Была весна 323 года. Александр Великий находился со всеми своими приближенными и войском в Вавилоне, который он избрал столицей своей мировой державы. Сильно изменились и двор, и войско Александра. Они отличались уже и от того двора и войска, которые окружали Александра в Сузе во время празднеств всего год тому назад. Сколько знатных персов толпилось теперь при дворе царя! Их было едва ли не больше, чем македонян и греков. Персы занимали даже некоторые из самых важных должностей как в управлении монархией, так и в войске. Если раньше он и поручал персидским вельможам управление сатрапиями, то всегда оставлял в сатрапиях отряд македонян под начальством одного из своих приближенных, который наблюдал за сатрапом-персом, собирал даже подати, являясь фактически главой сатрапии. Но теперь все больше и больше приближал к себе Александр персов, все больше и больше делался похожим на восточного деспота. Он распоряжался вполне самовластно, порой не останавливался пред жестокими казнями провинившихся, как это и было по возвращении из похода в Индию, он не считался уже ни с чьей властью, и даже в Грецию посылал свои повеления, которые греческие города должны были исполнять беспрекословно, как приказания своего монарха, хотя бы они противоречили существующим между ними и Александром договорам. Все холоднее становились отношения Александра и македонян.
Сильно изменилось и войско Александра. Оно состояло уже наполовину из варваров. Еще в Сузу привели сатрапы тридцать тысяч персидских солдат, обученных македонскому строю. Но этого мало: даже в конницу гетеров, в отряд самого царя, в число его телохранителей, были приняты знатные персы. После же возмущения македонских солдат в Описе и возвращения десяти тысяч ветеранов на родину, в Македонию, были сформированы новые отряды из солдат, набранных из разных племен Азии.
Все эти полуварварские войска стягивались в Вавилон, так как царь собирался предпринять новый большой поход в Аравию и, по-видимому, дальше на Запад. Александр сам, сидя на золотом троне, в тиаре и порфире делал смотр этим войскам. Царя окружали его приближенные и послы, пришедшие со всех концов тогдашнего мира: даже из Эфиопии, Карфагена, от иберов, кельтов и скифов, от народов Италии и, наконец, из Рима явилось посольство суровых, гордых римских граждан. В эти дни Александр действительно являлся каким-то «владыкой земли и моря», каким-то богом. Сам Александр принимал божеские почести как должное. На монетах он выбил свое изображение, хотя раньше, до него, выбивалось только изображение богов и героев.
Но вся эта мировая слава и все торжество были омрачены для Александра. Недавно умер верный друг его, друг детства – Гефестион. Эта смерть была тяжелым ударом для Александра. В Вавилоне готовились теперь торжественные похороны Гефестиона, необычайные по своему великолепию. Десять тысяч талантов выдал Александр на устройство похорон, да две тысячи талантов собрали его приближенные. Александр посылал в святилище Аммона-Ра вопросить оракул о том, какие почести воздать почившему другу, и оракул ответил, чтобы Гефестиона почтили, как героя-полубога. Поэтому Александр готовился похоронить Гефестиона так, как хоронил богоравный Ахилл своего друга Патрокла под стенами великой Трои. Часть стен Вавилона была разобрана, чтобы дать место для сооружения громадного погребального костра. Костер был сложен из ценных пород дерева. На украшение костра употреблена была масса золота, серебра и драгоценных тканей. Над постройкой и украшением его работали лучшие художники Греции, и он поражал своею роскошью и грандиозностью. Высота костра и пяти расположенных одна над другою террас, на которых высился костер, равнялась двумстам футам, и он высоко поднимался над Вавилоном. На вершине этого костра и поставлено было ложе с телом Гефестиона. Под звуки погребальных песнопений зажжен был костер. Бесчисленное количество жертв принесено было богам. Подобно богоравному Ахиллу, совершившему возлияние в честь друга Патрокла, совершил возлияние в честь Гефестиона Александр, призывая благословение бессмертных богов. Когда сгорел костер, было принесено в жертву герою Гефестиону десять тысяч быков, а на следующий день были устроены в честь усопшего празднества и игры, как описывает их Гомер.
Сидонский саркофаг Александра Великого
Немного дней прошло после похорон Гефестиона, а смерть уже готовилась похитить великого Александра. Больной, слабея с каждым часом и теряя временами сознание, лежал Александр на своем ложе. Друзья его никого не пускали к нему. Надежды на выздоровление не было. Царь умирал. Ветераны его потребовали, чтобы их пустили к царю, они хотели видеть его. И их пустили. Длинной вереницей проходили и мимо ложа умирающего Александра суровые воины; глубокая скорбь была на их лицах, так как они знали, что нет такого человека, который мог бы его заменить. А Александр, не будучи уже в состоянии говорить, молча, взглядом прощался со своими солдатами, завоевавшими для него целый мир.
