С тех пор среди общих проблем истории Древнерусского государства вопросы его становления всегда занимали одно из центральных мест. В дореволюционной дворянско-буржуазной историографии им посвящена обширная литература. Опираясь прежде всего на сведения письменных источников, а точнее — на различные их толкования, исследователи в основном спорили о местном, славянском или иноземном норманнском вариантах происхождения русского государства. Так, начиная с XVIII в. в отечественной исторической науке на многие десятилетия определились два течения: норманистское и антинорманистское.
Представители и того, и другого равно не понимали существа классовой природы государства, а рассматривали его как определенный юридический институт. С этих позиций они пытались обосновать или опровергнуть тезис о создании Древнерусского государства норманнами. Проблема в сущности сводилась к признанию или непризнанию возможностей восточных славян самостоятельно образовать свое национальное государство. На рубеже XIX–XX вв. норманистская теория заняла господствующие позиции в русской официальной науке.
Естественно, понятия феодализма как особой общественно-экономической формации, закономерно сменяющей первобытнообщинный или рабовладельческий строй, не было. Исследователи писали о феодализме применительно ко времени феодальной раздробленности (удельной Руси) или разбирали отдельные, конкретные феодально-юридические институты.
Вопросы социально-экономического развития Руси изучались в меньшей степени. Для ранних этапов русской истории предпринимались попытки выяснить соотношение земледелия, скотоводства и добывающих промыслов в хозяйстве восточных славян. Поскольку единственным источником здесь служили отрывочные данные письменных памятников, общая картина развития древнерусской экономики рисовалась в искаженном виде. Почти не исследовались древнерусские ремесла. Получившие широкую известность выдающиеся изделия русских кузнецов и ювелиров рассматривались сквозь призму различных иностранных влияний прежде всего как произведения прикладного искусства (Кондаков Н.П., 1896).
Международные торговые связи Древней Руси, а отчасти и развитие внутренней торговли, пользовались большим вниманием исследователей. Помимо сведений письменных источников, привлекались данные нумизматики, вещевые клады. Но узость источниковедческой базы, с одной стороны, и непонимание основных закономерностей развития производительных сил общества — с другой, способствовали значительному завышению реального значения торговли в древнерусской истории. Ярким примером тому служит известная концепция В.О. Ключевского о «городской Руси», вызванной к жизни кипучей деятельностью торговых городов, возникших на международных транзитных путях при самом активном участии «находников-варягов».
В целом русская дореволюционная историческая наука концентрировала усилия на изучении политической истории Древней Руси, истории отдельных институтов государственной и духовной власти, некоторых характерных особенностях общественного строя. Ее фактологическую основу составляли письменные источники: летописи, актовый материал, апокрифическая литература и т. п. Они разрабатывались в первую очередь. Данные вспомогательных исторических дисциплин, а тем более археологии, этнографии, лингвистики, привлекались для целей исторического исследования значительно реже. Древнерусская материальная культура и экономика оказались в числе наименее изученных проблем. Преобладание норманнской теории происхождения русского государства практически снимало вопрос о поисках его местных, восточнославянских корней.
Целенаправленное изучение археологических памятников Древней Руси начинается в XIX в., более интенсивно с его второй половины. Интерес к ним возрос с общим патриотическим подъемом после войны 1812 г. Но в археологических древностях видели не столько полноценный исторический источник, сколько раритеты далекого прошлого, немых свидетелей славянской старины. Одним из первых стал собирать сведения о древних городищах и курганах З. Доленго-Ходаковский (Адам Чарноцкий). В своих путешествиях по России З.Д. Ходаковский повсеместно записывал предания и песни, опрашивал крестьян об имеющихся поблизости памятниках, делал зарисовки и планы. Однако городища он счел не остатками поселений, а языческими святилищами славянских общин, чем положил начало длительному спору о назначении городищ (1819, 1838). Болезнь и смерть оборвали деятельность неутомимого путешественника. Большинство его материалов остались неопубликованными. Некоторые из них были использованы другими исследователями. М.П. Погодин привлек данные З. Ходаковского в своих «Разысканиях» о городах и пределах русских княжеств с 1054 по 1240 г. (1848). Так археологические наблюдения, пока еще в качестве иллюстрации, стали попадать на страницы исторических сочинений.
Поскольку раскопки городищ не проводились, вопрос об их характере оставался открытым. Вслед за З. Доленго-Ходаковским видели в большинстве городищ языческие капища М.П. Погодин (1846), И.И. Срезневский (1846, 1850), с некоторыми оговорками Д.Л. Корсаков (1872).
Постепенно накапливались сведения о вновь открытых памятниках. Были предприняты попытки составить первые археологические карты некоторых районов. Получила права гражданства и другая точка зрения на природу городищ. К. Калайдович (1823), В. Пассек (1830), И. Фундуклей (1848), А.С. Уваров (1872) писали о них как об остатках древних поселении.
Во второй половине XIX в. особенно после создании земских учреждений, активизировался интерес к памятникам старины на местах. Отдельные любители древностей и целые ученые архивные комиссии и статистические комитеты занялись описанием достопримечательностей своих уездов, губерний, епархий. Был собран громадный фактический материал. Но без раскопок, без целенаправленного археологического обследования вся эта масса данных о многочисленных могильниках, стоянках древнего человека, поселениях, просто овеянных преданиями и легендами местах оставались не систематизированной и малопригодной для глубоких исследований.
