— А эти почему здесь? — недоуменно спросил Брат медведя и глянул сердито на Берга. — Зачем ты их сюда переселил?
— Они сами переселились. Разбирайтесь как знаете, тут моя власть кончается...
Берг тотчас улетел в другое стойбище. Теперь на острове вместо четырех стойбищ осталось всего два. Люди прекрасно понимали, что в этом слиянии нет ничего хорошего, но коль скоро такое случилось, необходимо было, как требовал обычай, зажечь костры праздника добрососедства.
Над островом разлилась необычайная тишина с какой-то редкой в осеннюю пору теплынью. Люди знали, что после такой тишины и такого тепла обычно разражается буря. И солнце, подглядывающее в багровую щель заката, как бы старалось внушить человеку тревожную мысль: мол, не обманывайся, не впадай в благодушие, не размягчай себя, скоро будет все иначе, готовься к самому худшему — приближается буря.
А тут еще не давали покоя вести о том, что Берг намерен переселить всех островитян на землю Бессонного чудовища.
Тихо переговаривались между собой люди, сидя у костра. Немногие из участников этого печального праздника бывали на острове Бессонного чудовища, однако все знали мрачную легенду о нем, по которой выходило, что там рождаются самые недобрые духи, там же замышляют они, собравшись у костров, свои коварные проделки, которыми обычно досаждают людям, живущим на соседних островах.
— Когда вы бродили по спине Бессонного чудовища... угли от костра или само кострище нигде не заметили? — наклоняясь к уху Брата медведя, вполголоса спросил Брат кита.
— В одном месте я споткнулся и плюнул с досады. И камень вроде бы зашипел... наверное, был раскаленный...
Брат орла, подслушавший этот разговор, громко засмеялся. Брат кита дал ему увесистый подзатыльник. Юноша втянул голову в плечи, отодвинулся подальше от костра, конфузливо улыбаясь.
Вытащив из замшевого мешочка косторезные инструменты, Брат медведя принялся вытачивать из оленьего рога фигурку, в которой все угадывали Чистую водицу. Это стало страстью убитого горем отца. Фигурка Чистой водицы многими теперь возводилась в степень амулета.
Так вот и шел этот праздник доброго соседства двух объединившихся стойбищ: в тихом разговоре, в печальном чаепитии, вызывая у его участников чувство единения перед грозящей опасностью; и наверное, праздник этот принес бы им душевное облегчение, если бы не появился из тьмы колдун.
Всмотревшись в людей, сидящих у костра, колдун вернулся в свой чум, выволок из него на полозьях чучело росомахи, установил его у входа и сказал, обращаясь к Сестре куропатки:
— Мать Сестры росомахи, посмотри вон туда! Хорошенько всмотрись... Не видишь ли ты, как твоя дочь, которую ты называла Чистой водицей, нашептывает своей властительнице на ухо сказку? Запомни ее новое имя — не Чистая водица, а Сестра росомахи...
Сестра куропатки напряженно смотрела в сторону чучела росомахи, и глаза ее наполнялись страхом и надеждой, словно она и вправду ожидала увидеть хотя бы смутную тень Чистой водицы.
Брат медведя, выронив косторезные инструменты, переводил взгляд то на жену, то на чучело росомахи, и в лице его, кроме страха, было столько страдания, что на него тяжко было смотреть.
— Что же ты не радуешься, Брат медведя? Или готов отвергнуть дочь лишь потому, что она сменила имя? Ну покличь ее, покличь! Назови Сестрой росомахи, и она подойдет, невидимая и бесшумная, к тебе. Ты почувствуешь, как она легкой ручонкой погладит твои волосы...
Колдун наклонился над Братом медведя, провел ладонью по его волосам. Увидев на оленьей шкуре среди косторезных инструментов фигурку Чистой водицы с продетым в нее ремешком, он поднял ее, надел себе на шею. Это была воистину искусная работа. Чистая водица, чуть запрокинув голову, как бы смотрела на солнце или на летящую стаю лебедей.
— Не подаришь ли ты мне эту фигурку? — миролюбиво попросил колдун. — Пусть она будет и моим амулетом, как у всех вас.
И вдруг, осененный внезапной догадкой, колдун повернулся к чучелу росомахи, подбежал к нему, сорвал с себя амулет. Повесив на шею чучела фигурку Чистой водицы, торжественно сказал:
— Вот ее достойное место! Я вам говорил, что Чистая водица, а по новому имени Сестра росомахи, должна стать хранительницей Дочери всего сущего. Отныне каждый, кто носит такой амулет — хочет он того или не хочет — становится человеком, поклоняющимся росомахе!
И онемели люди. Кое-кто уже готов был сорвать с себя амулет. Но ведь это был образ Чистой водицы! Бесконечно дорогой образ! Все повернулись в сторону Брата оленя, у которого тоже был такой амулет: что он скажет?
Долго смотрел в огонь костра Брат оленя, и людям уже казалось, что он не знает, как ему быть. Колдун торжествующе усмехался.
— Брат орла, не скажешь ли мне, чем набито чучело росомахи? — вдруг спокойно спросил Брат оленя.
— Сухой болотной травой! — воскликнул юноша. — Я заметил, левый бок у нее продырявился и оттуда торчит трава...
— Ну как же это ты поленился починить чучело? — с притворным благодушием пожурил Брат оленя своего противника. И настойчиво поискав встречи с ускользающим взглядом колдуна, спросил: — Не считаешь ли ты, что наши головы тоже набиты сухой болотной травой?
— То, что стало внутренней сутью моей росомахи, это уже не трава...
— А что же?
— Это я сам. Это моя воля к власти над вами. Там каждая травинка шепчет: как хочет Брат луны, так именно и должно быть!
