— Отец, — сказал Публий, — этого Суллу, верно, очень любили его друзья, если он сделал им так много добра.
— Суллу любили!? Не очень-то его любили, — отвечал сыну Гай Муций. — Страшный это был человек!
— А почему его гробница здесь, на Марсовом поле? — повторил свой вопрос Публий.
— Потому, — отвечал отец, — что ему всё было можно. Никто не решался ему перечить. Захотел, чтобы его тут похоронили, вот и похоронили. Ты попроси дедушку рассказать тебе про Суллу. Он должен хорошо его помнить.
Когда через два дня они вернулись домой и вся семья собралась к ужину, Публий вспомнил слова отца и обратился к своему деду Квинту.
— Дедушка, ты помнишь Суллу? Расскажи нам про него.
…Ещё бы старый Квинт не помнил диктатора Суллу! Как и многие пожилые люди, он гораздо лучше помнил то, что довелось ему пережить в молодые годы, чем свою последующую жизнь. Вопрос внука сразу же воскресил в памяти старика холодные голубые глаза диктатора с пронизывающим взглядом, его бледное, покрытое пятнами лицо. Не хуже помнил он и Мария, злейшего врага и соперника Суллы.
В те далёкие годы, когда старый Квинт был ещё мальчиком, его отец был вынужден продать свой заложенный и перезаложенный участок земли в Кампании богатому соседу и переселиться с семьёй в столицу. Тяжело им жилось в первое время, после переезда в Рим. Единственным источником существования семьи были подачки римских богачей, перепадавшие его отцу в дни выборов. Но потом Марий, сделавшись консулом, провёл закон, по которому на военную службу стали брать и неимущих граждан. Отец Квинта сразу же завербовался в один из легионов и уехал воевать в Африку, а затем в другие провинции.
Что и говорить, нелегка и опасна была жизнь солдата. Зато каждый раз, как отец Квинта приезжал домой на побывку, он привозил с собой деньги и ценные вещи, а однажды привёз с собой трёх рабов-фракийцев, которых потом удалось выгодно продать. Семья их теперь перестала нуждаться, хотя жили они по-прежнему не в своём доме, а в наёмной тесной квартире. Во время одной из своих побывок отец как-то даже завёл разговор с матерью: «А недурно бы нам снова обзавестись землицей в Кампании или каком-либо другом месте. Марий обещал провести закон о наделении всех его старых солдат участками земли».
Мечтам этим, однако, не суждено было исполниться. Некоторые из солдат Мария действительно получили участки земли, но отца Квинта в это время в Риме не было. Вместе со своим легионом он находился в провинции Азии. А потом наступило тревожное время.
Италики потребовали уравнения в правах с гражданами Рима и восстали. Вся Италия стала тогда ареной ожесточённой войны. Отец Квинта за всё это время приезжал в Рим только один раз. Был он в эту побывку мрачен и неразговорчив.
Между тем Квинту исполнилось 17 лет. Его записали в трибу по месту жительства и в центурию пролетариев, потому что земли у них не было. Квинт, таким образом, стал римским гражданином. Он хорошо помнит этот день. Под вечер у них собралось несколько соседей, чтобы отпраздновать торжественное событие. Мать поставила на стол угощение: большой кувшин вина, овечий сыр, рыбу, маслины. В это время раздался стук в дверь. Мать открыла — ив комнату вошёл отец. Боги, в каком он был виде! Левая, обвязанная тряпкой рука повисла вдоль тела, как плеть. Лоб пересечён свежим шрамом. Одежда разорвана и в пыли. Никогда ещё он не возвращался домой таким.
Все поднялись ему навстречу. Посыпались вопросы.
— Досталось тебе, видно, в сражении! — воскликнул один из гостей.
— Нет, не в сражении, — мрачно ответил отец.
Позже он рассказал о том, что понтийский царь Митридат, заключив союз с царём Армении, перешёл со своим войском границу римской провинции Азии и поднял восстание. Всюду, где бы ни появлялся Митридат, навстречу ему высылались послы и местные жители в праздничных одеждах толпами его приветствовали, как своего освободителя.
— Ну, а вы-то что же? Как вы поступили? — воскликнула мать.
— Ну, что мы могли сделать? — отвечал отец. — Наши римские откупщики уже достаточно там поработали. Местные жители ненавидели нас. Поэтому как только они прослышали о Митридате, наш лагерь окружила разъярённая толпа. Мы и опомниться не успели, как они ворвались за частокол и поубивали всех, кто не успел убежать. Тогда-то мне и раздробили камнем локоть на левой руке и поранили голову. Да что я, простой солдат! Схватили и нашего консула Мания Аквилия; схватили и выдали Митридату. А Митридат велел его провести пешком через всю Малую Азию. Всю дорогу его стегали кнутом и заставляли выкрикивать своё имя и звание. Когда же, наконец, его привели в город Пергам, Митридат приказал рас плавить золото и влить ему в глотку, чтобы все видели, как нужно насыщать непомерную жадность римлян к золоту. Так он и умер в страшных мучениях под улюлюканье толпы. Мало этого. Когда Митридат вступил в город Эфес, он разослал по всем другим городам особый указ. По этому указу хватали и убивали всех находившихся в Малой Азии римлян: и мужчин, и женщин, и малых детей. В один день их было перебито больше восьмидесяти тысяч. Все, кто остались, бежали в Италию. Вот и я тоже…
На другой день все в Риме уже знали о восстании Митридата на Востоке. Только об этом и было разговоров. Никто не сомневался, что это восстание будет быстро подавлено. Нужно только послать туда хорошую армию. Не поможет тогда Митридату ни его союз с армянским царём, ни то, что его сторону приняла большая часть городов Греции. Но кто возглавит эту армию? У всех на устах было два имени: Марий и Сулла.
