Этруски. От мифа к истории. М., 1982.
Немировский А. И. Легенды древней Италии и Рима. М., 1997.
Сергеенко М. Я. Жизнь древнего Рима. М.; Л., 1964.
Соколов Г. И. Искусство Древнего Рима. М., 1971.
Гронский И. М. История античной литературы. М., 1988.
Утченко С. Л. Древний Рим. События. Люди. Идеи. М., 1969.
Шалимова О. А. Образ идеального правителя в Древнем Риме. М., 2000.
Часть перваяЭпоха республики
Архаический и ранний периоды
Как уже отмечалось, в процессе длительной политической борьбы в Италии ее земли объединились под началом Рима. Это привело к тому, что языком италийской культуры сделался язык Рима – латинский. От языков других племен (этрусского, окского) памятников практически не осталось.
Глава IФольклор и его жанры
Первые римские писатели появились сравнительно поздно. В архаический период памятники римской словесности представлены образцами устного народного творчества, о которых мы можем судить по дошедшим до нас скромным отрывкам и фрагментам. В римском фольклоре получили развитие в основном те же жанры и формы, что и в греческом. Вместе с тем в устном народном творчестве римлян проявилась национальная самобытность.
ПЕСЕННЫЙ ФОЛЬКЛОР. Бытовали, например, трудовые песни, которые распевались во время тех или иных работ, гармонировали с их ритмом. До нас дошла всего одна строка из песни гребцов:
Эйя, гребцы, пусть нам эхо отдаст наше гулкое эйя.
Известны также колыбельные и детские игровые песни.
Заметное место в фольклоре занимали религиозные гимны. Сохранились фрагменты гимна, популярного у братства пахарей, крестьянского сообщества, члены которого обращались к небесам о ниспослании дождя, солнечных лучей и т. д., всего, что способствовало бы плодородию. Дошла до нас и молитва, адресованная богу Марсу, на тему «очищения» нолей. В ней просьба отвратить от землевладельцев всяческие напасти: недород, плохую погоду, ранние заморозки, даровать обильный урожай хлеба, винограда, фруктов, избавить пастухов и землепашцев от болезней и т. д.
Отличались разнообразием обрядовые песни. Среди них были заплачки, т. н. «нении», похоронные песни, которые исполнялись, например, под аккомпанемент тибии, духового музыкального инструмента, напоминающего свирель. Причитания и слезы хора плакальщиц считались необходимым элементом погребального обряда. Нении содержали неумеренные славословия в адрес усопшего и напоминали погребальные речи.
О нениях можно судить и по стихотворным надгробным эпитафиям. Вот так оплакивалась преждевременная кончина молодой девушки:
Мать свою покинула
В горе, плаче, во стенании.
Злая смерть тебя похитила;
Девой чистой и несчастною,
Светик мой, ты мать оставила.
Вместе с тем нарочитые выражения печали не поощрялись. Существовало правило: «Женам щек не царапать и воя на похоронах не поднимать». Это правило присутствовало в «Законах XII таблиц» (Leges XII tabularum). Так именовался древнейший памятник римских правовых норм, созданный в 451–450 г. до н. э. специальной коллегией. Эти законы были записаны на специальных плитах и выставлены для всеобщего обозрения и изучения. Однако во время нападения галлов на Рим плиты погибли. В дальнейшем законы были реконструированы с помощью сохранившихся у поздних авторов цитат. Законы фиксировали многие положения, которые в дальнейшем легли в основу римского права, его многочисленных ответвлений. «Законы XII таблиц» относятся к первым известным нам образцам римской прозы, которая на ранних этапах представлена разного рода государственными документами.
Получили развитие также пиршественные песни. В отличие от греков, римляне, религиозные воззрения которых не были столь красочны и богаты, их исполняли на пирах песни не в честь богов или мифологических персонажей, а в честь исторических героев. Их подвиги и деяния, естественно, обрастали особо пышными, нередко сказочными подробностями. Эти пиршественные песни – предтечи эпической поэзии. Среди героев подобных песен были Ромул и Рем, легендарные основатели Рима, братья близнецы Горации (их подвиг положен в основу трагедии Корнеля «Гораций»), такие персонажи ранней истории государства, как Гораций Коклес, Брут, первый римский консул, и др. Среди тем пиршественных песен был подвиг римского юноши Муция Сцеволы.
Рим был осажден войском этрусков, во главе которых стоял царь Порсена. В этот момент среди осажденных появился знатный юноша Гай Муций, который был оскорблен тем, что римляне, не раз побеждавшие этрусков, пребывают в тяжелой осаде. Он решил отомстить врагам каким-то отчаянным поступком, проник в их лагерь, но по ошибке вместо царя Порссны убил писца. Схваченный Муций был приведен к царю, которому он бесстрашно объявил, что вышел на него как на врага, намеревался его убить, а теперь готов принять смерть. После того как царь велел развести костер, Гай Муций положил правую руку в огонь, который был зажжен на алтаре. Он держал ее, таким образом демонстрируя стойкость и презрение к боли, что вызвало удивление царя, велевшего отташить юношу от алтаря. Порсена признал, что тот «безжалостнее к себе, чем к царю». Желая почтить редкостную доблесть, Порсена отпустил юношу на свободу. Муций же за потерю правой руки был наречен Сиеволой (что означает «левша»). После этого Порсена отправил к осажденным послов, через которых предложил условия мира.
В пиршественных песнях вырабатывался национальный стихотворный размер, т. н. сатурнинский стих, основанный на тоническом принципе (в отличие от греческого гекзаметра, базирующегося на принципе метрическом). «Сатурнинский стих» взяли на вооружение ранние римские поэты (Ливий Андроник, Невий); в дальнейшем же он был вытеснен гекзаметром. Правда, он еще долгое время использовался в эпитафиях.
САТУРНАЛИИ. Песни, сопровождавшие игровые представления, содержали зачатки римской драмы. Эти игры были приурочены к празднику Сатурналий и были названы так в честь римского бога Сатурна, покровительствовавшего земледельцам и урожаю. Он считался богом справедливым и добрым, принесшим на землю золотой век, подарившим людям равенство и счастливое существование. В период Сатурналий как бы снималась разница между рабом и господином: рабы наслаждались свободой, сидели за пиршественным столом вместе с хозяевами. На Сатурналиях реальные жизненные ситуации оказывались как бы в перевернутом виде: господа могли за столом прислуживать собственным рабам. Сатурналии являлись разновидностью карнавала, на них торжествовала комическая стихия, решительно проявлялась народная смеховая культура. Это была своего рода римская параллель к греческим празднествам в честь бога Диониса. Участники Сатурналий дарили друг другу свечи, керамические украшения и глиняные изделия, обменивались шутливыми стихами, в которых могли звучать колкости и насмешки. Это были т. н. «фесценнины»: в них присутствовал элемент диалога как зерно будущего драматического произведения (об этом пойдет речь в главах, посвященных римской комедии, Плавту и Теренцию).
ТРИУМФАЛЬНЫЕ ПЕСНИ. В обстановке неугасающих военных конфликтов в Риме сложилось особое торжество в честь полководца-победителя. Оно провозглашалось решением сената в ознаменование крупной победы, когда было истреблено не менее 5000 врагов. Обычай этот был заимствован у этрусков, вначале носил религиозную окраску, а потом вылился в действо, апофеоз победителя, в триумф. Триумфальное шествие обычно начиналось на Марсовом поле и шло через весь Рим, мимо форума и заканчивалось на Капитолии. Во главе процессии шли высшие должностные лица, везли трофеи, а затем уже на триумфальной колеснице, сидящий в курульном кресле сам триумфатор, полководец, одетый в пурпурную тогу, расшитую золотом, с лавровым венком на голове. Общественный раб держал над его головой золотую корону, говоря при этом: «Смотри назад», т. е. оглянись на прожитую жизнь, не возгордись обретенным счастьем, ибо все – преходяще. К колеснице, которую везли красивые белые кони, были привязаны звонок и бич, символ того, что и триумфатор не застрахован от превратностей судьбы. Рядом шли его боевые товарищи, солдаты, а также пленные. Солдаты, получившие от полководца денежные подарки и почетные награды, распевали триумфальные песни, в которых содержались не только хвалы, но и шутки и незлобные насмешки по адресу триумфатора в духе фесценнин.
Например, когда Юлий Цезарь вернулся из победоносною похода против Галлии, солдаты исполняли песенку, в которой были такие слова:
Горожане, жен храните, с нами лысый любодей,
Всю добычу приблудил ты, в Риме деньги взял взаем.
Солдаты, конечно, любили славного полководца, но в этой песенке были точно уловлены некоторые детали: то, что стройный, спортивный и мужественный Цезарь горько сетовал на свою неумолимо редеющую шевелюру; то, что был страстно увлечен женщинами, «не пропускал ни одной юбки»; наконец, то, что, устраивая дорогостоящие празднества в честь народа, влезал в огромные долги.
Это «поношение» на триумфах, конечно, не носило характера серьезной критики или обличения, а было скорее обрядовым. Победителю, буквально обожествляемому, напоминали, что он – тоже человек, не свободный от обычных человеческих слабостей. Кроме того, критическое начало, заключенное в фесценнинах, в песнях на сатурналиях, отражало особенность римской общественной жизни на раннем ее этапе: тот, кто совершил проступок, мог стать объектом порицания. А стало быть, мог и исправиться.
ПОСЛОВИЦЫ И ПОГОВОРКИ. Важным жанром римского фольклора были пословицы и поговорки. В них ярко сказывались и присущая латинскому языку лаконичность, сжатость выражения, афористичность. Отразились в пословицах также здравый смысл, наблюдательность и проницательность римлян. Пословицы отличались ритмической организованностью, образностью. Обычно двучленные в композиционном плане, они охватывали широкий круг жизненных явлений.
Вот некоторые из пословиц, касающиеся общих вопросов мироздания, человеческого бытия: «Каждый день следует упорядочить как последний»; «Во вселенной есть закон, предписывающий рождаться и умирать»; «Плохо живет тот, кто не умеет хорошо умереть».
