В-третьих, особый сюжет (или сюжеты) отражен, видимо, в сообщениях летописца о расселении братьев и о размещении Рюриком своих «мужей» в подвластных ему городах. Цель летописца в этих перечнях очертить территорию владений Рюрика, достойных прародителя великокняжеской династии. О том, что эти списки существенно модифицированы летописцем, который внес в них названия городов, не существовавших во время Рюрика, говорилось неоднократно[674]. Однако важнее сейчас другой вопрос: чем располагал летописец для составления этих списков? С одной стороны, – и на это уже обращалось внимание – он ориентировался на приводимый ранее перечень племен, плативших варягам дань, и вообще на предшествующие перечни племен. С другой стороны, таким источником могли быть предания о покорении Рюриком северных племен, аналогичные преданиям о покорении среднеднепровских племен Олегом.
Возможно, отголоски других сюжетов о деяниях Рюрика сохранились в официальном Московском своде XVI в., так называемой Патриаршей, или Никоновской, летописи (вероятно, 1539–1542 гг.)[675]. В отличие от других сводов XVI в. (в первую очередь, Воскрес.[676]), ее составитель не внес в текст ничего, принципиально меняющего основное содержание Сказания. Вместе с тем в ней содержится иная, более пространная и композиционно несколько иначе организованная редакция.
Композиционные изменения касаются «разбивки» Сказания на хронологически последовательные эпизоды. Попытка разделить Сказание на временные отрезки была предпринята уже составителями ПВЛ и НПЛ: «экспозиция» о варяжской дани обособлена от основного повествования двумя «пустыми» годами. В Ник. этот принцип проведен более последовательно. Как отдельные эпизоды под разными годами представлены: изгнание варягов, распри и решение обратиться к варягам (под 6367 г.), обращение послов к варягам (под 6369 г.), приход Рюрика с братьями (под 6370 г.), смерть Синеуса и Трувора и раздача Рюриком городов своим мужам (под 6373 г.), смерть самого Рюрика (под 6387 г.). Эти части Сказания перемежаются, с одной стороны, статьями, посвященными византийской истории IX в. и заимствованными по преимуществу из «Хроники» Амартола, с другой – сведениями по русской истории, не имеющими аналогий в более ранних сводах. Иногда разнотематические сюжеты соединяются в одной статье. Так, например, статья под 6373 г. говорит о смерти Синеуса и Трувора, о раздаче Рюриком городов, о рождении Игоря и о походе Аскольда и Дира на полочан (о нем мы не знаем по другим источникам). В одном случае «византийская информация» вводится составителем Ник. для уточнения даты события: «Въ лето 6369. При Михаиле и Василии царема и при Фотии патриарсе приидоша Словене, рекше Новгородци, и Меря, и Кривичи, Варегомъ реша: “земля наша велика и обилна; пойдите владети нами”»[677].
Сам текст Сказания сохраняет сухость и краткость, характерную для ПВЛ. Здесь также нет характеризующих или прославляющих эпитетов, отсутствуют формульные словосочетания. Более того, текст лишен и той «правовой» окраски, которая отличает ранние редакции Сказания[678]. В нем вообще не упоминается ряд Рюрика с новгородскими старейшинами, исчезают правовые формулы, зато расцвечиваются отдельные детали. Сопоставление с текстом НПЛ отчетливо проявляет эти особенности «Никоновской» редакции[679].
Очевидно, для составителя Ник. само существование ряда, а тем более его содержание не представляют интереса и, может быть, просто остаются непонятны. Принципиально изменилась к XVI в. и правовая лексика, вышли из употребления формулы «княжить и володеть», «править и рядить», «рядить по праву, по ряду», поэтому они были заменены общей лексикой: вместо «княжить и володеть» стоит «владети», вместо «владеть и судить по праву» – «владеть», формула призвания «земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет» сокращена до первой части и т. д. Наконец, пояснены, заменены современными или просто опущены неясные для летописца XVI в. этнонимы: «словене, рекше новогородци», меря из списка племен, призывающих варягов, заменена на мещеру в перечне племен, плативших варягам дань и изгнавших их; пропущено упоминание веси.
Вместе с тем Сказание в редакции Ник. содержит три сюжета, отсутствующих в древнейших летописях. Вообще в этом своде имеется множество дополнений к древнейшей части ПВЛ, источники которых не установлены. Известно, что при подготовке Ник. были использованы своды, восходящие к новгородскому летописанию. Однако значительная часть оригинальных сведений, касающихся древнейшей истории, не находит параллелей в сохранившихся летописях. Предполагается, что составитель Ник. часто стремился пояснить и прояснить дошедший до него текст, поэтому вводил мотивировки действий, дополнял действие возможными в соответствующих условиях обстоятельствами, иногда приукрашал слишком сухое сообщение. Поэтому в исторической литературе преобладает скептическое отношение к оригинальным сведениям Ник.
