Автор надписи (как предполагают, юрьевский епископ Даниил) в поэтических образах ледяной церкви и «догорающего в ней пламенного» алтаря сумел передать тоску о краткости бытия и недолговечности красоты, подчеркнув эту мысль буквами «альфа» и «омега» — начало и конец, выведенными по левую и правую сторону от рисунка «ледяной церкви». Но рядом с этой философской надписью-загадкой Даниила другим почерком написано: «Попаше (сожрал) Кузьма порося» (Высоцкий С.А., 1976, с. 45). Бойкая разговорная речь звучит в надписи-насмешке над задремавшим певчим (Новгородская София): «Якиме стоя усне, а рта и о камень не ростепе» (т. е. не разинет).
Некоторые надписи тщательно зачеркнуты. Одну из них, из храма Софии в Новгороде, удалось прочесть. Это вполне невинная детская песенка-считался: «Перепелка паре в дуброве, постави кашу, постави пироги ту (туда) иди». Тем не менее, она почему-то была тщательно зачеркнута, и анонимный «цензор» дописал ниже: «усохните те руки» (Медынцева А.А., 1978, с. 148, 149).
Некоторые надписи-граффити в Киевском и Новгородском храмах доносят до нас отголоски различных воззрений, волновавших просвещенных людей того времени. В одной из надписей из Софии Новгородской, изданной впервые В.Н. Щепкиным и по-новому прочитанной Б.А. Рыбаковым (Рыбаков Б.А., 1963, с. 63), отразились космогонические споры о том, кто управляет небом, кто может его «разведрить» (прояснить), кто может «потрясти» облака — бес или бог: «…ле бес нбо и… разведрь… потрясошя облаци? Рече: бъ то сътвори…». В последних строках надписи содержится и ответ: «бог то сотворил». Аналогичные споры о том, кто является творцом мира и жизни, христианский бог Саваоф или бес, в котором древнерусские книжники видели прежнего языческого бога — творца жизни — Рода, неоднократно являлись темой поучений, направленных против остатков языческих верований. И другие надписи ясно говорят о живучести языческих обычаев даже среди городского населения. Такова надпись из той же Софии Новгородской, в которой сообщается о торжественной коллективной трапезе на лестнице храма, куда был запрещен доступ простому люду: «Раде, Хотке: Сновиде, Витомире, испили лагвицу (сосуд с дорогим привозным вином)… Угринным повелением…» (Медынцева А.А., 1978, с. 97–100). Можно лишь предположить, по какой причине появилась эта надпись. Но вполне ясно, что в основе этого события лежит языческий обычай коллективной братчины, широко известной в Новгороде по этнографическим и археологическим материалам.
Древнерусские летописи очеь неохотно и скупо сообщают о социальных волнениях и еретических движениях. Но на тематике некоторых граффити отразилась та яростная борьба, которую христианская церковь вела в первые века своего существования. Об этом, в частности, свидетельствует антиеретическая надпись, начерченная на одном из центральных столбов храма Софии в Новгороде: «Господи, помилуй, христиан, а еретиков прокляни» (Там же, с. 72–77). Под еретиками в этой надписи могли подразумеваться не только последователи волхвов-язычников, но и настоящие еретики — богомилы. Эта надпись — отголосок проповедей, произносившихся в соборе против различных отступлений в вере.
Среди киевских граффити заслуживает внимания одна надпись, отражающая сложность формирующегося общественного сознания, размышление человека средневековья о справедливости божественного устройства мира. Речь идет о надписи № 108, до сих пор не получившей достоверного прочтения и истолкования. При публикации она была прочитана С.А. Высоцким так:
«MATH NЄ XOTѦYH ДѢТНYА БѢЖѦГЄТ/Ъ/
БЪ ЖЄ NЄ ХОТѦ ЧЄЛОВѢКА ВѢДАМН КАЖЄТ /Ъ/
— РОМЪ Н СТОУ НВЪСВОГЄГОYНNОУ ВЪСѢМ /Ь/ГРѢХОМЪ /А/
— YЪБОУДЄТЪ /А/ МНNЬ»
«БѢДНТН» — мучить, причинять вред (Словарь русского языка XI–XVII вв, с. 87, 88). Таким образом, перевод двух строк следующий: «Мать, не хотя (не любя), ребенка причиняет (ему) вред, господь же (не хотя), не любя человека, наказывает (его) бедами». Буквальный перевод последних двух строк: «Ум, иступив свой порядок (или в свое время), всем грехам общь (приобщен) будет».
