа человека изначально греховна и что первородный грех через зачатие передается от отца к детям; человек, отягченный первородным грехом, не может спастись собственными силами, а направляется к спасению божественным предопределением; Бог — податель благодати (греч. «харизмы») — особой божественной силы, ниспосылаемой человеку для преодоления его греховности и для спасения; посредником между божественной благодатью и верующими на земле считалось духовенство. Августин допускал, что свободная человеческая воля участвует в спасении, но лишь осененная благодатью, в то время как Пелагий считал, что спасение может быть результатом свободного выбора человеком своего жизненного пути.
Итак, спор о свободе воли и благодати был решен Августином в пользу последней, ибо в противоположном случае искупительная жертва Христа и спасающая роль церкви утрачивали свое исключительное значение. Бурной теологической деятельностью, энергичной критикой учения Пелагия Августин подготовил окончательный и точно рассчитанный удар по пелагианству. Проблема свободы воли, однако, осталась источником дискуссионных толкований до наших дней.
В IV в. церковь на Западе все активней латинизируется. Латынь становится языком богослужения. Само богослужение, литургия, приобретает формы, отличающиеся от принятых в восточной церкви. Появляется латинская практическая богослужебная литература. Происходит консолидация клира — духовенства. Укрепляется власть римского епископа. В V в. прерогатива носить титул «папа» окончательно закрепляется за римским первосвященником, занимавшим «апостольский престол» (римская кафедра, по преданию, была основана апостолом Петром, а Рим христиане стали называть «городом святого Петра»).
Римская церковь развивалась и крепла в обстановке экономического упадка, крайней политической нестабильности и социальной разобщенности общества, под угрозой опустошительных варварских нашествий, которые с конца IV в. превратились в устрашающую реальность. При быстрой смене императоров, в условиях бесконечной борьбы в среде правящей аристократии, церковь, перераставшая из общины верующих в централизованную, жестко структурированную иерархическую организацию, становилась по существу единственно реальной не только религиозной, но и политической силой. Только церковь могла в какой-то мере сдерживать центробежные силы, разрушавшие римское общество.
Не случайно вопросы практической экономики, организации епископальных и монастырских хозяйств, устройства городской жизни и муниципального управления, решение проблем войны и мира, политические дела волновали западных епископов и священников ничуть не меньше, чем борьба с ересями и моральные наставления пастве. Вместе с тем следует признать, что связанное с римской традицией, отличавшейся рационализмом и практицизмом, западное христианство меньше тяготело к теологическому теоретизированию, чем восточное. Это с очевидностью следует из характера богословского синтеза на Востоке и на Западе и из сравнения деятельности и наследия восточных и западных Отцов церкви.
Отцами церкви стали называть наиболее выдающихся церковных авторов, в своих творениях давших систематическое изложение и толкование христианской веры, принятые церковью в качестве основополагающих для ее защиты и проповеди. Восточная церковь великими Отцами церкви почитала Василия Великого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста. В их учениях формировалась фундаментальная основа ортодоксального (православного) христианства.
Мавзолей Галлы Плацидии. Мозаика «Голуби у чаши». IV в. до н. э. Равенна
Труды и доктрины Отцов церкви составили «патристику». На Западе к великим Отцам церкви относят Иеронима Стридонского, св. Августина, Амвросия Медиоланского и Григория Великого, чьи творения имели доктринальные значения для католической ветви христианства. Центром латинской патристики в IV–V вв. была Северная Африка, давшая Западной церкви св. Августина, оказавшего огромное влияние на католическое богословие и все дальнейшее развитие культуры западноевропейского мира. Один из наиболее плодовитых христианских авторов, Августин развил целый ряд оригинальных идей в богословии, философии и этике. В его наследии можно обнаружить истоки европейской философии истории и психологии, более того средневекового рационализма, пристрастие к самоанализу и рефлексии, сочетающихся со стремлением к их практической реализации через борьбу за торжество церковной дисциплины, организации и просвещения.
В учении Августина нашли отражение различные потоки предшествовавшей и современной ему христианской мысли, переосмысленного неоплатонизма, цицеронианства и манихейства. В своей грандиозной христианской утопии о «двух градах» — земном и Божием — он провидел путь и борения человечества, объединенного христианством. От Августина католицизм получил обоснованную догму о церкви. Он не отождествил полностью церковь с Божьим градом, но все же утвердил ее возвышение над миром, что питало средневековую теократию. Августин впервые придал столь серьезное значение розыску и преследованию еретиков и назвал этот процесс «инквизицией». Он призывал государство к расправе над еретиками, хотя само наказание толковал как искупление еретиками грехов на земле, что могло их избавить от посмертных мук. Августин своим многоплановым творчеством открыл для Западной церкви новые пути развития догматики, церковной организации, дисциплины и права, а для средневекового мира сформировал основы его миросозерцания и понимания человека.
Иероним (340/50 — 420 гг.), книжник, богослов-популяризатор, христианский полемист, осуществил перевод Священного Писания на латинский язык, получивший название «Вульгата» (народная Библия). С VII в. она обрела широкое распространенние на Западе, а в 1545 г. на Тридентском соборе ее канонизировали как единственно церковный вариант. Иероним много писал о нравственном христианском учении, о достоинствах иноческой жизни и аскезе.
В IV–V вв. «уход от мира», начало которому положил еще основатель монашества Антоний Великий, получил привлекательность для значительного числа христиан. Возникло множество изолированных от общества религиозных центров — общин, члены которых вели аскетический образ жизни, полностью посвящая себя Богу. Наиболее ревностные христиане жизни в миру предпочитали одинокую жизнь «в пустыне», вдали от людей и городов. Тех, кто удалялся от мира, называли «монахами» (одинокими) или «эрмитами» (отшельниками).
Аскеза — отказ от всех радостей мирской жизни, целомудрие, безбрачие, суровый пост, постоянное и стойкое перенесение физических страданий, нередко сознательно себе причиняемых, полное посвящение своей жизни, неустанных трудов и молитв Богу — выступала главным условием монашеской жизни. Менее строгая аскеза практиковалась в монашеских общежитиях — «киновиях». Первая такая киновия была основана Пахомием в 322 г. в Фиваидской пустыне. Св. Пахомий написал и первые монастырские «Правила». Значительную роль в развитии монастырского движения сыграли «Правила» Василия Великого. В IV–V вв. в монастырях Италии, Южной Галлии и даже далекой Ирландии следовали именно им. Постепенно молитвы и физический труд в монастырях стали дополняться интеллектуальными занятиями, здесь появились мастерские по переписке книг, библиотеки, школы. Все это закладывало основы просветительской функции монастырей в средние века.
Интенсивное наступление христианства не повлекло за собой немедленной гибели язычества. IV век — время борьбы двух мировоззрений, двух культур, двух типов религиозной жизни. Правда, в этой борьбе христиане и язычники поменялись местами. Сторонники новой государственной религии стали гонителями не менее жестокими, чем ранее преследователи христиан. Во второй половине IV в. последовала серия императорских указов, запрещающих отправление языческих культов. Храмовые здания закрывались или передавались христианам. Земли и имущество жреческих коллегий отбирались в пользу государства, а сами эти коллегии запрещались. Плебс, вдохновленный этими указами, осквернял храмы языческих богов, которым еще недавно поклонялся и у которых искал защиты и покровительства.
Если на Востоке язычество достигло наибольшей высоты в философии, то на Западе самыми стойкими язычниками оказались римские аристократы, для которых отказ от традиционной веры был равносилен отрешению от славного прошлого Рима, от утверждения его вселенской миссии, — языческий культ и римская государственность им представлялись неразделимыми.
В 381 г. император Феодосии I издал закон, лишавший отступников от христианства всех гражданских прав. В 382 г. император Грациан сложил с себя титул понтифика — верховного жреца. Он также приказал вынести из римской курии статую богини Виктории (Победы), установленную еще императором Августом, повелевшим в 29 г. до н. э. воздвигнуть Алтарь Победы в честь победы при Акции. Этот Алтарь был гордостью римского народа, символом его славы и могущества, гарантом политического и военного счастья. Приказ Грациана наносил тяжкое оскорбление римскому сенату, в котором преобладали язычники и номинальные христиане.
В центре борьбы вокруг Алтаря Победы оказались два выдающихся римлянина, два родственника — глава сената и префект Рима Симмах, защищавший языческую святыню, и епископ Милана Амвросий. Симмах проявил удивительную широту мышления, заявив, что Верховное Существо, к которому люди обращаются с молитвами, одно и то же для всех и каждый свободен в выборе для себя Бога. После исполненной страстей и накала полемики и благодаря не знающей преград энергии Амвросия Медиоланского требования Симмаха о восстановлении Алтаря Победы в курии сената были категорически отвергнуты. Государство сочло необходимым навсегда отмежеваться от язычества. Низвержение Алтаря Победы стало еще одним свидетельством союза римской власти и христианства.
Империя на пути к гибели
Константин умер в 337 г., оставив свою империю трем сыновьям, из которых ни один не оказался достойным его памяти.
Константинополь и Рим стали двумя центрами политической жизни, что еще больше разделило эллинизированный Восток и латинизированный Запад. Кризис III века гораздо меньше затронул восточные провинции, в то время как Западу преобразования Диоклетиана и Константина подарили лишь передышку. Стабилизация на Востоке оказалась более прочной и всеохватывающей. В 352 г. после смерти братьев и победы над узурпатором Магнецием единовластным правителем империи стал Констанций. Когда он прибыл из Константинополя в Рим, его поразил облик обитателей Вечного города, среди которых почти не осталось людей, облаченных в традиционно римскую одежду и хорошо говорящих по-латыни. Рим наводняли выходцы с Востока — египтяне, сирийцы, иудеи, но особенно бросалось в глаза обилие в городе германцев, которых легко было отличить по белокурым волосам, высокому росту и крепкому телосложению. Даже настоящие римляне старались подражать в одежде и поведении тем, кого в течение многих веков презрительно называли варварами, т. е. не умеющими говорить на человеческом языке, а лишь произносящими невразумительное «вар-вар». То время ушло в прошлое. Многие варварские народы уже давно вошли в состав населения империи, даже получили римское гражданство, не становясь от этого «настоящими римлянами», сохраняя свой язык, традиции, религию, одежду и нравы.
В жестоком III в. императорский трон не раз становился добычей варваров, а не только «варваризированных римлян» вроде Каракаллы. Варвары составляли основу римской армии и на Западе, и на Востоке. В IV в. слова «воин» и «варвар» нередко были взаимозаменяемыми. Римляне постепенно перестали резко противопоставлять себя варварам, как это было во времена Цезаря или Тацита, описавшего огромную и страшившую римлян землю в центре и на севере Европы — Германию, т. е. территорию германцев, многочисленных воинственных племен, еще тогда угрожавших империи. Варваров, давно живших в имперских провинциях, служивших в римских войсках и по большей части ассимилированных, т. е. вошедших в римский строй жизни, гордые квириты даже стали называть «свои варвары», в отличие от «чужих», диких, наседавших на рубежи римского государства и стремившихся отвоевать себе место в римском «круге земель».
