Судили его за то, что он был абсолютно равнодушен к деньгам, хотя согласно нравам времени «он мог зарабатывать деньги подобно другим учителям, преподавая свою науку молодежи» (Гегель), за то, что против обычаев греков «пил мало» на пирах, за то, что учил истине, а не испорченности, что его идеал достойных людей и благоустроенных государств отличался от идеалов толпы и преступных «элит», а также за то, что осмелился потребовать от уходящего правителя отчета за все содеянное. Поэтому Сократ дерзко говорил своим обвинителям: «Убивая меня, вы думали избавиться от угрызений совести и суда молодежи, но случится обратное. Больше появится у вас обличителей и будут они тем тягостнее, чем моложе».
Афина Варвакион
Однако, поняв мотивации философа, надо попытаться столь же честно взглянуть и на то, что подвигло афинян (охлос) к подобному решению. Так сказать, audiatur et altera pars (выслушайте и другую сторону). Среди обвинений, выдвинутых против него Анитом, которые разделяли, видимо, многие из афинян, было и такое: «Сократ внушал своим ученикам презрение к существующим законам». На это обвинение по существу никто не возразил – ни Сократ, ни его ученик Ксенофонт. Правда, в оправдание он сказал: «По законам смертная казнь назначена в наказание тому, кто уличен в воровстве, в похищении платья, в срезывании кошельков, в прорытии стен (стены домов делались из глины и необожженных кирпичей, и не составляло труда сделать подкоп и проникнуть в дом. – Ред.), в продаже людей в рабство (свободных людей или чужих рабов. – Ред.), в святотатстве; а Сократ больше всего на свете был далек от таких преступлений. Далее, перед отечеством он никогда не был виновен ни в неудачной войне, ни в мятеже, ни в измене, ни в другом каком бедствии. В частной жизни он также никогда ни у кого не отнимал имущества, никого не повергал в несчастие; никогда он даже обвинения не навлек на себя ни в чем вышеупомянутом. Так как же он может подлежать суду по этой жалобе?.. А при таком образе действий разве не заслуживал он великого почета у сограждан?» Бесспорно, слова Ксенофонта справедливы, убедительны, казалось, неопровержимы, но все же есть одно «но».
Кентавр
Косвенно Ксенофонт все же подтвердил обоснованность некоторых обвинений, говоря, что да, он не сторонник нынешних порядков, но ведь он и не побуждал учеников к насильственной смене конституции. Чтобы нашему современнику был понятнее смысл обвинения, представьте себе на мгновение, что вы вдруг решили бы выступить официально, на глазах у всех, против богоданной власти обожаемого монарха, или против советского строя, или Сталина, или против «демократической» (ельцинской) конституции и власти крупного капитала. Можно представить, что с вами бы произошло. Сократ не был другом тогдашнего политического устройства в Афинах. Более того, он был не только тайным, но явным противником оного, к тому же очень влиятельным.
П. В. Басин. Сократ спасает Алкивиада от гибели
Впрочем, дадим слово Т. Гомперцу: «Друзья Сократа не только не любили политического строя своего отечества, они были чужды и самой своей родине. В этом отношении Ксенофонт своей жизнью дал больше материала против своего учителя, чем привел доводов в его защиту в своем сочинении. И как Ксенофонт в Персии и Спарте, так Платон в Сиракузах чувствовал себя больше дома, чем в своем родном городе. Антисфен и Аристипп намеренно избегали общественной жизни, а в школе первого открыто провозглашался принцип «космополитизма». Никто не сомневается в том, что многие ученики Сократа пошли по стопам своего учителя.
«Идем же, Сократ, Протагор приехал…»
У многих уклонение от служения обществу высокоодаренного человека вызывало удивление. Платон в «Апологии» влагает в уста Сократу в оправдание следующие (странные) слова: «Кто хочет действительно бороться с несправедливостью, место того в частной жизни, а не в общественной». Сей взгляд обосновывается указанием на якобы полную бесполезность всех таких попыток, на невозможность изменить государственный строй Афин, на почти что полную безнадежность афинской толпы в смысле исправления ее мозгов. Сократ тем самым признает, что если бы он стал деятельно участвовать в общественных делах и отстаивать свою точку зрения – не сносить бы ему головы. Он должен был бы постоянно рисковать жизнью в борьбе с народом и демократией, на деле не принося ни ему, ни стране никакой пользы. Но, заметьте, это сказано о том самом народе, который выставлен как образец в речи Перикла, который в ряде случаев и на самом деле проявлял огромную выдержку, стойкость и мужество (даже после серьезных поражений). И вдруг столь славный народ называют совершенно «негодным материалом» в руках преданных, мудрых устроителей. Выходит, что Афины, «наиболее способный и благородный народ», покидают его лучшие и самые мудрые сыновья. Они равнодушно, холодно отходят от него, объявляя напрасными старания, направленные на его воспитание. Иные из писателей образно даже называли Сократа «ледяной сосулькой» (Ф. Райт).