На следующий день Александра не стало. Он не увидал результатов своей работы, не увидал Грецию и Восток объединенными. Но работа его не была бесплодной, она не погибла вместе с ним. Начало эллинизации Востока было положено.
У Аристотеля
М. Коваленский
Это было в Афинах, около 330 года до P.X., во время персидского похода Александра Великого. В тот день, когда начинается наш рассказ, в Афины прибыл корабль с Востока. Несметные толпы народа сбежались навстречу ему в Пирей; вся набережная была усеяна народом. Всем хотелось скорее узнать важные новости, привезенные с Востока, узнать, как далеко проник теперь Александр в глубь Персии, какие одержаны греками новые победы. Как только корабль пристал, в толпе побежали слухи о взятии Персеполя, о разграблении столицы Великого Царя греками, о сожжении великолепного дворца Ахеменидов.
Когда пассажиры покинули корабль и толпа разошлась, матросы и крючники принялись разгружать его. Огромные ящики, необъятных размеров клетки поднимались из трюма и перетаскивались на набережную, где их грузили на громадные телеги, запряженные быками. Из некоторых клеток раздавались какие-то шум и визг – там были, по-видимому, какие-то звери. Действительно, это были клетки с различными представителями животного мира, водившимися на Востоке: тут были птицы, змеи, мартышки и павианы. В особо устроенных ящиках находились коллекции диковинных рыб и невиданных насекомых. Все это было собрано в областях, только что завоеванных Александром, на средства, отпущенные им из огромной его добычи, и прислано Аристотелю, для научных его работ; македонский завоеватель не жалел денег на это дело. Тысячи рабов, нужных для этого предприятия, были отданы Александром в полное распоряжение его бывшего учителя.
Теперь эти коллекции надо было перевезти из Пирея на другой конец города, в Ликей, где трудился над наукою Аристотель. Длинным обозом потянулись через весь город тяжело нагруженные телеги, громыхая своими ящиками и клетками, удивляя прохожих и привлекая всеобщее внимание и самыми ящиками, и клетками, и шумом, и визгом, доносившимися из них.
Несколько часов двигался обоз с коллекциями через город; только к вечеру достиг он городских ворот и снова выехал за черту города, в предместье; здесь одна за другой потянулись рощи; наконец, забелелись вдали, за зеленью, стены святилища Ликейского Аполлона, – и коллекции въехали в ограду Ликея. Шумной толпой подбежали к возам ученики Аристотеля; бросились к ним и рабы. Клетки и ящики были сняты с телег, распакованы, водворены на отведенные им места: одни – в зданиях гимнасия[58], другие – в саду, под открытым небом. Всем распоряжался один из учеников, бывший тогда ликейским старостой, по выбору его товарищей (ученики Аристотеля каждые 10 дней производили выборы, избирали себе нового старосту). Когда все было готово и коллекции расставлены на местах, явился осматривать их учитель.
Аристотель не был афинским уроженцем. Он родился на севере, в небольшом городе Стагире, близ Афона. Он был из семьи врачей, ведшей свой род от самого божественного Асклепия (Эскулапа); по отцу и по матери он принадлежал к священному роду Асклепиадов. Отец его, Никомах, был придворным врачом македонского царя Аминты, отца Филиппа; и сына готовил он к этому же делу, обучая его с юных лет медицине. Около 17 лет, потеряв родителей, Аристотель переселился в Афины, где в то время славился своим преподаванием Платон. 20 лет провел Аристотель здесь, у Платона, в его Академии, изучая вместе с другими богатыми и знатными юношами философию и риторику (ораторское искусство). Сам Платон называл Аристотеля душой своей школы, а Аристотель говорил впоследствии, что дурной человек не должен даже произносить имени Платона: так ценил он своего учителя.
После смерти Платона Аристотель покинул Афины. Ему пришлось это сделать, так как в Афинах возникло движение против македонян, которые в то время усиливались на севере, взяли Олинф и грозили уже всей Греции.
Аристотель был сын македонского придворного врача; это возбуждало в афинянах подозрение, и потому он уехал за море, в Малую Азию, потом на о. Лесбос.
Между тем молва о научных заслугах Аристотеля достигла македонского двора, и царь Филипп пригласил его в наставники к своему сыну, 13‑летнему Александру. Четыре года провел Аристотель при македонском дворе, подготовляя к престолу будущего государя; когда же умер Филипп и Александр стал царем, учению наступил конец. Но Александр не забывал, чем он обязан своему учителю, и пожертвовал два миллиона рублей на его коллекции и на библиотеку.
Аристотель (рисунок с древней статуи)
Александр продолжал дело своего отца Филиппа. Он скоро восстановил свою власть над всею Грецией и подчинил себе Афины; Аристотель мог теперь снова туда явиться. Он вернулся, как он говорил, в духовное свое отечество и поселился в нем на правах метека