С середины IV в. самой страшной угрозой для Рима становится германская. Хотя пожар войны охватил почти все границы империи, самый тугой узел затягивался на Балканах и в придунайских землях. Здесь сосредоточились наиболее мощные силы германских племен во главе с готами. Отсюда варвары могли быстро нанести удар по Риму и Константинополю. Развитие событий показало, что так оно и случилось.
Юный варвар. Арка Константина. IV в. Рим
С 350 г. начинается изнурительная война римлян с аламаннами и франками. Варварские дружины опустошали своими набегами Галлию. Они предали огню и мечу основанные римлянами города Аргенторат (Страсбург), Вангионы (Вормс), Могонциак (Майнц), Колонию Агриппину (Кёльн) и другие, разрушали римские лагеря и виллы. Аламанны захватили земли на Верхнем, а франки — на Нижнем Рейне. И всё это несмотря на то что эти племена были связаны с Римом федеративным договором, по которому с разрешения императора могли поселяться на территории Римской империи и именоваться федератами (союзниками) Рима.
Император Констанций послал на Рейн войска во главе со своим двоюродным братом Юлианом, провозгласив его цезарем, правителем Галлии. Юлиан, в юности слывший большим любителем неоплатонической философии, оказался прекрасным полководцем и нанес аламаннам сокрушительное поражение. Он пользовался большим авторитетом в войсках, и зимой 360 г. в Лютеции (Париже) солдаты провозгласили Юлиана августом.
Внезапная смерть императора Констанция открыла Юлиану прямую и бескровную дорогу на престол, который он и занимал с 361 по 363 г. Христианская традиция изображала императора Юлиана жестоким тираном и нарекла его Отступником за то, что он попытался реставрировать язычество в качестве государственного культа. С детства Юлиан воспитывался как христианин, однако постепенно под влиянием общения с философами-неоплатониками и, в особенности, со своим учителем Ямвлихом, в христианстве разочаровался. Юлиан считал эту религию грубой, нелогичной, рассчитанной на людей, не способных и не желающих мыслить. Особый протест у него вызывал дух рабского смирения и покорности, по его мнению, пронизывающий христианство. Покорность Юлиан считал качеством, недостойным римлянина. Однако его привлекали этические нормы христианства, требования чистой жизни и разумная церковная организация. Юлиан попытался создать монотеистическую языческую религию с центральным культом Солнца Единого и с жреческой организацией, подобной христианской церкви. Реформа эта была поддержана римской языческой аристократией и интеллектуальными кругами, однако среди широких масс и в армии успеха не имела. Искусственно сконструированная «философская» религия Юлиана не находила отклика в сердцах простых людей.
Юлиан не развязывал репрессий против христиан, но лишил христианское духовенство привилегий, которые оно получило при Константине Великом и Констанции. В своих сочинениях он подвергал христиан осмеянию, что звучало особенно резко, поскольку было облечено в блестящую литературную форму.
Юлиан Отступник. Мрамор. IV в. Париж, Лувр
Современники-язычники считали, что Юлиан воплощал в себе многие прекрасные качества монарха, заботившегося о благе своих подданных. Однако в реальности его правление привело к углублению раскола римского общества. Юлиан являл собой тип реформатора, пытавшегося «сверху» исправить положение дел в государстве, но он не понял, что погибающее общество нельзя спасти «улучшающими» реформами. Один из достойнейших римских императоров, он вместо прославления заслужил проклятия и имя Отступника. Только немногие друзья оплакали его безвременную гибель во время похода против персов в битве (поговаривали и о заговоре).
Аммиан Марцеллин, крупный римский военачальник, служивший при Константине II и Юлиане Отступнике, после ухода от дел стал историком. В эпоху кратких литературных сводов и поверхностных обзоров он создал труд, достойный Тита Ливия или Тацита. Этот труд, получивший название «Деяния, или История», как одинокая вершина, возвышается над всеми историческими трудами Поздней империи. Свою «Историю» Аммиан Марцеллин писал, по его собственному признанию, как «солдат и грек». Выходец из Антиохии, он стал выдающимся латинским писателем, достигшим совершенства в изначально неродном для него языке.
Аммиан Марцеллин поставил своей целью реализовать на практике тацитовы принципы написания истории. Он намеревался создать правдивое и беспристрастное описание событий, достойных вызвать интерес у современников и сохраниться в памяти потомков, и начал ее с принципата Нервы, т. е. с того самого момента, на котором умолк Тацит. К сожалению, первые тринадцать книг «Истории» исчезли, сохранились лишь последние восемнадцать, описывающие события 353–378 гг. «История» Аммиана Марцеллина — произведение остро современное по отношению к своей эпохе, ибо ее автор не только был участником и свидетелем описываемых событий, но и стремился живо показать их, выявить не вечные, но непосредственные причины и следствия случившегося. Вместе с тем грек Аммиан Марцеллин творил «во славу Рима», которому желал долгой жизни и идеальных правителей. Позиция историка по отношению к христианству подтверждает столь характерную для его времени нетерпимость язычников.
Война с персами, которую Рим вел в эти же годы, была проиграна римскими войсками и военачальниками. Римляне уступили значительную часть земель на Востоке и признали независимость Армении. Заключив скоропалительный мир с персами, Рим вынужден был перебросить войска на север, где в придунайских степях нарастала новая опасность, грозившая погубить империю, — перешли Дунай готы.
«Они взметнулись, как ливийский песок, — сообщал историк-очевидец. — Готы были столь многочисленны, что невозможно было счесть, сколько их, как нельзя пересчитать песчинки». Воистину «у страха глаза велики», на самом деле готов было не так уж и много, всего несколько десятков тысяч. Однако им выпало судьбой сыграть роковую роль в последнем акте римской истории — в падении империи.
Современник событий Амвросий Медиоланский очень точно обрисовал ситуацию: «Гунны набросились на аланов, аланы — на готов, готы — на тайфалов и сарматов; готы, изгнанные со своей родины, захватили у нас Иллирию. И это еще не конец!» Действительно, это было лишь начало Великого переселения народов, толчком которому послужил распад державы гуннов на границе с Китаем и их мощное и жестокое продвижение на запад, вытеснявшее племена и народы, находившиеся на их пути. По существу, готы являлись беженцами от гуннского нашествия.
Племена готов делились на две большие группы — остготов (остроготов) и вестготов (везеготов). В 375 г. гунны разгромили остготский союз Эрманариха в Южнорусских степях, захватив в плен часть готов. Другая их часть бежала на римскую территорию. Но и вестготов постигла страшная участь: гунны напали и на них. Вестготы вынуждены были просить убежища у римского императора, и в 376 г. Валент разрешил им поселиться в качестве федератов во Фракии.
Современникам этот шаг императора показался безумным. «Множество людей, — сокрушался римский историк Аммиан Марцеллин, — было направлено с поручением обеспечить всем необходимым для переправы этот дикий народ. Были приняты меры, чтобы никто из будущих разрушителей Римской империи, даже будучи при смерти, не остался на этом берегу. (…) Ивея эта спешка, весь этот переполох ради того, чтобы приблизить крушение римского мира!» Римлянам надлежало снабжать готов продовольствием, обеспечивать жильем. Сделать это, однако, не удалось из-за нехватки продовольствия и средств в самой Италии и по причине злоупотреблений чиновников. Среди голодающих, вынужденных продавать своих детей в рабство готов вспыхнуло возмущение. К восставшим примкнули рабы-рудокопы из Фракии. В ненависти к римлянам соединились вестготы и остготы, их поддержали воинственные отряды гуннов, аланов, тайфалов и других варваров. Столкновение между готами и римлянами становилось неотвратимым.
Император Валент, заключив хрупкий мир с Персией, покинул Антиохию и двинулся навстречу вестготскому царю Фритигерну. Среди римских войск были арабские всадники и иберийские лучники. Император Валент рассчитывал на победу, ибо дважды в III в. римляне побеждали готов — при императоре Клавдии Готском и при Аврелиане. Правда, император Деций погиб в бою с готами в 251 г., но об этом римляне предпочитали не вспоминать.
Римские и готские войска сошлись у города Адрианополя (совр. Эдирне в Турции). 9 августа 378 г. состоялась решающая битва. Натиск готской конницы был подобен «грому, грянувшему с горных вершин»: на римлян обрушился поток стрел, образующих как бы стену, через которую не могла пробиться римская пехота. Готы так зажали манипулы римлян, что римские солдаты были не в состоянии даже воспользоваться своими мечами. Трупы устилали поле боя. Готы приканчивали поверженных противников длинными копьями. Римлянам казалось, что в кровавом мареве на них надвигаются кентаврообразные чудовища, не знающие пощады. Император Валент потерял управление войсками. Он, казалось обезумел от ужаса — это были последние часы его жизни. С наступлением ночи трагическая для римлян битва завершилась. Император Валент исчез, тело его так и не нашли.
Весть о страшном поражении очень быстро достигла Рима. Вечный город содрогнулся от ужаса и предчувствия неминуемого конца. Наступило тяжкое прозрение, что не за горами чудовищный крах империи. Но люди и народы склонны обманывать самих себя, и «великий ужас» сменился поисками виновных и взаимными обвинениями. Осуждали императора-арианина, христиане твердили, что виноваты еретики, отказавшиеся от истинной веры, а ариане, что ортодоксы, чья проповедь ослабляла воинственный дух римлян. Язычники причину поражения видели в отказе от древних богов и святынь римлян. Столкнулись различные группировки римской аристократии. Но втайне все ощущали, хотя не хотели признаться в этом даже себе, что адрианопольская катастрофа — знак приближающейся гибели.
После исчезновения Валента в 378 г. правителем Восточной Римской империи стал Феодосий I, уроженец Испании, удачливый военачальник. В Западной Римской империи власть принадлежала Грациану, а затем Евгению. Однако мощная фигура Феодосия I затмевает их бледные образы. В 382 г. Феодосий заключил мир с вестготами и поселил их в качестве федератов на Южном Дунае, позаботившись, чтобы у них не было поводов для возмущения, и потребовав от них обязательного несения воинской службы в специальных римских подразделениях. Он разбил войска узурпаторов, прекратил междоусобную войну на Западе и в 394 г. на короткий срок в последний раз объединил империю.
Феодосий выказал себя истовым защитником никейского христианства. Язычество попало под запрет. Храмы языческих богов подлежали закрытию, а некоторые разрушены фанатически настроенными христианами. По указу 394 г. прекратили свое многовековое существование Олимпийские игры, осужденные как враждебные христианству. Христианская церковь вознаградила усилия Феодосия и его благочестие прозванием «Великий».