Брат оленя, иронически усмехаясь, продул трубку и только после этого ответил:
— Твои мысли шелестят, как сухая трава. Мертвые мысли облитые мертвым светом луны. В них нет ни искорки солнечного, что называется истиной.
Протянув трубку своему другу, который снова принялся вырезать из кости фигурку Чистой водицы, Брат оленя участливо улыбнулся ему, потом подошел к чучелу росомахи, снял с нее амулет и сказал:
— Вы, конечно, помните, как я победил Брата луны в поединке на арканах.
И люди обрадовались возможности освободить себя от напряжения.
— Помним!..
— Все помним!..
— О, это было на что посмотреть!..
— Ты зря тогда пощадил его!
— Тогда я действительно пощадил Брата луны. Объявил праздник великодушия и не сжег на своем костре его аркан и вот это вонючее чучело. Но я хочу спросить у вас: согласны вы, чтобы я сжег чучело сейчас, немедленно?
И закричали люди:
— Да, мы согласны!..
— Сжечь!
— В огонь это проклятое чучело!
Конечно, это был настоящий бунт. Вслушиваясь в голоса людей, колдун подумал о том, что ему надо покинуть это стойбище, благо, на острове есть еще одно. Какое-то время он стоял неподвижно и вдруг бросился к своему чуму.
— Кажется, полоумный надумал что-то еще, чтобы нас устрашить, — насмешливо сказал Брат совы.
А колдун вытащил чемодан из чума, раскрыл его, извлек несколько книг, тетрадей. Полистав некоторые из них, швырнул наземь, опять вошел в чум, но тут же появился с канистрой, облил чум керосином. И зажег колдун еще один костер. Резкий запах керосина и горящих шкур распространился в воздухе. Залаяли собаки. А люди молча, с бесстрастным видом смотрели на горящий чум, благо он стоял в стороне от стойбища.
— Пусть, пусть все это сгорит! — кричал колдун, бросая в огонь тетради и книги. — Да будет благословенным всеочищающий огонь!
Клубился черный дым, рвались к небу языки пламени, летели искры. Брат луны с трудом оторвал взгляд от этого зрелища, оглядел оценивающе жителей стойбища, которое покидал навсегда.
— Я еще подумаю, кого из вас взять на остров Бессонного чудовища для иной жизни, — угрюмо сказал он. — Там далеко не каждый из вас будет мне нужен...
Колдун швырнул в огонь опустевший чемодан. Погрузив на нарту чучело росомахи, прикрикнул на собак. Повизгивая, два пса, похожие на росомах, понесли нарту по снежной тундре.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯСТРАННЫЕ ИДОЛОПОКЛОННИКИ
Луна излучала стужу, а душа Брата оленя излучала тоску: никого у него не осталось, кроме вот этого оленя, которого он когда-то назвал Сыном всего сущего.
Сына может иметь только живое. Значит, все живое в ответе за собственного сына. И те вон люди, которые ходят с оружием за колючей проволокой, охраняя занесенные снегом дома, склады, ракеты, нацеленные в небо, они тоже в ответе за Сына. Между тем они уже не однажды выходили за пределы, огороженные колючей проволокой, и стреляли по оленям. Они могли убить и Сына. Они могли стать сыноубийцами. Эти люди в каждый миг способны запустить смертоносные ракеты. Тогда они могли бы убить не только Сына всего сущего, но и все сущее на земле... Возможно, что у них и не такие ракеты, чтобы погубить все сущее, но это все-таки ракеты — идолы смерти...
Пришельцы были похожи на каких-то странных идолопоклонников, которые поклонялись идолам, устремленным остроконечными головами в небо. Жрецы идолопоклонников произносили заклятья, которые у них назывались командами. Звучали эти заклятья резко и властно, и в голосах жрецов слышалось нечто такое, что можно было понять как злой умысел, направленный против самого неба с его трепетно мерцавшими звездами. Идолопоклонники все разом поворачивались то в одну, то в другую сторону, четко шагали нога в ногу, и, глядя на них, можно было понять, что они совершают ритуальные действия.
А маленькое северное племя покидало свою родину и переселялось на остров Бессонного чудовища, где они и шагу не могли ступить без смятенья, преследуемые суеверным страхом.
Да, Томас Берг переселил на соседний остров всех своих пастухов и пятьсот оленей. Считал себя переселенцем и Брат оленя. Однако он все еще оставался на родном острове с четырьмя пастухами и полсотней оленей. Главный чум его был перевезен, а здесь он жил в запасном. Тут же стояли запасные чумы Брата медведя и Брата совы.
Все равнины острова, на которых совсем недавно паслись тысячи оленей, теперь простреливались снарядами пришельцев. По острову с ревом мчались танки, какие-то диковинные машины; с вертолетов и самолетов падали бомбы, сотрясая взрывами скалы гор и морские льды. Единственным относительно безопасным местом оказалось небольшое пространство возле военной базы, огороженной колючей проволокой. Здесь не рвались снаряды и бомбы. Но здесь все наглее вели себя пришельцы — странные идолопоклонники, превыше всего чтившие своих идолов. Брат оленя оставался именно здесь, он пытался бороться за право жить на родной земле. Он знал: Томас Берг все еще надеялся, что ему разрешат владеть половиной острова. Не покидал Брата оленя в беде и Ялмар Берг, стараясь защитить интересы маленького северного племени. Считалось, что на острове нет базы иностранной державы, однако иностранцы здесь все-таки были в качестве военных специалистов, которые испытывали оружие в заполярных условиях. «Полигон, всего лишь полигон, а не база», — успокаивали общественность те, кто изгнал с острова его коренных жителей. Но Ялмар Берг в своих статьях спрашивал: «А какая тут разница для тех, кто изгнан?»