Краткие упоминания ПВЛ об оплате наемников-варягов существенно дополняются материалами «Саги об Эймунде», где подробно описана процедура заключения двух соглашений между Ярославом Мудрым и Эймундом[630]. Обязанности варягов характеризуются общими формульными определениями. Права же варягов оговариваются подробно: отмечены порядок оплаты (по числу воинов), ее размер и формы (содержание дружины и ежегодное вознаграждение деньгами или мехами)[631].
Однако собственно скандинавская традиция не знает договоров-рядов. Сведения королевских саг и областных судебников о выборах шведских и норвежских конунгов на тингах при «законной» преемственности не дают оснований предполагать, что выборы носили характер соглашения. Только в тех случаях, когда претендент на трон вступал в борьбу с правящим конунгом, он заключал своего рода договор с бондами и знатью, давая определенные обещания в обмен на поддержку. Так поступают Хакон Добрый (ок. 970 г.), Олав Святой (ок. 1015 г.) идр. Важнейшее условие, которое привлекает знать на сторону этих претендентов, это – в условиях феодализации общества – обещание возвратить или поддерживать старые свободы бондов. Даваемые обеими сторонами клятвы фактически не ограничивают в дальнейшем деятельность претендента после его избрания конунгом.
В 1035–1036 гг. норвежская знать «призывает» сына Олава Святого Магнуса, скрывавшегося на Руси у Ярослава. Приезд посланцев в Новгород также сопровождается обменом клятвами, главным содержанием которых является взаимная лояльность: актуальность именно этого положения связана с тем, что десятью годами ранее приехавшие выступали против отца Магнуса.
В скандинавском материале выявляется ритуализированная процедура выбора конунга, которая, наряду с другими элементами, предполагает обмен клятвами верности, но отнюдь не соглашение между сторонами.
Одновременно существует и широко используется практика заключения соглашений между предводителями отрядов викингов и местными правителями нескандинавских стран, нанимающими их на службу. В описаниях подобных договоров присутствуют те же формулы, что и в «Саге об Эймунде», а в содержании на первом плане стоит вопрос об оплате норманнов[632].
Однако поступление скандинавских дружин и отдельных викингов на службу в Англии и Франции, столь широко известное в описаниях событий X–XI вв., получило распространение отнюдь не в начале движения викингов. На первом его этапе (до середины IX в.) оно носило характер изолированных грабительских набегов. Лишь во второй половине IX в. в условиях постепенного оседания скандинавов на территориях, которые сначала использовались как опорные базы для дальнейших набегов, возникают более стабильные отношения с местной властью. Именно в это время осуществляются попытки урегулировать отношения с норманнами путем заключения с ними договоров. Они происходят в обстановке тяжелейшей опасности, нависшей над Англией и Францией, выход из которой правители этих стран видят в привлечении ими на свою сторону наиболее сильной и наиболее связанной с местными интересами (т. е. уже осевшей) группировкой норманнов.
Договор 878 г. вВедморе между королем Уэссекса Альфредом Великим и предводителем датского Великого войска Гутрумом (ок. 938 г. он был подтвержден и расширен преемником Альфреда Эдуардом) – это мирное соглашение (frið), заключенное от имени «всех уитанов (старейшин. – Авт.) англов и от всего народа, живущего в Восточной Англии»[633]. «Мир», или «мир и дружба» (938 г.) – первая основная цель договора; вторая – определить границы расселения датчан на английской территории, чтобы помешать их дальнейшему распространению в стране, а также вынудить осевших скандинавов оборонять побережье Англии от нападений других отрядов норманнов. Наконец, условие крещения оседающих норманнов преследовало цель их быстрейшей интеграции в обществе. Дипломатическая деятельность Альфреда, подкрепленная военными успехами, была удачной и пресекла набеги норманнов в X в.
Договор 911 г. в Сен-Клер-сюр-Эпт между французским королем Карлом Простоватым и вожаком отряда норманнов, осевших в долине Сены, Хрольвом (Роллоном) не сохранился в оригинале, но он пересказывается в ряде хроник и упомянут в грамоте Карла от 14 мая 918 г., где названы территории, пожалованные Роллону «за защиту государства»[634]. В условия договора входили также крещение Роллона и его дружинников и принесение присяги верности Карлу. Последующие (921, 924 гг.) договоры с Роллоном и его преемниками существенно расширили их владения, которые к концу X в. составили современную Нормандию, полуострова Котантен и Авранш; прерогативы и функции нормандских правителей, потомков и преемников Роллона, почти не отличаются от функций каролингских графов[635].