В 395 г. Феодосий умер, разделив империю между двумя сыновьями — Аркадием и Гонорием. Этот раздел между Западом и Востоком оказался окончательным. Образовались два самостоятельных государства с разной исторической судьбой. Западной Римской империи история отпустила всего несколько десятилетий, а Восточной Римской империи (Византии) — более десяти веков.
Еще в последние годы своего правления Феодосий I назначил главой римского войска вандала Стилихона, а перед смертью поручил ему и опекунство над своим младшим сыном Гонорием (384–423 гг.). Молодой монарх Западной Римской империи сделался марионеткой в руках этого одаренного варвара, который женил его сначала на своей старшей дочери, а после ее смерти — на младшей. Вандал Стилихон (365–408 гг.), тем не менее, преданно защищал интересы римского престола. В 401 г. он разгромил своих соплеменников вандалов и аланов. С обеих сторон, за Рим и против Рима, сражались варвары, принадлежавшие этнически к одним народам, но разделенные политической и государственной принадлежностью. В 402–403 гг. римские войска во главе со Стилихоном отразили нашествие вестготов Алариха, а в 406 г. — остготов Радагайса. Но в результате дворцовых интриг Стилихон был убит, император Гонорий даже не пытался помешать этому убийству.
Стилихон с супругой. Мраморный рельеф. V в.
То, что Стилихон в течение многих лет реально управлял империей, свидетельствовало о сильнейшем влиянии варваров на политику Рима. Это вызывало беспокойство и у римской аристократии, и у христианского духовенства. Епископ Амвросий Медиоланский усматривал в торжестве варваров предвестие «нового потопа» и гибели мира. А на Востоке епископ Синесий Киренский восклицал, что варвары внутри государства — это «волки в овечьей шкуре», которым нельзя доверять овчарню. Его беспокойство было связано с тем, что после смерти Феодосия I в Константинополе при слабовольном императоре Аркадии всем заправлял гот Гайна. Высокомерие и произвол Гайны вызвали ненависть византийской аристократии. Чувствуя шаткость своего положения, он решил овладеть Константинополем с помощью войск. Казалось, ничто не может помешать готам захватить столицу и стать ее полными хозяевами, однако горожане не пожелали покориться варварам. Народ Константинополя восстал и изгнал готов. Столица Восточной Римской империи избавилась от варварской опасности, однако эта опасность оставалась весьма сильной на Балканах. Там распоряжались вестготы во главе с Аларихом, грозившим двинуться на Константинополь. Дипломатические усилия византийцев увенчались успехом, им удалось уговорить Алариха двинуть свои дружины на Рим.
Незадолго до своей гибели Стилихон, желая предотвратить нашествие готов на Италию, заключил с ними договор об использовании вестготских войск в борьбе против узурпаторов. Когда Стилихон погиб, договор был расторгнут. Путь на Рим оказался открытым, и готы двинулись по нему. Аларих подступил к стенам Вечного города и осадил его. В Риме вскоре закончились продукты, начался голод, вспыхнула эпидемия. За снятие осады вождь вестготов потребовал огромный выкуп. Римляне должны были отдать все имевшееся у них золото, драгоценности и рабов. На их вопрос: «Что же у нас тогда останется?» — Аларих цинично ответил: «Жизнь». Пытаясь умилостивить вождя варваров, римляне переплавили множество статуй, в том числе и Римской Доблести, чтобы сделать слитки драгоценных металлов для Алариха. Однако тому надоело ждать, и он решил взять богатства римлян и сам город силой.
В 410 г. вестготы ворвались в Рим. Вечный город был захвачен варварами и предан разграблению. Три дня косматые воины Алариха бесчинствовали на улицах, хватали всё, что попадалось под руку, жгли, насиловали, убивали. Жители столицы империи могли найти спасение только в церквах, которые арианин Аларих приказал не трогать. Взятие Вечного города повергло римский мир в ужас. Святой Иероним восклицал: «Мой голос дрожит, и от рыданий перехватывает горло, пока я диктую эти слова. Он завоеван! Этот город, который покорил некогда всю вселенную!» В сочинении «О Граде Божием» Аврелий Августин назвал падение Рима под ударами вестготов расплатой за непомерную жажду власти над народами. Его ученик историк Орозий подхватил эту мысль, заявив: «Римляне сами себе были врагами худшими, нежели внешние враги, и не столько враги их разгромили, сколько они сами себя уничтожили».
Через три дня, пресытившись кровью, нагруженные огромной добычей вестготы покинули почти вымерший, полуразрушенный город. Римская слава была растоптана. Среди пленников Алариха оказалась и сестра императора Гонория Галла Плацидия. Впоследствии она была насильно выдана замуж за племянника Алариха воинственного Атаульфа, ставшего вскоре после смерти своего дяди предводителем готов. При Атаульфе отношения между римлянами и готами несколько улучшились. Когда в Галлии появились очередные претенденты на захват римского трона, испуганный император Гонорий обратился к Атаульфу за помощью. Вождь вестготов разгромил узурпаторов и вернул Гонорию Северную Галлию, но и себя не обидел: захватив землю Южной Галлии, основал там Вестготское королевство. Еще тогда король вестготов обратил внимание на Испанию. Он захватил Барселону, но вскоре был убит. Однако путь на Пиренейский п-ов вестготам оказался проторен. И когда в начале VI в. вестготы потерпели поражение в борьбе с франками и были вытеснены из Южной Галлии, они воссоздали свое королевство в Испании.
Еще до вестготов в Испанию вторглись другие завоеватели-варвары — вандалы. Союз племен, возглавляемый вандалами, ненадолго осел на Пиренейском п-ове, оставив о себе память в названии области Андалусия (Вандалусия). Покинув Испанию, вандалы в 439 г. основали Вандальское королевство в римской провинции Африка. Король вандалов Гейзерих, почувствовав силу, начал поход на Рим, невзирая на увещевания папы Льва I. Решительным броском продвинувшись к Риму, вандалы захватили его в 455 г. и четырнадцать дней бесчинствовали в нем. Все подвергалось разграблению. Гейзерих не оставил в императорском дворце ни одного металлического предмета. Даже с храма Юпитера Капитолийского была снята медная позолоченная крыша. Десятки тысяч римлян были убиты, многие угнаны в рабство. Попали в плен императрица и ее дочери. Рим подвергся опустошению «сверх всякой меры». Многие знатные семьи выглядели «как привидения». Даже в церквах нельзя было укрыться от свирепости диких завоевателей. Ужас был столь велик, что даже само название «вандалы» с тех пор стало нарицательным и обозначает самых страшных разрушителей и злодеев.
Но разгром Рима вандалами не исчерпал великих страданий жителей погибающей Западной Римской империи. На нее обрушился «Бич Божий» Аттила, вождь гуннов, объединивший под своим началом многие кочевые племена, извергнутые из чрева Азии на земли Европы. Один из историков времени Великого переселения народов описывал Аттилу следующим образом: «Он был мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил трепет на все, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры вокруг и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество». Некоторое время Аттила заигрывал с Римом, выбирая то роль угрожающего соседа, то наемника. В 436 г. он даже дал часть своих войск римскому полководцу Аэцию для борьбы с бургундами. (В этой войне погиб король бургундов Гунтер, а сами события послужили основой средневекового эпоса о Нибелунгах (XII–XIII вв.), среди героев которого действуют король Атли — Аттила, король Гунтер, а сюжет строится вокруг гибели королевского бургундского дома.)
Жестокость гуннов вселяла ужас в сердца жителей Римской империи. Когда в 451 г. гунны дошли до берегов Луары и предполагали двинуться на Италию, римлян охватила паника. Однако римский военачальник Аэций, возглавив римское войско, состоявшее из вестготов, других германцев и аланов остановил гуннов в битве на Каталаунеких полях (совр. Шампань). Но и победителю Аэцию, и побежденному Аттиле оставалось жить недолго. Аэций был предательски убит в 454 г. во время аудиенции у императора, позавидовавшего славе и могуществу собственного полководца. Аттила еще два года после битвы на Каталаунских полях свирепствовал в Северной Италии, а затем вернулся в Паннонию. Здесь в деревянном дворце Аттила отпраздновал свою свадьбу с молодой германкой, которая, по легенде, и убила вождя гуннов в брачную ночь. Так бесславно погиб жестокий завоеватель, наводивший ужас на многие народы.
Трагическая череда нашествий на Римскую империю на этом не закончилась. В 70-х годах V в. на территорию Италии вторглись варварские племена, предводительствуемые скиром Одоакром. За ним последовали остготы, возглавляемые королем Теодорихом. Но это случилось уже после того, как в 476 г. был низложен последний римский император, юный Ромул Августул, по иронии судьбы носивший имена основателя Рима Ромула и основателя империи Августа. Ромул Августул был сослан на виллу легендарного римского богача Лукулла близ Неаполя, где тихо угас. 476 г. считается годом гибели Западной Римской империи. После Ромула Августула Италией правил Одоакр. В 493 г. он был убит на пиру своим союзником королем остготов Теодорихом, который и основал в Италии Остготское королевство со столицей в Равенне.
Можно ли заключить, что Западная Римская империя была «убита» варварами? Скорее всего, ответ на этот вопрос должен быть отрицательным. Варвары лишь помогли империи «умереть естественной смертью», предопределенной распадом основанной на рабстве хозяйственной системы, разложением государственных и социальных институтов, ослаблением центральной власти и нарушением связей между провинциями. Люди утратили желание трудиться и созидать, гордиться своим отечеством и следовать лучшим примерам предков.
Христианство, возникшее в недрах империи, сначала подтачивало ее религиозное и духовное единство, основывавшееся на римском язычестве. А затем церковь вступила в борьбу с императорской властью за политическое господство.
Стремительно слабевшее государство не могло уже защищать интересы своих подданных, к каким бы социальным слоям они ни принадлежали. Особенно тяжелым было положение социальных низов. Не случайно рабы открыли ворота Рима Алариху: они предпочли свирепость варваров жестокости собственных хозяев.
Историк Сальвиан сетовал: «Бедные обездолены, вдовы стенают, сироты в презрении, и настолько, что многие из них, даже хорошего происхождения и прекрасно образованные, бегут к врагам. Чтобы не погибнуть под тяжестью государственного бремени, они идут искать у варваров римской человечности, поскольку не могут больше сносить варварской бесчеловечности римлян. У них нет ничего общего с народами, к которым они бегут; они не разделяют их нравов, не знают их языка и, осмелюсь сказать, не издают зловония, исходящего от тел и одежды варваров; и тем не менее они предпочитают лучше смириться с различием нравов, нежели терпеть несправедливость и жестокость, живя среди римлян. Они уходят к готам или к багаудам, или к другим варварам, которые господствуют повсюду, и совсем не жалеют об этом, ибо они предпочитают быть свободными в обличье рабов, а не рабами в обличье свободных». Римляне и поддерживали восставших багаудов, и сами становились бунтовщиками, не желая терпеть бесчеловечных притеснений со стороны государства и землевладельцев, сносить издевательства чиновников, платить ставшие непомерными налоги и выполнять все возраставшее число различных повинностей и обязательств.