Были пословицы, относящиеся к року, судьбе и счастью: «Трудно вернуть представившийся случай»; «Глупо боятся того, чего не можешь избежать»; «Фортуну легче встретить, чем удержать»; «Каждому его судьбу лепят его нравы», «День бывает то матерью, то мачехой».
Отразились в пословицах проблемы бытия, жизни и смерти: «Изгони страх смерти, ибо глупо на все то время, когда боишься смерти, терять радость жизни»; «Кто боится смерти, теряет и то, что дает жизнь».
Отношение человека к обществу, власти, друзьям и врагам — тема многих пословиц: «Раздор делает более долгим согласие»; «Ожидай от другого того, что ты делаешь другому»; «Когда жаждут твои поля, не поливай чужих»; «Самое близкое родство – духовное единение»; «Не имей спутником в дороге подлеца»; «Обвиняя других, помни, что никто не живет без вины».
Тема мудрости, разума – одна из главных в римских народных пословицах: «Мудрый – повелитель своей души, глупый – ее раб»; «Зрелым размышлением постигается мудрость»; «Любить и быть мудрым вряд ли доступно и богу»; «Последний день – ученик предыдущего»; «Плохо решение, которое нельзя изменить».
Блага материальные и духовные – излюбленная тема немалого числа пословиц: «Полна жизнь того, кто живет хорошо, а не того, кто живет долго»; «Лекарство от нужды – умеренность»; «Скупого деньги возбуждают, а не насыщают»; «Когда убеждает золото, речь бесполезна».
Мужество, трусость, безрассудство – проблематика, не обойденная вниманием в пословицах: «Никогда нельзя победить опасность, не подвергаясь опасности»; «Великие дела не делаются сразу»; «Жестоко упрекать при неудачах»; «Не постыден шрам, порожденный доблестью».
Такая специфическая, но столь важная для римлян сфера, как искусство слова, присутствует в пословицах: «Речь – образ души: каков муж, такова и речь»; «Лучший учитель красноречия – необходимость»; «Не умеет молчать тот, кто не умеет говорить»; «Никому не повредило промолчать, вредило быть говорливым».
Назовем и некоторые народные сентенции, которые были собраны и отредактированы Дионисием Катоном (II в. до н. э.), составившим сборник двустиший, под названием «Краткие правила»: «Полезнее приобрести достойных друзей, чем царство»; «То, что осуждаешь, не делай сам».
А это уже излюбленный дистих:
Никогда не осмеивай слово или дело другого,
дабы другой, последовав примеру, не осмеял тебя.
Народная поэзия, получившая развитие в дописьменную эпоху, явилась благодарной основой для творчества многих писателей: Вергилий опирался на легендарные предания об Энее при создании «Энеиды»; Овидий – на народные поверья при написании поэмы «Фасты». Образы римского фольклора присутствуют в баснях Федра, в романах Петрония («Сатирикон»), Апулея («Золотой осел»), в комедиях Плавта. Сенатские речи вместе с триумфальными песнями и фесценнинами стали фактором формирования римской словесности в ее письменном виде. Очень важным моментом в этом процессе стала деятельность Аппия Клавдия (Appius Claudius) (III в. до н. э.), получившего прозвище Слепой (он потерял зрение уже в старости), служившего цензором и занимавшего должность консула. Несмотря на знатное происхождение, он урезал привилегии патрициев. Известно, что его речи уже публиковались; издал он также и сборник сентенций и афоризмов, среди которых один хорошо известен: «Каждый сам кузнец своей судьбы». Он написал также трактат «О правах владения», занимался грамматикой. Но его произведения до нас не дошли, и о них мы судим по косвенным свидетельствам.
Глава IIПервые писатели Рима
1. Ливии Андроник. 2. Гней Невий. 3. Квинт Энний
Выход на арену первых известных нам римских писателей, появление ранних письменных образцов словесного искусства относится к III в. до н. э. и связано с глубинными переменами в жизни Рима. Одержав победы в 1-й и 2-й Пунических войнах, Рим устанавливает контроль над западным Средиземноморьем. Он становится могущественной державой, вступает в военную конфронтацию с Македонией, затем с крупнейшими монархиями Востока, царствами Селевкидов и Египтом. Ощущается потребность не только в военном диктате, но и в создании достаточно авторитетной национальной культуры и литературы.
Так, Фабий Пиктор (Fabius Pictor), римский историк, сенатор, возглавляет римское посольство в Грецию, к святилищу Аполлона в Дельфах. С помощью греков-секретарей он сочиняет первое римское историческое описание, обзор развития государства от Энея до 2-й Пунической войны. Это был в известной степени пропагандистский ход, имевший целью убедить соседей, прежде всего эллинов, в том, что рядом с ними обретает могущество государство, имеющее славные традиции и даже божественное происхождение. Этому должно было служить развернувшееся интенсивное строительство дворцов, а также культовых сооружений. При этом римляне во многом ориентировались на нормы греческого градостроительства.
Во II–III в. до н. э. начинается принявший широкий размах процесс эллинизации, распространения греческого влияния на различные сферы жизни Рима, в том числе на культуру и литературу. Процесс этот усилился после того, как Греция была захвачена Римом и превратилась в римскую провинцию Ахайя. Образованные греки охотно приезжали в Рим, где работали преподавателями в школах, домашними учителями греческого языка. Особенно сильно эллинизация захватила римскую элиту, нобилитет, высших патрициев. Но если верхи демонстрировали свои эллинофильские настроения, то низы, напротив, стремились сохранить свою национальную самобытность. Характерно, что литература в этот период еще не играет той престижной роли в обществе, как это было в период поздней Республики и ранней Империи: первые писатели были представителями средних и низших слоев общества, к тому же выходцами не из Рима, а из провинции.
1. Ливий Андроник
Была своя символика в том, что первым римским писателем оказался грек по происхождению. Им был Ливий Андроник (Livius Andronicus) (ок. 280–204 г. до н. э.). Во время успешной войны Рима с Тарентом (272), древнегреческим городом на юге Италии, он попал в плен и в числе других живых трофеев победителей был проведен во время очередного триумфа по улицам «вечного города». Но, как было отмечено, образованных греков, попавших в плен к римлянам, ждала не самая худшая участь. Андроник воспитывал детей у богатого римлянина Ливия Салинатора, а после того, как был отпущен на волю, взял имя своего патрона. Изучив в Риме латинский язык, он стал преподавать его в уже собственной школе вместе со своим родным, греческим. В то время было принято латинскую грамматику усваивать не с помощью механического зазубривания и угрозы розг (ферул), но на основании анализа текстов, правда, достаточно скудных. Вот тогда-то Ливий Андроник и предпринял, исключительно для учебных целей, перевод с греческого на латинский язык «Одиссеи» Гомера. Не случайно, конечно, то, что выбор пал на вторую поэму Гомера, а не на «Илиаду»: ведь странствия «многострадального» Одиссея проходили близ берегов Италии, в частности в Сицилии, что не могло не импонировать римлянам. Это был один из первых известных нам художественных переводов в европейской литературе.
Конечно, перевод был далек и от совершенства, и от точности. Например, имена греческих богов были заменены латинскими. Поскольку понятие «муза» было не вполне очевидно римлянину, оно было заменено на близкое по смыслу: Камена. Так назывались италийские божества водных источников, которые отождествлялись с музами. Каменам была посвящена роща близ Капенских ворот Рима. Начальная строка «Одиссеи» «Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который…» была переиначена и звучала таким образом: «Камена, извести мне об изворотливом муже». Переводчик позволял себе в отдельных деталях отклоняться от подлинника, чтобы сделать его более понятным римлянам. Не придерживался Ливий Андроник и гомеровского гекзаметра, придававшего поэмам плавность и величавость. Он перевел его уже упоминавшимся сатурнинским стихом с его тоническим перебивающимся ритмом.
«Латинская» Одиссея Ливия Андроника не только длительное время использовалась в школах как учебное пособие, но стала фактом римской литературной истории. Известно, что ее читали даже во II в. н. э.
Занимался Ливий Андроник также переделками и переработками произведений греческих драматургов для римской сцены.
Это были трагедии, а также образцы комедий, но не Аристофана, а Менандра. Эти произведения до нас практически не дошли, за исключением незначительных «осколков» до 30 с небольшим стихов. Сохранились некоторые заголовки: «Ахилл», «Эгоист», «Троянский конь», «Андромеда» и др.; непросто даже определить, какой греческий автор сыграл роль первоисточника. Известно лишь, что Ливий Андроник сам исполнял эти произведения: декламировал, пел, танцевал.
Талант Ливия Андроника не остался незамеченным. В 207 г. до н. э. римляне разбили войско брата Ганнибала Газдрубала, и сенат вознамерился восславить победителей в гимне. Сочинить его было поручено Ливию Андронику. Этот гимн был исполнен хором из 27 юных римлянок. Судьба писателя как бы окольцована двумя символическими событиями: в юности он впервые увидел Рим, находясь в колонне пленных; на исходе жизни он уже в качестве зрителя слушал собственное сочинение на очередном триумфе римлян.
2. Гней Невий
Другим ранним римским писателем был Гней Невий (Gn. Naevius, 274–201 г. до н. э.), продолжавший дело Ливия Андроника. Биография его известна по отдельным фрагментам: он был также родом не из Рима, а из провинции Кампания на юге Италии; для него латынь была родным языком. Был он участником 1-й Пунической войны. Вернувшись с поля боя в Рим, испытал себя в драматургии, переводил греческие трагедии. Переводы эти утеряны. Кроме того, он писал собственные трагедии, в основе которых лежали римские сюжеты, «претексты» (tabulae praetextatae). В трагедиях такой жанровой разновидности персонажи были одеты в претексту, разновидность тоги, окаймленной пурпурной каймой, которую носили римские магистраты и жрецы. Претексты писались на легендарные сюжеты или сюжеты из римской истории, они ставились во время триумфальных или погребальных игр. Известно, что Невию принадлежала претекста «Воспитание Ромула и Рема», героем которой был легендарный Ромул. В пьесе излагалась драматургическая версия знаменитой легенды (о ней рассказывалось во Введении), история двух братьев, их чудесного спасения, гибели Рема и деятельности Ромула, правившего 37 лет, основавшего Рим и римскую религию.
