овления восточнославянской государственности[471].
(Впервые опубликовано: ВИ. 1989. № 8. С. 24–38)
Скандинавы на Руси и в Византии в X–XI веках: к истории названия «варяг»
Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин
Трансформация содержания названия «русь» началась еще в конце IX в., и для летописцев второй половины XI – начала XII в. оно полностью утратило первоначальный смысл, как этнический, так и профессиональный[472]. Это наименование выступает в летописях в этносоциальном и социальном значениях по преимуществу в пассажах, где излагаются «предания», передается архаичная традиция (историко-эпические повествования: сказание о призвании варяжских князей, рассказ о походе Олега на Царьград и т. п.). Его актуальное содержание определялось реальностью второй половины X–XI в.: возникновением и укреплением восточнославянского государства, включившего многочисленные славянские и неславянские народы. Название «русь» использовалось как политоним, а производное прилагательное «русский» – как обозначение новой этнической общности, включавшей славянские племена, жившие на территории Древнерусского государства. В этом качестве оно противостояло как племенным наименованиям, так и названиям неславянских народов, также вошедших в состав государства.
В то же время контакты восточных славян со скандинавами не прерывались, более того, наиболее интенсивными они стали в X в., продолжались они, приобретя в значительной степени характер межгосударственных отношений, и в XI в. Это требовало появления нового наименования для них, отличного от слова «русь». Таковым, как явствует из летописного словоупотребления, стало слово «варяг».
В рамках «норманнского» вопроса происхождение и значение слова «варяг» вызвали значительно менее острые споры, нежели слово «русь» – в первую очередь в связи с очевидностью его скандинавской этимологии и недвусмысленностью отнесения летописцем именно к скандинавам, «норманнам» западных источников. Отдельные, довольно редкие попытки связать «варягов» с прибалтийскими славянами или субстратным населением Южной Балтики[473] остались изолированными историографическими казусами[474]. Вместе с тем эта же очевидность определила кажущуюся ненужность специального исследования функционирования слова «варяг» в древнейших летописных сводах и уточнения его содержания: обычная его интерпретация как «скандинав на Руси» казалась вполне достаточной. При этом обсуждались лишь форма и значение исходного для него слова: vceringi или varangr «группа людей, объединенных взаимными обетами верности»; «военный отряд»; «торговая организация» и др[475]. Вызывало также недоумение то обстоятельство, что это слово не употребляется в скандинавских письменных источниках для обозначения скандинавов, находящихся или побывавших на Руси. Последнее А. Стендер-Петерсен объяснял случайностью дошедших до нас известий[476], что, однако, малоубедительно, поскольку корпус древнескандинавских письменных источников огромен и достаточно представителен.
Все это дает основания еще раз обратиться к критическому рассмотрению происхождения, развития, содержания и функционирования слова «варяг» и родственных ему слов в византийских, скандинавских и в первую очередь древнерусских источниках.
«Повесть временных лет» (далее – ПВЛ) не содержит другого обозначения скандинавов, кроме слова «варяг», хотя летописец, составивший космографическое введение к ней (Нестор?), знает и современные ему обозначения скандинавских народов: «урмане» (норвежцы), «свей» (шведы), «готе» (готландцы). Именно эти наименования он и приводит, раскрывая свое понимание слова «варяг»: по Варяжскому морю «сѣдять варязи сѣмо ко въстоку до предѣла Симова, по тому же морю сѣдять къ западу до землѣАгнянски и Волошьски. Афетово бо и то колѣно: варязи, свеи, урмане, готе, русь, агняне, галичане, вольхва, римляне, нѣмци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии, ти же присѣдять от запада къ полуденью и съсѣдяться съ племянемъ Хамовым»[477]. Это вызвавшее множество толкований описание, согласно которому народы, живущие по берегам Варяжского (Балтийского) моря, достигают на востоке предела Симова (Ближний Восток), а на западе – Хамова (Северная Африка), соответствует в целом описанию в ПВЛ международных путей: пути «из варяг в греки» и из грек по Днепровскому пути и Балтийскому морю до Рима, а оттуда в Царьград, и в еще большей мере описанию Волжского пути в «море Хвалисьское» (Каспий), далее на восток в «жребий Симов» и назад через Двину, Балтийское море до Рима и «племени Хамова»[478]. Это описание соответствует и представлениям восточных географов о том, что Балтийское и Средиземное моря – проливы Океана, а Балтийское море соединяется с Черным.