Трагическая гибель Рима показала и то, что народ, утративший нравственные ориентиры, питавшиеся его древними устоями и патриотизмом, духовно слабеет и никакое войско уже не способно его защитить. Об этом с болью и гневом говорил римский историк Сальвиан: «Саксонские люди жестоки, франки коварны, гунны бесстыдны. Но столь ли предосудительны их пороки, как наши? Столь ли преступно бесстыдство, как наше? Заслуживает ли коварство франков такой же хулы, как наше? Достоин ли пьяный алеманн такого же порицания, как пьяный христианин? Подлежит ли осуждению обман со стороны гунна или гепида, если они не знают, что это грех?» Римляне пали ниже варваров, ибо, как полагал историк, им была открыта истинная вера и то, как должно жить настоящему христианину, а они отвергли правильный путь. Поэтому страшная расплата для них справедлива. Однако это был «крайний» взгляд на происходящее. Даже Отцы церкви призывали защищать отечество от варварского нашествия, «изгнать проклятых псов, что спущены судьбой». Но и осуждения, и призывы к сопротивлению и объединению сил, и надежды на милость Божию остались безрезультатными.
Гибель Западной Римской империи — одна из вечных проблем историографии. Каждая эпоха решала ее по-своему. Гуманистам эпохи Возрождения представлялось, что с падением Рима начался тысячелетний период варварства, разрушения античной культуры и образованности. Просветители XVIII в. выдвигали комплекс причин гибели империи, усматривая их прежде всего в дефектах государственной системы, нарастании дезинтеграционных тенденций в обществе, беспределе самовластья императоров, скудоумии и жестокости имперской бюрократии, разлагающего влияния христианства.
В XIX в. внимание было больше сосредоточено на демографических и экономических аспектах: резком уменьшении населения империи, граничащем с его вымиранием (никакие меры, предпринимавшиеся императорами по повышению рождаемости, не имели положительных результатов), а также на разрушении «античного капитализма», т. е. римской хозяйственной системы, основанной на частной собственности и развитых рыночных отношениях античного типа, и замене ее примитивными формами хозяйственнообщественной организации. Зародыши упадка усматривались уже на исходе эпохи Антонинов. В XX в. появилась гипотеза, что Рим пал в результате острейшей социальной борьбы, развернувшейся на фоне крушения римского капитализма. К специфическим экономическим причинам кризиса были отнесены и постоянное нарастание необходимости содержать все более увеличивавшуюся армию, и тяжелый налоговый гнет, дефицит рабочих рук, и упадок сельскохозяйственного производства и торговли, и коррупцию, пронизавшую римское общество сверху донизу, и деформацию элит. В советской историографии гибель Западной Римской империи рассматривали в свете теории общественно-экономических формаций как результат разложения рабовладельческого строя, такой подход современными российскими историками отвергается, намечаются новые комплексные научные подходы к рассмотрению одной из ключевых исторических проблем.
Рим пал, но не исчезла с лица земли римская цивилизация. Язык Рима — латынь — дал корень самому слову «цивилизация», обозначившему утверждение гражданских начал человеческого сообщества. Древний Рим — одно из прочнейших оснований, на котором зиждется современная цивилизация как таковая. И дело не только в том, что в последующие эпохи римское наследие было усвоено наукой, искусством, образованием, литературой, медициной, правом, политикой, строительством, ремеслами и т. д. Такое «усвоение» подчас без труда просматривается даже невооруженным глазом, достаточно взглянуть на сохранившиеся римские дороги и мосты или сравнить современные правовые акты наиболее развитых государств с постулатами римского права. Значение Рима для современной цивилизации значительно больше, чем только роль наследия, «остатков». Рим — ее корневая система, ибо мировая история — это в значительной степени метаморфозы римского основания.
Римское право
Феномен римского права, его удивительного долголетия и востребованности у самых разных народов и в разные эпохи, обычно объясняется такими его свойствами как универсализм, системность, сочетание глубины и ясности принципов. Вместе с тем нередко отмечается, что «во времена Республики право еще не было приведено в стройную систему» и лишь классическое право I–III вв. н. э. стало образцом реципирования в более поздние эпохи. Это верно в том смысле, что европейские юристы средневековья, нового и новейшего времени имели в своем распоряжении главным образом собрание фрагментов из сочинений римских классических юристов — Дигесты Юстиниана, а такой важнейший источник республиканской эпохи, как Законы XII таблиц, практически не сохранился.
Уже древнейший, царский период истории Рима дает нам некоторые свидетельства, раскрывающие один из секретов будущего универсализма римского права — способность свободного заимствования и творческого синтеза законов других народов. Хорошо известно, что Рим изначально был открытой общиной, принимавшей в себя новых граждан независимо от их этнического и религиозного статусов. Недаром древние авторы удивлялись, что римляне даже рабов делают своими гражданами, готовыми защищать свое новое отечество. Известно также, что в архаический период Рим долго служил пристанищем для беглых рабов. Кроме того, римляне всегда, даже в те периоды, когда римское гражданство было предметом особого вожделения многих средиземноморских народов, стремились дать права гражданства по крайней мере сильнейшей части того народа, который подпадал под сферу их влияния. Наконец, хорошо известно, что в итоге все свободные жители необъятной Римской империи получили права гражданства. Принцип впитывания, органического присоединения к себе всего объективно полезного для римлян господствовал не только в системе римского гражданства. Римляне довольно часто для управления государством и написания законов приглашали иностранцев, представителей соседних народов. Так широко известно сакральное законодательство VIII в. до н. э. сабинянина Нумы Помпилия, законы этруска с греческими корнями Тарквиния Древнего и вообще сына рабыни то ли этрусского, то ли латинского происхождения — Сервия Туллия, а также участие грека Гермодора Эфесского в составлении Законов XII таблиц.
Вся римская культура — это глубокий органичный синтез элементов культур самых разных средиземноморских народов. Так, позднеримский автор Симмах, рассуждая о римской культуре, пишет: «Оружие мы заимствовали у самнитов, знаки отличия у этрусков, а законы — из обители Ликурга и Солона». В современной даже сугубо научной литературе довольно часто говорится о том, что римляне были простыми эклектиками, не дав миру ничего или почти ничего ни в искусстве, ни в философии, ни в науке. Это, несомненно, совершенно неверная оценка деятельности римлян и их вклада в средиземноморскую культуру. Безусловно, римляне были весьма восприимчивы к чужим культурам, однако они не слепо заимствовали достижения культуры других народов, а синтезировали их в свою культуру, творчески перерабатывая и вбирая самое ценное. На мой взгляд, эта особенность, эта открытость к другим культурам свидетельствует не о слабости, а об огромном позитивном потенциале собственно римской культуры, способной вобрать в себя и переварить столько чуждых элементов, сохранив при этом собственный стержень, особенные черты, придающие заимствованному элементу новые черты, уже очищенные от узко национальных или кастовых ограничений.
Именно так обстояло дело и в римском праве, где римляне в синтезе узконациональных и общесредиземноморских, универсальных институтов достигли наивысших результатов. Вместе с тем хорошо известно, что у римлян в отличие от многих других народов древности занятия правом, юридической практикой были наиболее почитаемым видом деятельности, указывающим на аристократический статус. Заимствования римлянами юридических норм из законодательств других народов были весьма обширны. Так известно, что уже в царский период римляне заимствовали право фециалов у народа фалисков, известных своей справедливостью в трактовке международных договоров, в актах заключения мира и войны. Далее, многие установления о характере царской власти были заимствованы римлянами у этрусков вместе с царской атрибутикой. Наконец, особенно многочисленными были заимствования у греков. Повествуя о создании Законов XII таблиц, древние авторы единогласно утверждают, что римляне чуть ли не целиком заимствовали наиболее знаменитые в середине V в. до н. э. законы Солона из Афинского полиса. Так же децемвирами использовались и так называемые «законы Ликурга» из Спарты, и правовые нормы некоторых южноиталийских греческих полисов. Несомненно некоторое влияние на римлян в IV–II вв. до н. э. и отдельных правовых норм карфагенян, по крайней мере в области аграрного права. Наконец, нормы морского торгового права римляне целиком заимствовали из морского законодательства о. Родос.
Но еще более широкими и глубокими были заимствования следующего периода, связанного с интенсивным развитием так называемого преторского права (IV–I вв. до н. э.). Обилие судебных тяжб заставило римлян ввести в 366 г. до н. э. особую должность судебного магистрата — городского претора, разбиравшего иски между гражданами. В 242 г. до н. э., когда во время первой Пунической войны Рим был наводнен иностранцами, была введена должность претора перегринов, предназначенного разбирать тяжбы как между римскими гражданами и перегринами (чужеземцами-негражданами), так и между самими перегринами. Деятельность перегринов основывалась не на цивильном праве, а почти исключительно на так называемом праве народов (jus gentium). Это право базировалось на международных мирных договорах и торговых соглашениях между римлянами и другими народами. В отдельных случаях преторы были вынуждены учитывать и действующие законы других стран. Таких дел было достаточно много, решать их следовало быстро (не более чем за 10 дней), нормы различных стран часто противоречили римским законам, поэтому для преторов представлялось крайне необходимым выработать некоторые общие универсальные юридические принципы справедливости в судебных решениях, которые удовлетворили бы интересы представителей различных стран. И такие принципы были найдены, составив особый раздел — международное римское право (jus gentium).
К нормам римского права, возникшим из права народов, римские юристы относили общие принципы почитания богов, родителей и отечества, защиты прав человеческой личности, «манумиссии» (отпуск рабов на волю), международные договоры, раздел имущества, установление границ, договоры строительных подрядов, торговые сделки, договоры найма и обязательства, не регулировавшиеся цивильным правом. Таким образом, сфера применения права народов была достаточно обширна, соответственно, не менее обширными были сферы влияния его на собственно римское гражданское (цивильное) право. Право народов формировалось и развивалось благодаря «преторскому эдикту», включавшему и постановления преторов перегринов (edictum provinciale). Цивильное право также оказывало влияние на jus gentium через восприятие как отдельных институтов, так и системы в целом. В то же время многие принципы права народов активно проникали и в деятельность городского претора, в судебные дела между собственно римскими гражданами. Спор между цивильным правом, требовавшим придерживаться буквы закона, и преторским, строившимся под влиянием jus gentium на принципах всеобщей справедливости, т. е. духа закона, решался преимущественно в пользу последнего.