Известно название еще одной претексты Невия – «Кластидий», в основе которой эпизод из римской истории: ее герой – римский полководец Клавдий Марцелл (ок. 270–208 до н. э.), одержавший победу в борьбе с галлами; позднее он погиб в войне с Ганнибалом.
Стремление придать римской литературе национальную окраску нашло свое выражение в создании Невием эпической поэмы «Пуническая война», которая дошла до нас лишь в виде разрозненных фрагментов. Неясно, например, какой Пунической войне она посвящена – 1-й или 2-й. Известно, что началом поэмы было бегство Энея из охваченной пожаром Трои; упоминался любовный роман Энея и Дидоны, карфагенской царицы. Затем Эней прибывал в Италию, где его внук Ромул становился основателем Рима. Таким образом в поэме подчеркивалось величие Рима, а небольшое поселение на берегах Тибра оказывалось основанным выходцами из легендарной Трои. Поэма Невия, как можно судить по фрагментам, была написана сатурнинским стихом, ее язык был прост, но архаичен. Позднее к этой теме обращается уже великий поэт Вергилий, создавший в «Энеиде» высокохудожественный римский эпос.
С окончанием 2-й Пунической войны (201 г. до н. э.), когда Карфагену было нанесено решительное, хотя и не окончательное поражение, а Рим еще больше укрепил свои позиции, открывается новый этап римской истории. До того литература развивалась относительно стихийно. Постепенно становится очевидным, что она способна выполнять явную идеологическую, воспитательную функцию.
3. Квинт Энний
Значительной фигурой на рубеже III–II вв. до н. э. был Квинт Энний (Quintus Ennius, 239–169 г. до н. э.), уроженец эллинизированной Южной Италии, соединивший в себе как греческую, так и римскую культуры. Он получил прозвище «человека о трех языках» (греческого, латинского и окского). Широко образованный, Энний сделался одной из главных фигур кружка Сципиона.
Энний был плодовит, работал в разных жанрах, хотя его наследие, как и ряда других римских писателей, дошло до нас в незначительных фрагментах. Энний стремился к реализации двух главных задач: пробудить в своих коллегах, римских литераторах, большую озабоченность вопросами художественного мастерства и укоренить на римской почве основные жанры греческой словесности.
В качестве образца Энний взял Еврипида и, подражая ему, написал около двух десятков трагедий; от них сохранились только названия. В большинстве трагедий воссоздавались события, относившиеся к Троянской войне. Перу Энния принадлежала трагедия под названием «Медея», о которой известен хвалебный отзыв Цицерона. Писал он претексты, среди которых была драма «Сабинянка»; в ее основе, как можно судить, была относящаяся к древности война римлян с сабинянами и похищение римлянами сабинянских женщин.
Выступал Энний также в жанрах дидактической поэмы, сатиры. Но наиболее значительным произведением Энния была стихотворная эпопея «Анналы» (Annales – «Летопись») в 18 книгах, от которой уцелело 600 стихов. В ней Энний вознамерился выступить в роли «латинского Гомера», создать произведение общенациональной значимости. В «Анналах» Энний излагал историю Рима начиная с высадки в Италии легендарного Энея, бежавшего из Трои, и доводил свое поэтическое повествование до современных ему римских деятелей, его покровителей. Среди персонажей Энния были уже упоминавшиеся Ромул и Рем, эпирский царь Пирр, римский военачальник Фабий Максим («Кунктатор»). Первая книга, например, завершалась восхвалением Ромула, который после смерти стал богом:
Сладкою речью их сердце пронзилось: царя славословят
Речью такой: «О Ромул божественный, Ромул – владыка,
Страж и блюститель отчизны, бессмертных славная отрасль.
Ты наш отец, ты родитель, божественной крови потомство,
Вывел на свет лучезарный ты нас из мрака забвенья».
В третьей книге, например, шла речь о войнах с царем Эпира Пирром. В одном из эпизодов в уста Пирра была вложена речь, в которой он отвергает предложение римлян обменяться пленными или получить за них выкуп. Цицерон, комментируя это место поэмы, говорит, что Пирр произносит слова, «истинно царские и достойные потомка Эакидов».
Злата не требую я, и выкупа мне не давайте:
Мы не торгуем, войну мы ведем, и жребий о жизни
Нам подобает железом решать, а не златом презренным.
Эний использовал отдельные художественные приемы Гомера, он написал свое произведение не сатурнинским стихом (как Ливий Андроник и Невий), а гекзаметром. Он содействовал развитию и утверждению латинского поэтического языка. В эпитафии, которую он себе сочинил, есть такие слова:
Плакать к чему обо мне? К чему же лить слезы напрасно?
Жив я в крылатом стихе: стих тот у всех на устах.
Дело Энния на ниве драматургии продолжил Теренций, также близкий к кружку Сципиона: о нем пойдет речь в специальной главе.
Что же касается другой линии, эпической поэтической традиции, заложенной в «Анналах», то она была развита позднее Лукрецием («О природе вещей») и, конечно же, Вергилием («Энеида»).
Глава IIIПлавт
Не годами, а природным дарованием достигается мудрость.
1. Театр эпохи Плавта. 2. Общая характеристика творчества. 3. «Клад». 4. «Хвастливый воин». 5. «Раб-обманщик». 6. Художественное своеобразие. 1. Плавт в веках
Плавт – самый яркий и плодовитый римский комедиограф. Его творчество совпало с процессом становления римского театра, формирования его национальных черт. В этом театре Плавт олицетворял демократическое, плебейское направление. Он был современником важнейших событий в жизни Рима: завершились 1-я и 2-я Пунические войны, был сокрушен главный соперник – Карфаген, на Востоке решительно поколеблено могущество Сирии. Но политические коллизии почти не нашли отзвука в плавтовских комедиях. Зато они – своеобразное зеркало римского быта, нравов, обычаев, материальной культуры. Опираясь на греческие образцы, Плавт ярко проявил римскую самобытность. Богатство сюжетов, выразительность типов и характеров не только определили его успех у римской публики. Плавт – первый римский писатель, оставивший след в мировой драматургии.
1. Театр эпохи Плавта
ЖИЗНЬ КОМЕДИОГРАФА. Настоящее его имя Тит Макций. Плавт (Titus Maccius Plautus) – буквально: плоскостопый; скорее всего, это прозвище. Родился он в Умбрии около 250 г. до н. э. Существует версия, что в молодости он был актером или слугой в какой-то бродячей трупе, когда и сочинил несколько комедий.
Обстоятельство это знаменательно. Как нам придется в этом многократно убеждаться, крупнейшие драматурги мира были органично связаны с театром, знали его «изнутри», глубоко понимали и труд актера, и специфику сцены: таковы Шекспир и Мольер, Ибсен и Шоу, Островский и Чехов, Шиллер и Гёте.
Видимо, скопив какие-то средства, Плавт занялся торговлей, но не преуспел на этом поприще и некоторое время трудился на мельнице в качестве простого рабочего, помогавшего приводить в движение мельничные жернова: это дало Плавту бесценное знание народной жизни. Затем Плавт профессионально сочиняет комедии. Всего ему приписывали около 130 драматических произведений. Однако знаменитый римский ученый-энциклопедист, филолог, историк литературы – Марк Теренций Варрон пришел к выводу, что Плавту безусловно принадлежит 21 комедия. Из них 17 дошли до нас полностью, три с отдельными лакунами, одна – в виде фрагментов. Умер Плавт в 184 г. до н. э.
ТЕАТР В РИМЕ. Театр – важная сторона культурной жизни Рима. Однако и его характер, и роль в жизни общества существенно отличается от того, что мы наблюдали в Элладе.
В Риме театр был неотъемлемой частью государственных праздников, но мифологический, религиозный элемент уже не играл в нем такой роли, как в Греции. Это был по преимуществу светский театр. В отличие от театра Эсхила или Еврипида, он не был активным средством воздействия на общественное сознание, не претендовал на постановку глубоких философско-нравственных проблем. Не обращался он, подобно театру Аристофана, к политической злободневности. Главной функцией римского театра было развлечение, хотя, конечно, было бы несправедливым полностью отрицать его воспитательную функцию.
Организаторам театральных представлений в Риме выступали государство, местные власти. Сценические игры проходили на нескольких главных празднествах. Среди них были Римские игры в честь Капитолийских богов; это происходило обычно в сентябре. Важны также Аполлоновы игры (в июле), игры в честь великой матери богов Реи Кибелы (в апреле). В конце апреля справлялись также Флоралии – игры в честь Флоры, богини цветов и весны: дома украшались венками, женщины надевали пестрые яркие платья, что считалось предосудительным в другое время. Иногда постановки пьес были приурочены к триумфальному возвращению победоносного полководца.
Специальные должностные лица отвечали за театральные зрелища. Актерами были рабы или вольноотпущенники, формировавшие труппу (или «стадо»). Труппу возглавлял ее хозяин, который мог быть режиссером и нередко главным актером. В отличие от Греции, в Риме актеры занимали низкое социальное положение. За плохое исполнение актер, как и раб, мог быть подвергнут порке.
ТЕАТР И ФОЛЬКЛОР. Подобно греческому, римский театр имел фольклорные истоки. На становление римской комедии повлияла ателлана (название происходит от небольшого городка Ателла), короткая импровизированная пьеса, в основе которой лежал какой-либо бытовой эпизод. Сюжеты ателланы отличались простотой, грубоватыми шутками, даже выпадами против отдельных лиц, а также непритязательным набором типовых комических масок. Главными среди них были: хвастун и льстец Буккон; скупой старик Папп; ученый шарлатан, злобный горбун Доссен. Популярна также была маска прожорливого глупца и волокиты Макка (бытует мнение, что второе имя Плавта – Макций произошло от имени данного комического персонажа). Типы и сюжеты ателланы решительно повлияли на структуру и общий характер комедий Плавта.
На поэтике комедий сказалась стилистика фесценнин – шуточных песен фольклорного происхождения. Они исполнялись в Риме на народных праздниках урожая и плодородия, особенно в сельской местности, на свадьбах. Их содержание, как и лексика, отличались фривольностью. Фесценнины напоминали фаллические песни Греции.
