Таким образом, сообщение автора «Саги о людях из Лаксдаля» ошибочно и, видимо, связано с общим «романическим» и чрезвычайно тенденциозным характером этой саги[545].
Деятельность скандинавов в Византии до поездки Кольскегга (т. е., условно говоря, до 980-х гг.) определяется в сагах разнообразными терминами, связанными с военной службой и вассальным подчинением, но только не словом «вэринги». Торкель, дословно, «ходит под рукой» византийского императора, Эйвинд служит «в дружине» и т. и. Кольскегг был первым, кто не только «пошел на службу», но и стал «предводителем войска вэрингов» («var hǫfðingi fyrir Væringjalið»), открывая череду прославившихся выдающимся положением в Византии скандинавов, среди которых затем были Эйлив Торгильссон, Харальд Суровый, Рагнвальд из рунической надписи и др. «Служат в числе вэрингов» («ganga á mála með Væringjum») Гест и следующие за ним десятки скандинавов. Начиная с этого времени название voeringi и производное от него voeringjalið «войско вэрингов» будут постоянно встречаться в рассказах о поездках норманнов в Византию.
Вместе с тем название «вэринги» приложимо далеко не ко всем, кто побывал в Византии: общее обозначение для купцов, паломников, а также воинов – Grikklandsfari «ездивший в Грецию», и даже не ко всем служившим в византийском войске. Называя кого-либо «вэрингом», авторы саг нередко специально оговаривают, что этот человек либо служил в «войске вэрингов», либо был дружинником (hirðsmaðr), охранником (varðamaðr), либо просто «мужем» (maðr) византийского императора, как Эйвинд, Финнбоги и затем многие другие.
Одновременно составители саг противопоставляют «вэрингов» и «норманнов» (обычно собирательное обозначение скандинавов). Так, уже в истории Геста и Торстейна говорится: «И таков был обычай вэрингов и норманнов, чтобы днем быть на состязаниях и заниматься борьбой» («En þat var siðr Væringja ok Norðmanna, at vera at leikum á daga ok gangask at fangbrǫgðum»)[546]. Термины вэринги и норманны соотносятся как частное и общее (вэринги как обозначение определенной группы, выделенной среди норманнов-скандинавов), например, в «Саге о битве на Пустоши»: Барди «был там среди вэрингов, и все норманны ценили его». В то же время, в истории Геста и Торстейна (а также в ряде других) и вэринги, и норманны бесспорно служат в византийском войске и совместно участвуют в некоторых церемониях, но они различаются и подчас противопоставляются и ими самими, и – на основе информации полученной от них – авторами саг.
Сходная дифференциация содержится и в византийских источниках. С одной стороны, параллельное византийское название βάϱαγγοι относится к не очень многочисленному и привилегированному контингенту скандинавов на византийской службе – отряду телохранителей императора, императорской гвардии. С другой – в византийском войске служили и другие, более многочисленные (насчитывавшие подчас тысячи человек) отряды скандинавов, которые также именовались «варангами». Это положение нашло отражение в противопоставлении «дворцовых» и «внешних» варангов (οἱἐν τᾖπόλει βάϱαγγοι и οἱἔξω τη҄ςπόλεοςβάϱαγγοι), участвовавших в восстании в царствование Никиты Вотаниата[547]. Различает два контингента варангов и Пселл: первый он определяет, как «ту часть наемническую, которая обыкновенно принимает участие в царских выходах», второй – как союзнический корпус[548].
Можно предполагать, что противопоставление вэрингов норманнам в сагах зиждется на той же основе: вэринги – это соответствующая «дворцовым» варангам Скилицы особая, пользующаяся привилегиями и находящаяся в особой близости к императору часть скандинавских наемников. Неслучайно так часты упоминания византийских василевсов, называемых в общей форме или поименно, в связи с вэрингами. Норманны же – это «внешние» варанги, союзнические отряды в составе византийского войска.
Строгая отнесенность термина «вэринги» в скандинавских источниках к отряду императорских телохранителей («дворцовым» варангам) объясняет, почему скандинавы, служившие в византийском войске и принимавшие участие в различных военных действиях Византии до конца X в., не называются этим термином – лишь после создания «варяжского корпуса» как императорской лейб-гвардии, заменившего армянских телохранителей, видимо, где-то около 980 г. (что перекликается с отправлением отряда варягов к византийскому императору Владимиром), появляется специальное обозначение этой части скандинавов, которое проникает затем в Скандинавию вместе с возвращающимися вэрингами.