Таким образом, второй период, связанный с развитием «преторского эдикта», еще более обогатил римское право и сделал его действительно универсальным для всех народов Средиземноморья. Причем, очевидно, что римское право давало реальную защиту подданным римской империи от беспредела римских наместников на местах, о чем свидетельствуют многочисленные судебные процессы II–I вв. до н. э., в частности знаменитое дело «Против Берреса». Завершение в начале II в. н. э. разработки преторского эдикта и издание «Вечного эдикта» (или «Постоянного», Edictum perpetuum) объективно подталкивало процесс распространения римского гражданства на всех подданных империи, что и случилось в 212 г. н. э., завершив второй период развития римского права.
Вместе с тем Законы XII таблиц, служившие на протяжении многих сотен лет основным и единственным сводом римских законов, включили в себя все важнейшие нормы обычного права самих римлян, относящиеся еще к царскому периоду и началу республики. Что же касается заимствованных норм, то они были, что называется, творчески переработаны, систематизированы и органически вписаны в собственно римские обычаи. Цицерон более чем через 400 лет восклицал: «Оттого-то знание права и доставит вам радость и удовольствие, что вы увидите, насколько наши предки оказались выше всех народов государственной мудростью; достаточно сравнить наши законы (XII таблиц) с их Ликургом, Драконтом, Солоном. Нельзя даже поверить, насколько беспорядочно — прямо-таки до смешного — все право кроме нашего».
Цицерон недаром апеллирует к системности и ясности принципов римского права: «Понять и изучить это право легко, если овладеть общими началами, на которых строится всякая наука». Дабы понять теоретические основы, по Цицерону, необходимо знать следующее: «Для гражданского права прежде всего должна быть определена цель, а именно — справедливое соблюдение законов и обычаев в тяжбах граждан. Вслед за этим предстоит выделить роды понятий, твердо установленные и не слишком многочисленные. Род есть то, что включает в себя два вида или более, сходные между собой в известном общем признаке, но различные по признакам видовым». Таким образом, Цицерон подчеркивает два весьма важных момента: ясность цели (в данном случае — стремление к справедливости) и системность, логичность изложения, также дающая необходимую ясность при изучении предмета. Цицерон говорит, что здесь римское право использует чисто научные, философские методы познания. Именно так он, например, характеризует Законы XII таблиц. Что касается системности изложения в них, то на этот счет бытует весьма распространенное в научном мире ошибочное мнение, что этот архаический свод был лишен какой бы то ни было системы, что вообще свойственно многим раннеклассовым обществам. Однако римляне составляют в этом отношении редкое исключение из общего правила. Исключение это основано на одной весьма важной особенности развития римского архаического права.
Дело в том, что изначально огромное влияние на него оказывала религия и, прежде всего, деятельность понтификов, авгуров и фециалов. В частности, коллегия понтификов выполняла роль хранителей, толкователей норм римского квиритского права и судей, фециалы являлись хранителями и судьями в области международного права войны и мира. Особую роль играла деятельность авгуров. Именно авгуры внесли в римское архаическое право системный принцип, связанный с процессом дивинации, т. е. гадания, своего рода «расследования» божественных знамений, и именно из этого примитивного ритуала родилась римская практика судебного расследования. В нем присутствует простой, но весьма важный во всяком деле чисто римский принцип «разделяй и властвуй» (divide et impera). Однако эту поговорку сегодня часто рассматривают лишь в негативном значении уничтожения враждебного целого. Римляне понимали это и в ином, позитивном смысле. Дабы понять какое-либо явление, необходимо разделить его на составные части и обработать (imperare) каждую выделенную часть в отдельности на предмет выделения в ней определяющих особенностей и составляющих. Этот принцип авгурской науки уже в древнейший, царский период оказал влияние на метод построения древнейших римских законов, а позднее и на Законы XII таблиц.
К концу VI в. до н. э. сложилась система сакрального права, которая уже различала судопроизводство по государственным и частным делам, зафиксировала деление всех жертвоприношений на публичные и частные, соответственно и разделение всех вещей на публичные и частные, на манципируемые и неманципируемые. В начале республики это разделение еще более укрепилось благодаря законам Валерия 509 г. и Тарпея 454 г. до н. э., выделив в две особые сферы права дела, разбираемые в судах римских магистратов (iudicia privata) и в судах народа (iudicia publica). Особую роль в формировании римского республиканского цивильного права сыграли так называемые «священные законы» о власти плебейских трибунов и эдилов, изданные в 494 г. до н. э. в результате победы римского плебса после первой сецессии. Благодаря этим законам плебс получил возможность контролировать цены и налоги на рынке, а также деятельность магистратов в суде. В первой половине V в. до н. э. сформировалось и само понятие «закон», трактуемое как «приказ народа», в чем особую роль сыграл закон Публилия Волерона 471 г. до н. э., впервые установивший право народа самостоятельно, без контроля патрицианских жрецов, устанавливать законы на трибутных комициях. Наконец, важную роль в формировании системы Законов XII таблиц сыграли союзные договоры римлян с латинами и герниками.
Обращаясь к системе и содержанию Законов XII таблиц, следует выделить три их основные части: сакральное право, право магистратов (или публичное право римского народа) и частное право. Содержание норм первого вида права в целом соответствует изложению их у Цицерона и Варрона и позволяет сделать вывод о том, что сакральное право Законов XII таблиц, так же как и частное, уже различало в своей системе право лиц, вещное право и иски. Эти данные подтверждаются и мнением римских классических юристов, согласно которым вообще «все право, которым мы пользуемся, относится или к лицам, или к вещам, или к искам».
«Все право», значит не только частное, но и публичное и входящее в него сакральное право. Соответственно, в первой таблице сначала излагались нормы о понтификах, авгурах, фециалах и жрецах священнодействий, что относится к праву лиц. Далее следовал раздел о священных местах и о жертвоприношениях, что относится к вещному праву. Здесь особенно важным является институт консекрации, или посвящения того или иного частного имущества богам. В эпоху республики такое посвящение означало конфискацию имущества в пользу государства. В число государственных жертвоприношений включались и налоги с доходов, десятины с прироста поголовья скота и с урожая.
Законы XII таблиц различали жертвоприношения публичные и частные, а также такой аналог римских обязательств, как частные и публичные религиозные обеты. Система исков, возможно, еще не вполне отделилась от собственно системы жертвоприношений, рассматривая уголовное наказание как искупительное жертвоприношение. Несомненно, областью сакрального права был важнейший легисакционный иск посредством sacramentum, т. е. посредством обещания жертвоприношения в случае проигрыша процесса. Особое место в Законах занимало право погребений, регламентировавшее в X таблице не только ритуал, но и размеры погребальных расходов. В связи с этим нельзя не вспомнить и «право масок» (jus imaginum или jus personarum), дававшее римлянину почетное право представлять в похоронной процессии всех своих именитых предков. Возможно, абстрактное право лиц классического времени, как и само понятие persona, получило свое развитие именно от этого древнейшего ритуала.
В части публичного светского права также имело место деление на лица и вещи. В разделе лиц излагалась компетенция народного собрания и сената, регулировались обязанности консулов, квесторов, судебной коллегии центумвиров, регламентировались права различных территориальных, родовых, профессиональных и религиозных сообществ, которым разрешалось иметь свои общие собрания, культы, местные законы, если только они не противоречили общеримским государственным законам. Особо рассматривалось правовое положение римских союзников, так называемых «форктов и санатов», имевших с римлянами ряд общих прав: право гостеприимства, военного союза, заключения смешанных браков, коммерции и т. д. Признание за иностранными союзниками Рима равноправия позволило Законам XII таблиц и в целом римскому праву в будущем легко преодолеть рамки узконационального законодательства.
Было ли вещное публичное право выделено в Законах XII таблиц в отдельный раздел, сказать трудно. Несомненно, res publicae и res privatae уже различались, однако степень разграничения частного и публичного имущества была еще достаточно мала, в отношении недвижимости ограничиваясь лишь частным наделом размером в два югера (0,5 га). Это тем более вероятно в связи с тем, что основные вещные институты действовали в отношении как публичной, так и частной собственности. Например, с помощью «права копья», т. е. посредством виндикационного иска, не только защищалось право частного лица на вещь, но и виндицировалась (конфисковывалась) вещь частного лица или даже иного государства в пользу римского народа, так как само происхождение ритуала виндикации с его основным символом — копьем (vindicta), связано с правом объявления войны, с соответствующим ритуалом фециалов «пронзения копьем» вражеской земли и с публичными распродажами «под копьем» собственности римского народа, захваченной у врага.
Как известно, через подобные «продажи под копьем» в эпоху республики регулировались такие важнейшие в области публичного права институты, как аренда государственной земли, рудников, соляных копей, сбор поземельных налогов и торговых пошлин, государственные подряды по закупке продовольствия и строительные подряды по возведению, ремонту и содержанию храмов, государственных дорог и акведуков. Вместе с тем уже в Законах XII таблиц виндикация стала одним из основных способов отчуждения манципируемых вещей (земли, рабов, тяглового скота и земельных сервитутов) в пользу частных лиц. В ритуале виндикации в пользу частного лица отчуждающий римский гражданин, касаясь виндиктой вещи (например, раба), произносил знаменитую фразу: «я утверждаю, что этот раб мой по праву квиритов». Однако в эпоху Законов XII таблиц такое утверждение отнюдь не всегда означало установление полной частной собственности, так как приобретатель становился законным частным владельцем при сохранении за римским народом контроля не только за недвижимостью, но и за прочими манципируемыми вещами. Частное владение землей, пусть даже пожизненное и наследственное владение двухъюгеровым наделом, еще не давало полной свободы распоряжения и отчуждения. Это подтверждается нормами Законов XII таблиц о наследовании, так как свобода завещания распространялась лишь на движимое имущество, а само завещание утверждалось решением народного собрания.
Сугубо частноправовую природу имел другой важнейший юридический институт — «право весов» или классическая манципация, обозначавшаяся в Законах XII таблиц термином nexum. Через манципацию манципируемые вещи отчуждались от одного частного лица к другому без посредничества римских магистратов, сената и народа, так как для законности манципации было достаточно присутствия пяти римских граждан в качестве свидетелей и еще одного — в качестве весовщика. Институт nexum, как и виндикация, является центральным не только для древнейшего вещного, но и для обязательственного права, так как допускал отчуждение манципируемых вещей, особенно сервитутов (главным образом узуфрукта), в кредит под залог личности должника и неисполнение обязательства по nexum вело к рабству или казни должника.
