Но от гневных слов недалеко до драки; случилось троянскому стрелку пустить из лука стрелу и поразить храброго неприятельского вождя; тогда сразу сцепились оба войска, ударивши кучей друг на друга. С громким стуком сшибались щиты со щитами, кровь струилась по земле ручьем. Страшный крик стоял над полем сражения: думалось суеверным людям, что сам бог войны Арес кричит могучим голосом, радуясь кровавой схватке. Едва удавалось кому-нибудь поразить противника, он быстро хватал труп и тащил в сторону, чтобы снять с убитого шлем и латы – драгоценную добычу в то бурное, воинственное время. Но друзья и родичи павшего быстро смыкались над трупом, и начинался кровавый бой, покамест одна сторона не оттесняла другую. Сшибаясь, первым делом пускали в ход копья, если же промахивались, то не брезгали и большими лежавшими под ногами камнями: поднимали их и с силой бросали в противника, стараясь проломить ему голову или ударить в незащищенную часть тела. К мечу прибегали лишь в крайности, когда нечем другим было сражаться. Обе стороны бились жестоко, не давая пощады: иногда обезоруженный троянский боец, видя у горла блестящую сталь меча, падал на колени, охватывал ноги врага и с мольбой просил пощады, предлагая дать за себя богатый выкуп – золотыми издельями, медью, скотом. Но безжалостно умерщвлял его свирепый победитель, и робкие слова замирали на его устах.
Первые ряды занимали среди бойцов вожди; они мало обращали внимания на простых, бедно одетых воинов и старались сразиться друг с другом, чтоб обогатиться богатым оружием сраженного врага. Выступив друг против друга, они сперва разжигали взаимную ярость бранными словами, хвастались своими подвигами, хвалились знатностью своего рода, близостью к самим богам, старались всячески запугать своего противника и, наконец, после оживленного боя словами, схватывались за копья и камни.
Тяжело приходилось троянцам: враги проявили страшную силу и храбрость, и, может быть, давно бы они уж обратились в бегство, но со стен смотрели жены и дети; лишь только они замечали, что защитники города подаются назад, то поднимали громкий крик и плач, простирали руки к сражающимся отцам, мужьям и братьям, умоляя их не выдавать их на сиротство, горький плен и ненавистное рабство. И с новой силой устремлялись бойцы вперед, сражаться за родину и за семью. До вечера бились враги, то отступая, то вновь наступая. Под вечер оба войска согласились вновь выпустить сильных вождей на поединок. Храбрейший из троянских царевичей, Гектор, вышел против сильнейшего из вождей ахейцев Аякса, исполина ростом. Сошедшись, оба противника бросили копья. Копье троянца пробило шесть кожаных слоев Аяксова щита, но не дошло до седьмого – медной обшивки.
Аякс насквозь пробил щит противнику, но не ранил его. Быстро вырвали назад враги свои копья, и снова ударили друг на друга – и на этот раз удалось Аяксу копьем слегка оцарапать Гектору шею, но тот не пал духом, и оба бойца, схвативши громадные камни, пустили ими друг в друга. И на этот раз Аякс проломил своим камнем щит врагу, ранил в колена и опрокинул его на спину, но упавший быстро вскочил на ноги, и оба готовы были уже рубиться мечами, когда подошли к ним глашатаи и прекратили нерешительный бой, ввиду приближения ночи. Оба врага разошлись, обменявшись подарками: Аякс получил меч, а Гектор – красивый пояс. Ночь спустилась на землю, и само собой прекратилось сражение.
На другой день рано утром царь Приам прислал глашатая во вражеский стан, предлагая заключить перемирие, для того чтобы похоронить с честью трупы павших воинов. Враги согласились. И в безмолвной печали стали и те и другие собирать тела дорогих покойников, клали их на костры, совершали возлияние богам и сжигали. Тем временем пришельцы раскинули лагерь в долине и укрепили его валом и рвом; стали против них лагерем у города и троянцы. Но, кроме того, Приам воспользовался перемирием, чтобы послать гонцов по окрестным царькам, связанным с ним родством или браком, прося их прийти на помощь к Трое: ясно было, что неукротимые враги принесут гибель не одним лишь троянцам в случае своего успеха. И скоро стали сходиться под Трою толпы народа, предводимые соседними вождями; ободрились несколько троянцы. Но едва ли кому привелось спокойно спать в городе в эти страшные ночи: не в одном доме горевали об убитом воине.
Борьба героев Аякса и Гектора.
Рисунок на греческой вазе. VI—V вв. до н.э.
Так прошел день перемирия, и едва опять рассвело, стали войска готовиться к новому бою. За время перемирия троянцам стало известно, что и врагам их не сладко пришлось на родине – они искали новых мест для житья, так как на их родину напал храбрый народец; с огнем и мечом прошел он через всю их страну, отвоевывая и разрушая укрепленные замки вождей, стоявшие, подобно Трое, поодаль от морского берега и жившие привольною жизнью. Не у одного троянца шевельнулась мысль о том, чтобы помириться с врагами, уступив им часть своего добра, но тяжело было и несносно расставаться с нажитым часто тяжелой работой наследством отцов и дедов, хотя бы с частицей земли, выделенной общиной и щедро политой потом и слезами.
