16). Наряду с «висячим» аркатурным фризом использовали и «врезанный» в стену (заподлицо с наружной плоскостью) — впервые на фасаде дворцового храма в Боголюбове. К началу XIII в. поребрик уступил место двойному орнаментированному поясу, например в Суздальском соборе (1222–1225) (табл. 111, 19). Эволюция владимиро-суздальского аркатурно-колончатого фриза подробно прослежена в капитальной работе Н.Н. Воронина (Воронин Н.Н., 1961, с. 72, 73, 84, 104, 170 и сл.). Им же признано его западноевропейское (романское) происхождение (Там же, с. 332). Однако «висячие» владимиро-суздальские фризы не типичны для романской архитектуры. В генезисе этих фризов следует учитывать и такие элементы, как пояса фасадных ниш в южнорусских памятниках (собор Михайловского монастыря и пр.) (Воробьева Е.В., 1977, с. 14).
Междуярусные аркатурно-колончатые фризы были достоянием не только владимиро-суздальской архитектуры. Находки белокаменных консолей в Старой Рязани (табл. 111, 16а) (Монгайт А.Л., 1955, рис. 62) говорят о том, что такие фризы делали и здесь.
Естественно, что с развитием аркатурно-колончатого фриза усложнялись капители и особенно консоли его колонок: эволюция шла от простых «клинчатых» консолей Успенского собора 1158–1160 гг. (табл. 111, 16) и кубических консолей Старой Рязани к фигурным, в виде зверей и птиц, но в тех фризах, которые не были «висячими», консоли превращались в базы колонок, приобретая кубическую форму. Возможно, что рязанские консоли были именно такими базами. Кубическая форма баз была усвоена Аристотелем Фиоравенти при постройке Успенского собора Московского кремля.
Карнизы в архитектуре второй половины XII — начала XIII в. развивались по трем линиям. В группе северо-западных памятников (Новгород, Псков) сохранялся поясок висячей аркатурки (без консолей, но с зубцами-«сухариками»). Классическим примером может служить ц. Спаса-Нередицы (1198) (История русского искусства, 1954, с. 31, 33). Карнизы смоленской группы представляли собой рудимент аркатурки «черниговского» типа (Свирская церковь), сведенной до миниатюрного масштаба (История русского искусства, 1953, с. 324). Во Владимиро-Суздальской Руси та же самая аркатурка сначала перешла на апсиды (Спасо-Преображенский собор в Переяславле Залесском) (Воронин Н.Н., 1961, с. 79, 83), а затем была заменена (на барабанах глав) поясом свисающих городков, увенчанных лентой поребрика (табл. 111, 5а), и короной мелких арочек двух-трехобломного профиля (табл. 111, 6). Таким образом, карниз здесь входил одновременно и в тектоническую и в орнаментальную подсистемы. С известной натяжкой он может быть отнесен и к тематической подсистеме, поскольку свисающие городки, например в Дмитриевском соборе, декорированы львиными масками (табл. 111, 7) (Вагнер Г.К., 1969а, с. 235, 237), а в Георгиевском соборе Юрьева-Польского (1230–1234) в арочках даны погрудные рельефы светских персонажей (табл. 111, 8) (Вагнер Г.К., 1964, табл. VIa).
Отмеченное обстоятельство позволяет заключить, что тектоническая подсистема архитектурной пластики принимала немалое участие в формировании новой архитектурной образности. Она способствовала не только динамизации через обогащение вертикальных ритмов (отвечая в этом отношении общеевропейской эволюции стиля в сторону готики), но и переходу всей пластики в многоярусное построение.
Сказанное о карнизах может быть перенесено на бо́льшую часть подсистемы орнаментального декора второй половины XII — начала XIII в., связанной с белокаменной архитектурой. Последняя, как известно, развивалась в Галицко-Волынском и Владимиро-Суздальском княжествах, использующих опыт романских мастеров; она (эта часть подсистемы) органически сливалась с тектонической и тематической подсистемами. При этом процесс носил двусторонний (взаимонаправленный) характер. С одной стороны, элементы тектонической подсистемы покрываются орнаментальной резьбой и таким образом сами превращаются в орнаментально-декоративные элементы (например, капители, колонки, карнизы) и даже цепочки элементов — бордюры и панели. С другой стороны, элементы тематической подсистемы (рельефы антропоморфного и зооморфного характера), в свою очередь, выстраиваются в ряды и более широкие по площади композиции, которые тоже можно рассматривать как бордюры и панели («ковры»).
Однако другая часть орнаментальной подсистемы развивалась в условиях традиционного зодчества (кирпич, дерево), и здесь отмеченного выше взаимопроникновения декоративных подсистем не было. Промежуточное положение (между белокаменной резьбой и кирпичной орнаментикой) занимал декор из майоликовых плиток, переживавших расцвет именно в это время.
Простейшим элементом орнаментальной подсистемы белокаменного зодчества остается покрытая резьбой капитель. Она была известна и ранее, но только теперь становится неотъемлемым элементом архитектурного декора.
Капители орнаментальной подсистемы рассматриваемого времени, как правило, растительного характера: орнамент либо покрывает тело капители, сливаясь с ним, либо растительные мотивы выполнены в трехмерной манере, и тогда капитель приближается к корзиночной (коринфизированной) форме. Отчасти это зависело от функции капители, но в неменьшей мере и от мастеров. Исторический ряд представляется в следующем виде.