Не менее важным институтом вещного права Законов XII таблиц были сервитуты, также имевшие универсальный характер применения как в частном, так и в публичном праве. Даже более того, древнейшие сервитуты прохода, прогона скота, проезда, проведения воды и выпаса скота первоначально развивались именно в области публичного и даже международного права. Так, право свободного прохода, проезда и прогона скота по чужой территории связано с древнейшими военными и торговыми союзами Рима и латинов. Вместе с тем уже в Законах XII таблиц регулировался правовой режим содержания общественных дорог частными владельцами прилегающих к ним земельных участков. Те же законы регулировали правовой режим пользования реками, ручьями и стоками дождевой воды, проходящими по общественной и частной земле. Наконец, к древнейшим относились и сервитуты выпаса частного скота на общественном поле, причем за выпас до 10 голов скота частные владельцы прилегающих к общенародному полю участков не облагались никакими налогами. Право общего пользования публичными дорогами, реками в ирригационных целях, хотя и принадлежало всем римским гражданам, однако достаточно строго регламентировалось римскими законами и сенатусконсультами, в частности, запрещая использование повозок в городах в дневное время, прогон и выпас скота на особо важных публичных дорогах, ограничивая определенным временем поочередное пользование реками для полива садов и огородов и т. д. По мере распределения общественной земли между частными владельцами, а позднее и собственниками земли, многие нормы применения публичных сервитутов стали использоваться и между частниками.
Что касается обязательственного права, то в Законах XII таблиц оно еще не вполне выделилось в особую отрасль, так как по словам римкого юриста Помпония «Закон XII таблиц под словом “купля” подразумевает любой вид отчуждения». Та же виндикация (mancipium Законов XII таблиц) применялась для государственных договоров по откупам, а манципация (nexum Законов XII таблиц) — для договоров займа, аренды, продажи в кредит или на время между частными лицами. Древнейшей чисто обязательственной формой вербального договора займа в Законах являлась стипуляция, разновидностей которой уже в децемвиральном как частном, так и публичном праве насчитывалось достаточно много. Главным элементом в ней являлось торжественное клятвенное обещание исполнить обязательство. Неисполнение клятвы считалось нарушением еще одного важнейшего института архаического права — fides, т. е. верности религиозной клятве. Институт fides пронизывал все римское частное и публичное право и, по словам Цицерона, «является основой юстиции». Неисполнение fides в международных договорах, в осуществлении магистратом своих обязательств перед народом и в обязательстве несостоятельного должника перед кредитором в равной мере сурово каралось Законами XII таблиц.
Переходя к децемвиральной системе исков и судопроизводства, следует отметить, что и здесь было зафиксировано два основных деления: все гражданское судопроизводство по частным делам, влекущее за собой лишь штраф в размере не более 500 ассов, сосредотачивалось в руках консулов, а крупные гражданские дела с более высоким штрафом рассматривались в сенаторском суде центумвиров или в суде народного собрания. В компетенции суда народа находились также уголовные дела и государственные преступления. В то же время суд народа служил высшей апелляционной инстанцией. Каждый римский гражданин имел право обращения за защитой к народу (provocatio) или к его прямым представителям — плебейским трибунам, имевшим право наложения «вето» на несправедливое решение судебного магистрата или судьи. Важно отметить, что крупные дела о наследствах и завещаниях, а также об опеке и попечительстве признавались областью публичного права, так как относились к компетенции суда центумвиров или суда народного собрания.
Второе основное деление архаического судопроизводства связано с двумя разновидностями универсальной исковой формы — легисакционного сакраментального иска, который предъявлялся либо в отношении лиц, либо в отношении вещей. В последнем случае речь идет об уже упоминавшемся виндикационном иске. Следует отметить, что и вещный сакраментальный иск применялся как в частном, так и в публичном праве. Если речь шла о применении этого иска в судопроизводстве по частным делам, то вел иск и выносил судебное решение сам магистрат или назначенный им частный судья, если же иск шел о вещах, принадлежащих всему римскому народу, то магистрат, начав иск, передавал его для вынесения судебного решения сенату, т. е. суду центумвиров, или народу, т. е. суду народных собраний.
Таким образом, уже на раннем этапе, в VII–V вв. до н. э., сформировались основные системные принципы построения римского права. Сложившаяся в Законах XII таблиц система права стала конституционной основой всего цивильного права и на протяжении многих веков сохраняла непререкаемый авторитет, а все последующие республиканские законы, как правило, касались лишь отдельных институтов, не затрагивавших систему права в целом. Вместе с тем краткость и неизбежное устаревание этих законов требовали как минимум их расширительной интерпретации, а в ходе превращения патриархального города-государства в крупнейшую средиземноморскую державу встала необходимость и значительной доработки системы в целом. Эту задачу выполнило уже упоминавшееся выше преторское право, наиболее тесно связанное с реальной жизнью римского общества IV–I вв. до н. э. Особенности системы преторского права связаны со своеобразием развития преторского эдикта.
Преторы и прочие судебные магистраты выбирались народом ежегодно, и кандидаты в ходе предвыборной кампании издавали эдикты — предвыборные обещания по поводу того, как они собираются судить. В случае победы кандидата его предвыборная программа становилась своего рода постоянным уставом, обязательным к исполнению для данного магистрата. Таким образом, ежегодно обновляясь согласно требованиям избирателей, преторский эдикт наиболее активно развивал систему римского права именно в тех частях, совершенствования которых требовало социальное развитие общества. Среди наиболее важных областей деятельности преторов следует назвать две основные: обязательственное и муниципальное право.
Римское муниципальное право берет свое начало от системы международных военных союзов Рима и италийских народов (прежде всего латинов) в V–IV вв. до н. э. Уже во второй половине IV в. до н. э. римские союзники стали обращаться к римлянам с просьбами дать им римские законы, что и поручалось тем или иным римским магистратам, главным образом преторам. Поскольку в IV–I вв. до н. э. главным источником римского права являлись Законы XII таблиц, то преторы, давая иностранным союзникам законы, в большей или меньшей степени копировали именно эту римскую «конституцию» основ публичного и частного права.
Благодаря тому, что некоторые из такого рода муниципальных законов II в. до н. э. — I в. н. э. сохранились на каменных или бронзовых таблицах, сегодня можно судить об их содержании и структуре. Они представляют собой своего рода муниципальные конституции, устанавливающие основные нормы прежде всего публичного, а также частного права и судопроизводства. Общее деление соответствует схеме «лица-вещи-иски». В разделе лиц излагаются обязанности муниципальных понтификов и авгуров (сакральное право), высших магистратов, сената и народного собрания. В разделе вещей рассматривается управление муниципальным имуществом и откупа муниципального имущества. Основное деление исков — на публичные и частные, причем штрафы, поступающие по сакраментальному иску, находились в ведении понтифика и могли быть использованы только на культовые нужды.
Для составления муниципального законодательства кроме Законов XII таблиц римские магистраты все же не могли не учитывать и местное законодательство, причем в отношении не только своих союзников, но и покоренных народов провинций. Так, в провинции Сицилия осталась нетронутой существовавшая еще до римлян греческая система сбора поземельных податей и откупов, а законодательство о морской торговле союзного Риму греческого о. Родоса, продолжая действовать и при римлянах в Восточном Средиземноморье в качестве международного торгового права и как jus gentium было воспринято и самими римлянами.
Степень заимствований главным образом от греков, которые в IV–I вв. до н. э. практически доминировали в Средиземном море в области торговли, была особенно велика именно в обязательственном праве. Благодаря значительной интенсификации в III–I вв. до н. э. собственно римской торговли преторы не только в судебных делах с перегринами, но и в делах между самими римскими гражданами были вынуждены значительно расширить узкие и тяжеловесные рамки jus commercii Законов XII таблиц. В этот период в преторском эдикте появляется знаменитое утверждение: «я буду охранять соглашения…» Претор начинает защищать отчуждение манципируемого имущества не только в случаях применения цивильных форм виндикации и манципации или стипуляционных обязательств, но и в случаях неформальной передачи. Это способствует заимствованию из jus gentium таких новых форм договоров, как реальные и консенсуальные контракты, ставшие в классическом праве основой римского договорного права. Реальные договоры займа, ссуды, депозита, новые консенсуальные купля-продажа, наем, договоры продажи и поручения не требовали соблюдения формальностей, что вполне соответствовало требованиям увеличивавшегося коммерческого оборота. Благодаря развитию преторского эдикта был преодолен формализм цивильного права и в области наследования (преторская система наследования по закону и преторское владение наследством), и в области манумиссий (неформальные способы освобождения рабов), однако все это играло второстепенную роль по сравнению с глобальностью изменений обязательственного права. Это одна из причин, почему преторский эдикт стал играть в Поздней республике и в эпоху принципата столь важную роль наряду с цивильным правом Законов XII таблиц.
К сожалению, текст «Постоянного (или Вечного) эдикта», опубликованный только в 131 г. н. э., не сохранился, и о его содержании и системе можно судить лишь на основании отдельных цитат и комментариев к ним у римских классических юристов, содержащихся в Дигестах Юстиниана, в частности, на основании многочисленных фрагментов из почти всех книг «Комментариев к эдикту» юристов времен Северов Ульпиана и Павла. Так как в своих комментариях они следовали порядку изложения самого «Постоянного эдикта», то это позволило правоведу О. Ленелю восстановить не только общий порядок изложения этого важнейшего памятника, но и восстановить 45 отдельных его титулов, разделив их по пяти основным частям эдикта. Согласно О. Ленелю, первая часть эдикта посвящалась начальной стадии преторского судопроизводства и касалась вопросов юрисдикции магистратов, вызова в суд, норм о судебных поверенных, о реституции и т. д. Вторая, наиболее обширная, часть касалась ординарного судопроизводства: вещных исков о наследстве, о виндикации, узуфрукте и сервитутах, смешанных исков о причинении имущественного ущерба, об установлении границ, о разделе общего имущества, о нарушенном праве погребения. Далее следуют личные иски о кредите, займе, ссуде, имущественной ответственности за действия подвластных, иски «доброй совести» из депозита, фидуции, поручения, товарищества, купли-продажи, найма и т. д. Следующие за ними иски связаны с бракоразводными процессами, охраной прав зачатого ребенка, опекой, воровством, правом патроната.
Третья часть «Постоянного эдикта» посвящена, по выкладкам О. Ленеля, экстраординарной преторской «помощи» цивильному праву, в частности различным случаям предоставления преторского владения наследнику по закону или по завещанию, в случае угрозы причинения ущерба и т. п. Здесь же рассматриваются тяжбы против незаконных действий публиканов и о правонарушениях. Четвертая часть эдикта регламентирует преторские меры, применявшиеся уже после вынесения судебного решения с целью его исполнения, а пятая часть рассматривает различные преторские интердикты, эксцепции и стипуляции.
Рассмотренная система изложения преторского эдикта как будто позволяет сделать вывод о том, что он значительно отличался от рассмотренной выше системы Законов XII таблиц. Действительно, деление на лица и вещи здесь выражено только в различении вещных и личных исков, здесь почти нет норм сакрального, публичного и уголовного права. Тогда как объяснить слова Гая о том, что в эдиктах городского претора и претора перегринов право представлено самым широчайшим образом? Что означают также слова Цицерона о том, что «преторы да охраняют цивильное право», а также слова Марциана о том, что «преторское право является живым голосом цивильного права»? Наконец, почему Цицерон отмечает, что римляне в его время стали чаще черпать учение о праве не из Законов XII таблиц, а из преторского эдикта?