Таким образом, в Англии и Франции конца IX – начала X в. в чрезвычайно сходных с северо-западом Руси середины IX в. исторических условиях (основное различие заключается в развитой государственности Англии и Франции) предпринимаются более или менее успешные попытки урегулировать отношения с норманнами дипломатическим путем: установить «мир» с уже осевшими скандинавами, ограничить зону их расселения, обеспечить их помощь в охране от других отрядов викингов. В свою очередь скандинавы приобретали права на определенную территорию, на которой селились и с которой получали доходы; предводитель соответствующей группировки становился правителем области, независимым (как в Англии) или зависимым (как во Франции) от центральной власти; в области, заселенной скандинавами, на основании договора вводилось христианство и местные нормы права (которые на практике в той или иной степени модифицировались), что создавало почву для постепенной интеграции скандинавов.
Сопоставление дипломатических способов «обуздания» викингов в Западной Европе и «призвания» варяжских князей в Восточной Европе проливает свет на некоторые обстоятельства, существенные для оценки ряда в легенде.
Во-первых, особенности, формы и характер соглашения с норманнами всецело обусловливались местной спецификой и подчинялись существующим в каждом из обществ традициям.
Во-вторых, все договоры преследуют задачи установления мирных отношений с скандинавами, с одной стороны, и защиты от набегов и грабежей иных групп скандинавов – с другой. Хотя вторая задача не нашла прямого отражения в ряде легенды, свидетельством ее решения, видимо, является то, что после 860-х гг. мы не имеем сведений о нападениях скандинавов на Ладогу (кроме одного в 980-х гг.) и Новгородскую землю. При этом, как показывает западноевропейский материал, подобные договоры заключались с уже закрепившейся на данной территории группой норманнов. Есть основания полагать, что и племена новгородской конфедерации заключали ряд с уже известной им «русью», осевшей на севере Восточной Европы до середины IX в.[636].
В то же время в условиях еще нарождающейся государственности на Руси (в отличие от Англии и Франции с уже сложившимися государственными структурами) скандинавские дружины были необходимы как надплеменная нейтральная военная сила, способная оказать существенную помощь в борьбе с центробежными тенденциями.
В-третьих, территориальные условия, существенные для Англии и Франции, вероятно, не были столь актуальны для Руси. Однако не исключено, что указания легенды о городах, где «сидели» Рюрик и его братья, и городах, которые он раздал своим мужам, передают – уже в интерпретации летописца начала XII в. – условия «кормления» князя и его дружины, т. е. установление мест сбора князем даней с определенных территорий (ср. на более позднем этапе, в XIII в., подобные же ограничения в уставах Новгорода с приглашаемыми князьями).
Наконец, это сопоставление, как представляется, косвенно подтверждает историческую достоверность ряда легенды как соглашения представителей местной власти с группой скандинавов, поставленной этим соглашением в зависимость от местного общества.
(Впервые опубликовано: ДГ. 1990 год. М., 1991. С. 219–229)
Рюрик, Синеус и Трувор в древнерусской историографической традиции
Е. А. Мельникова
Личность Рюрика, легендарного основателя династии русских князей и царей, вызывала и продолжает вызывать живой интерес историков, хотя сведения источников о нем настолько скудны, что позволяли сомневаться в самом его существовании. Тем менее дают они оснований для восстановления каких-либо подробностей его жизни и деятельности. Отсутствие достоверных известий породило немало историографических мифов, часть которых, возникнув более столетия назад, по-прежнему пользуется незаслуженной популярностью. Поэтому целесообразно проследить, как развивались представления о Рюрике и его братьях от эпохи к эпохе, чтобы отделить достоверно известное от предположений и домыслов, сколь бы привлекательны они ни были.
Все древнейшие сведения о Рюрике и его братьях содержатся в одном единственном контексте – в Сказании о призвании варяжских князей, вошедшем в состав Повести временных лет (далее – ПВЛ) и Новгородской первой летописи (далее – НПЛ). По мнению А. А. Шахматова, Сказание возникло на основе местных (новгородских или ладожских) преданий в 1070-е гг. и было включено в Начальный свод 1090-х гг.[637].
Древнейшие списки, содержащие ПВЛ вместе со Сказанием о призвании варяжских князей, Лавр. (1377 г.) и Ипат. (XV в.), а также НПЛ (два наиболее ранних списка датируются серединой XV в.) сообщают о Рюрике крайне мало. Они знают его имя, знают о его принадлежности к «варягам», о наличии у него двух вскоре умерших братьев, о его вокняжении в Ладоге, а затем в Новгороде (по Ипат.