В структуру римского театра был также «интегрирован» мим, драматическая сценка бытового содержания. Мим сделался популярен в эллинистическую эпоху, из Греции проник в Рим, где обрел сценическое воплощение. Мим «синтезировал» монолог актера, танец, музыку, цирковой номер. Большую роль играло пародирование, например, серьезных жанров, трагедии. Миму не были чужды непристойные сцены, языковые вульгаризмы, клоунада и буффонада. Все это находило отклик у плебейской части зрительного зала.
КОМЕДИИ «ПАЛЛИАТА» И «ТОГАТА». Становление римской комедии проходило как под влиянием фольклора, так и греческих литературных образцов. Естественно, это были новоаттические комедии, лишенные политической остроты (присущей Аристофану), отмеченные разнообразием сюжетов, относящихся к любовно-семейной сфере.
В итоге в Риме сложилось два типа комедий. Первый – комедия паллиата (от греческого слова pallium – плащ). Персонажи ее были одеты в греческие плащи. Сюжеты паллиаты восходили к средней и особенно новоаттической комедии, действие происходило в Греции, герои носили греческие имена. Наиболее ярко паллиата представлена у Плавта, Теренция, а также Невия, Стация.
Второй тип – комедия тогата, т. е. комедия с римским сюжетом, герои которой были одеты в римскую тогу. Крупнейшим представителем тогаты был Лукций Афраний (род. ок. 150 г. до н. э.), биографических сведений о котором не сохранилось. В комедии тогата действие происходило в Италии (но не в Риме), персонажами являлись земледельцы, ремесленники, купцы. Однако в отличие от паллиаты в нее не допускалась фигура хитроумного раба (присутствующая в комедиях Плавта), который бы превосходил интеллектом, находчивостью своего хозяина. Стилистику тогаты составляла речевая стихия низов, «пропитанная» шутками, пословицами.
2. Общая характеристика творчества
ГРЕЧЕСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ. Римский комедиограф Плавт берет сюжеты из новоаттической комедии (Менандра, Филемона, Дифила и др.); у нас практически известны лишь несколько произведений Менандра. Первоисточники плавтовских пьес не всегда могут быть точно установлены. Но комедиограф перерабатывает, переиначивает их, отзываясь на вкусы и запросы римской демократической, плебейской публики. Иногда он комбинирует сюжеты двух, а то и нескольких комедий; подобный прием называется контаминация. Он ослабляет их серьезность, усиливая комическое, буффонадное начало.
Действие у Плавта происходит в Греции: в Афинах, Эфесе; герои носят греческие имена. Но Плавт, талантливый драматург, далек от простого подражания эллинам. В его комедиях мы обнаруживаем разнообразные римские элементы.
РИМСКИЕ ЭЛЕМЕНТЫ. Эта «романизация» сказывается уже в самой типологии плавтовских персонажей и их поведения. В отличие от греческих гетер, нередко блестяще образованных, воспетых многими поэтами, – римские гетеры были, как правило, женщинами вульгарными и алчными. Такими они предстают у Плавта. В комедии «Вакхиды» главные героини, юные сестры гетеры, беззастенчиво обирают как молодых людей, так и их пожилых отцов. Заметную роль в комедиях Плавта играют повара, составляющие важную прослойку в домашней челяди состоятельных римлян. Другая характерная для Рима фигура – «парасит», прихлебатель, обычно голодный, мечтающий лишь о том, как бы насытиться. Таков Арторог в комедии «Хвастливый воин».
В комедиях Плавта герои нередко поклоняются римским богам, таким, как Венера, Марс, Юпитер, Беллона – богиня войны, Лаверна – богиня наживы, Ярк – бог подземного царства. В «Кладе» в прологе выступает римский бог домашнего очага Лар. Встречаются в комедиях Плавта римские юридические термины, упоминаются римские законы. В комедии «Раб обманщик» молодой человек Калидор не может взять взаймы сумму в 20 мин, необходимую для выкупа у сводника его возлюбленной. «Меня подрезал возрастной закон», – жалуется Калидор.
Речь идет о специфическом римском законе Претория, согласно которому молодые люди до 25 лет не имели права брать деньги у ростовщиков. Подобным образом малоопытные люди страховались от обмана. В той же комедии сводник Баллион, одураченный рабом Псевдолом, восклицает: «Казни мне Псевдол добился у комиций». Комициями называлась специальная судебная комиссия по уголовным делам, учрежденная в Риме. Упоминается другая римская подробность – отпуск раба на волю в присутствии претора. Деталей такого рода немало в комедиях Плавта.
Обнаруживаются в текстах Плавта и римские географические названия. В комедии «Куркулион», например, упоминание в греческой обстановке о римском храме Юпитера Капитолийского способствует созданию комического эффекта. Называются и римские блюда, считавшиеся деликатесами: окорок свиной, желудок, вымя, мурена (морская рыба). В комедии «Псевдол» на греческой пирушке пьют италийские вина, изготовленные в провинции Кампанья. Поистине, по словам Н. А. Добролюбова, в комедиях Плавта римские зрители «узнавали самих себя, свои нравы».
3. «Клад» (Aularia)
Эта комедия (иногда она переводится как «Кубышка», или «Комедия о горшке») заслуженно считается крупной творческой удачей Плавта. Ее тема поистине «вечная» – человеческая скупость.
ЗАВЯЗКА. Драматизм ситуации в том, что герой комедии – бедняк, на которого негаданно обрушилось богатство. В прологе, обычно вводящем зрителя в сущность ситуации, играющей роль завязки, Лар, бог домашнего очага, сообщает, что некий крестьянин захоронил в очаге кубышку с золотом. Эту тайну он не открыл своему сыну. Потом хозяином в доме стал внук по имени Эвклион. Он уважительно относился к богу семейного очага Лару, и тот открыл ему тайну клада. Лар хотел, «чтоб Эвклион мог выдать замуж дочь свою», над которой некий знатный юноша совершил насилие. Такова предыстория событий.
Став хозяином клада, старик Эвклион лишился покоя. Всюду ему мерещатся воры, охотящиеся за его сокровищем. Жадность Эвклиона, соединенная со страхом, принимает патологические формы. По словам его раба Стробила: «Хоть голода проси, и то не даст». Старая служанка Стафила опечалена переменами в поведении Эвклиона:
И в толк не взять, что сделалось с хозяином!
Беда какая! Подлинно с ума сошел:
Вот этак-то меня гоняет из дому
Раз десять в день. Какое, не пойму,
Нашло на человека помешательство.
РАЗВИТИЕ ДЕЙСТВИЯ. За экспозиционными эпизодами начинают развертываться главные события. У Эвклиона имеется сосед – состоятельный немолодой уже человек Мегадор, сестра которого Эвномия убеждает его в необходимости обзавестись семьей. Она предлагает Мегадору жениться на женщине не первой молодости, но с приданым. Но это не по душе Мегадору: от женщин такого рода – «чванство», «крик, капризы, приказания», траты, которые обращают «всех мужей в невольников». На самом деле, Мегадор не прочь посватать дочь Эвклиона, Федру, о чем он и сообщает ее отцу. Старик согласен, но предупреждает, что за дочерью нет никакого приданого. В желании же Мегадора взять в жены молодую, но бедную девушку подозрительный Эвклион усматривает тайный умысел: не прознал ли что-нибудь его сосед о кладе.
Пасть раскрыл на золото, кажет хлеб одной рукою,
Камень у него в другой.
Все же Эвклион соглашается сыграть свадьбу. Начинается подготовка к пиршеству; дом наполняется поварами, присланными Мегадором. Эвклион видит в них угрозу своему кладу, о котором те могут пронюхать:
Горшочек! Много у тебя врагов!
На золото глядят, в тебе сокрытое.
Решил я вот что сделать: унесу тебя
В храм Верности – там лучше будет спрятано.
Особую тревогу вызывает у Эвклиона раб Стробил, которого он постоянно обыскивает, подозревает в воровстве: подобным странным, поведением он лишь себе вредит. Стробил начинает следить за стариком, пока не замечает то место в роще, где Эвклион зарывает клад. После этого раб похищает кубышку с золотом.
И здесь разыгрывается самая комическая сцена пьесы. В момент приготовления к свадьбе у Федры, дочери Эвклиона, начинаются родовые схватки. Одновременно Эвклион узнаёт о похищении клада, что приводит его в отчаяние:
Я пропал! Я погиб! Я убит! Ой, куда
Мне бежать и куда не бежать? Стой, держи!
Кто? Кого? Я не знаю, не вижу, я ослеп!
Но куда мне идти? Где же я? Кто же я?
Не могу я понять! Помогите, молю.
Укажите того, кто ее утащил?
Речь Эвклиона – столь бессвязна, что не ясно, о какой потере сетует отчаявшийся старик. Стенания Эвклиона слышит племянник Мегадора – молодой человек Ликонид. Оказывается, что это он соблазнил дочь Эвклиона Федру. Ликонид полагает, что Эвклион догадался, что он – виновник беременности. Смятение Ликонида выражено в не менее бурной форме:
Кто тут перед домом так рыдает, причитает?
Это Эвклион, я вижу! Я пропал! Раскрыто дело!
Он уже узнал про роды дочери своей, конечно!
Как мне быть? Уйти ль? Остаться ль? Подойти к нему?
Бежать?
На вопрос Эвклиона: «Кто тут?», Ликонид отвечает: «Это я, несчастный». Но Эвклион полагает несчастным себя, ибо на него обрушилось столько горя из-за исчезновения его сокровища. Между Ликонидом и Эвклионом происходит комический диалог, основанный на том, что оба имеют в виду разные вещи. Ликонид готов повиниться в насилии, совершенном над Федрой; Эвклион же считает, что молодой человек признается в похищении клада. В конце концов все разъясняется, Ликонид просит сочетать его «законным браком» с дочерью Федрой.