Во-первых, постоянный преторский эдикт «не являлся кодексом права», и «о его природе нельзя судить иначе как из обязанности преторской юрисдикции», иными словами, эдикт главным образом объяснял, как претор обязуется осуществлять свою юрисдикцию. Во-вторых, преторский эдикт отнюдь не отменял Законов XII таблиц, однако ко времени Цицерона почти полностью вытеснил легисакционные иски из области судопроизводства по частным делам. В-третьих, следует отметить, что О. Ленель, воссоздавая облик цивильного римского права, сознательно или неосознанно игнорировал данные о публичном праве, поэтому часть эдикта, касающаяся публичного права, нуждается в серьезной исследовательской доработке. Если внимательно рассмотреть все отрывки из комментариев Ульпиана и Павла к преторскому эдикту, то выяснится, что претор говорил о лицах с точки зрения как частного, так и публичного права.
Действительно, первые титулы эдикта касались прав гражданства, свободы, места жительства, семейного положения, гражданских повинностей, сената и статуса сенаторов, обязанностей муниципальных и иных магистратов. В этих комментариях также идет речь о публичных судах, об уголовных преступлениях, об управлении государственным имуществом, о публичных откупах и о праве фиска, о военном деле, о сакральных, религиозных и публичных вещах. Наконец, значительная часть преторских интердиктов посвящена пользованию публичными дорогами, акведуками, реками и т. д. Таким образом, слова Гая о чрезвычайной широте преторского права находят свое подтверждение в комментариях юристов к преторскому эдикту. Хорошо известно, что в эпоху республики преторы, председательствуя в комиссиях публичных и уголовных судов, принимали к рассмотрению самые разнообразные уголовные дела, управляя целыми провинциями, руководили и системой государственных откупов, а при принципате и системой государственных поставок продовольствия, и делами императорского фиска. Эта широчайшая область публичного права не могла не отразиться и в преторском эдикте.
Наконец, следует учитывать и еще одно обстоятельство: Ульпиан и Павел комментировали «Постоянный эдикт», принятый в 131 г. н. э., т. е. в эпоху, когда публичное право было сосредоточено в руках принцепса, ушло из компетенции народного собрания, а следовательно, область и характер его применения значительно сузилась по сравнению с эпохой республики. Именно поэтому частное право в количественном плане в этот период значительно преобладало. Лишь на муниципальном уровне роль народного собрания еще сохраняла свое значение, не случайно, поэтому, преторский эдикт в его изложении Павлом и Ульпианом начинается именно с регулирования прав и обязанностей граждан муниципиев и муниципальных магистратов.
Важнейший вклад в развитие системы римского права, позволяющий и сегодня называть вклад древних римлян «наукой права» и «писанным разумом», несомненно, внесла римская юриспруденция. Деятельность римских юристов распространялась на все области как сакрального и светского публичного, так и частного права. Сама юриспруденция понималась римлянами как «познание божественных и человеческих дел, наука о справедливом и несправедливом», а сами юристы — «жрецами…, стремящимися к познанию истинной, а не мнимой философии». Главным в их деятельности было толкование «цивильного права на основе Законов XII таблиц и эдиктов магистратов», пользующееся доверием и одобрением граждан. Важно отметить, что Помпоний отделяет собственно Законы XII таблиц от права, основанного на толковании мудрецов, которое в отличие от других частей права «не имело своего названия» и именовалось просто «цивильным правом».
Это первоначально неписанное право находилось в руках понтификов, почти 100 лет после издания Законов XII таблиц руководивших частными тяжбами римских граждан, и не выделялось из общей массы права, так как «в течение многих веков цивильное право было скрыто среди жертвоприношений и ритуалов в честь бессмертных богов, и его знали лишь понтифики». Помимо ведения частных дел понтифики давали ответы на любые вопросы, касающиеся права. Эти «Ответы» (Responsa) понтификов были двух родов: по публичному праву на запросы царей, магистратов или сената, и по частному праву — на запросы частных римских граждан. Однако после издания Флавием в конце IV в. до н. э. цивильного права, содержащего «Фасты», т. е. календарный план ведения исков по частным делам, и после того как понтифик и юрист Тиберий Корунканий в середине III в. до н. э. начал публичное преподавание цивильного права, эту область права перестали «держать в тайне», что способствовало быстрому развитию науки частного права.
Следует подчеркнуть, что понятие «цивильное право» в конце Республики и во все последующие эпохи имело два основных значения: во-первых, в широком значении оно понималось как все «право, которое народ установил для себя», «установленное законом или обычаем в делах частных и государственных»; во-вторых, в узком значении оно трактовалось как «право, происходящее из авторитета мудрецов», т. е. как часть всего цивильного права, тем не менее носящее то же название. В I в. до н. э. разделение всего цивильного права на отдельные отрасли, «части права», достигла того уровня, когда религиозное право понтификов и авгуров не должно было смешиваться со светским правом юристов, в светском же праве в свою очередь различались частное цивильное право и публичное право управления государственным имуществом.
Цицерон кратко изложил диалектические методы юристов, превратившие римское право в науку. Это прежде всего разделение целого на части в зависимости от той конкретной цели, которая стоит перед той или иной областью права. Соответственно, когда римские юристы писали обо всем цивильном праве, то это были комментарии к Законам XII таблиц; если речь шла о преторском праве, то это были комментарии к эдикту; общие же комментарии как Законов XII таблиц, так и преторского эдикта назывались «дигестами». Сочинение в области частного гражданского права, разрабатываемого на основе соответствующих частей Законов XII таблиц и преторского эдикта, обычно называлось «цивильное право».
Первым научную систематизацию частного гражданского права предпринял понтифик и юрист Квинт Муций Сцевола, распределив его по отдельным родам. По словам Цицерона, он отличался искусством «различать истину и ложь в вопросах права и справедливости, удивительно способный со всей краткостью излагать сущность дела». Излагал Сцевола эту область прав в следующем порядке: сначала рассматривалось наследственное право: завещания, завещательные отказы, наследование по закону; затем право лиц: права лиц своего и чужого права, отцовская власть, опека, манумиссии; в третью очередь излагались институты вещного права: цивильные способы отчуждения вещей, владение, приобретение по давности владения, сервитуты; наконец, в обязательственном праве рассматривались стипуляции, возмещение ущерба по закону Аквилия, коллегии, товарищества, право постлиминия, кондикции, купля-продажа и деликты.
Данная система с незначительными изменениями была воспроизведена в начале I в. н. э. знаменитым римским юристом Массурием Сабином в трех его книгах «Цивильного права», а затем и многими другими юристами, в частности Помпонием, Павлом и Ульпианом, благодаря многотомным трудам которых и удалось восстановить «систему Сабина». Однако по настоящему превратил римское право в науку младший современник Сцеволы — Сервий Сульпиций Руф. Изучив основы научных знаний и прежде всего греческую диалектику на о. Родос, он впервые сумел применить ее к римскому праву. Цицерон, выделяя Сульпиция среди всех прочих юристов, писал о нем следующее: «У Сцеволы, как и многих других, был только большой практический опыт, теорию же права знал один лишь Сульпиций. Он никогда не достиг бы этих знаний, если бы не овладел еще и той наукой (диалектикой), которая учит разлагать целое на части, неясное раскрывать определением, темное разъяснять истолкованием, двусмысленное выделять и размежевывать и, наконец, с помощью некоторого правила отличать истинные суждения от ложных и правильные выводы от неправильных… Этой наукой всех наук Сульпиций в своих ответах и исках, как огромным факелом, осветил все те предметы, среди которых, как в потемках, блуждали его предшественники». По всей видимости, эту науку диалектики Сульпиций продемонстрировал прежде всего в главном своем труде — «Комментариях к Законам XII таблиц» в 180 книгах. К сожалению, этот труд за исключением нескольких ссылок на него, совершенно не сохранился.
Следует отметить, что среди римских юристов Поздней республики и принципата прослеживаются тенденции к узкой специализации в той или иной области права. Так, наряду с работами общего плана типа «Ответов» или «О цивильном праве» Требаций Теста специализировался на сакральном праве, написав 11 книг «De religionibus», Квинт Фабий Пиктор и Антистий Лабеон — на понтификальном праве, Луций Юлий Цезарь, Гай Семпроний Тудитан и Аппий Клавдий Пульхр — на праве магистратов, Луций Цинций — на праве народных собраний и консульской власти. Ульпиан и Каллистрат были знатоками права фиска, Павел — публичных и уголовных судов и наказаний, а Патерн и Макр — военного права. Атей Капитон также писал главным образом о публичном и сакральном праве, Манилий был знатоком формул договоров купли-продажи, Луций Нераций Прискбрачного права, Секст Педий — стипуляции, Папиниан посвятил два труда прелюбодеяниям, Помпоний, Мециан и Валент — «фидеикомиссам», Модестин — завещаниям и т. д.
Как в общих, так и особенно в специальных работах римские юристы постоянно проводили систематизацию норм права, давали определения отдельным понятиям, институтам и областям права, а благодаря постоянному опыту дачи ответов по конкретным казусам, ведению конкретных тяжб и помощи римским гражданам в составлении договоров, завещаний и иных юридических актов они строили всю теорию права на мощном фундаменте огромного числа юридических казусов. Такая тесная связь теории с практикой и сделала разработанное юристами право на долгие века универсальным средством для многих европейских народов.
В конкретных комментариях и ответах римские юристы были в той или иной мере привязаны к патриархальной системе Законов XII таблиц и к преторскому эдикту, однако благодаря развитию публичного преподавания права развился и еще одни жанр юридических произведений — институций, т. е. лекций по римскому праву, где римские юристы в наиболее абстрактной общей форме, не связанной напрямую с действующим правом, излагали свои общие теоретические представления. Поэтому именно в «институциях» классических юристов Гая, Флорентина, Ульпиана, Павла, Каллистрата и Марциана система и теория римского права были построены в наиболее ясной, логичной и целостной манере. Институциональная система, основанная на принципе трехчастного деления всего римского права на лица, вещи и иски, сжато, ясно и весьма логично излагает учение о положении лиц, о видах вещей, о владении и приобретении вещей в собственность, о сервитутах, о праве наследования, об обязательствах из договоров и деликтов, о делении исков и средствах преторской защиты. Именно эта система римского права, очищенная от наслоений, и стала основной моделью развития всего права континентальной Европы в средние века, новое и новейшее время. К сожалению, дошедшие до нас почти полностью «Институции» Гая в 4-х книгах посвящены главным образом частному праву, поэтому и институциональная система применяется в современной юриспруденции лишь в отношении частного права. Судя по дошедшим до нас фрагментам 18 книг «Институций» Марциана были гораздо более пространны и затрагивали в том числе и публичное право, в частности в учениях о вещах и в исках по государственным преступлениям.
