Так же и в Дании X в. наряду с Еллинге – административным и культурным центром Ютландии – функционируют центры округов: Алаборг, Рибе и др.[285].
Архаичное происхождение центров сотен (херадов) устанавливается как на основе археологического материала, так и данных топонимики: большинство из них носит в Свеаланде название Туна, к которому нередко присоединяется в качестве первого элемента имя одного из языческих божеств (Þórs-tuna, Ull-tuna и др.)[286]– Рядом с тунами обнаружены могильники VII–VIII вв. (вендельского времени) с погребениями родоплеменной знати (Туны в Альсике, в Баделунде и др.). Судя по руническим надписям, туны являлись также местами тингов – народных собраний[287], т. е. административными, а также культовыми центрами[288]. Таким образом, туны в Свеаланде совмещают ряд функций, выполняя роль, характерную для племенных центров, и тесно связаны с позднеплеменной организацией. Сходную картину выявил А. Я. Гуревич в области Трёнделаг (Норвегия) для X – начала XI в., где наряду с центральным для всей области культовым центром в Мэрин, в каждом из фюльков, входивших в состав области Трёнделаг, имелся свой культовый (видимо, одновременно и административный) центр, представленный усадьбой правившего в фюльке хёвдинга[289]. Такие крупнейшие центры областей, как Упсала, Еллинге и др., отличает и их характерная топография: наличие места для тинга, «королевские курганы» и пр., сложившаяся в Упсале в VI в., в Еллинге – в X в.
Для Руси подобную Свеаланду систему сотен реконструировал Б. А. Рыбаков. Он отметил, что городища располагались гнездами, в каждом из которых насчитывалось приблизительно 10 укрепленных поселений, и предположил, что такое гнездо соответствует в традиционном административном делении «тысяче» или «племени»; селища, расположенные вокруг каждого городища, входили в «сотню»[290]. Вероятно, функции городищ могли быть близки тунам.
Позднее в гнездах поселений нередко возникал русский город[291]. Предполагается, что Киев и Новгород, Чернигов и Новгород Северский также возникли путем объединения нескольких поселков[292].
В период разложения родоплеменного строя формируются крупные межплеменные конфедерации – союзы племен (земли или княжения), которым в реконструкции Б. А. Рыбакова соответствуют «тысячи» – позднейшие «тьмы» в фискальной системе ордынского времени: Киевская, Смоленская и т. д. Центрами союзов племен (словен, кривичей, полян) и их земель считаются древнейшие племенные «города»[293], упомянутые в недатированной части «Повести временных лет» (далее – ПВЛ): Новгород, Смоленск, Полоцк, возможно, Изборск (у псковских кривичей); в X в. летопись говорит как о племенных центрах об Искоростене (у древлян), вероятно, Турове (у дреговичей), Перемышле (у хорватов), Пересечене (у уличей), Волыни (у волынян) и др.[294] Эти центры соответствуют, видимо, таковым в Старой Упсале – племенном центре свеев (Свеаланда), Еллинге – административном и культовом центре Ютландии и др. Они исполняли сходные функции: общественно-административную (скандинавские тинги и вече в древнерусских городах); культовую (языческие капища); были средоточием центральной власти.
Древнерусское вече, упоминаемое летописями в Новгороде, Киеве, Смоленске и других городах[295], очевидно, восходит к родоплеменным традициям народного собрания, как и скандинавский тинг. Неясно, где собиралось вече в древнейшем Новгороде, но в Изборске, одном из древнейших русских городов (ранние слои относятся к VIII в.), который исследователями считается племенным центром псковских кривичей, открыта центральная, видимо, вечевая площадь[296]. Что касается культовых функций, то и пантеон храма в Упсале, где отправлялся культ общескандинавских богов (Тора, Одина, Фрейра), и святилище в Перыни под Новгородом, где сам топоним напоминает об общеславянском божестве Перуне, свидетельствуют о перерастании племенных культов в межплеменные и затем – в государственные: таков пантеон, учрежденный в 980 г. князем Владимиром в Киеве. Для процесса централизации власти показательно, что три «королевских» кургана в Упсале, приписываемые скандинавской традицией трем конунгам легендарной династии Инглингов, возводимой к богу Ингви-Фрейру, сопоставимы с киевскими урочищами – легендарными городками трех братьев – основателей Киева и «княженья» полян; при этом эпоним города – Кий – восходит к образу мифологического славянского культурного героя[297]. Централизация власти, таким образом, сопровождается идеологическим обоснованием божественного происхождения династий, утвердившихся в реальных племенных центрах.
