– А как я узнаю его?
– О, его трудно не узнать, – воскликнул Алкивиад, – его наружность невольно привлекает внимание всех. Когда ты увидишь человека невысокого роста, тучного и коренастого, с неправильными плечами; к тому же лысого, с глазами навыкате; который напомнит тебе сатира Марсия[47], как его изображают художники, причем этот некрасивый, плохо одетый и босой человек будет окружен почтительной толпой стройных юношей и почтенных старцев, бедных и богатых, со вниманием прислушивающихся к его речам, то знай: пред тобою Сократ.
– Ну, где ему, иностранцу, ловить по рынкам и площадям Сократа, – возразил Критон. Если ты, Симмиас, действительно желаешь видеть нашего учителя, то зайди завтра с восходом солнца ко мне, и мы вместе отправимся к Сократу.
Порешивши на этом, собеседники разошлись, так как был поздний час.
II. Во дворе у Сократа
С восходом солнца Критон с Симмиасом уже входили во двор Сократа. Первое, что бросилось фиванцу в глаза, это ветхость и страшная запущенность построек. Видимо, хозяину было не до забот о процветании дома. Во дворе ходил сам Сократ с молодым афинянином Иппократом. Сократ о чем-то спрашивал Иппократа, по-видимому, стараясь навести его на какое-то решение.
– Признаться, Сократ, сказал Критон, мы думали застать тебя еще в постели, а ты уже, кажется, о чем-то рассуждаешь с Иппократом.
– Да, и уже давно, – сказал Сократ. – Среди ночи – было еще совсем темно – Иппократ сильно постучал ко мне в дверь палкой, и, когда ему отворили, он стремительно влетел ко мне, громко крича: «Сократ, проснулся ты или спишь?» А я, узнав его голос, говорю: «Это – Иппократ. Не с вестью ли о чем новом?» – «С вестью, – говорит, – но только с доброй вестью». – «Чего же ради, – говорю, – ты такую рань явился?» А он, подойдя ко мне, таинственно шепчет: «Протагор приехал. Ей-богу, – говорит, – ввечеру…» И с этими словами, ощупавши кровать, сел у меня в ногах. А я, зная ретивость Иппократа, говорю: «Чего ты так волнуешься, уж не обижает ли тебя чем-либо Протагор?» А он смеется: «Да ей-богу, – говорит, – обижает тем, что он один мудр, а меня мудрым не хочет сделать. Из-за этого-то я и теперь пришел к тебе, чтобы ты поговорил с ним насчет меня. Ведь все, Сократ, расхваливают этого человека и говорят, что он из всех самый мудрый. Ну отчего бы нам не пойти к нему, чтобы захватить его дома? А гостит он, как я слышал, у Каллия, пасынка Перикла; ну, идем же!..» А я говорю: «Не сразу, мой милый, – рано еще: а вот встанем и выйдем во двор и будем прохаживаться и разговаривать, пока станет светло; тогда и пойдем». И с этими словами мы поднялись и стали прохаживаться по двору.
– А о чем же теперь-то вы разговаривали? – полюбопытствовал Критон.
– А вот я допрашиваю Иппократа, знает ли он того, кому стремится вверить свою душу. Ну, скажи же мне, Иппократ, кто такое, по-твоему, Протагор?
– Софист, – ответил Иппократ.
– Ну а софист, по-твоему, что?
– Я полагаю, – сказал Иппократ, – как и имя показывает, что это – мудрец.
– В чем же он мудр? – продолжал допытываться Сократ.
– Я думаю, в том, – ответил Иппократ, – что умеет и сам говорить прекрасные речи и своих учеников научить тому же.
– О чем же говорится в этих речах? – не отступал Сократ.
– «Я думаю, что софист излагает в них то, что ему самому наиболее известно.
– Ну, а что же такое особенное знает софист?
– Ей-богу, ничего больше не могу тебе сказать, – растерялся совсем Иппократ.
– Ну, как же это, – заметил укоризненно Сократ, – ведь если бы тебе нужно было поручить кому-нибудь свое имущество или врачу свое тело, мало ли ты передумал бы, поручать или нет, да и друзей, и домашних призывал бы на совещание и рассматривал бы дело целыми днями. А вот насчет души, которую ты ведь почитаешь за нечто большее, чем имущество и тело, ты ни с отцом, ни с братом не совещался, ни с кем-нибудь из нас, товарищей – вверять ли тебе или нет твою душу этому пришлому чужеземцу.
Иппократ, выслушав это, сказал:
– Так оно выходит, Сократ, из твоих слов.
Посмотревши на солнце, Сократ поправил свой ветхий плащ и сказал: «Ну а теперь пойдемте послушаем этого человека, а послушав его, и с другими побеседуем: Протагор ведь там, должно быть, не один».
С этими словами Сократ и его спутники двинулись к выходу.
III. В доме Каллия
В оживленной беседе о вчерашнем представлении «Облаков» вошли они во внутренний двор роскошного дома Каллия.
Двор этот поражал чистотой и красотой убранства. В середине его помещался круглый каменный водоем, кругом которого шли красивые клумбы цветов. По четырем сторонам двора тянулись крытые портики. Между колоннами одного из портиков прохаживался маститый Протагор; по одну сторону от него почтительно следовал хозяин дома, Каллий (пасынок знаменитого Перикла), со своими братьями и гостями. За ними следовала целая толпа, по-видимому, чужеземцев, которые благоговейно прислушивались к речам мудреца. Это были ученики Протагора, которые присоединялись к нему почти в каждом городе, чрез какие он проходил; в числе их было несколько афинян.