В заключение обзора развития системы римского права, необходимо остановиться на знаменитой кодификации Юстиниана VI в. н. э. — основном источнике наших сведений о всей римской юриспруденции. «Институции» Юстиниана в 4-х книгах по своей системе изложения и краткости повторяют «Институции» Гая, однако дополняются нормами публичного права, в чем, видимо, сказалось и влияние других институций, в частности Марциана. Что касается ценнейшей части «Corpus Juris Civilis» Дигест Юстиниана, представляющих собой систематизированное собрание фрагментов из самых разнообразных сочинений римских юристов, то они в целом следуют системе «Постоянного эдикта» и Кодекса Юстиниана.
В соответствии с порядком «Постоянного эдикта» 2-4-я книги Дигест говорят о предварительной стадии процесса in iure у магистрата, т. е. до передачи дела в суд, далее книги с 5-й по 22-ю рассматривают вещные, смешанные и личные иски, книги 23–25 рассматривают иски брачного права, а 26–27 — иски из опеки и попечительства. Значительный блок с 28-й по 36-ю книги посвящены римскому наследственному праву, а в 37-38-й книгах речь идет о преторских интердиктах по защите добросовестного владения. Далее следуют преторские средства защиты публичного (о новом строительстве и публиканах) и частного права (об угрозе ущерба); 41-я книга посвящена собственности и владению. Содержание 42-й, 44-й и 45-й книг Дигест в целом соответствует системе изложения заключительной части «Постоянного эдикта», где говорится об исполнении судебного решения, эксцепциях и преторских стипуляциях. Особо следует выделить содержание 43-й книги, где наряду с преторскими интердиктами о защите владения и частных сервитутов значительное внимание уделяется интердиктам о защите пользования публичными сервитутами.
Четыре книги Дигест посвящены публичному праву: первая книга — праву магистратов, 48-я — государственным и уголовным преступлениям, 49-я — праву апелляции и военному праву, 50-я — муниципальному праву. Конечно, эти разделы имелись и в «Постоянном эдикте», однако они почти не сохранились и поэтому не всегда ясно, где именно они располагались в системе изложения эдикта.
Переходя к системе права в 12 книгах Кодекса Юстиниана, следует отметить, что и он также во многом следует порядку изложения «Постоянного эдикта», однако в отличие от Дигест Кодекс Юстиниана был собранием императорских законов всего римского права, т. е. в нем гораздо больше места (до 50 %) уделено публичному праву. В книгах со второй по восьмую в целом воспроизводится порядок «Постоянного эдикта», однако среди титулов, посвященных частному вещному праву встречаются и отдельные титулы по публичному вещному праву, а в разделе обязательственного права — титулы по государственным контрактам. Первая же книга Кодекса целиком посвящена сакральному праву и праву магистратов, девятая книга — уголовному праву, а в 10-12-й книгах рассматриваются исключительно нормы публичного права: о праве фиска, налогах, муниципиях, гражданских повинностях, публичных сервитутах, цензе, управлении государственной собственностью, обязанностях магистратов и сенаторов и о военном праве. Такое значительное внимание публичному праву именно в Кодексе не случайно. Юстиниан построил свой кодекс по образцу Законов XII таблиц. Ведь подобно им это была именно кодификация полного свода законов из области как публичного, так и частного права. Вообще следует сказать, что римскому публичному праву в смысле сохранности повезло гораздо меньше, чем частному: в систематизированном виде оно представлено только у Юстиниана и только для позднего периода конца II–VI в. н. э. Многочисленные источники по публичному праву более раннего периода до нас почти не дошли, если не считать частично сохранившегося трактата Цицерона «О законах» и нескольких, главным образом, муниципальных законов.
В итоге хотелось бы отметить одну идею о том, что римское публичное и частное право развивались параллельно, что нередко одни и те же юридические институты обслуживали и публичное, и частное право. Речь, например, идет о таких институтах как лица, вещи, сервитуты, узуфрукт, виндикация, обязательство, договор, деликт и т. д. К сожалению, современные юристы осознанно восприняли лишь систему частного римского права, а в области современного публичного права и сегодня ощущается отсутствие или недостаток общей научной систематизации.
Свод гражданского права позволил донести до наших дней огромное богатство римской правовой науки, показать аналитическое совершенство толкований всевозможных юридических казусов. Эти толкования до настоящего времени считаются лучшей школой для подготовки правоведов. Римское право оказало огромное влияние на развитие европейского права вплоть до современности.
Говоря об огромном значении римского права в развитии правовой культуры всей современной Европы и даже всего западного мира, следует прежде всего отметить, что знаменитый Свод цивильного права (Corpus juris civilis) Восточной Римской империи VI в. н. э. просуществовал как действующее право в самой Византии еще почти тысячу лет после гибели Западной империи, а в Европе — более 1400 лет. Римское латинское законодательство действовало в грекоязычной Византии вплоть до середины VIII в. Однако уже при самом Юстиниане начали разрабатывать сборники церковного права на греческом языке, получившие название «Номоканон». В VIII в. были опубликованы краткие переработки римского права на греческом языке: «Эклога», Земледельческий закон, Родосский закон о морской торговле, Воинский закон, а в конце IX в. император Василий Македонянин издал сокращенное руководство для судей на греческом языке, получившее название «Прохирон», наконец, при его преемнике — императоре Льве Мудром (886–911 гг.) была осуществлена грандиозная переработка всего юстиниановского законодательства в полном объеме, названная «Базиликами» («Царскими книгами»).
Влияние на Руси римского права через посредничество Византии следует связывать с принятием в 988 г. христианства. Многие судебники Древней Руси прямо ссылаются на греческие переводы законодательства Юстиниана, заимствуя порой как систему, так и отдельные юридические нормы. Известны также древнейшие (XI–XII вв.) переводы на русский язык Новелл Юстиниана, выдержек из его Кодекса и Дигест, собранных, в частности, в знаменитом своде церковного права, так называемой «Кормчей книге» XI–XVI вв. Наиболее древние пласты брачного, наследственного, обязательственного, уголовного и налогового права именно в этот период активно заимствовались из «Номоканона», Новелл, Дигест и Кодекса Юстиниана. Особенно важен такой незаслуженно остающийся без внимания отечественных историков права судебный сборник конца XIII в., как «Мерило Праведное», вобравшее в себя самые разнообразные цитаты из Свода Юстиниана и других римско-византийских сборников.
Вторая волна влияния римского права на Россию связана с падением Константинополя в 1453 г. и гибелью Восточной Римской империи. Все инсигнии римской власти, а вместе с ними и некоторые принципы и положения публичного, уголовного, наследственного и семейного римско-византийского права были унаследованы русскими царями.
Обращаясь к вопросу о влиянии римского права на гражданское право в России XVIII–XX веков, следует отметить, что наше гражданское право традиционно формировалось под влиянием прежде всего германского пандектного права, через которое пришло к нам и римское право. Не только университетские курсы римского частного права в общем строились на гермайской школе римского права, но влияние пандектной немецкой школы сказывалось и в законодательной сфере. Так, проект Германского гражданского уложения был очень важным каналом влияния на проект российского уложения, что отразилось в Гражданском кодексе 1922 г., а затем и в кодификации гражданского законодательства 60-х годов XX в. и в нашей последней кодификации ГК РФ. Институты, которые в действующем ГК РФ можно отнести к римскому праву, весьма многочисленны и разнообразны, например виндикационный и кондикционный иски, реальные и консенсуальные контракты — это термины римские. Само определение понятия собственности, характеристика режимов деления вещей, владения и прав на чужие вещи в ГК РФ во многом аналогично римскому. Те же самые понятия деликтного права в ГК РФ использовали идеи римского права, и т. д.
После гибели Западной Римской империи римское право продолжало действовать и в Западной Европе VI–XI вв. через юридические сборники варварских королевств, например «Бревиарий» Алариха в Испании. Нормы римского права активно рецепировались также и Корпусом канонического права, в основу которого была положена книга о праве из «Начал» Исидора Севильского и главным принципом которого был тезис «Церковь живет по римскому закону».
Однако настоящим возрождением изучения и преподавания римского права стало создание в 1088 г. знаменитой Болонской школы — первого европейского университета, где силами глоссатора Ирнерия преподавание права стало основываться на глубоком изучении рукописи Дигест Юстиниана. Ирнерий и его ученики Булгар, Мартин, Якоб и Гуго давали к Дигестам, Кодексу и Институциям Юстиниана свои комментарии, называвшиеся глоссами. Выходцы Болонского университета создали по всей Европе ряд аналогичных университетов с внутренней автономией и избираемым из числа преподавателей ректором. Во всех этих университетах преподавание права, т. е. изучение Дигест Юстиниана, велось на латинском языке. Таким образом, римское право стало общим правом Европы (jus commune).
Все законодательство Священной Римской империи также велось на латыни, которая была общим языком этого многоязычного государственного образования, и называлось «римским правом германских императоров».
Римское право в XVIII–XIX вв. во многих странах Европы было действующим правом. В судах было обычным ссылаться на те или иные нормы Дигест и Институций Юстиниана. В университетах, например Германии, действующее гражданское право преподавалось на латыни на кафедрах римского права, выполнявших роль современных кафедр гражданского права. Вместе с тем со второй половины XVIII в. начинается активный процесс создания национальных кодексов, написанных на национальных языках. Так, в 1756 г. издается Кодекс Баварии, в 1794 — Прусское земское уложение, в 1811 — Общее гражданское уложение Австрии, формально отменявшие прямое применение римского права, в 1804 г. — Гражданский кодекс Наполеона, моделью системы изложения которого стали Институции Юстиниана. Краткость и ясность французского кодекса сделали его весьма популярным в мире и многие страны (например, Латинской Америки) взяли его за образец при создании собственных кодексов.
После объединения Германии в 1871 г. немцы также приступили к созданию единого гражданского кодекса и в 1896 г. был принят проект, вступивший в силу как Германское гражданское уложение с 1 января 1900 г. Формально с этого момента римское право на территории Германии перестало быть правом прямого действия. Вместе с тем действующее и поныне Германское гражданское уложение построено по системе Дигест (Пандект) Юстиниана и использует все ту же систему и все те же институты римского права, переведенные на немецкий язык.
В современном мире, несмотря на известный кризис континентальной и англосаксонской систем права, роль римского права как научной основы современного права, остается очень высокой. В современной Италии, Испании, Франции, Германии и других странах Европы особое внимание уделяется изучению римского права именно как научной основе для выработки новых идей и институтов современного права общей Европы. В Германии все большую силу приобретает неопандектизм, вырабатывающий на основе анализа действующих римско-правовых систем новые концепции права. Активно развивается изучение и преподавание римского права и в странах, традиционно опирающиеся на иные правовые системы, например в Китае. Именно с целью развития правовой науки и преподается сегодня римское право и в России.