Это маршрутное описание сочетается в списке народов с этнографическим, которое композиционно состоит из нескольких групп наименований народов («языцев»), объединенных по единому принципу – перечисление начинается собирательным этнонимом (например, «чюдь и вен языци»)[479]. Список иафетидов разделяется на две части: «варяги», к которым отнесены свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане[480], и «волхва» – римляне, немцы, корлязи, венецианцы, фряги и пр., т. е. народы «римской империи» Каролингов (а затем германской), которые названы традиционным собирательным именем «волохи»[481].
Б. А. Рыбаков, считавший исследуемый фрагмент космографического введения «механической» вставкой, полагал, что ее автор очень точно знал расположение норманнских владений в Европе, установившееся после битвы при Гастингсе и завоевания Амальфи и Апулии; варяги-норманны «сидят к западу до Английской земли и до Итальянской». Следовательно, – заключал Б. А. Рыбаков, – это описание составлено не ранее 1066–1077 гг.[482]. Однако «механически внедренной» в текст летописи вставкой этот пассаж считать невозможно, так как, во-первых, он, вопреки мнению Б. А. Рыбакова, имеет прямое отношение к судьбам славянства: далее в ПВЛ говорится о волохах, притеснявших славян на Дунае; во-вторых, он непосредственно связан с вопросом о происхождении руси, включением ее в число варяжских народов.
В сказании о призвании варягов информация космографического введения повторяется как комментарий летописца об этнической принадлежности руси: «ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зъвутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си»[483]. Из контекста летописи следует, что чудь, словене и прочие обратились к тем варягам, которые звали себя русью, но не к тем, которые собирали ранее дань (в Новгородской первой летописи [далее – НПЛ], где слово «русь» опущено, это противопоставление исчезает). Таким образом, наряду с отождествлением руси и варягов в этническом смысле, при котором русь понимается как один из варяжских народов, ПВЛ тут же противопоставляет русь как род и дружину князей, призванных по «ряду», прочим варягам. Слово «варяги» в этом контексте выступает как собирательное обозначение скандинавов.
Наметившееся в легенде противопоставление руси и варягов, а позднее местного населения и варягов постепенно усиливается в летописных рассказах о событиях IX–XI вв.[484] Войско Аскольда и Дира, которые «многи варяги съвокуписта», еще называется русью[485], как и войско Олега, но последний, согласно летописцу, ведет на Царьград уже не только варягов: «Иде Олегъ на Грекы, Игоря оставив Киевѣ, поя же множество варяг, и словенъ, и чюдь, и словене, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны», и т. д.[486]. В НИЛ тот же список выглядит усеченным, так как в нем нет мери и чуди: «Игорь и Олег пристроиста воя многы, и Варягы, и Полянѣ и Словенѣ и Кривичи»[487]. Знаменательно, что в обоих списках не упомянута русь, в то время как при описании самого похода и в той, и в другой летописях русь противопоставляется словенам: от имени «всей руси» заключен и договор 911 г. Кого же называли русью? Судя по летописным текстам, варягов и словен новгородских, осевших в Киеве: «бѣша у него (Игоря. – Авт.) Варязи мужи Словенѣ, и оттолѣ[прочии] прозвашася Русью»[488]; «и бѣша у него (Олега. – .Авт) варязи и словѣни и прочи, прозвашася русью»[489]. «Прочи» (ПВЛ), по А. А. Шахматову, – позднейшая вставка. Видимо, эта русь и противопоставлена прочим словенам (неслучайно в списке Олегова войска в ПВЛ словене упомянуты дважды), как княжеская дружина – рядовым «воям». Вероятно, это объединение варягов и новгородских словен побудило летописцев отметить, что «суть новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска»[490](«преже бо бѣша словѣни», – добавлено в ПВЛ[491]. Соединение варягов и словен проходит во всех списках ПВЛ, но составитель НИЛ, видимо, разделил их упоминанием полян, что больше соответствовало его представлениям о размещении руси на юге, в Среднем Поднепровье