— Ялмара, — ответил Брат кита.
— Ялмара, — согласился Брат зайца.
— Что ж, я вас понимаю, — согласился и Брат совы. — Этот человек, как о том говорит Брат оленя, побывал во всех концах света, он много видел. А главное, мы могли не однажды убедиться, насколько здравым бывает его мнение. Попросим Гедду, чтобы позвала его и объяснила, что мы от него желаем.
И когда Ялмар предстал перед старцами, Брат совы вдруг растерянно развел руками и сказал конфузливо:
— Прости, я не хочу тебя обидеть, но ты, кажется, хоть немного, но принял бешеной воды.
Ялмар с такой же конфузливостью поднес руку ко рту.
— Не скрою, принял.
— Тогда подождем два дня. — Брат совы глянул в глаза Ялмара открыто, с прямотой человека, идущего от солнца. — Ты сам понимаешь, о чем мы хотели бы тебя расспросить, Гедда тебе объяснила. Нам необходим твой светлый, как солнце, рассудок.
— Понимаю, — почтительно подтвердил Ялмар и медленно вышел из чума.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯПУСТЬ ПРОКЛЮНУТСЯ ПТЕНЦЫ
Мария заметила, что Ялмар вышел из чума очень смущенный, поднялась ему навстречу.
— Наверное, спать мешаем людям, — сказала она и после некоторого колебания недоуменно спросила: — И почему у нас такой странный ужин? Одни гости, или господам не угодно...
— Есть, есть и это, — прервал Ялмар Марию, отводя ее в сторону от костра. — Отец мой не очень балует своих пастухов. Пожалуй, только с Братом оленя он тут и считается. Так что не жди здесь идиллии...
— Зачем тебя приглашали в чум?
— Если бы ты знала, что мне предстоит. — Ялмар невольно повернулся в сторону чума Брата совы с каким-то странным выражением неуверенности. — Мудрецы потребовали от меня здравого мнения о том, что происходит с человечеством. Они чувствуют, что мир лихорадит. В чем причина? Кто виноват? Вот на какие вопросы они ждут ответа...
Чуть запрокинув голову, Мария смотрела на Ялмара, стараясь понять, насколько он серьезно относится к требованию мудрецов. Наконец задумчиво проговорила:
— Что ж, они имеют право требовать от тебя ответа. И, пожалуй, они будут очень категоричны в своем нравственном императиве. Да, да, я не боюсь этих слов по отношению к ним. Ты сам мне это внушил.
Из своего чума неожиданно вышел Брат медведя, дурашливо похлопал по рту и сказал:
— Жена оленьими жилами зашила мне рот, чтобы я не пил ни капли. Но я порвал жилы.
— Ну и зря! — грубовато бросил ему Томас Берг. — Не прикидывайся заяц лисицей, не выйдет. Ты ни черта не получишь...
Было видно, что Брат медведя обиделся. И тогда Томас Берг сжалился:
— Ну, ну, иди. Тут есть еще глоток.
Вслед за мужем вышла и Сестра куропатки, протерла кулачками заспанные глаза и потребовала:
— И мне... мне тоже!
Гонзаг с презрительной усмешкой наблюдал за поведением аборигенов и вдруг вспомнил о Луизе.
— Между прочим, господа, я хочу напомнить... на меня сегодня совершалось покушение. Вам быть свидетелями.
— Покушение? — Томас Берг с лукавым видом поманил к себе сына пальцем. — Ты что-нибудь видел подобное?
Ялмар резанул Гонзага белозубой и такой же, как у отца, донельзя глумливой усмешкой:
— Что-то я не припомню такое...
— Ох и разбойники эти Берги! — нашел в себе силы Гонзаг все свести к шутке. Глубоко вздохнул, настраивая себя на благодушный лад. — Между прочим, приятно почувствовать себя дикарем, вкусить жизнь, так сказать, из первоистока...
— Вкушайте, вкушайте, — язвил старый Берг. — Только вот лично я дикарем себя не чувствую.
Гонзаг перевел насмешливый взгляд на Брата медведя.
— Ну а ты что скажешь по этому поводу? Чувствуешь себя дикарем? И понимаешь ли, что это значит? На вот допей, у меня осталось.
О, как мучился Брат медведя, которого далеко не ублажил жалкий глоток виски, дарованный Томасом Бергом. И все-таки он одолел себя и сказал:
— После тебя не возьму.
— Тогда я, я возьму! — Сестра куропатки потянулась к стакану.
Брат медведя ударил ее по рукам.
— Не унижайся! Он спросил у меня, что такое дикарь. Сейчас я отвечу. — Медленно повернулся к Гонзагу. — Наверное, это такой человек, который любит гостей. Всегда накормит, напоит их, одежду их высушит, починит. А вот на Большой земле... у вас там... если бы я вошел в какой-нибудь дом... мне бы показали на выход да еще по шее надавали бы.
Томас Берг расхохотался, наблюдая за Гонзагом.
— Ну что, нарвались?
— Да, действительно, нарвался. Ведь прав этот человек. Попробовал бы он постучаться в мой дом... Нет, судьба действительно подарила мне вечер... будет о чем рассказать. — Гонзаг дотянулся до фляги, плеснул в стакан Брата медведя. — Нет, ты не дикарь, ты прекрасно говоришь на языке белых людей. Ну а по утрам ты умываешься? В бане хоть один раз в жизни мылся?
Брат медведя поднял стакан, что-то лукаво смекая, тут же осторожно поставил его на фанерный ящик и неожиданно побежал к грузовым нартам. Впрягся в одну из них и приволок к костру.