Вероятно, «ум» в этом контексте означает не «разум, мысль», а «душа, совокупность духовных сил» (Срезневский И.И., 1903, стб. 1211). Следовательно, две последние строки объясняют, что бог-творец вынужден наказывать человека: «Человеческий разум, душа преступив положенные ему пределы познания, подвергает себя всем грехам и искушениям, за что наказывается богом». Эта сентенция вполне в духе христианских религиозно-философских представлений. Отвечает концепции раннего русского христианства и мысль о необходимости наказания грешников.
Использованная лексика и грамматическая конструкция надписи позволяет перевести ее по-разному: смысл меняется в зависимости от интонации, от смысловой нагрузки глагола «хотети». Первые две строки можно перевести и таким образом: «Мать, не желая того, ребенка обижает. Господь же, не желая (того), человека наказывает бедами. Ум, преступивший положенные ему пределы, всем грехам будет приобщен». Надпись как бы дает ответ всем сомневающимся в божественной справедливости: Бог вынужден карать непослушных христиан вопреки своему желанию, подобно матери, наказывающей неразумного ребенка.
Итак, надписи-граффити свидетельствуют, что церковь была вынуждена вести борьбу, особенно в более позднюю эпоху, с разного рода антицерковными движениями.
Одна из таких надписей-граффити обнаружена в Смоленске при раскопках храма XII в. (Воронин Н.Н., 1964) на фрагменте фресковой штукатурки. Прочерчена в три строки, сохранилась почти полностью, за исключением нескольких букв: «Господи, помощи дому великому, не дай врагам игуменам истратити (его до) конца, ни Климяте». По палеографическим и орфографическим особенностям надпись датируется рубежом XII–XIII — началом XIII в. Необычное ее содержание — упоминание «врагов-игуменов» — воскрешает в памяти события, изложенные в Житии Авраамия Смоленского. Проповеди Авраамия, обращенные к различным социальным слоям, в том числе и «малым людям», рабам и ремесленникам, обличающие духовников как «лихих пастырей», привлекли на его сторону массы городского населения. Это вызвало резкий протест церковников. Авраамий был предан суду, среди перечня судящих названы игумены, требовавшие либо заточения, либо смертной казни для опасного проповедника. Только вмешательство князя и бояр спасло Авраамия от расправы. Упоминание врагов-игуменов, датировка надписи, местонахождение — на стене одного из загородных храмов Смоленска — все это дает достаточно оснований связывать ее с драматическими событиями, описанными в Житии Авраамия (Рыбаков Б.А., 1964а; 1964в).
Надписи на мозаиках и фресках. Сразу же после крещения Руси Владимир, задумав построить церковь Богородицы (Десятинную), пригласил мастеров «от грек», украсил церковь иконами и отдал ей во владение все, что взял в Корсуни: иконы, сосуды, кресты (ПВЛ, 6497-989 гг.). По археологическим данным известно, что Десятинная церковь была украшена фресками и мозаиками. Очевидно, и фрески, и иконы были снабжены надписями, по всей вероятности греческими, понятными лишь очень небольшому кругу людей. Греческими же надписями сопровождаются мозаики и фрески Софии Киевской, строительство которой было закончено в 30-х годах XI в. при Ярославе Мудром. Но в Софии Новгородской, построенной в 1050 г. и в это же время частично расписанной, надписи при изображениях уже славянские. Особенно важно, что на одной из древнейших фресок имя Елена было написано в русской диалектной форме «ОЛЕNА». До наших дней эта надпись не сохранилась, но ее наличие подтверждается архивными материалами, относящимися ко времени открытия фрески (Медынцева А.А., 1978, с. 48). Русская диалектная форма в имени святой — не только свидетельство участия русского мастера в создании фрески, но и в известной мере — расчет на вкусы новгородских жителей.
