[686]. Однако исконность этого сюжета не поддается верификации. Нет никаких данных, позволяющих отнести этот сюжет к числу ранних, но не включенных летописцем в свой пересказ (основанием для чего могло бы быть желание летописца представить Рюрика не только легитимным правителем и основателем династии, но и правителем, живущим в мире со своими подданными и заботящимся об их благосостоянии). Составитель Ник. мог стремиться показать исконно присущую новгородцам склонность к неповиновению власти. Более того, во втором случае этот сюжет может перекликаться с характеристикой новгородцев, «звериного обычая и нрава» которых испугались варяги.
Однако, вне зависимости от оценки аутентичности двух последних сюжетов, очевидно, что сказание о Рюрике состояло из нескольких эпизодов, повествующих о его деяниях. Можно предполагать, что это было эпическое, возможно поэтическое, произведение, которое сложилось в Ладожско-Новгородском регионе в конце IX – начале X в. и просуществовало по меньшей мере до второй половины XI в. Основной средой его бытования, как и всего Сказания о призвании варяжских князей, были княжеские дружины.
Учитывая состав дружин первых русских князей, значительную часть которых составляли скандинавы, многие историки полагают, что в основе летописного Сказания о призвании варяжских князей лежит письменный текст на древнескандинавском языке, который дошел до составителя летописи и был переведен им на древнерусский язык с ошибками в силу недостаточности знания им языка оригинала[687].
Ныне совершенно очевидно, что подобного текста существовать не могло, в первую очередь потому, что единственная известная скандинавам IX–X вв. письменность, руническое письмо, по самому своему характеру не применялась и не могла применяться для записи сколько-нибудь пространных текстов. Краткие магические заклинания, имена (владельческие надписи), наконец, формульные эпитафии на мемориальных стелах – основные виды текстов, записывавшихся руническим письмом[688]. Лишь в XI–XII вв. сфера употребления рунического письма расширяется, и оно начинает широко использоваться в быту для различных целей, в основном в переписке[689]. Но и в это время оно не применяется для записи пространных нарративных текстов или документов. Поэтому нет никаких оснований предполагать письменную фиксацию Сказания не только в момент его формирования, но и вообще до широкого распространения письменности на Руси.
Другой вопрос – на каком языке складывалось и бытовало сказание о Рюрике и вообще Сказание о призвании варяжских князей. Действительно, нельзя исключить, что первоначально повествования о Рюрике и его деяниях передавались в дружинной среде на родном для многих дружинников древнескандинавском языке. Однако уже не позднее середины X в. в дружинной среде господствует билингвизм[690]. Вместе с тем значение «ряда» – соглашения, определявшего права и обязанности первого правителя, – было чрезвычайно велико для обеих сторон, и потому Сказание должно было параллельно существовать и на древнерусском языке. Более того, текст Сказания насыщен древнерусской правовой лексикой с рядом формульных выражений («княжить и володеть», «судить по праву» и др.), и это, бесспорно, указывает на архаичность русскоязычного варианта Сказания. Наконец, в текстах Сказания по разным спискам не содержится никаких следов влияния древнескандинавских языков: в нем нет заимствованных терминов, нет слов, восходящих к северогерманским корням, кроме слова русь и имен братьев. Можно с достаточной уверенностью говорить поэтому о том, что летописец знал Сказание, которое уже длительное время (если не изначально) существовало на древнерусском языке.
Суммируя сказанное, следует, очевидно, поставить вопрос о развитии и трансформации Сказания на протяжении двух веков его бытования на Руси. В период его возникновения и передачи вплоть до середины XI в. это было дружинное эпическое повествование о варяжском правителе Поволховья и Приильменья. Герой этого сказания, Рюрик, выступал прежде всего военным вождем и удачливым правителем, сумевшим приобрести власть – по ряду с местной знатью – в «великой и обильной» земле, основывавшим города и раздававшим их своим людям. Вероятно, были в этом исходном сказании и эпизоды, изображавшие Рюрика отважным воином, покорявшим соседние народы. Вместе с тем образ Рюрика здесь не содержал представлений о нем как об основателе великокняжеской династии. Именно поэтому авторы середины – второй половины XI в. не упоминают его имени в родословии Владимира, а дети князей не нарекаются его именем. В это время Рюрик остается еще героем локального дружинного сказания.
