Ялмар долго молчал, с каким-то болезненным чувством наблюдая за неподвижно застывшим колдуном, и только после этого согласился с Леоном:
— Они, конечно, похожи в своей паранойе. С той лишь существенной разницей, что Стайрон — причина атомного безумия, а Фулдал — следствие. И еще разница: Стайрон действует с дьявольской энергией, а этот, хоть и не очень безобидный, однако отшельник с болезненной созерцательностью.
Увидев, как мать у одного из костров бросала куски мяса в кипящий котел, Леон облокотился на колени и, стиснув ладонями голову, застонал.
— Скажите, Ялмар, ну что, что мне делать?! Вы посмотрите на мою мать, в кого она превратилась? А ведь была, поверьте, была она... — Леон не договорил.
Ялмар не знал, что ответить этому юноше, отчаяние которого было нетрудно понять. Наконец промолвил не очень уверенно:
— Тебе еще надо разобраться: не здесь ли и оказалось ее спасение...
— Какое, к черту, спасение? Я сегодня пережил всего лишь краткий миг странного умиления от мысли, что меня обстоятельства швырнули на много веков назад. Но это был миг, после которого, как после тяжелого похмелья, стало еще тяжелее. Во-первых, и здесь присутствует двадцатый век, а во-вторых... Впрочем, я о другом... Это мне, мне надо спасти мать!.. Увезти ее отсюда, что ли? Но куда я ее увезу? В прежний дом, к моему отцу? Так она там повесится, если даже отец пустит ее в свой дом.
— Я хочу напомнить, Леон, что существует такой человек, как Брат оленя. Ты должен понять, что это за человек...
— Да, да, конечно, — словно спохватившись, что невольно выявил свою душевную глухоту, сказал Леон. — Хотя мне трудно при виде этих чумов предположить, что здесь возможно хотя бы подобие каких-то высоких чувств. Боюсь, эти тонкие покрышки чумов окажутся бетонной стеной, за которой я не смогу ни черта разглядеть...
— Э, нет, Леон, нет, не торопись с выводами, — в голосе Ялмара просквозило непроизвольное отчуждение.
Леон почувствовал это, низко опустил голову.
— Я в тупике, Ялмар, — словно оправдываясь, тихо сказал он. — Я не знаю, как жить дальше. Не могу же я, как Фулдал, существовать на этом острове отшельником.
По-дружески положив руку на плечо Леона, Ялмар попытался заглянуть ему в лицо. Он боялся, что юноше не понравится его жест, но тот как-то обмяк, видимо, очень нуждался именно в том, чтобы почувствовать чью-то дружескую руку. И тогда Ялмар сказал:
— Мне трудно что-либо советовать. Но я убежден — тебе станет легче после того, как ты сделаешь здесь кое-какие открытия.
— Что вы имеете в виду?
— Это непросто объяснить, Леон. Я сотни раз бывал на этом острове. Отец воспитывал меня, как дикого оленя, на воле. Я рос здесь. И теперь меня порой тянет сюда, будто перелетную птицу. Я научился отсюда смотреть на мир как бы со стороны, так легче различать самое крупное и главное. Поверь, это не позиция стороннего наблюдателя, это скорее для меня какая-то очень важная исходная точка, если к тому же еще учесть и мое глубокое уважение к здешним людям. А они достойны глубочайшего уважения. Попробуй проникнуться подобным чувством, сделай паузу, что ли, попробуй осмотреться.
— А потом что?
— Потом мы будем с тобой бороться...
— С кем и за что?
— Ну, если угоден символ — со Стайроном. Он зажигает бикфордов шнур, подведенный к земному шару, как к бомбе. А мы должны тот шнур вырывать и гасить, даже если придется больно обжигать руки. И это не просто громкие слова, Леон. Конечно, Стайрону хотелось бы иметь дело с послушными зомби. Но ведь ты же не зомби, Леон. Ты же не случайно взбунтовался.
— Да, он очень надеется на зомби. Не в полном смысле, конечно. Идеальный зомби — это у него впереди. А сейчас он надеется на тех, кто по воле его провозгласил как жизненный принцип: деньги любым способом для наслаждений и потому да здравствует грубая, дикая сила, все остальное — к черту! Ну чем не зомби! Такой способен на все.
— Возьми мою визитную карточку, Леон. У нас в стране много прекрасных людей, среди них у меня есть очень сильные друзья. И если тебе потребуется, кроме всего прочего, защита...
— Да, да, потребуется, — как-то слишком поспешно ответил Леон, — определенно потребуется. Спасибо, Ялмар, за мужской разговор...
— Я хочу есть! — громко воскликнул колдун у костра. — Чистая водица, где ты? Я хочу, чтобы именно ты накормила меня... — И, словно удивившись, что ему никто не ответил, медленно, с неприкаянным видом побрел от костра, остановился перед Ялмаром и Леоном. — Я будто сквозь сон слышал ваши голоса. Кое-что понял. Я хотел бы объясниться. И прежде всего с вами, господин Берг!
— Почему так официально? — добродушно спросил Ялмар.
— Я сидел у костра и спал, но в то же время все слышал. Это способность гениальных людей. Сон у меня перемежался с воображаемым спором...
— И с кем на сей раз вы вступили в дискуссию? — вежливо поинтересовался Ялмар.
— С генералом!
— О, это любопытно.
— Представьте себе, не то приснился мне генерал, не то привиделся. Я подошел к нему и сказал: известно ли вам, господин генерал, что вы пленник парадоксов сегодняшнего века? А он глаза выпучил и не поймет, к чему я клоню...
— Ну и к чему же вы клонили, господин Фулдал?