Итог дискуссии в литературе о назначении городищ подвела фундаментальная для своего времени работа Д.Я. Самоквасова «Древние города России» (1873). Известный историк права, знаменитый исследователь славяно-русских древностей, рассмотрев существовавшие точки зрения, привел убедительные доводы в пользу жилого и военно-оборонительного характера городищ. Многие из них Д.Я. Самоквасов лично обследовал. Уже самим заглавием книги он решительно ввел городища в круг важных памятников отечественной истории, в первую очередь истории городской жизни на Руси. Исходя из особенностей планировки оборонительных сооружений городищ, ученый попытался разделить их на две хронологические группы: до появления огнестрельного оружия и времени широкого применения артиллерии. В дальнейшем Д.Я. Самоквасов не раз возвращался к данной теме и постоянно использовал для исторических наблюдений данные о городищах в своих работах.
Вместе с тем всестороннее археологическое изучение древнерусских поселений вообще и городищ в частности мало интересовало исследователей. Их раскопки почти не проводились. В силу исторической значимости древней столицы Руси и благодаря случайно обнаруженным кладам некоторые работы были осуществлены в XIX в. в Киеве. Находки при разных обстоятельствах кладов из драгоценных предметов боярско-княжеского убора иногда привлекали внимание к тому или иному памятнику. Так случилось с городищем «Княжа гора» близ Канева, где крестьяне постоянно выкапывали замечательные вещи. Затем поселение исследовали Д.Я. Самоквасов и Н.Ф. Беляшевский. Параллельно с массовыми раскопками курганов на Владимирщи не П.С. Савельев и А.С. Уваров копали городище на Александровой горе и Сарское городище под Ростовом. Несколько поселений были исследованы местными помещиками и археологами-любителями.
После находки в 1822 г. на старорязанском городище знаменитого клада золотых вещей («рязанских барм») памятник исследовал Д. Тихомиров (1836 г.). Ему удалось открыть руины Борисоглебского собора. В 80-х годах XIX в. эти работы были продолжены А.В. Селивановым, раскопавшим остатки еще одного (Спасского) собора (1888а и б).
Руины древних храмов, обнаруживавшиеся при строительных работах, постоянно привлекали внимание общественности, историков, археологов и архитекторов. Остатки Десятинной церкви в Киеве исследовали в первой половине XIX в. К. Лохвицкий и П.Е. Ефимов. Другие киевские соборы (Федоровский, Дмитриевский, Софийский, Ирининский, на Вознесенском спуске) изучались раскопками А.И. Ставровского, А.С. Аненкова, И.В. Моргилевского, И.А. Лошкарева. Исследование памятников древнерусского зодчества в Чернигове и Витебске провел А.М. Павлинов. В Зарубинцах работал Н.Ф. Беляшевский, а в Остерском городце — М.К. Константинович. Остатки каменных построек на территории древнего Галича исследовали Л. Лаврецкий и И. Шараневич. Церкви Смоленска изучали М.И. Полесский-Щепило и С.И. Писарев. Памятники Старой Ладоги стали предметом изысканий Н.Е. Бранденбурга и В.В. Суслова.
Методический уровень большинства археологических работ был еще неудовлетворительным. Раскопки велись траншеями, без соответствующей документации. Предпочтение отдавалось индивидуальным находкам, массовый материал почти не обрабатывался, сооружения фиксировались плохо.
Впрочем, древнерусские города и городища никогда не были главным объектом развернувшихся под эгидой Археологической комиссии исследований. Изучение поселений казалось слишком трудоемким и малоэффективным. Вторая половина XIX — начало XX в. ознаменовались грандиозными по своим масштабам раскопками славянских курганов. В сравнительно короткий промежуток времени были раскопаны тысячи и тысячи могильных насыпей. Впервые удалось собрать значительный и разнообразный материал, характеризующий быт и погребальные обряды восточных славян и их соседей.
Некоторые ученые (Д.Я. Самоквасов, П.В. Голубовский) отчетливо сознавали необходимость систематических раскопок городищ. Но малая вероятность получения впечатляющих результатов (прежде всего обширных коллекции целых древних вещей) и большие затраты средств и труда при отсутствии эффективной методики исследования поселений тормозили эти работы. Собирая сведения о городищах и поселениях, вовлекая их в круг памятников отечественной истории, большинство исследователей отдавало предпочтение письменным источникам. Для определения культурно-хронологического облика поселения казалось достаточным изучить данные письменных источников, раскопать близлежащие курганы и собрать находки на поверхности самого памятника. Русские археологи XIX в. на современном им уровне развития науки не рассматривали и не могли рассматривать археологические материалы как полноправный исторический источник. Археология находилась еще в стадии становления, выработки собственных целей и методов исследования. В ней видели своеобразную вспомогательную историческую дисциплину, носившую ярко выраженный вещеведческий и описательный характер (Воронин Н.Н., 1948; Рыбаков Б.А., 1957). Отсюда приоритет раскопок могильников над изучением поселений.