Не надеясь на одну помощь соседей, троянцы решили умилостивить богиню, покровительницу города, которая до сих пор, как они думали, благосклонно им помогала во всяких несчастьях. Самое лучшее платье из заморских тканей, купленное у приезжих купцов, украшенное блестящим узором, выбрала старуха-царица в своих кладовых и, собравши всех благородных женщин города, торжественно отнесла в храм богини; с горячей молитвой о защите родного края поднесли они и положили на колени богине драгоценное платье, воскурили фимиам, и дали обет еще двенадцать телок принести в жертву, если богиня поможет одолеть суровых врагов.
Между тем среди врагов происходило движение: с высокой башни можно было увидеть, как они собрались на собрание. Каждый вождь, хотевший говорить, брал в руки скипетр, вставал и начинал речь. Простые воины лишь слушали, что предлагал тот или иной вождь, и выражали шумным криком одобрение или несогласие. С башни ясно было видно, что собрание проходило неспокойно, спорили друг с другом, препирались, чуть дело даже не дошло до драки, – и бодрость проникла в души троянцев: думалось им, что удастся легко победить разрозненных врагов. С верой в победу начали они бой. По-прежнему храбро схватывались между собою вожди, но теперь стало случаться, что, познакомившись с личностью противника и его родом из хвастливой речи пред поединком, вождь неожиданно узнавал, что он связан с врагом узами гостеприимства еще со времен дедов. Недавно пылавшие враждой друг к другу, противники внезапно после такого открытия прекращали поединок, обменивались подарками и решали искать себе других противников.
В жаркой битве в тот день погиб один из славнейших неприятельских вождей, и много труда пришлось положить его друзьям, чтобы отбить его труп из рук ободренных удачей троянцев. Печальные, жаждая мести, хоронили вожди своего товарища: соорудили огромный костер, обложили мертвое тело жиром убитых волов и овец, самые туши положили кругом, поставили кувшины с медом и маслом, убили четырех коней и двух собак и, наконец, к ужасу наблюдавших с вершины башни жителей Трои, обезглавили и бросили на костер двенадцать пленников. После сожжения, обливши кострище вином, собрали кости покойника в золотой сосуд, обложив их наперед жиром, покрыли тонким покровом и насыпали высокий курган. Долго слышали троянцы вопли рабынь-плакальщиц об умершем: с криком вырывали те свои волосы, царапали лицо ногтями и причитали о погибшем. А после похорон раздались другие крики: то состязались на похоронной тризне вожди: в беге колесниц, в кулачном бою, в борьбе, в метании камня, в беге взапуски и в стрельбе из лука…
Долго ли, коротко ли длилась борьба из-за плодоносных прибрежных долин Малой Азии смелых греческих колонистов с туземцами (около 1000 г. до P.X.) – доподлинно нам неизвестно, но бродячие певцы, аэды, говорили, что ровно десять лет; немало они сложили былин о бойцах и распевали их под звуки китары (кифара. – Примеч. ред.). Многое они перенимали от стариков, много сами постарались вставить такого, что, казалось им, должно было быть непременно в старину: помнилось им, например, по преданью, что когда-то, за много-много лет до того, были могучие государства Микены, Тиринф, Троя и другие; говорило предание, что сражались тогда могучие повелители не только пешие, но стоя на колесницах, которыми правили особые возницы. Так и соединили певцы вместе сказания о недавней борьбе на берегах Малой Азии и предания о старых могучих царях.
Лишь благодаря раскопкам Генриха Шлимана оказалось возможным различать в песнях аэдов черты седой старины от недавней были.
6 января 1822 года в городке Новый-Буков Мекленбург Шверинского герцогства, в Северной Германии, родился у протестантского пастора Шлимана мальчик Генрих. Уже в следующем году пастору пришлось занять приход в маленькой деревушке Анкерсгаген. Тут и протекли следующие восемь лет жизни маленького Генриха. Ребенок с жадностью слушал деревенские сказания и легенды. С юного детства жил он в мире чудесного и таинственнаго: со страхом говорили, что в садовой беседке пастора «ходит» по ночам дух его предшественника. За садом был пруд, в котором, по словам суеверных жителей, в полночь появлялась призрачная дева с серебряной чашей в руке. Но более всего притягивали внимание мальчика развалины старого замка с крепкими стенами и загадочными ходами, о которых рассказывали страшные сказки. Там жил суровый непокорный рыцарь-разбойник, гласило деревенское предание, который попавшихся ему в руки живьем зажаривал в железном котле. На самого герцога покусился он, но испытал неудачу, и тогда-то, видя пред собой гибель, он зарыл глубоко в саду свои несметные сокровища. И в могиле злодей-рыцарь не находил покоя. Целые века торчала из могилы его левая нога в черном шелковом чулке; сколько ни убирали ее, она все вылезала; лишь в начале XIX века ее перестали видеть, говорили местные старожилы. Мальчик простодушно верил рассказам и часто просил отца вскрыть могилу или позволить ему самому сделать это, чтобы посмотреть, почему нога опять не показывается наружу.