В самом начале XII в. в Киеве при исполнении мозаик церкви архангела Михаила самая важная надпись в сцене Евхаристии в отличие от надписей при изображении святых — славянская, хотя и выполнена с грубыми ошибками (Срезневский И.И., 1880, с. 43, 44). Исследователи отмечали, что такие грубые ошибки можно объяснить либо незнанием мозаичистом церковнославянского языка, либо его неграмотностью. В первом случае нужно считать исполнение надписи работой греческого мастера, во втором — неграмотного русского подмастерья (Лазарев В.Н., 1966, с. 43). Однако, если учесть, что сцена Евхаристии занимает в мозаиках центральное место, вряд ли следует думать, что такая ответственная работа была доверена неграмотному подмастерью. Скорее всего, евхаристическая надпись выполнена на церковнославянском языке греческим мастером в соответствии с пожеланиями заказчика — великого князя Святополка, славившегося своей начитанностью.
Надписи-граффити на керамике и каменных изделиях. На больших сосудах для хранения пива, так называемых корчагах, довольно часто начерчены зарубки, метки, отдельные буквы. Известно уже более десятка надписей, датирующихся от X до XIII в. Назначение этих сосудов определяет смысл надписей. Это или указание на содержимое корчаги: «вино» (Равдина Т.В., 1957, с. 153), «мюро» — масло (Голубева Л.А., 1960) или имя владельца — Ольксн (Малевская М.В., 1967), Яковъ (Рыбаков Б.А., Николаева Т.В., 1970). Иногда и то и другое — имя владельца и содержание сосуда: «Ярополче вино» (Равдина Т.В., 1957) или «новое вино Добрило послал князю Богунка» (Монгайт А.Л., 1949, с. 459). Так как нам не известно княжеское имя «Богунка», то слово «Добрило» следует понимать как название сорта вина, а Богунка — имя дарителя, очевидно, производное от широко известного по другим письменным источникам имени «Богуслав».
На корчаге из Киева Б.А. Рыбаковым реконструирована благопожелательная надпись: «(Благодат) неша плона корчага си[я]» (Рыбаков Б.А., 1946, с. 134–138).
Корчаги использовались не только для хранения продуктов, но и в качестве торговой тары. Очевидно, необходимость обозначать содержимое сосуда и имя его владельца вызвала появление надписей. К таким надписям принадлежит и древнейшая из известных до сего дня надпись на корчаге из Гнездова (Авдусин Д.А., Тихомиров М.Н., 1950, с. 71–79). Эта корчага, разбитая на множество кусков, была найдена в одном из погребальных комплексов, который датируется по вещам и монетам не позже середины X в. (Авдусин Д.А., 1970, с. 110–113). Таким образом, датировка надписи не вызывает сомнений. Сомнение вызывает прочтение и истолкование надписи. Первоиздателями надпись была прочитана как «ГОРОУХѰА» — горчица или какая-то другая горькая пряность. Тогда же было отмечено безусловно славянское, кирилловское письмо надписи, о чем свидетельствует наличие славянских букв X и Щ, которых нет в греческом алфавите. Однако П.Я. Черных усомнился в правомерности такого прочтения как несоответствующего фонетическим нормам русского языка и предложил новое: «гороумша» — горчичные зерна. Позднее Г.Ф. Корзухина прочла надпись как ГОРОУѰА — горючая. Такое прочтение позволило ей предположить, что в корчаге хранилась нефть, которой был разожжен погребальный костер (Корзухина Г.Ф., 1961, с. 226–230). Примирить два последних варианта прочтения пытался А.С. Львов: по его мнению, сначала было написано «ГОРОУѰА», а затем исправлено на «ГОРОУNѰА» (Львов А.С., 1971, с. 47–52).