лорного мотива. Другой вопрос – на основе чего возникли эти образы.
Еще А. Куник, полагая, что имена Синеусъ и Труворъ при их достаточно ясной скандинавской этимологии (<Signjótr и Þórvar[ð]r[658])[659] не встречаются в качестве личных имен в сагах и других памятниках скандинавской письменности, указал, что по своей форме они являются прилагательными, означающими «победоносный» (правильно: «победу использующий») и «верный» (правильно: «страж Тора»)[660]. Поэтому он предположил, что в Сказании произошла субстан-тивизация хвалебных эпитетов Рюрика, которые были осмыслены как личные имена его братьев. По мнению Н. Т. Беляева, это превращение «могло легче всего произойти при передаче переписчиком малопонятного ему скандинавского текста»[661] (к вопросу о языке древнейшего Сказания я вернусь позже).
Подавляющее большинство древнегерманских двуосновных личных имен действительно по своей семантике являются, а генетически и восходят к хвалебным эпитетам (epitethon ornans)[662]. Таковы, например, имена Hroerekr (<Hróðrekr) – «могучий славой», Hróð-gautr – «гаут (синоним бога Одина, а также воина) славы», Geir-úlfr – «волк копья», Rǫgn-valdr – «богами властвующий» и множество других. К этому же типу личных имен относятся и двучлен ные славянские имена, например Володимѣръ, Святославъ и др. В морфологии и семантике этих двух имен нет ничего, принципиально отличающего их от других древнегерманских и древнескандинавских имен.
Более того, А. Куник и Н. Т. Беляев ошибались, полагая, что личные имена Signjótr и Þórvar[ð]r неизвестны древнескандинавским источникам. Напротив, оба они засвидетельствованы в шведских рунических надписях и сагах, хотя частотность их различна в источниках, происходящих из разных регионов. Имя Signjótr хорошо представлено в рунической письменности: известно шесть надписей, в которых упоминаются лица, носящие это имя[663]. Все эти надписи происходят из двух смежных областей: Упланда и Сёдерманланда, образовывавших основную часть территории древних свеев (шведов) – Свеаланд. При этом пять из шести надписей происходят именно из Упланда. В то же время имя Signjótr не встречается в норвежско-исландской традиции[664]. Напротив, имя Þórvar[ð]r малоупотребительно в шведских рунических надписях, где оно встречено только один раз в Упланде[665], но зато широко распространено в исландском антропонимиконе[666].
Таким образом, хотя имена братьев Рюрика в Сказании о призвании варяжских князей, как и все остальные древнегерманские двучленные личные имена, являются по происхождению хвалебными эпитетами и хотя переход эпитета в личное имя или его осмысление как личного имени с последующей персонификацией – явление, хорошо известное фольклористике, я не вижу оснований предполагать, что они сохранили в Сказании свою исходную функцию и должны интерпретироваться как эпитеты к имени Рюрик. Напротив, учитывая их широкое распространение в Скандинавии как личных имен, трудно предположить их параллельное употребление в качестве эпитетов. Значительно более вероятным представляется, что в Сказании они выступают именно как личные имена. И поскольку древнерусские формы Синеусъ и Труворъ обнаруживают следы их фонетической адаптации уже в конце IX – начале X в.[667], то вполне вероятно, что они принадлежат к древнейшему варианту Сказания, т. е. в нем фигурировали персонажи с такими именами. Это могли быть имена действительных братьев Рюрика: из рунических надписей и саг мы знаем, что нередко в викингских походах участвовало несколько родичей: братьев, двоюродных братьев и т. д. Это могли быть и имена членов дружины Рюрика, которые по закону эпической концентрации персонажей и под влиянием фольклорного мотива были переосмыслены как его братья.
Историческим ядром Сказания был «ряд» – соглашение между местной знатью и пришлым предводителем викингского отряда[668]. Вместе с тем немногочисленные и крайне сухо пересказанные в древнейших летописных текстах обстоятельства дальнейшей деятельности Рюрика все же позволяют предполагать, что вокруг заключения «ряда» складывалась «сага о Рюрике»[669], повествование о деяниях удачливого вождя, обосновавшегося в новых землях. Однако составителя Начального свода эти деяния сами по себе интересовали, по-видимому, мало. Они касались истории исключительно северо-западного региона Руси – в центре же его внимания было Среднее Поднепровье как изначальное ядро Древнерусского государства, Киев как его столица и поляне как древнейшее население Киева[670] (неслучайно новгородские события, включая правление там Святослава Игоревича, не нашли отражения в летописях). Поэтому деяния Рюрика могли не иметь в глазах летописца такой ценности, как деяния Олега или Игоря, правителей Киева. Не исключено также, что «сага о Рюрике», создававшаяся, как и все Сказание в целом, в дружинной среде, по преимуществу скандинавской, была пронизана фольклорно-фантастическими мотивами и сюжетами. Именно такую форму имеют те «викингские» саги, действие которых происходит в Восточной Европе и сюжеты которых, вероятно, возникли и бытовали в среде варягов, прежде чем попасть на север (например, «Сага об Одде Стреле»). Хотя эти саги в существующем виде сложились достаточно поздно – не ранее второй половины XIII в., значительная часть наполняющих их сказочных мотивов имеет архаичное происхождение и связана с культовыми, ритуальными и магическими представлениями дохристианского времени. Анализ сказания о смерти Олега в летописных текстах и Одда Стрелы в «Саге об Одде Стреле» показывает, что именно эти сюжеты и мотивировки в первую очередь утрачивались в процессе бытования сказания на Руси и при включении его в летопись[671].