В противоположном портике на высоком кресле восседал Гиппий Элидский; вкруг него на скамьях разместились известный врач Эриксимах и несколько знатных афинян и чужеземцев. К ним-то первым и подвел Сократ своих спутников. Подошедшие, не желая прерывать беседы, прислушались к ней. Собеседники Гиппия расспрашивали его о разных небесных явлениях, о солнце, звездах и планетах, о затмениях и т.п., а он всем им разбирал и растолковывал то, о чем они спрашивали.
Повернувшись в сторону подошедших, Гиппий сказал:
– А, и Сократ к нам пожаловал?
– Да, как видишь, – ответил Сократ. – Проведав о прибытии мудрых, я поспешил побеседовать с ними. Что так долго, любезный Гиппий, не жаловал к нам в Афины?
– Был очень занят, Сократ, поручением, которое возложила на меня родная Элида: мне поручено было согражданами вести переговоры со Спартой и другими городами.
Сократ, обратившись к Ипократу, заметил:
– Ты хотел поучиться мудрости у Протагора; но вот муж, – показал Сократ в сторону Гиппия, – который поражает многосторонностью своих познаний. Мне говорили возвратившиеся с Олимпийских игр, какое удивление вызвал ты, Гиппий, у всех собравшихся там. Твои речи, по изяществу стиля и по силе доказательств, зачаровывали слушателей. Сильное впечатление произвели и твои трагедии, хвалебные гимны и стихотворения; но что особенно поражало всех, это составленные тобою правила, касающиеся составления судебных речей, стихосложения и музыки, а также правописания. Рассказывали мне и о твоем искусстве запоминания, как ты, не сбиваясь, повторял пятьдесят только что произнесенных имен. В довершение всего ты показал себя сведущим в разных ремеслах настолько, что все твое богатое одеяние, начиная с сапог и гребешка и кончая пурпурным плащом и персидским поясом, было сделано самим тобою. Человек, так много знающий и умеющий, всегда может быть полезным учителем юношей…
Сократ произнес эти слова с большою искренностью, и вполне понятно: он считал знание за высшую добродетель. Гиппий, по-видимому, был польщен похвалою афинского мудреца и сидел молча, с опущенными глазами.
– Не написал ли ты чего-нибудь нового, чем бы мог поделиться с нами? – обратился Сократ к Гиппию.
– Недавно мне пришлось быть в Спарте, где особенно интересуются великими деяниями старины, родословиями героев, выводом колоний, рассказами об основании древних городов и вообще всем тем, что бывало в старину; большой интерес проявляют спартанцы и к вопросу о наилучшем воспитании юношей. Беседы в Спарте на эти темы побудили меня написать сочинение о том, чем должно заниматься юношам.
– Последняя работа, должно быть, особенно интересна для моих друзей: не поделишься ли ты с нами своими мыслями по этому вопросу?
– Это сочинение я намерен послезавтра прочесть в училище Фейдострата; меня об этом просил мой приятель Эвдик. Мне бы хотелось, чтобы ты сам присутствовал при этом и других привел бы, по своему выбору.
– Вот и прекрасно, – согласился Сократ, – значит, – сказал он, обращаясь к своим спутникам, – Гиппий от нас еще не уйдет; а теперь пойдемте послушаем другого мудреца, Протагора.
Поднявшись в портик, Сократ и его спутники подошли к Протагору. Сократ сказал ему: «К тебе, Протагор, мы пришли, я и вот он, Иппократ».
– Хотите ли вы наедине разговаривать со мною или же при других? – спросил Протагор.
– Дело в том, – сказал Сократ, – что вот Иппократ, из большого и состоятельного дома, хочет стать влиятельным в нашем городе, а таким, по его мнению, он сделается, если поучится у тебя. Теперь ты сам и реши, следует ли тебе разговаривать с нами об этом наедине или при других.
На это Протагор сказал: «Я открыто признаю, что я софист и воспитываю людей, и ничего ужасного я не претерпел из-за признания себя софистом, хотя занимаюсь этим давно, да и всех-то моих лет уж очень много: нет среди вас никого, кому я по возрасту не мог бы быть отцом. Поэтому будемте разговаривать при всех».
Это показалось дельным. Все присутствующие взялись за скамьи и кровати и расположили их около Гиппия. Подошли и другие софисты. Когда все уселись, Протагор спросил: «Ну, так теперь вот в их присутствии скажи, Сократ, зачем пришел ты ко мне с этим юношей».
– Я уже говорил, – пояснил Сократ, – что Иппократ желает у тебя поучиться; и ему заранее хотелось бы услышать, чему ты можешь его научить.
– Я не люблю мучить своих учеников сухими упражнениями в математике, астрономии, в геометрии и музыке: все это успело юноше надоесть в школе, где он обучался в отрочестве. Я даю им живое знание – наставления, как можно лучше управлять собственным домом и быть наиболее сильным в делах и речах судебных и государственных.
– Значит, ты предлагаешь Иппократу поучиться у тебя гражданскому искусству и сделать его хорошим гражданином?