Конец пьесы утерян, сохранилось лишь начало пятого акта: Ликонид спорит со Стробилом, требуя вернуть похищенное золото. Можно предположить, исходя из принципа счастливой концовки в комедии, что клад был возвращен. Эвклион на радостях выдал дочь замуж за Ликонида и даже одарил молодых своим богатством. Избавившись от клада, Эвклион обретает душеное равновесие: ему не надо отныне пребывать в постоянном страхе за свое сокровище и заниматься тем, чтобы время от времени его перепрятывать.
ТИП СКУПОГО В МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЕ. Плавтовский Эвклион стоит у истоков того типа скупого, который проходит через всю мировую литературу: писатели разных эпох исследуют грани этого широко распространенного порока. В этой галерее образов мы встречаем ростовщика Шейлока из комедии «Венецианский купец» Шекспира, у которого скаредность сочетается с живым умом, сметкой, остроумием, чадолюбием, любовью к дочери.
В эпоху классицизма Мольер, опираясь на опыт Плавта, создает в комедии «Скупой» блистательный по сатирической выпуклости образ Гарпагона. Плавтовский Стробил говорит, что Эвклион до того жаден, что отправился к претору, судейскому чиновнику, чтобы привлечь к суду коршуна, который унес у него кашу. Мольеровский Жак, слуга Гарпагона, сообщает, что его хозяин подал в суд на соседскую кошку, стащившую у него остаток баранины. Скаредность Гарпагона абсурдна: он похищает овес у собственных лошадей.
Удивительно рельефны фигуры скупых у Бальзака: их имена стали нарицательными. Таков Гобсек из одноименной новеллы – старик ростовщик, миллионер, тайный властитель Парижа, живущий как последний нищий, для которого накопительство сделалось самоцелью. Другой раб собственной страсти к стяжательству – старый бочар папаша Гранде из романа Бальзака «Евгения Гранде»: он буквально изводит своей скаредностью ближних. Еще одна разновидность накопителя представлена в «маленькой трагедии» Пушкина «Скупой рыцарь».
4. «Хвастливый воин» (Miles gloriosus)
Эта комедия относится к числу ранних произведений Плавта. Как явствует из заголовка, в центре ее фигура, привычная для новоаттической комедии. Это – наемник, для которого война – средство обогащения с помощью грабежей. Он привык бахвалиться мнимыми подвигами как на полях сражений, так и по части покорения женских сердец. Имя главного героя, как и многих других плавтовских персонажей, – «говорящее» – Пиргополиник. Буквально оно означает «побеждающий крепости и города». Не менее выразительны имена и других персонажей комедии: возлюбленная главного героя девушка Филокомасия – «любящая пирушки»; раб Палестрион – «искусный борец»; парасит Арторог – «хлебогрыз»; старик Периплектомен – «обнимающий», т. е. любезный; другой персонаж Карион – т. е. выходец из Карии.
ЭКСПОЗИЦИЯ. Действие комедии происходит в Эфесе. На сцене два дома: один из них принадлежит Пиргоролинику, другой – Периплектомену. Экспозицией служит диалог Пиргополиника, самовлюбленного бахвала, с его параситом Арторогом. Пиргополиник упивается своим мнимым величием:
Почистите мне щит! Блестит пусть ярче он,
Чем солнце в день безоблачный. Придет нужда,
Сойдемся рукопашным боем – пусть врагам
В глазах сверкнет, притупит зренье острое.
Утешить мне хотелось бы свой верный меч.
Обязанность Арторога – неумеренно восторгаться хозяином: Марс, бог войны, не может с ним сравниться доблестью; по нему, красавцу, «сохнут» все женщины, почитая его равным Ахиллу. За глаза же Арторог аттестует патрона «лгуном», «пустым хвастуном».
ЗАВЯЗКА. В комедии есть «предыстория», данная в изложении раба Палестриона. Его бывший хозяин Плевсикл, «превосходный юноша», живший в Афинах, «любил взаимно» девушку Филокомасию. Когда же ему пришлось отлучиться по «государственным делам», к его подружке «подобрался» хвастливый воин, вошел в доверие к ее матери, а затем с помощью сводни выкрал девушку и насильно увез в Эфес. Узнав, что девушка похищена, Палестрион отправился на корабле к хозяину, чтобы передать ему горестную весть. Но по дороге был похищен разбойниками, один из которых отдал Палестриона в подарок Пиргополинику. Ему Палестрион также дает нелицеприятную характеристику:
…Мой господин
Хвастливый воин, скверный и бессовестный,
Обмана и разврата преисполненный,
Поверь ему – за ним так и гоняются
По доброй воле женщины, на деле ж он
Для всех, куда ни сунется, посмешище.
Палестриону удается наладить свидание влюбленных Плевсикла и Филокомасии: из комнаты, выделенной воином для своей наложницы, он пробил тайный ход в соседний дом старика, в котором тайно поселился Плевсикл. Однако счастью влюбленных угрожает опасность. Один из рабов воина, Скеледр, заметил Филокомасию, целовавшуюся с Плевсиклом. Он собирается сообщить об этом воину. Надо действовать незамедлительно. Ловкому Палестриону удается уверить недалекого Скеледра, что в доме старика остановилась сестра Филокомасии (внешне точная ее копия) вместе со своим другом. Таким образом, Филокомасии приходится играть две роли, свою и мнимой сестры-афинянки Дикеи. Однако долго дурачить Скеледра рискованно. Обман может обнаружиться. Палестриону необходимо устроить побег Филомаксии со своим возлюбленным.
В третьем акте начинает осуществляться хитроумный план Палестриона. 54-летний Периплектомен – убежденный холостяк. В его уста вложены пространные обоснования преимуществ безбрачия:
Хорошо жену ввести бы добрую, коль где-нибудь
Отыскать ее возможно. А к чему такую брать,
Что не скажет: друг, купи мне шерсти, плащ сотку тебе,
Мягкий теплый, для зимы же – тунику хорошую,
Чтоб зимой тебе не мерзнуть. Никогда не слыхивать
От жены такого слова!
На деле же жены вымогают подарки у мужей. У старика большая родня, а потому нет потребности в собственных детях. Вместе с тем Периплектомен благожелателен к друзьям, готов сделать доброе дело, принять участие в замысле Палестриона. А он сводится к следующему. У Палестриона имеется возлюбленная – гетера Акротелевтия. Ее удобно было бы использовать как «приманку» для хвастливого воина, и гетера с удовольствием готова сыграть уготованную ей роль.
Главные события происходят в четвертом акте. Палестриону не стоит больших усилий убедить недалекого воина в том, что в него якобы влюблена молодая жена старика Периплектомена, на самом деле, как уже говорилось, холостяка. Палестрион уверяет воина:
Жена соседа, старика вот этого,
Втюрилась в тебя, от мужа хочет уходить. Старик
Опротивел. Приказала мне теперь просить тебя,
Умолять, чтобы ты позволил ей сойтись с тобой.
Пиргополиник заинтригован. В любовной игре принимает участие миловидная служанка Акротелевтии – Мильтифидиппа, которая передает воину колечко от своей госпожи, как залог ее к нему расположения. Воин не прочь поволочиться и за Мильтифидиппой, но Палестрион сообщает ему, что это его невеста. Акротелевтия же – много ее краше. После подобной характеристики воин покорен. Он уже готов завести новую пассию, но для этого надлежит избавиться от наложницы Филокомасии. Ловкий раб уверяет воина, что это нетрудно: в Эфес прибыли ее мать и сестра, которые отвезут ее в Афины.
Происходит встреча воина с самой Акротелевтией. Она строится так, что воин ее не видит, но слышит, как та признается своей служанке в пылких, но мнимых чувствах к Пиргополинику. Акротелевтия выражается нарочито поэтически возвышенным слогом:
Нет, если он когда-нибудь любил и если только
В нем разум равен красоте, любовное безумство
Мое простит, конечно, он великодушным сердцем.
Вся сцена их свидания выдержана в остро комических тонах. Женщины Мильтифидиппа и Акротелевтия ловко играют роли безумно увлеченных воином, который теряет голову, провозглашая себя «внуком Венеры», богини любви. Действие переносится в дом Пиргополиника, который спешит расстаться с Филокомасией. Он дает ей в качестве отступного подарки. Отпускает он и Палестриона. В итоге Плевсикл, Филокомасия и Палестрион отправляются на корабль.
РАЗВЯЗКА. Все разрешается в пятом акте. Хвастун не только лишается наложницы, но и примерно наказан. Явившийся к нему мальчик приглашает воина, «любимца Марса и Венеры», на любовное свидание в дом Периплектомена, где на самом деле его ждет засада. Вскоре из дома Периплектомена раздаются вопли: слуги дубасят палками незадачливого любовника. «Как ты это смел, бездельник, подъезжать к чужой жене?!» – клянет его старик. Согласно римским законам тот, кто пытался соблазнить чужую жену, мог быть подвергнут жестокому телесному наказанию. Лишь когда Пиргополиник совсем «размяк от палок», его отпускают. В дополнение к побоям ему сообщают, что Филокомаксия отбыла вместе со своим любовником, что окончательно «добивает» хвастуна. Раб Скеледр возглашает, что данная история – урок «распутникам».
5. «Раб-обманщик» (Psrudolos)
В этой комедии также разрабатывается еще одна вариация «типового» сюжета – освобождение похищенной девушки. При этом у Плавта действуют привычные для данной ситуации персонажи: юноша, страдающий от потери возлюбленной; его отец старик; грубый, циничный сводник. Главное же лицо, ведущее нить интриги, – ловкий раб.
У него «говорящее» имя Псевдол – т. е. «обманщик».
ЭКСПОЗИЦИЯ. С первых реплик зритель вводится в суть конфликта. Раб Псевдол озабочен печальным состоянием своего хозяина Калидора, который «измучен Венерой», т. е. любовью. Калидор только что получил письмо от возлюбленной флейтистки Феникии, которая принадлежит своднику Баллиону. Девушка сообщает, что ее хозяин продал ее за двадцать мин македонскому воину, желающему увезти ее «в далекий край». Воин уже заплатил Баллиону часть цены – пятнадцать мин. В ближайший Дионисиев день прибудет его человек, выплатит остаток в пять мин и увезет Феникию. В письме девушка трогательно прощается с Калидором:
Прощай ты, наша страсть – вся сласть любовная,
Игры и шутки, поцелуи сладкие,
И тесные любовные объятия.