Сопоставление вариантов того же сказания указывает и на другой путь его модификации при включении в летопись: сокращение или введение в другой контекст деяний героя. «Сага об Одде Стреле» в полной мере развивает сюжеты, связанные с деяниями героя, придавая им – в соответствии с жанровыми особенностями данного типа саг[672] – авантюрный характер. В летописи деяния Олега, совершенные между предсказанием его смерти «от коня» и исполнением предсказания, не включены в само сказание, которое вводится летописцем в завершение повествования об Олеге. Предания о его походах (на Киев, на Царь-град и др.) – летописец, возможно, не знает преданий, связанных с ранним, до-киевским, периодом жизни Олега, – изначально, видимо, включенные в сюжет предсказания и смерти героя, хронологически упорядочиваются и приводятся летописцем ранее, вне какой-либо связи с предсказанием. Сходным образом в Сказании о призвании варяжских князей летописец отмечает лишь приход и вокняжение Рюрика, размещение его дружинников «по городам» и смерть, т. е. наиболее важные с точки зрения истории Русской земли события.
Между тем даже и в том сокращенном виде, в каком дошло до нас Сказание в древнейших летописях, некоторые сюжеты «деяний» Рюрика могут быть прослежены.
Во-первых, это сюжет прихода Рюрика в Ладогу (Новгород). Краткая фраза новгородского летописца «Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу и предивну» содержит несколько неожиданную в сухом повествовании прославляющую характеристику дружины Рюрика (в других летописях эта характеристика отсутствует: «избрашася трие брата с роды своими и пояша по собе всю Русь»)[673]. В тексте Сказания по НПЛ присутствует всего семь прилагательных, из которых два входят в устойчивые словосочетания («люди новгородские» и «белая веверица», ср. в Лавр.: «по беле и веверице»). Остальные же носят поэтико-описательный характер: «рать велика и усобица», «земля велика и обильна», «дружина многа и предивна». В других летописных текстах все эти словосочетания, кроме «земля велика и обильна», которое входит в формулу приглашения, отсутствуют. Используемые в двух других словосочетаниях прилагательные по своему значению близки к хвалебным поэтическим эпитетам. Показательно и то, что оба словосочетания, в которых они встречаются, образуют формульные пары: в первом случае – существительных («рать и усобица»; в других списках не только нет прилагательного, но отсутствует и слово «рать», т. е. утрачена парность существительных), во втором– прилагательных («многа ипредивна»). Парные формулы и хвалебные эпитеты– характерные приметы эпического, возможно поэтического, стиля (ср. летописную характеристику Святослава, которая, по общему мнению, основанному на тех же показателях, восходит к хвалебной песни). Таким образом, стилистические особенности Сказания по НПЛ свидетельствуют о вероятности того, что за записанным в ней пересказом стоит эпический (поэтический?) текст. В составе подобного текста сбор вождя (князя, богатыря) в поход и описание дружины являются традиционным мотивом, который мы находим и в других местах ПВЛ (поход Ольги и Святослава на древлян, сбор войска для походов Олега и Игоря на Константинополь), в «Слове о полку Игореве» и в позднейших русских былинах, равно как и в древнескандинавском эпосе и сагах.
Во-вторых, в «деяния» Рюрика, очевидно, входил сюжет основания города, который нашел отражение в Ипат., причем дважды: сначала Рюрик «срубает» город Ладогу (в действительности существовавший ко времени его прихода не менее 100 лет), а затем Новгород (укрепления на Городище?). Этот сюжет проходит красной нитью через предания о всех первых русских правителях: города основывают Кий (Киев), Олег (под 882 г. без указания на конкретные города), Святослав (Переяславец на Дунае). Основание города, как представляется, входит в набор обязательных деяний русского правителя. Поэтому говорить об исконности сюжета, особенно учитывая его отсутствие в древнескандинавской традиции, можно лишь с большой степенью предположительности. Однако его присутствие в Сказании уже задолго до создания Начального свода вряд ли может вызывать сомнения: его включение в предания об Олеге свидетельствует о его происхождении, во всяком случае, не позднее X в.