— Я сказал ему: вот вам парадокс первый. Известно ли вам, что ваши шансы на победу обратно пропорциональны огневой мощи ваших армий, ибо сейчас действует странный закон — чем сильнее, тем слабее?.. Парадокс второй. Если вы придерживаетесь стратегической концепции нападения, а не обороны, вы, конечно, можете стать победителем, но потерпите такое же сокрушительное поражение, какое нанесете побежденному. Парадокс в том, что между тем и другим больше не существует разницы... И третий парадокс. Чем больше вы уповаете на мощь так называемой самозащиты, тем больше у вас шансов на самоуничтожение... А чего стоит, господин генерал, такой парадокс? Чтобы, допустим, спасти Европу, ее необходимо, по вашему стратегическому мышлению, уничтожить, другого не дано...
Ялмар переглянулся с Леоном: вот, мол, тебе и сумасшедший, и подумал: «Или истина в том, что очевидные эти вещи понятны теперь и безумному?»
— А еще я сказал генералу, — продолжал Фулдал, явно польщенный тем, что Ялмар и Леон столь многозначительно переглянулись. — Чтобы не зря вам носить генеральскую фуражку с таким пышным, как индюк, орлом, вы должны нажать на ту самую страшную кнопку... Я знаю, вы придаете огромное значение машинному мышлению ваших компьютеров, однако послушайте и колдуна, господин генерал...
Глядя на Фулдала, Ялмар говорил себе: «Ведь существуют генералы, которым снится, как говорит этот сумасшедший, именно та самая страшная кнопка».
А Фулдал с нетерпеливой требовательностью похлопал Ялмара по плечу и скорее приказал, чем попросил:
— Вы не уезжайте с острова, пока я не напишу послание генералу. Возможно, что я сейчас и сочиню, только бы утолить голод. — Колдун оглядел людей у костра и крикнул: — Где Чистая водица? Ей пора привыкать к тому, что я ее повелитель...
«Генерал и колдун. Мотив для памфлета? — с усмешкой подумал Ялмар. — Возможно. Пусть будет так. И вот что получается, если вспомнить о Волшебном олене...»
Мчится олень, остужая голову на ветру. И глаза его туманятся от мучительной боли. А росомаха гонит и гонит его на костер.
У жертвенного костра похоронное ложе. На этот раз лежит на нем генерал. Стоят на коленях обреченные женщины, и среди них девочка, совсем еще ребенок, Чистая водица. И затрубил Волшебный олень, пытаясь понять: кто же тут должен быть жрецом? Пощадит ли он Чистую водицу?
К изумлению Волшебного оленя, на этот раз жрецом оказался Брат луны — колдун. Странно он вел себя у жертвенного костра. Посмотрел Волшебному оленю в глаза и сказал:
— А ведь я мечтал посадить на тебя росомаху и срастить вас в единое целое.
Печально покачав головой, жрец подошел к похоронному ложу и скорее враждебно, чем скорбно, всмотрелся в покойника. Погрозив ему пальцем, словно живому, жрец медленно приблизился к Чистой водице и промолвил с тяжким вздохом:
— Покойный требует, чтобы именно ты последовала за ним в страну печального вечера. Но как я исполню его повеление, если ты должна стать матерью нового рода человеческого? Я спасу тебя, Чистая водица. Я твой покровитель...
И снова подошел жрец к покойному генералу, брезгливо морщась, пошлепал ладонью по его дряблым, холодным щекам.
— Очнитесь, господин генерал! Смотрите, перед вашими глазами главная кнопка. Нажмите на кнопку, господин генерал. Уже пора! Мир созрел для светопреставления...
Генерал с трудом открыл глаза, скосил их в сторону костра и глухо сказал:
— Но как же так? Олень еще жив, и девочка жива. Ты что же, надуть меня хочешь, мошенник?
Оскорбленно вскинув голову, Брат луны с трудом осилил обиду, снова склонился над покойником:
— Вернемся к главному, господин генерал. Цивилизованные люди давно живут по странному закону. Убил одного, тебя будут судить. Убил тысячи, миллионы, ты будешь героем. И никогда этот закон еще не имел такой силы, как сегодня. Убивайте миллионы себе подобных, а олененка и девочку оставьте мне...
— Постой, постой, ты что морочишь мне голову? — Генерал капризно надулся. — И почему какой-то дикарь представлен жрецом на моих похоронах? Разве не нашлось человека достойнее?.. Иди и убей оленя!
Жрец изменился в лице, но подошел к оленю и вынул нож.
И закричала Чистая водица. Так закричала, что встревожилось все сущее на земле. Заволновались люди. «Что, что случилось?» — спрашивали они друг у друга. «Кажется, должен погибнуть олень», — сказал один из них, заметно успокаиваясь. «А‑а‑а, всего-навсего олень», — зевнул кто-то другой, намереваясь войти в свой дом и снова улечься в постель. Но его схватила за руку девочка, удивительно похожая на Чистую водицу: «Отец, очнись! — закричала она. — Очнись! Надо спасти оленя!» — «Ну вот еще, вечно у тебя какие-то фантазии. Олень есть олень, и если его надо кому-то убить — это не наше дело. Успокойся, пойдем спать». — «Нельзя спать! — закричала девочка, удивительно похожая на Чистую водицу. — Трубит олень! Он хочет нас остеречь! Он чувствует беду! Он страдает, потому что не может заговорить человеческим голосом. У него болит голова, и он может сойти с ума». Отец присел перед дочерью на корточки, встревоженно разглядывал ее лицо. «Однако какие странные у тебя мысли. Будто и детские и совсем не детские... — Он приложил руку ко лбу дочери. — У тебя, кажется, жар. Пойдем в дом». Но дочь вырвалась из рук отца.