У юноши нет средств, чтобы выкупить девушку. Он готов просить у Псевдола хотя бы драхму, но лишь для того, чтобы «купить веревку и повеситься». У Калидора одна надежда – Псевдол. А тот обещает помочь юноше. Он еще не знает, как это произойдет, но, обращаясь к зрителям, провозглашает:
Друзьям и всем знакомым издаю указ:
Меня сегодня бойтесь и не верьте мне!
РАЗВИТИЕ ДЕЙСТВИЯ. В следующей сцене появляется еще одно важное действующее лицо – отвратительный сводник Баллион. Вооруженный хлыстом, он производит «смотр» своему живому товару: рабам и девушкам. Рабы обязаны блюсти идеальный порядок в его доме, а девушки приносить доход. Напрасно Калидор пробует усовестить Баллиона, просит его повременить с продажей Феникии, но сводник глух к его просьбе. Единственное, на что соглашается Баллион – продать Феникию Калидору, если тот добудет 20 мин. Но как это сделать? «Друзей найдется много, верных – мало, вот беда», – жалуется Калидор. И вновь перед зрителем Псевдол, размышляющий вслух:
Ты теперь один, Псевдол!
Ну, что затеешь? Щедр на обещания
Ты был, а как-то выйдет с исполнением?
Где план твой? Никакой. Деньги? Тоже нет
Ни капли. Что мне делать, сам не знаю я.
У Псевдола нет ничего, кроме решимости, самонадеянности и изворотливости. Последующая цепь эпизодов позволяет ему выработать верное решение. Сначала Псевдол сталкивается с отцом Калидора стариком Симоном, который «имеет зуб» на раба. Старик отец считает, что именно Псевдол повинен в пагубном увлечении сына Феникией. Псевдол же провозглашает свое намерение добыть у Симона необходимые двадцать мин. Более того, он объявляет:
У соседа сводника
Ту флейтшицу, в которую твой сын влюблен,
Искусными и хитрыми уловками
Намерен увести я, и притом еще
То и другое сделаю до вечера.
Пораженный наглостью раба, Симон заключает с ним пари: если план его не осуществится, он будет отправлен на мельницу; если удастся – отдаст ему двадцать мин.
Для Псевдола наступает решающий момент. Он копит в душе все силы, «все коварство и обман». Готовится к решающему бою. В уста раба комедиограф вкладывает специфическую военную лексику: враг, доспехи, приступ, легионы, крепости. Твердыня, которую он должен штурмовать, – дом сводника. Как и водится в комедиях, герою помогает случай. И Псевдол в полной мере использует его в своих целях.
ТОРЖЕСТВО ПСЕВДОЛА. У дома Баллиона появляется Гарпаг, раб македонского воина, принесший остаток денег для покупки Феникии. Псевдол незамедлительно представляется ему ключником сводника, его доверенным лицом, называется вымышленным именем: Сир. Поскольку Баллиона нет лома, Псевдол обещает Гарпагу связаться с хозяином, а пока просит отдать письмо воина, его печать и деньги. Опасливый Гарпаг расстается только с письмом и печатью, деньги же оставляет себе. Псевдол в восторге. Он называет письмо «рогом изобилия».
Для осуществления уже созревшего плана Псевдолу необходим человек, «умный, изворотливый». Таковой имеется у приятеля Калидора – Харина. Это раб по имени Симия (еще одно говорящее имя – «обезьяна»); Симию «ловили в плутнях много раз», но он всегда ускользал как «угорь». Ему отведена роль «подставного гонца от воина». И вновь Псевдол объявляет зрителям свое намерение:
Твердый вижу путь теперь.
Под знаменами, рядами войско поведу свое.
Решающие события – в четвертом акте. Получив инструкции от Псевдола, облаченный в военную форму, Симия является к Баллиону в качестве посланца македонского воина Полимахероплагида. Во время разговора с Баллионом, которому он предъявляет печать и письмо воина, а также пять мин, Симия несколько раз оказывается на грани разоблачения, но ему удается выкрутиться. На Баллиона производит впечатление самоуверенно развязный тон этого Лже-Гарпага. В итоге Баллион выдает ему Феникию. При этом сводник не скрывает радости, полагая, что посрамил Псевдола, эту «разбойничью голову». Он спешит прихвастнуть своим успехом перед Симоном. Отец Калидора также рад «посрамлению» Псевдола, которого собирается наказать, сослав на мельницу.
Новая сюжетная коллизия возникает, когда появляется настоящий Гарпаг и предъявляет деньги, чтобы взять Феникию. Несмотря на все объяснения Гарпага, Баллион и Симон считают его самозванцем, специально подосланным Псевдолом. Лишь когда Гарпаг вспоминает, как отдал печать и письмо рабу, назвавшемуся Сиром, «толстобрюхому, головастому, рыжему, с красной рожей», становится ясно, что всех их провел Псевдол. Главный пострадавший – Баллион: он лишился девушки, обязан вернуть задаток воину, а также отдать Симону проигранные на пари 20 мин.
ПЯТЫЙ АКТ – ФИНАЛ КОМЕДИИ. Снова на сцене Псевдол, явно навеселе. Идет пирушка, на которой развлекаются Калидор с Феникией и их друзьями. Симон возмущен нахальством раба, но ему приходится отдать Псевдолу двадцать мин. Псевдол великодушно приглашает старика принять участие в веселье. Симон же предлагает присоединиться к трапезе также и зрителей.
Центральная фигура в комедии – Псевдол. Интрига, т. е. тайные умыслы, – плод его хитроумия. Он находчив, смел, остер на язык. Симон говорит, что тот любого «забьет словами», сравнивает его с Сократом. Псевдол – наблюдателен, не прочь пофилософствовать:
Умных сто людей составляет планы, побеждает же
Их одна богиня Счастья…
Глупы мы, и невдомек нам, как мы заблуждаемся,
Добиваяся со страстью для себя чего-либо,
Словно мы познать способны, что идет на пользу нам.
ЭВОЛЮЦИЯ ОБРАЗА СЛУГИ В ЛИТЕРАТУРЕ. Плавт стоит у истоков изображения находчивого слуги, помощника своего хозяина. Этот тип, трансформируясь, «пройдет» через всю мировую литературу: это Скапен у Мольера, Труффальдино у Гольдони и Гоцци, Фигаро у Бомарше. От «Севильского цирюльника» к «Женитьбе Фигаро» герой Бомарше проделал важный путь: в первой комедии он помогает Альмавиве реализовать его замыслы, жениться на Розине, во второй – он борется с Альмавивой, защищает свои права. Исполненный собственного достоинства, он – простой человек, одаренный, энергичный, сметливый – бросает вызов аристократии и всему салонному обществу.
6. Художественное своеобразие Плавта
Комедиограф создал пеструю, выразительную галерею персонажей, характерных для римского общества его времени. Вместе с тем они предстают как «типовые», «заштампованные», наделенные устойчивыми психологическими признаками. Они не меняются и по мере развития сюжета. Герои как бы носят определенную маску, в известной мере однолинейны. Так, «юноши» обычно слабохарактерны, чувствительны, слезливы; «сводники» – грубы, циничны, скаредны; «старики» двух типов: суровы к своим сыновьям или, напротив, снисходительны к увлечениям молодежи; жены – ревнивы, держат в строгости мужей. Раб, как правило, интриган, изворотливый, неутомимый в выдумках и кознях.
ИСКУССТВО ДРАМАТУРГА. Комедии обычно состоят из пяти актов, которым предшествует Пролог, выполняющий различные функции. Иногда, как в комедии «Ослы», это может быть приглашение зрителей посмотреть пьесу:
Прошу усердно, зрители, внимания.
На счастье мне, и вам, и театральному
Директору, и труппе, и нанявшим их,
Зови, глашатай, к слушанью всю публику.
В прологе могут объясняться некоторые события, предшествовавшие сценическому действию («Хвастливый воин», «Пленники»). В прологе к комедии «Купец» выступает молодой человек Харин, в прологе к комедии «Клад» – Лар, домашний бог.
Первый акт комедии, как правило, экспозиционный. Во втором и третьем актах – завязка, интрига, а в последнем – развязка; в соответствии с природой комедии финал благополучный. Положительные персонажи торжествуют, зло наказано. Сюжет у Плавта динамичен, драматург умеет возбудить интерес зрителя. Быстрая смена ситуаций, динамика позволяют отнести его комедии к т. н. «подвижным», в противовес комедиям «статичным».
Действие происходит в обычной бытовой среде. Лишь в основе комедии «Амфитрион» – сюжет мифологический. Это история рождения Геракла от смертной женщины Алкмены и Зевса, который у Плавта выступает под римским именем Юпитер. В то время как муж Алкмены Амфитрион возглавляет фиванцев на поле боя. Юпитер проникает в спальню Алкмены, приняв облик ее мужа. Юпитер проводит ночь с Алкменой, которая уже ждет ребенка от мужа. В итоге у Алкмены родятся близнецы, один от Амфитриона, другой, Геракл, – от Юпитера. Комические ситуации возникают из-за появлениями то Амфитриона и его раба Сосия, то их двойников.
Вот как в прологе излагается сюжет комедии:
Алкмену полюбил Юпитер. Муж ее
Меж тем с врагом сражался. Царь богов ему
Фигурой и обличьем уподобился
И взял с собой Меркурия в виде Сосии.
Тут Сосия пришел. Амфитрион за ним.
Раба и господина заморочил бог.
Измену заподозрив, муж корил жену,
Однако сам как блудодей был схвачен он.
Но все раскрылось. Двойню родила она.
МАСТЕР КОМИЧЕСКОГО. Юмор – стихия Плавта. Он владеет «набором» приемов, восходящих к италийскому фольклору, к мимам, фесценнинам, ателлане. К этим приемам относится переодевание; мнимое сумасшествие; непонимание друг друга (в комедии «Клад»). Яркая примета Плавта – остроты, каламбуры, а также «говорящие» имена. Важную роль играет музыка. Хор, присутствовавший в древнеаттической комедии у Аристофана, отсутствует у Плавта. У него действие строится как чередование диалога с речитативом, с монологическим «партиями» персонажа, которое является как бы его музыкальной «арией». Таким образом, комедии Плавта близки к опереттам. Иногда они напоминают буффонаду.