Создание первого официального летописного свода было связано с необходимостью реконструировать раннюю историю Руси. Единственным возможным для этого времени принципом был генеалогический, тем более что летописец стремился утвердить единство княжеского рода, призывая русских князей к объединению[691]. Сказание о Рюрике освещало древнейшие события русской истории и согласовывалось с представлениями летописца о руси как русской военной знати скандинавского происхождения. Поэтому Рюрик должен был стать и стал под пером летописца (составителя Начального или более раннего свода?) первым легитимным (приглашенным местной знатью по ряду) правителем Руси, прародителем русской великокняжеской династии. Тенденции к этой интерпретации сказания о Рюрике, вероятно, наметились уже в середине XI в., поскольку в это время имя Рюрика впервые появляется в княжеской среде: первым известным князем, носившим это имя, был Рюрик Ростиславич перемышльский (до 1064–1092 гг.). Со времени включения сказания о Рюрике в летопись «приглашение варягов» становится официально признанным началом истории Руси, а Рюрик – основателем Древнерусского государства и династии русских правителей.
(Впервые опубликовано: ДГ. 1998 год. М., 2000. С. 143–159)
Рюрик и возникновение восточнославянской государственности в представлениях древнерусских летописцев XI – начала XII в.[692]
Е. А. Мельникова
Провозгласив одной из своих основных задач описание того, «откуду есть пошла Руская земля», составитель «Повести временных лет» (далее – ПВЛ) связал происхождение Древнерусского государства с вопросом, «кто в Киеве нача первее княжити», – вторым из трех, поставленных им в заглавии своего сочинения[693]. Объединение обеих проблем было естественным результатом, с одной стороны, «династического» восприятия государства, свойственного средневековому политическому сознанию, и «киевоцентризма» летописца, с другой. В его представлениях Древнерусское государство (Русь, Русская земля) возникает тогда, когда в Киеве утверждается легитимная княжеская династия.
ПВЛ и Новгородская первая летопись (далее – НПЛ) содержат несколько рассказов, в которых можно усматривать ответ на эти вопросы. Все они являются пересказами устных преданий (хотя и разного типа), сложившихся задолго до возникновения летописания, претерпевших определенные изменения в процессе устного бытования и существенно модифицированных при их включении в летопись – принципиально отличную от устной исторической традиции форму передачи исторической памяти[694]. Это предания о Кие, о Рюрике и о вокняжении в Киеве Олега (Игоря). Первое и последнее, по мнению А. А. Шахматова, читались уже в Древнейшем своде конца 1030-х гг., пополнялись в последующих летописях вплоть до Начального свода начала 1090-х гг. (отразившегося в НПЛ) и были переработаны составителем ПВЛ в 1110-х гг. Сказание же о Рюрике, собранное из трех местных преданий, было впервые включено в Новгородский свод 1050 г., откуда оно попало в Начальный свод и далее в НПЛ и ПВЛ[695].
В обоих древнейших сохранившихся текстах летописная реконструкция предыстории Руси прародителем княжеского рода и основателем династии русских князей изображает Рюрика. Это построение было усвоено и получило дальнейшее развитие в летописании и исторической литературе XV–XVI вв.[696]и стало одним из краеугольных камней ранней истории Руси. Между тем, выбор именно этого предания среди прочих, как представляется, требует специального объяснения – ведь Рюрик, согласно Сказанию о призвании варягов, правит в Новгороде (Ладоге), а не Киеве (как Кий, Олег или Игорь), владеет лишь частью будущего государства (в противоположность Олегу и Игорю), не совершает деяний, «обязательных» для русского князя (ср. «биографию» Олега[697]), а сказание о нем имеет новгородское, а не киевское происхождение, в отличие от традиции об Олеге и Игоре. Что же и когда заставило летописцев увидеть основателя династии русских князей именно в Рюрике и предпочесть сказание о нем другим возможным альтернативам[698]?
Легенда о Кие отнесена составителями ПВЛ и НПЛ ко «времени начал»[699]. В ПВЛ она включена в недатированную «вводную» часть, где излагаются социогенетические легенды разного происхождения[700], в том числе, библейского. В НПЛ она открывает раздел, озаглавленный «Начало земли Рускои»[701], в котором освещена «предыстория» Руси, завершающаяся вокняжением в Киеве Игоря[702]