Это просто глупость… Гегель писал, что Сократ с равным бесстрашием выступал как против тиранов, так и против народа «там, где он считал это справедливым». Но, поставив себя в этом споре на позицию тех и других (т.е. Сократа и Народа), право слово, я затрудняюсь найти единственно верное, абсолютно безошибочное решение. При всей очевидной гениальности, огромном таланте и величии Сократа мне трудно принять его позицию, по которой человек равнодушен к тому «уголку земли, в который судьба забросила его тело» (слова, которые ему порой некоторые приписывают). Хотя и бросать камни осуждения в Сократа как-то не хочется… Мы твердо и абсолютно убеждены в обратном: философия космополитизма губительна для страны и личности, что ее исповедуют. Плоды космополитизма гораздо более горьки, чем испитый Сократом напиток цикуты.
Любовь к любимой Родине, страстная, гневная, яркая и деятельная, только и в состоянии изменить порядок вещей. Страсть и ум, вместе с любовью, уверен, дойдут до сердца народа и его вождей. Если умом ученого понять Сократа мы еще можем, то наше сердце испытывает смущение перед его «виновной невиновностью». Если хочешь перемен, если тебе не нравится строй – сражайся за свои идеалы. Иди на жертвы, рискни карьерой, богатством (если оно есть и это нужно для святого дела), даже своей индивидуальностью, наконец, отдай жизнь, если веришь той святой цели, которой служишь. Да он так и сделал. Как и Христос, «пожертвовал своей индивидуальностью, но созданное им дело осталось» (Гегель).
Сократ был неутомим в познании и отважен в бою. Это он устремился первым на помощь окруженному врагами другу, Алкивиаду, прикрыл его телом, а затем с помощью оружия оттеснил врагов. В битве при Делии он поднял и спас историка Ксенофонта. Затем он же попытался спасти от казни достойного мужа Ферамена, которого вели на казнь по приказу тридцати тиранов. Сократ неприхотлив и стоек перед лицом самых серьезных испытаний. Монтень писал: «Всем известно, что двадцать семь лет он с невозмутимым выражением лица переносил голод, бедность, непослушание своих детей, злобный нрав жены и под конец клевету, угнетение, темницу, оковы и яд. Но если этого же человека призывали к учтивому состязанию с чашей в руках – кто кого перепьет, – ему первому во всем войске выпадала победа… Ибо, учит нас философия, всякая деятельность подобает мудрецу и делает ему честь. Образ этого человека мы должны неустанно приводить как пример всех совершенств и добродетелей». Хотя сам Сократ честно признавал, что он человек с отвратительно низкими страстями, которые ему, как он считал, все же с трудом, но удалось обуздать. Его ум и достоинство ценили даже вечные противники Афин, спартанцы. В высшей степени знаменательно то, что когда спартанцы уничтожили в Афинах демократию и ввели аристократическо-тиранический образ правления, его избрали членом совета, заменившего в качестве представительной корпорации народное собрание. Уж не это ли и стало истинной (возможно, самой главной) причиной его преследований и осуждения народом Афин? Его идеи усваивали и другие ученые. С. Соболевский определил ксенофонтовскую «Киропедию» как «похвальное слово сократовским принципам и спартанской практике» («Ксенофонт, его жизнь и сочинения»).
Или возьмите историю отношений Сократа и Платона (учителя и ученика). Много ли аналогичных примеров столь трогательной и бескорыстной дружбы найдете в прошлой или современной истории? Платон как бы отступает на второй план, влагая свои мысли в уста его божественного Учителя. Эти двое (Сократ и Платон) – Орест и Пилад философии! Б. Вышеславцев в «Этике преображенного эроса» указал на экстраординарный характер такого поступка даже в античные времена: «Единственный и парадоксальный для античного мира факт: величайший философ и художник всех времен скрыл свое авторство, отказался от высшей чести и славы, все свое лучшее перенес в образ «учителя», вообразил и воплотил в нем; и вместе с тем – его в себе. Говорит только Сократ, Платон не участвует в «диалогах», Платона нет. А если он и говорит однажды о своем авторстве, то лишь следующее: «Да и нет, и не было никакого Платона, а есть только Сократ, снова ставший молодым и прекрасным!»» Лишь великая культура способна к такому самопожертвованию, такой самоотдаче. Так Платон воздвиг своему учителю памятник нерукотворный, поистине вечный.
Г. Доре. Пророк Илия вызывает огонь с неба
Сократ в «Диалогах» Платона великолепен. Тут настоящая россыпь драгоценных мыслей и идей. Возможности говорить о них подробно нет, да и лучше Платона это вряд ли кому-либо удастся. К тому же их обязательно надо одолевать самому, как одолевает альпинист сияющую в лучах солнца горную высь: лишь пройдя путь до пика самостоятельно, узреешь волшебную красоту неба, гор и земли. Для этого нужно упражняться в искусстве мысли постоянно, имея верные ощущения своих способностей, правильное видение людей и жизни. Поэтому Сократ учил: «Увидь самого себя!» Молодым и зрелым людям, что решились встать на государственную стезю и службу, он, беседуя с Алкивиадом, советует: «Прежде всего упражняйся, мой милый, учись тому, что следует знать, чтобы взяться за государственные дела. А до этого – (даже) не берись, чтобы не лишиться противоядия и не попасть в опасное положение». Сократ настроен критично как в отношении самоуверенных претендентов на пост государственных лидеров, так и в отношении все того же народа, говоря, что народ «на вид очень хорош, но надо сорвать личину, чтобы он предстал в своем истинном свете; прими же предосторожность, какую я тебе посоветовал». Порой он напоминает пророка Илию, вызывающего огонь с неба.