Искусно выстраивается диалог – наиглавнейший элемент комедии. Он наполнен всеми опенками живой разговорной речи. Среди приемов: игра слов, комические неологизмы, метафоры, гиперболы. Комизму служит и смешение греческих и римских элементов. Виртуозное языковое мастерство Плавта дало основание римскому филологу Элию Стилону заметить: «Если бы Музы пожелали говорить по латыни, они говорили бы языком Плавта».
Стиль Плавта «пропитан» меткими сентенциями, афоризмами. Вот некоторые из них: «Мудрый сам кует себе счастье»; «Когда состояние приходит в упадок, тогда и друзья начинают разбегаться»; «Человек человеку волк, если он его не знает»: «У человека среди многих друзей мало верных»; «Друзья познаются в беде»; «Нет ничего сказанного, что не было бы сказано раньше»; «Не годами, а природным умом достигается мудрость»; «Из свидетелей лучше один видевший, чем десять слышавших».
7. Плавт в веках
Комедиограф оставил след в истории мировой драмы. Некоторые его приемы, мотивы были взяты на вооружение другими драматургами, а фигуры ловкого слуги и скупца получили дальнейшее развитие. «Комедия ошибок» Шекспира написана по мотивам комедии Плавта «Близнецы»: обращение к античному сюжету отвечало эстетике эпохи Возрождения. Но Шекспир этот сюжет осовременил: его герои, носящие греческие имена, одеты не в плащи, а в кафтаны, отсутствует и местный колорит, хотя действие происходит в городе Эфес в Малой Азии. Сюжет Плавта, театральный, живой, Шекспир воспроизвел, но при этом внес в него ряд дополнений. Комический эффект (путаница в результате сходства братьев-близнецов) он усилил, введя мотив путаницы слуг, которые тоже близнецы. Их не различают не только другие персонажи, но и сами хозяева, Антифол Эфесский и Антифол Сиракузский. Мотив двойников Шекспир заимствовал также из комедии «Амфитрион».
Последняя была использована Мольером, написавшим одноименную комедию. Плавтовский сюжет оказался весьма удобен Мольеру для остроумных и в то же время замаскированных намеков на нравы Версаля. Миф о любовных похождениях Зевса с женой Амфитриона вызывал недвусмысленные ассоциации с Людовиком XIV, «королем солнцем», не особенно скрывавшим свои амурные приключения. От зрителей не укрылось, что Алкмена весьма походила на одну известную замужнюю светскую даму, на которую всемогущий монарх обратил свою страсть. Известно было также, что некоторые строптивые мужья пробовали защитить честь своих жен от домогательств короля. Подобных супругов король (в пьесе – Юпитер) урезонивал с помощью афоризма: «С Юпитером дележ бесчестья не приносит». Раб Сосий дополнял эту мысль: «Умеет бог богов позолотить пилюлю». Устами Юпитера Мольер давал понять: король одарит милостью тех мужей, которые станут закрывать глаза на его амуры с их женами. Другая комедия Мольера – «Скупой» – имеет, как уже говорилось, переклички с плавтовским «Кладом».
Плавтом интересовался А. Н. Островский, в архиве которого найден неопубликованный перевод пьесы Плавта «Ослы». В бытность студентом Педагогического института в Петербурге Н. А. Добролюбов написал серьезную работу о драматургии Плавта.
Глава IVТеренций
Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.
1. Биография. Общий характер творчества. 2. «Братья». 3. Значение Теренция
Второй крупнейший римский комедиограф Теренций – младший современник Плавта. Как это не раз случалось в истории литературы, два равновеликих мастера, живущие в одну эпоху, подчас оказываются художественными антиподами. В отличие от Плавта, ориентировавшегося на плебейского зрителя, тяготевшего к грубоватому юмору, буффонаде, Теренций адресовал свои пьесы иной аудитории – просвещенным, состоятельным кругам Рима. Он представлял другое стилевое течение в римской комедии. Теренций – серьезен, философичен, в нем, в отличие от Плавта, меньше динамики, раскованности, беззаботного смеха.
1. Биография. Общий характер творчества
ЖИЗНЕННЫЕ ВЕХИ. Теренций (Publius Terentius Afrus) родился в 185 г. до н. э. в Северной Африке; об этом говорит и его прозвище – Африканец. Он был по происхождению рабом и ребенком привезен в Рим в семью сенатора Теренция Лукана; там ему посчастливилось получить неплохое образование. Сенатор великодушно отнесся к одаренному юноше и не только отпустил его на волю, но и ввел в круг литературной элиты. Будущий драматург взял его имя.
Теренций формировался иод влиянием кружка Корнелия Снипиона Эмилиана (Publius Cornelius Scipio Aemilianus Africanus Junior, 185–129 г. до н. э.), знаменитого полководца 3-й Пунической войны, покорителя Карфагена, государственного деятеля. Сципион был также знатоком и страстным поклонником греческого языка и эллинской культуры. Он немало сделал для того, чтобы распространить в Риме в качестве идейной основы греческое влияние, одновременно ратуя и за патриархальные римские традиции. Вокруг Сципиона сложился кружок единомышленников, в который входили философ-стоик Панэтий, считавшийся учителем Цицерона; историк Полибий, предпринявший первую попытку в многотомном труде изложить историю Рима; Гай Луцилий, сатирик, поэт, философ, обличавший роскошь, тщеславие, суеверие; наконец, комедиограф Теренций.
При жизни драматурга преследовала недобрая молва, будто к сочинительству комедий приложили руку его покровители-аристократы. Поговаривали даже и о том, что все его комедии принадлежат им, которым в силу своего знатного происхождения было неудобно подписывать эти сочинения своими именами.
Теренций прожил короткую жизнь. В 159 г. до н. э. во время путешествия в Грецию он погиб во время кораблекрушения. По другим сведениям, он умер в самой Греции от болезни.
НАСЛЕДИЕ ТЕРЕНЦИЯ. Наследие Теренция – 6 комедий, которые (нечастое явление для античной эпохи) не только полностью сохранились, но известны даже даты постановки каждой из них. Теренций дебютировал комедией «Девушка с Андроса» («Андриянка»). Затем следуют другие его комедии: «Свекровь», «Самоистязатель», «Евнух», «Льстец», «Формион», наконец, «Братья».
Сюжеты своих комедий, как и общий их пафос, Теренций заимствует у Менандра. При этом, в отличие от Плавта, активно «интегрирующего» римские элементы, Теренций верен греческому колориту. В центре комедий Теренция – семейная, нравственно-этическая проблематика. У него примерно те же типажи, что и у Плавта: влюбленные юноши, ловкие гетеры, сводники, отцы, суровые или снисходительные.
ТЕРЕНЦИЙ И ПЛАВТ. Но Теренцию чужды плавтовская сатирическая заостренность, сгущение красок. Он мягче Плавта, его психологические характеристики тоньше. Если Плавт частично ориентируется на Аристофана, то Теренцию, безусловно, близок Еврипид, прежде всего, как автор «трагедий интриги», в которых он с присущим ему психологизмом разрабатывал такие мотивы, как встреча разлученных супругов, брата и сестры, опознание подкинутого ребенка и др. У Теренция сводники не столь наглы и бесстыдны, гетеры не столь алчны; последние предстают как женщины, способные на искренние увлечения. Вместе с тем, в комедиях Теренция господствует серьезный тон, им явно недостает комического одушевления. «Свекровь» можно отнести к жанру «слезной комедии».
Юлий Цезарь, наделенный не только полководческим гением и государственным умом, но и тонким эстетическим вкусом, назвал Теренция метко, хотя, может быть, не вполне справедливо: «полу-Менандр». Цезарю принадлежит эпиграмма, содержащая интересную оценку творчества комедиографа:
Полу-Менандр, ты считаешься также великим поэтом —
И справедливо: ты любишь беседовать чистою речью.
Если бы было возможно прибавить комической силы
К мягким созданьям твоим, чтоб мог ты в почете сравняться
С греками и чтоб и в этом не ниже последних считаться!
Этого только и нет у тебя – и мне больно, Теренций!
Как и у Плавта, комедии Теренция открываются прологом и членятся на пять актов. Если Плавт обычно предваряет в прологах сюжетные перипетии пьесы, то Теренций нередко использует прологи, чтобы защищаться от нападок своих литературных противников. В прологе к комедии «Девушка с Андроса» он пишет, что поэт:
…Тратит на прологи все старание
Не с тем, чтоб содержание пьес рассказывать.
Но с тем, чтобы на злобные ругательства
Врагу, поэту старому, давать ответ.
В частности, Теренций доказывал правомерность объединения, «контаминации», сюжетов двух греческих пьес. Все это свидетельство литературной полемики, которая не угасала в то время. Из прологов явствует, например, что пьесы Теренция не были столь тепло приняты, как плавтовские; зрители, особенно из низов, предпочитали им более яркие зрелищные представления, например, гладиаторские и кулачные ристалища. Правда, в дальнейшем, по мере роста культурных запросов римлян, Теренций приобрел большую популярность. Известно, что комедия «Евнух» как-то раз дважды игралась в течение одного дня.
В целом, по сравнению с «необузданным» Плавтом, Теренций сдержан, обладает чувством меры. По словам одного античного комментатора, его комедии не поднимаются до высот трагедии, но не опускаются до «пошлости мима».
2. «Братья» (Adelphoe)
Это одна из наиболее популярных комедий Теренция, в основе которой заимствованный у Менандра сюжет, разработанный в духе гуманно-либеральных взглядов, отстаиваемых Теренцием. Комедия отличается четкостью композиции. Удачно использовано противопоставление двух главных героев. Наконец, в пьесе поставлена одна из «вечных» проблем: столкновение двух принципов воспитания – сурового, жесткого и мягкого.