Марию в то время было почти семьдесят лет, но был он ещё достаточно крепок. Граждане хорошо помнили, как быстро он закончил войну в Африке, как спас Рим и Италию, когда угрожало вторжение германских племён. Но главное для многих простых граждан заключалось в том, что Марий вышел из народа и был обязан своим успехам и славе не богатству или знатному происхождению, а мужеству и энергии. Все эти граждане без колебаний были готовы отдать свои голоса на предстоящих консульских выборах старому Марию, а не аристократу Сулле.
Про Суллу рассказывали, что в свои молодые годы он предпочитал пиры и попойки занятиям государственными делами. Потом он выдвинулся во время войны в Африке и ещё больше — в войне с италиками. В последней войне и Марий и Сулла командовали римскими войсками, но на разных участках военных действий. И тут Сулла своими блестящими военными успехами совершенно затмил былую славу Мария. Простить ему это Марий не мог. Но сам Сулла, не очень боялся вражды Мария. Смелость была отличительной чертой его характера, смелость в сочетании с полным презрением к людям, редкой жестокостью и хитростью. Его называли полульвом, полулисицей, причём лисица в нём была гораздо опаснее льва. И вот с этим человеком Марию предстояло вступить в третий раз в соперничество на консульских выборах 89 г. до н. э. От исхода этих выборов зависело, кто будет назначен командующим над войсками, предназначенными для войны с Митридатом.
У Суллы были основания надеяться на успех. За него стояла большая часть сенаторов, вся республиканская знать, а значит, и те из рядовых граждан, которых эта знать подкупала. Было немало и таких людей, которые собирались завербоваться в войска, чтобы принять участие в походе на Восток. Для них было, в сущности, безразлично, кто возглавит эти войска: Марий, Сулла или ещё какой-либо другой полководец. Им было важно только, чтобы этот полководец быстро достиг успеха в войне и обеспечил для них побольше военной добычи.
Отец Квинта был особенно настроен против таких людей.
— Они не понимают, — говорил он, — что Сулла использует свои победы и славу, да и их самих, как баранов, для того, чтобы ещё больше укрепить в Риме власть знати и сената. Интересы на: рода будут тогда забыты.
Сам он целиком стоял за Мария. Как-то раз рано утром он разбудил Квинта: «А ну-ка, сынок, пойдём посмотрим на нашего старика». И они направились на Марсово поле. В то время оно было меньше застроено, чем теперь, и в той его части, которая поближе к Тибру, происходили игры и военные упражнения. Здесь увидели они пожилого тучного человека, быстро идущего им навстречу.
— Ничего, ещё не утратил наш старичок бодрости, — сказал отец Квинта.
Когда Марий поравнялся с ними, отец Квинта с почтением приветствовал его.
— Слушай, Квинт, — сказал он сыну, — с перебитой рукой я теперь не воин. Да и возраст мой уже не тот. Теперь вся надежда на тебя.
Квинт это и сам хорошо понимал. Наступила его очередь стать кормильцем семьи. Он должен завербоваться в войска, когда Марий будет выбран в консулы и объявит набор. Теперь уже не отец, а он будет приезжать на побывки домой с военной добычей.
Когда наступил день консульских выборов и граждане собрались на заре всё на том же Марсовом поле, Квинт и его отец подали свои голоса за Мария. Большинство центурий, однако, проголосовало не за Мария, а за Суллу. Марий в консулы не прошёл.
Грустными возвращались отец и сын домой. Что теперь делать? Набор в войско будет теперь объявлять не Марий, а Сулла. Уж не завербоваться ли к нему? Когда Квинт сказал об этом отцу, тот сначала и слышать об этом не хотел, но потом задумался. Он вернулся в Рим инвалидом и на этот раз ничего с собой не привёз. Правда, в их доме оставались ещё кое-какие запасы и немного денег, но надолго ли этого хватит? Как будет дальше жить их семья, если Квинт не попадёт в армию? И не всё ли равно в конце концов, будет ли Квинт солдатом Мария или Суллы. Для семьи важно, чтобы он не с пустыми руками приезжал на побывки.
Через неделю Квинт с согласия отца был уже в Ноле. Здесь, в этом небольшом городке, формировались легионы Суллы, предназначенные для похода против Митридата. Но самого Суллы в Ноле не было. Он оставался ещё в Риме. О том, что там произошло, Квинт узнал уже потом от отца. После избрания Суллы в консулы его противники не успокоились. Марий вступил в соглашение с Сульпицием Руфом, бывшим в тот год народным трибуном, и они вместе выработали план действий. Было решено провести несколько законов: закон о возвращении политических изгнанников — среди них были враги Суллы; закон об исключении из сената тех сенаторов, которые имели более двух тысяч денариев долга — среди этих задолжавших сенаторов были враги Сульпиция и Мария; наконец, закон о равномерном распределении италиков по всем 35 трибам.