Два известных нам случая упоминания вэрингов на Руси не могут поставить под сомнение однозначность понимания этого слова в Скандинавии, тем более, что одно из них допускает и предложенное толкование термина из-за неясности контекста. В «Саге о битве на Пустоши» в рассказе о Барди говорится, что он поступил на службу, будучи на Руси, и был в ней «вместе с вэрингами» (með voeringjum). Примечательно, однако, что далее автор говорит: «И все норманны (norðmenn) ценили его»[549], традиционно разделяя и противопоставляя тех и других. Если бы слово «вэринги» обозначало всех скандинавов на русской службе, то основы для такого противопоставления не существовало бы. Приезд Барди на Русь датируется в целом 1020-ми гг., т. е. тем временем, когда «варяжская гвардия» уже была создана. Основным путем в Византию для скандинавов была Восточная Европа, путь «из варяг в греки», причем по сообщениям многих саг (например, «Саги о Харальде Суровом Правителе», «Саги об Ингваре Путешественнике» и др.) мы знаем, что нередко на пути в Византию или обратно скандинавы задерживались на Руси и проводили некоторое время на службе у русских великих князей. Не этих ли скандинавов, уже побывавших в Константинополе и послуживших в гвардии императора, называет здесь сага «вэрингами» – в полном соответствии с традицией в противоположность всем остальным «норманнам», находившимся в тот момент на русской службе? Возможно, что привилегированное положение вэрингов в Византии отражалось и на их статусе на Руси, более высоком, нежели статус остальных скандинавских наемников, не имевших подобного опыта.
Контекст упоминания «некоего вэринга на Руси» («varingus quidam in Ruscia») в одном из чудес св. Олава[550], действие которого локализовано на Руси, в Новгороде, не оставляет сомнения в том, что это скандинав-ремесленник (отнюдь не воин), находившийся на Руси и не бывавший в Византии. Однако есть достаточно оснований полагать, что эта новелла сложилась в Новгороде в среде прихожан и клира церкви св. Олава и испытала влияние местного, новгородского словоупотребления[551]. Поэтому слово varingus, отражающее скорее древнерусскую форму «варяг», нежели древнескандинавскую vceringi, использовано здесь в том значении, которое оно имело на русской почве. Возможно, что несоответствие значений слова в древнерусском и древнескандинавских языках и заставило автора новеллы специально оговорить, что действие происходит «на Руси», что с точки зрения древнерусского словоупотребления является тавтологией.
Таким образом, представляется, что в скандинавской письменности термин vceringjar однозначно приложим только к скандинавским наемникам, служившим в «варяжском корпусе» в Византии – привилегированном отряде телохранителей императора, и первоначально не распространялся на другие группы скандинавов в византийском войске или на Руси. Узкая специализация термина и его однозначность позволяют предполагать, что он вошел в употребление в Скандинавии лишь после создания «варяжского корпуса» и одновременно с появлением византийского названия того же института – (Зараууои Инородность и позднее происхождение древнескандинавского названия нашли отражение в одной из редакций «Саги о Харальде Суровом Правителе» (по рукописи «Flateyjarbók»), где говорится о положении в Константинополе перед приездом Харальда: «И было там уже множество норманнов, которых они (византийцы. – Авт.) называют вэрингами» («En mikill mennfjóldi var þar áðr fyrir norðmanna, er þeir kalla Væringja»)[552]. Подобное противопоставление двух наименований: одного – исконно скандинавского, другого – заимствованного, широко распространено в древнескандинавской литературе, особенно ученой, авторы которой стремятся к упорядочению и объяснению тех или иных явлений (в том числе и названий). Так, например, Снорри Стурлусон в «ученой легенде» о происхождении скандинавских народов выстраивает ряд таких парных наименований для установления соответствия между местной скандинавской и латинской ученой картинами мира: «У них был сын по имени Трор, мы зовем его Тором… он завладел их государством Фракией. Мы зовем его Трудхейм»[553].
К концу X – началу XI в. на Руси уже существовала давняя и прочно укоренившаяся традиция этнонимического, а не терминологического употребления слова «варяг». Согласно последнему обстоятельному исследованию Г. Шрамма, исходным для него послужило слово voeringi, мн. ч. voeringjar (<*wāringjan-), производное от várar «верность, обет, клятва»[554]. Эта этимология содержит ряд сложностей фонетического порядка: во-первых, палатальная перегласовка корневого гласного (ā >oe), которая не отразилась в древнерусском слове; во-вторых, отражение гласного суффикса – ing > – я-; в-третьих, сохранение качества конечного согласного [g]. Первое объясняется Г. Шраммом как свидетельство чрезвычайно раннего, до наступления палатальных перегласовок в древнескандинавском, заимствования слова. Следуя хронологии развития древнескандинавских языков, разработанной А. Коком