ЭКСПОЗИЦИЯ И ЗАВЯЗКА. Исходная ситуация комедии развернута в первом акте. Перед нами две пары отцов и детей, охарактеризованных по принципу контраста. Очень различны два брата старика: Микион, живущий в городе, человек снисходительного, добродушного нрава, холост; у него нет детей; Демея, деревенский житель, сурового, строгого нрава. У Демеи двое сыновей, весьма не похожих друг на друга. Один из них, Эсхин, бойкий, энергичный, усыновлен Микионом и живет в городе. Второй, Ктесифон, робкий, пассивный, всецело подчиненный воле отца, пребывает вместе с Демеей в деревне.
Драматический конфликт комедии обусловлен не только возникающими в ней сюжетными коллизиями, но и столкновениями различных точек зрения, жизненных позиций Микиона и Демеи. Перед нами комедия, ставящая серьезную нравственно-этическую проблему.
Между стариками не угасают споры относительно воспитания молодых людей. Микиону по нраву «жизнь городская, уютная». Усыновив Эсхина, он «как своего воспитывал его с младенчества», «любил и холил», уступал ему, давал волю. Микион полагал, что подобным образом убережет Эсхина от скрытности, лжи. В воспитании для «городского» брата авторитетнее та власть, которая держится не на силе, а на «дружелюбии». Памятуя о склонности юности к увлечениям, Микион считает их заслуживающими снисхождения:
Мои же убеждения и правила:
Кто долг свой исполняет из-под палки, тот
Страшится до тех пор, покамест боязно,
Чтоб не узнали: если же появится
Надежда у него, что будет скрыто все,
Вернется к старым он наклонностям.
Но тот, кого ты привлечешь добром к себе,
Тот платит тем же, от души все делает.
Иной Демея, «деревенский» брат. Он – носитель крестьянской психологии, привыкший к «суровой скупости». Демея укоряет Микиона за то, что тот «губит» Эсхина, снабжает деньгами, поощряет щегольство, разрешает «пить и влюбляться». Похоже, что опасения Демеи небеспочвенны. «Деревенский» брат сообщает Микиону о последнем «деянии» его приемного сына Эсхина:
Двери выломал и в дом чужой
Ворвался, самого избил хозяина
И домочадцев насмерть и любовницу
Отнял свою. Кричат все:
Возмутительный поступок!
Если верить Демее, Эсхину было бы полезно ориентироваться на своего «деревенского» брата Ктесифона, «бережливого и скромного». Во всем виноват Микион, дозволяющий Эсхину «портиться». Микион не согласен с Демеей:
Нет ничего несправедливее
Людей необразованных: лишь то они
Считают справедливым, что сами делают.
РАЗВИТИЕ ДЕЙСТВИЯ. Действие строится таким образом, что проясняются истинные обстоятельства случившегося. Эсхин крепко повздорил со сводником Саннионом из-за гетеры Вакхиды. Эсхин силой уводит ее из дома Санниона, «наградив» последнего «пятьюстами пощечин». Эсхин требует либо продать ему Вакхиду за те же двадцать мин, за которые сводник ее приобрел, либо судиться. Раб Микиона Сир убеждает сводника уступить требованию Эсхина. Между тем, появившийся в городе Ктесифон осчастливен Эсхином. Оказывается, Вакхида была возлюбленной Ктесифона. Девушку добыл для него «городской» брат Эсхин, не посчитавшись с неприятностями и дурной славой, которую снискал за свой великодушный поступок.
ПЕРИПЕТИИ. В третьем акте действие осложняется очередными перипетиями. На сцене появляется новый персонаж – бедная вдова Сострата. Ее раб Гета принес печальную новость: Эсхин с помощью своего раба Сира отнял у сводника арфистку, которую все считают его новой подружкой, ведь связь Ктесифона с Вакхидой держится в тайне. Огорчение Состраты понятно; у нее дочь Памфила, которую соблазнил Эсхин. У Памфилы приближаются роды: Эсхин же собирался на ней жениться и обещал сообщить об этом приемному отцу Микиону. И вот неожиданный поворот.
Раб Сир, верный помощник Эсхина, встретивший Демею, ловко отводит всяческие подозрения от Ктесифона. Это еще больше убеждает Демею в правоте своей системы воспитания. К тому же Сир представляет дело так, будто Ктесифон, примерный сын Демеи, якобы обличал Эсхина словами: «Ты этими поступками бесчестишь род наш». Это приводит в совершенный восторг Демею.
Последний уже собирается возвращаться к себе в деревню, когда на сцене появляется еще один персонаж. Старик Гегион, родственник несчастной Состраты, который по ее наущению рассказывает Демее о «поступке возмутительном»
Эсхина. Не жалея красок, расписывает Гегион происшедшее:
Одно стерпеть бы можно как-нибудь:
Влияла ночь, любовь, вино и молодость.
Все – люди! Но пришел он после этого
По доброй воле к матери той девушки,
В слезах, прося, моля и с обещанием
Под клятвой, что он ее женой возьмет.
Прощен. Молчат. Поверили. А девушка
Беременна, пошел девятый месяц уж.
Молодчик вдруг певичку с божьей помощью
Завел себе. С ней будет жить. А эту прочь!
Тем временем Ктесифон, которому опостылело деревенское житие, скрывается от отца в городе. Благодаря Эсхину и рабу Сиру Ктесифон наслаждается в доме Микиона любовью с Вакхидой. Желая сделать доброе дело, Гегион уговаривает Микиона пойти к Сострате, успокоить ее и объяснить главное: певичка – не возлюбленная Эсхина, а была похищена им ради брата Ктесифона.
Тогда Микион решает проверить чувства приемного сына к Памфиле. Он сообщает ему вымышленную историю о том, что некий ближайший родственник Памфилы приехал из Милета, чтобы ее увезти за море и там на ней жениться. Это известие повергает Эсхина в слезы: ведь Памфила только что родила сына. Эсхин рассказывает Микиону всю правду, а приемный отец журит его за то, что тот не только совершил «большой проступок», но и за то, что так долго колебался, тянул с женитьбой. В конце концов Микион все объясняет и велит сыну готовиться к свадьбе с Памфилой.
Наконец происходит встреча Демеи с Микионом, которого «деревенский» брат осыпает упреками. Он еще не знает всех подробностей. Микион успокаивает Демею: Эсхин женится на девушке, несмотря на то что она бесприданница. А как быть с певичкой? Ведь она в доме Микиона. Последний, желая раззадорить Демею, утверждает, что певичка останется с ними. Ничего не понимающий Демея сбит с толку. Ему не остается ничего, кроме бурного выражения отчаяния: «Вот жизнь! Вот нравы! Вот еще безумие!»
РАЗВЯЗКА. Развязка наступает в пятом акте. Между братьями происходит очередное объяснение. Демея, этот, казалось бы, неисправимый упрямец, меняется буквально на глазах. Теперь, когда все обстоятельства прояснились для него, он готов забрать певичку в деревню, приучить к крестьянскому труду.
В финале Демея заметно смягчается. Он признает, «что стеченье обстоятельств и возраст» с неизбежностью «наводит на новые мысли». «Для человека нет ничего на свете лучше мягкости и кротости», – признается Демея.
Самокритично сопоставляет он себя и Микиона, который жил для себя, а его «все хвалят, любят»:
…Я же – деревенщина
Взял жену. О, сколько тут я видел неприятностей!
Сыновья пошли – забота новая. Стараясь им
Больше дать, потратил жизнь я всю свою и молодость
На стяжанье. И на склоне лет моих теперь от них
Вот такую получаю за труды награду я —
Ненависть! Тому ж, другому, без труда даются все
Выгоды отцовские.
Демея не просто переменился, ибо приятней любезность, нежели скаредность. Он убеждает Микиона отпустить на волю раба Сира. А главное, уговаривает 66-летнего брата жениться на Сострате.
Какова же мораль комедии? Безусловно, Теренций стоит на позициях терпимости в сфере воспитания. Чрезмерно суровые методы, как явствует пример Ктесифона, могут повлечь противоположные результаты. Но и чрезмерная мягкость, потакание всем прихотям детей – не всегда полезны. Разве легкомыслие Эсхина не стоило горьких переживаний и Сострате, и Памфиле, несмотря на счастливый финал? Нельзя сказать, чтобы принципы Микиона были безупречны. Похоже, Теренций – противник крайностей: как истинный образованный римлянин, он за «золотую середину», разумное сочетание строгости, требовательности и разумной снисходительности, терпимости в отношении подрастающего поколения.
3. Значение Теренция
Велик вклад Теренция в развитие латинского литературного языка. Если стиль Плавта колоритен, порой грубоват, «пропитан» просторечием, вульгаризмами, то стиль Теренция более «чист», отработан. Язык Теренция – язык образованных верхов римского общества. Произведения Теренция активно использовались в качестве учебного материала в римской школе.
В стиле Теренция заметно влияние риторических приемов; не случайно его с интересом анализировали римские теоретики красноречия. Ю. Цезарь отзывался о Теренции как о любителе «чистой речи»; Цицерон, блестящий стилист, называл его слог «отборным».
Стиль Теренция пронизывают меткие сентенции философской направленности. Среди них знаменитое афористическое изречение: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо» (Homo sum: humani nil a me alienum puto).
Теренций был в числе тех римских авторов, которые обрели популярность в эпоху Возрождения. Ценились как его совершенный латинский язык, так и гуманные педагогические воззрения. Среди его поклонников был Эразм Роттердамский. Опыт Теренция, его драматургические приемы использовал в своих комедиях Мольер. «Проделки Скалена» – подражание комедии «Формион». Влияние Теренция ощутимо также в комедиях «Урок мужьям» и особенно «Урок женам», построенных на столкновении двух мировоззрений, двух методов воспитания: старого, основанного на насилии, и нового, гуманного. Итальянский комедиограф Гольдони написал в честь автора «Братьев» пьесу «Теренцио».
Выдающийся немецкий просветитель, драматург и эстетик Лессинг в своем знаменитом историко-теоретическом труде «Гамбургская драматургия» (1767–69) предложил обстоятельный анализ «Братьев» как комедии образцовой с точки зрения композиции. Интерес к Теренцию питал А. Н. Островский, в архиве которого сохранился фрагмент выполненного им перевода комедии «Свекровь».