— Вот здесь наша баня! Брат оленя палатку купил. Палатку с двумя стенками. Даже зимой ставим ее. Печку железную каменным углем докрасна раскаляем. Тепло. Дышать нечем... Пар от горячей воды, как туман.
Гонзаг поднялся, обошел вокруг нарты.
— О, это бесподобно! На улице пятьдесят градусов ниже нуля, а в палатке дышать от жары нечем. И пар, значит. Баня. Люди обнаженные...
— Не веришь? — Брат медведя попытался растормошить жену, которая уже успела задремать. — Проснись. Расскажи, как мы последний раз мылись с тобой в нашей бане...
Сестра куропатки долго не могла понять, о чем ее спрашивают. Увидев, что муж тычет ногой в нарту, на которой была упакована палатка, служившая баней, спросила:
— Гости хотят мыться? — Помолчав, сокрушенно добавила: — Из-за бани этой я опять, наверное, забеременела... сам будешь рожать!
Сконфузившись, Брат медведя обескураженно развел руками.
— Ну и пусть, пусть будет так! — успокаивал он жену, загораживая ее собой от гостей. — Если будет дочь, назовем Сестрой тумана, если сын — Братом тумана.
— Почему тумана? — с прежним негодованием спросила Сестра куропатки.
— Да потому что пар в бане на туман похож. — Брат медведя повернулся к гостям. — Мне даже хочется иногда пар из палатки как-нибудь выпустить, мешает жену получше разглядеть.
— Ты что, ее обнаженной не видел? Мне представляется, вам тут ничего не стоит в чумах друг перед другом в чем мать родила... Дикари не признают это за стыд.
— Мы, дикари, никогда не показываем другим людям, что происходит с мужчиной и женщиной, когда они испытывают детородный восторг. Но вот иногда мы смотрим у Брата оленя телевизор...
— В этом чуме есть телевизор? — крайне изумился Гонзаг. — Ну, это бесподобно!
— Так вот, бывает, что мы смотрим телевизор, — продолжал Брат медведя, раскуривая трубку и отворачиваясь в сторону, лишь бы не встречаться взглядом с гостями, которым он вынужден говорить неприятные вещи. — И там порой происходит между мужчиной и женщиной такое, что никто видеть не должен. Особенно дети. А телевизор, наверное, смотрят не только наши дети...
— Нет, почему же, в порядочных домах... детей в таких случаях... — начал было возражать Гонзаг.
— Да бросьте! — махнул рукой Томас Берг, прерывая Гонзага. Перевернул на фанерном ящике свой стакан вверх дном. — Все. Пир закончен. Будем спать.
Смущенно улыбаясь, Брат медведя поднял пустой стакан, взглядом умоляя налить виски.
— Нет! — сурово воскликнул Томас Берг. — Не клянчи! Ложись спать. Смотри, вон жена твоя скоро в костер свалится.
Страдая от унижения, Брат медведя покрутил стакан, осторожно поставил его на фанерный ящик, положил руки на плечи жены.
— Пойдем. Я прогнал злого духа Оборотия. Я хочу, чтобы в этом убедился мой друг, Брат оленя.
— Я хочу виски! — Сестра куропатки запрокинула голову и запела.
Что-то заунывное, плачущее было в ее хрипловатом голосе. И вдруг она умолкла и неуверенно начала подниматься на ноги, тяжко опираясь на плечо мужа: она увидела, что во входе чума Брата совы показалась Гедда. Девушка медленно приближалась к костру. Она не сказала ни слова, но Сестра куропатки с виноватой улыбкой, заискивающе поспешила ее успокоить:
— Не волнуйся и не сердись... я больше не буду. Мы пойдем к Брату оленя. Пусть убедится, что Оборотень не совсем унизил нас...
Брат медведя и Сестра куропатки пошли прочь от стойбища не очень верными шагами. За холмом они остановились.
— Я хочу виски, — сказала Сестра куропатки, сцепив руки на затылке мужа и прижимаясь своим лицом к его лицу.
— Тебе кто лучше... я или Оборотень? — возмутился Брат медведя. — Давай вот присядем здесь. Видишь, какая трава? И никого вокруг. Ты и я. Никаким телевизором нас никому не покажут.
— Э, какой ты хитрый. Думаешь, не знаю, что тебе надо?
— Ну и хорошо, что знаешь. Если будет дочь... назовем Сестрой травы. Если сын — Братом травы.
— Ты почему про баню гостям рассказывал?! Почему?!
— Хотел доказать, что мы не такие грязные, как они думают. К тому же мне было так приятно вспомнить...
Брат медведя повалился в траву, заложил руки под голову, закрыл глаза, блаженно улыбаясь. Ему вспомнилось, как он первый раз оказался в бане с женой. Круглая печь была красной от раскаленного угля. Надо было вести себя крайне осторожно, чтобы не обжечься и не ошпариться кипятком. Но как тут будешь осторожным, если у Сестры куропатки такое удивительное тело, распаренное, теплое, влажное. Брат медведя взмахивал руками, точно старался разогнать мглу густого пара, и будто бы ненароком все норовил коснуться тела жены.
— Не смотри на меня! — строго приказывала Сестра куропатки.
— Да что тут, в этом тумане, увидишь? — лукавил Брат медведя. — А рассмотреть надо. Я точно такую женщину, как ты, вырежу из клыка моржа.
— Зачем тебе женщина из клыка моржа? Меня тебе мало?