Центральная власть в Новгороде, по реконструкции, предлагаемой на основе изучения боярских патронимий трех новгородских концов В. Л. Яниным, начиная с возникновения города (IX в.?) распространялась на всю новгородскую племенную конфедерацию и осуществлялась представителями племенных верхов – формирующейся боярской аристократией[298]. Центры племенных союзов вырастали в зонах особой концентрации населения[299] и, сохраняя древние традиции, возглавили более широкие «предгосударственные» объединения.
С VII в. в Скандинавии наряду с тунами – племенными центрами – возникает новый тип поселения, носивший название hus(a)by[300]. В настоящее время известно около 70 раннесредневековых хусабю в Швеции (преимущественно в Свеаланде), 46 – в Норвегии, 9 – в Дании. Они рассматриваются как королевские усадьбы, управлявшиеся слугами конунга (bryti) и предназначенные для сбора дани с местного населения, в первую очередь в продуктовой форме, отчего именно хусабю были местом остановки конунгов и их дружин во время постоянных переездов по подвластной территории. Сведения о королевских усадьбах, относимые уже к VII в., нередки в сагах. Формирование системы хусабю в Свеаланде «Сага об Инглингах» (гл. 10) прямо связывает со становлением Упсальского удела (Uppsala öð) – королевского домена[301].
В силу сложившегося типа расселения королевские усадьбы являлись поселениями хуторского типа, представление о которых дают раскопки одной из них на о. Адельсё (оз. Меларен), позднее превратившейся в королевский замок Alsnö hus и состоявшей в X в. из ряда жилых и хозяйственных построек. Поблизости от усадьбы находился могильник, три больших «королевских» кургана и «курган тинга» – топография, весьма близкая топографии Старой Упсалы[302].
Наибольшая концентрация топонимов хусабю отмечается на территории Упсальского удела. На остальной территории Свеаланда хусабю имеются в каждой из сотен, наряду с тунами[303]. Нередко они расположены поблизости от границ сотен (херадов), т. е. возникли на ранее не освоенных землях[304]. Каждый административно-территориальный округ, таким образом, имеет два центра, очевидно представлявших две различные системы власти: формирующуюся королевскую с зачатками государственного управления (хусабю) и местную, восходящую к племенному строю (туны). Происходит как бы наложение двух сетей административных центров, соответствующих двум противостоящим системам власти: центральной и местной. Формирование сети хусабю как опорных пунктов королевской власти свидетельствует об усилении последней и ее стремлении закрепить за собой глубинные районы подчиненной территории, о ее противодействии племенным формам общественной организации, что означает важный шаг в сложении государственности.
В эпоху становления государства на Руси великокняжеская власть закрепляла за собой подвластные племенные территории, стремясь упрочиться в племенных центрах и при посредстве системы погостов – пунктов для сбора дани, полюдья[305], в этом отношении сопоставимых с хусабю. Согласно первым легендарным известиям ПВЛ, призванные князья-варяги обосновались в Ладоге (Ипатьевская летопись), затем в Новгороде, Изборске, Белоозере. Перечисленные города в IX–X вв. были форпостами славянской колонизации финских племенных территорий. Интересы славянской знати и пришлых групп скандинавов совпадали – они заключались в эксплуатации вновь освоенных земель, в контроле над международной торговлей и т. п. Естественно, что главной базой славяно-скандинавского синтеза и формирующейся государственности были возникающие здесь города. Недаром, согласно летописи, по смерти братьев Рюрик раздает «мужемъ своимъ грады, овому Полотескъ, овому Ростовъ, другому Бѣлоозеро»[306].
В той же ПВЛ появление сети городов и погостов непосредственно связывается с обложением подвластных территорий данью при Олеге (882 г.), который «нача городы ставити, и устави дани словѣномъ, кривичемъ и мери»[307]и «реформами» княгини Ольги (947 г.)[308].
Во второй половине I тыс. н. э. в Скандинавских странах появляются поселения, которые исследователи отличают от сельских на основании относительно развитой торгово-ремесленной деятельности и определяют как собственно протогородские (или предгородские) центры, которые обычно называются виками