Тем не менее представляется все же небезынтересным обратиться к ней и рассмотреть отсутствующие в более ранних сводах сюжеты. Первый – выбор народа, от которого следует приглашать правителя. Второй – «звериный обычай и нрав» новгородцев. Третий – антиваряжское восстание в Новгороде, которое завершается убийством предводителя восставших Вадима Храброго и его «советников» и бегством в Киев многих новгородских мужей. Надо отметить, что ни один из этих сюжетов не связывается составителем Ник. с легендой о Гостомысле ни содержательно, ни даже композиционно, поскольку Гостомысл упоминается в Ник. лишь единожды в описании расселения славянских племен[680].
Первый сюжет – перечисление народов, к которым можно обратиться за правителем, обсуждение возможных вариантов и решение обратиться к варягам – отсутствует в НПЛ и Лавр. Поэтому он рассматривается как вымысел автора XVI в.[681]. Между тем, если обратиться к тексту Ипат., которая не была известна составителю Ник.[682], то ситуация окажется принципиально иной. Приведем для сопоставления тексты Лавр., НПЛ, Ипат. и Ник.[683]:
В отличие от Лавр., Радз. и НПЛ, Ипат. сохранила начальную часть текста, читаемого полностью только в Ник.: «поищем сами в собе князя». Поскольку из предшествующего текста очевидно, что князя ищут не варяги, а местные племена, то обращение к варягам не мотивировано, более того, оно противоречит «заданному» действию – поискам князя «в собе», в своей среде, среди местной знати. Чтение Ник. восполняет пробел и устраняет противоречие: обсуждается не один («сами в собе»), а несколько вариантов[684], из которых выбирается один – обращение к варягам. Можно, очевидно, с достаточной степенью уверенности говорить о том, что данное место является не произвольной вставкой составителя Ник., а фрагментом более древнего текста, известного и составителю Ипат.
Установление аутентичности данного текста дает основание для вывода о том, что по крайней мере один из вариантов Сказания, существовавших в XI в., содержал повествование о выборе народа, от которого должен был быть приглашен правитель.
Второй сюжет касается нежелания варягов принять приглашение новгородцев. Непосредственно после речи послов в Ник. читается следующая фраза: «Они же бояхуся звѣринаго ихъ обычаа и нрава, и едва избрашася три браты». Во всех древнейших текстах Сказания также сразу за речью послов следует: «и избрашася три брата». Дополнение Ник., таким образом, является негативной характеристикой новгородцев, жестокость которых заставляет бояться их даже варягов. Но подобного рода сообщение, оскорбительное для новгородцев, вряд ли могло сохраняться в новгородских летописных сводах, которыми по преимуществу пользовался составитель Ник. Еще менее вероятно его присутствие в исходном варианте Сказания, которое имеет, очевидно, новгородское происхождение. Оскорбительным оно должно было бы быть и для той среды, в которой формировалось Сказание: культ отваги, воинской доблести и силы был неотъемлемой составляющей этоса не только дружинников, но и вообще древнескандинавского общества, выходцами из которого была значительная часть древнерусских воинов. Даже если страх варягов должен был оттенить смелость и мужество Рюрика и его братьев, согласившихся принять столь опасное предложение, слово «едва» снимает их героический ореол. Все это вызывает большие сомнения в архаичности сюжета.
Третий сюжет развивает тему деяний Рюрика. В нем повествуется о притеснениях Рюрика, о восстании новгородцев под руководством некоего Вадима Храброго, разгроме восстания и казни Вадима и его советников, после чего часть новгородцев бежала в Киев. «Въ лето 6372… Того же лѣта оскорбишася Новгородци, глаголюще: “яко быти намъ рабомъ, и много зла всячески пострадати отъ Рюрика и отъ рода его”. Того же лѣта уби Рюрикъ Вадима храбраго, и иныхъ многихъ изби Новогородцевъ съветниковъ его. […] В лѣто 6375… Того же лѣта избѣжаша отъ Рюрика изъ Новагорода въ Кiевъ много Новогородцкыхъ мужей»[685].
По мнению Б. А. Рыбакова, Несторова редакция ПВЛ, к которой вернулся составитель Ник., была по своей направленности антиваряжской и содержала подробный рассказ о борьбе новгородцев против Рюрика и его скандинавской дружины. Создатели второй и третьей редакций, проводившие проскандинавскую тенденцию по заказу Мстислава Владимировича, опустили все подробности, свидетельствующие не в пользу Рюрика. Таким образом, составитель Ник. донес до нас детали и характер исконного предания