1. Большие капители, венчающие фасадные полуколонны храма в Боголюбове, наиболее пластичны. Судя по дошедшим фрагментам они имели коринфизированную форму (из трех рядов сильно отогнутых аканфовых листьев) (табл. 111, 9) (Вагнер Г.К., 1969а, рис. 50). Последняя сохранена в капителях Успенского собора 1158–1160 гг., но здесь наряду с пластичными капителями появились капители с плоской резьбой (табл. 111, 10) (Вагнер Г.К., 1969а, рис. 77–80).
2. В капителях церкви Покрова на Нерли (около 1165 г.) резьба аканфовых листьев еще более уплощается и стилизуется. Впервые появляются аканфовые листья на винтообразно закрученных стеблях (табл. 111, 11) (Там же, рис. 121а).
3. В капителях собора Рождественского монастыря (1192–1196) ряды аканфовых листьев сокращаются до двух (Там же, рис. 137а).
4. Капители Дмитриевского собора (1194–1197) близки к капителям ц. Покрова, но более «кудрявые» (табл. 111, 12) (Там же, рис. 151, 152а).
Фасадные капители Суздальского собора не известны. В Георгиевском соборе Юрьева-Польского вместо растительных капителей появляются капители с рельефами восточных персонажей (табл. 111, 14) (см. ниже).
Примерно в такой же ряд выстраиваются капители порталов, барабанов и аркатурно-колончатых поясов (Вагнер Г.К., 1969а, рис. 47, 78, 92, 119, 129, 131, 132, 154, 186, 230, 237); для Нижнего Новгорода (Воронин Н.Н., 1962, рис. 22) с тем лишь отличием, что в Суздальском соборе на порталах появились широкие капители с более фантастическим построением листьев, а также «блочные» (горизонтально-призматические) капители с довольно крупными рельефами львов (табл. 11, 13а) (Вагнер Г.К., 1976а, с. 78, рис. 17–20, 24, 25). На порталах Георгиевского собора Юрьева-Польского кубоватые капители покрыты замысловатой растительной плетенкой (Вагнер Г.К., 1964, табл. XXIX–XXXI, XXXV).
Вслед за капителями в орнаментальную подсистему второй половины XII — начала XIII в. входит резьба самих колонок — от малых (во фризе) до больших — их баз и консолей, а также архивольтов порталов. Здесь наблюдаются следующие закономерности.
1. Прежде всего (с середины 60-х годов XII в.) стали орнаментировать архивольты порталов (ц. Покрова на Нерли). Резьба носила исключительно растительный характер (пальметты в эллипсовидном плетении и в виде рядоположения) (табл. 112, 1) (Вагнер Г.К., 1960а, рис. 119).
2. Приблизительно в это же время появилась резьба на белокаменных карнизах, консолях, и косяках порталов в кирпичном зодчестве Рязани (Борисоглебский собор) (Вагнер Г.К., 1963, с. 23).
Эта резьба была тоже растительной, но ее формы и их ленточное обрамление (в виде ромбов) отличались меньшей правильностью. Кроме того, в резьбе отмечено разнородное происхождение мотивов (Кавказ, Балканы и др.) (Там же, с. 29; Корзухина-Воронина Г.Ф., 1929, с. 69–82).
3. В 80-х годах XII в. в Чернигове возобновляется (на короткое время) интерес к резьбе с зооморфными мотивами как в «чистом виде» (большая капитель с фигурой льва от фасадной полуколонны Благовещенской церкви 1186 г. (Воробьева Е.В., 1976, с. 177), так и в ременном плетении (киворий той же церкви) (табл. 112, 30) (Рыбаков Б.А., 1949, рис. 48). Аналогичное явление в это же время имеет место во Владимире (галерея Успенского собора 1185–1189 гг.), но оно отразилось лишь в форме зооморфных консолей, в декор которых входит и плетенка (Вагнер Г.К., 1969, рис. 128а, б).
4. С 90-х годов XII в. в резьбе архивольтов появляется ромбовидное ленточное плетение (собор Рождественского монастыря во Владимире) (Вагнер Г.К., 1969а, рис. 142), которое косвенно (именно косвенно) захватывает в свою орбиту зооморфные мотивы (Дмитриевский собор во Владимире, табл. 112, 2, 38) (Вагнер Г.К., 1969а, рис. 186, 230, 233), создавая предпосылки для будущей тератологии. При этом в резьбу частично включены и антропоморфные мотивы (табл. 112, 3). Такой же резьбой (но с меньшим использованием зооморфных мотивов и более регулярной ленточно-растительной орнаментикой) покрываются колонки междуярусного фриза (Там же, рис. 154). Здесь антропоморфные мотивы отсутствуют.
5. С 30-х годов XIII в. ленточно-растительная резьба с включением зооморфных мотивов распространяется и на колонки порталов (Суздальский собор) (табл. 111, 19) (Вагнер Г.К., 1976б, рис. 16, 21, 22). Особой любовью пользуется так называемая сасанидская пальметта.
6. К середине 30-х годов XIII в. резьба порталов разъединяется на чисто растительную (или ленточно-растительную) и зооморфную (Георгиевский собор в Юрьеве-Польском). В области растительной орнаментики отдается предпочтение мотиву «древа жизни» (табл. 112,