. Вместе с тем, интерпретация легенды в обоих памятниках различна. В НПЛ (и в Начальном своде) Кий называется перевозчиком («его же нарицаютъ тако перевозника бывша»; ср. мифологический образ перевозчика из царства живых в царство мертвых) и сохраняет черты архаичного охотника (он «ловы дѣяше около города» и вместе с братьями «бяху ловища звѣрие») и первопредка-первоправителя, изначально наделенного властью над полянами: «нарѣчахуся Поляне и до сего дне от них же суть кыянѣ»[703]. Кий представлен основателем одноименного города, но ни в коей мере не князем[704]. В ПВЛ Кий изображен прежде всего в качестве основателя Киева, сохраняется за ним и функция охотника («бѧше… боръ великъ. и бѧху ловѧща звѣрь»). Версия же о Кие-перевозчике оспаривается летописцем[705]. Как основатель столицы Древнерусского государства и предок его жителей, Кий немыслим для составителя ПВЛ человеком низкого социального статуса, и он прилагает немало усилий, чтобы представить Кия – в противоположность устной традиции и Начальному своду – русским князем. Главным доказательством его «княжеского статуса» служит рассказ о походе в Царьград и принятии «великой чести» от византийского императора, имя которого, однако, «не свѣмы»[706]. Этот рассказ, отсутствовавший в Начальном своде[707], очевидным образом смоделирован на основе повествований о походах Святослава[708]. Княжеская власть Кия подчеркивается и в последующем тексте, также добавленном составителем ПВЛ: «и по сих братьи держати почаша родъ ихъ кнѧженье в Полѧх» (выделено мною. – Е. М.)[709].
Однако при всем ее архаизме в легенде о Кие содержался потенциальный ответ на заданный в заглавии ПВЛ вопрос, «кто в Киеве нача первее княжити»: основатель города был естественным кандидатом на роль его первого правителя, первого киевского князя. Это и дало летописцу начала XII в. возможность представить Кия в своей реконструкции предыстории Руси не только основателем Киева и первым киевским князем, но и предком рода киевских князей («и по сих братьи держати почаша родъ ихъ кнѧженье в Полѧх»), к которому позднейшие летописцы безосновательно причисляли Аскольда и Дира[710].
Тем не менее, давая ответ на вопрос о первом киевском князе, легенда о Кие в той форме, как она сохранилась в Начальном своде, была замкнута одним сюжетом – никаких связей с последующей «историей» Руси она, вероятно, не содержала: какие-либо предания о потомках Кия – его наследниках на «княжении» в Киеве – отсутствовали в устной традиции, известной летописцам XI – начала XII в. Более того, это была легенда о «началах» – Киева и его обитателей-полян, которая не укладывалась в династическо-государственную концепцию составителя ПВЛ. Наконец, в Киеве XI в., несомненно, было известно, что князья Олег и Игорь, скандинавы по происхождению, пришли с севера, из Новгорода. Таким образом, даже придав Кию княжеский статус, летописец не мог возвести к нему род «исторических» русских князей и тем самым представить Кия основателем Древнерусского государства.
Современные историки (с определенными оговорками) считают поворотным моментом в истории восточного славянства и возникновения единого Древнерусского государства объединение северной и южной частей восточнославянского мира, о чем рассказывается в ПВЛ под 882 г. Так же рассматривают вокняжение в Киеве пришельцев из «Новгорода» (Олега и Игоря) и летописцы: именно укрепившись в городе на Днепре, «Варѧзи и Словани и прочи прозвашасА Русью», а Киев был провозглашен «матерью городов русских»[711].
Наиболее последовательно эта концепция происхождения древнерусских династии/государства воплощена в НПЛ (в Начальном своде). Свою задачу ее составитель определяет во Введении как чисто описательную (а не объяснительную, как автор ПВЛ): «Мы же от начала Рускы земля до сего лѣта и все по ряду извѣстьно да скажемъ, от Михаила цесаря до Александра и Исакья»[712]. В полном соответствии с этой заявкой, сразу же вслед за Введением следует раздел, озаглавленный «Начало земли Рускои». Выделяют этот раздел в композиции летописи, наряду с заголовком, даты: 6362 (854) год, под которым стоит заголовок и следует повествование о Кие, о походе руси на Царьград, когда там были «цесарь, именемъ Михаил, и мати его Ирина»[713], о «хазарской дани», о приходе в Киев Аскольда и Дира, о призвании Рюрика и о вокняжении в Киеве после убийства Аскольда и Дира сына Рюрика, Игоря[714], и 6428 (920) год, под которым рассказывается о походе Игоря на Константинополь.
Рассказ о «начале Руси» композиционно структурирован и охватывает ряд сюжетов разного типа и происхождения: социогенетические легенды, племенные исторические предания, дружинные сказания, сведения, почерпнутые из византийских источников. Эти разновременные и разнотипные сюжеты представлены как единый нарратив, цельность которого – по крайней мере, хронологическая – подчеркивается летописцем фразами, вводящими каждый новый сюжет: «В си же времена…», «Во времена же Кыева…» и др. В летописном повествовании, таким образом, выстраивается последовательная история возникновения «земли Рускои»: основание ее главного города Киева – первый поход на Царьград – установление отношений с Хазарией – утверждение в Киеве Игоря, сына Рюрика, когда его войско «прозвашася Русью»[715]. Все «побочные», бросающие тень на легитимность Игоря сюжеты изменены и расположены таким образом, чтобы передача власти от Рюрика Игорю была единственно возможной. Кий не выступает здесь в роли князя. Рассказ о походе руси на Царьград (основанный на тексте Продолжателя Георгия Амартола и составляющий в ПВЛ отдельную статью 866 г.) помещен вместе с сообщением о правлении императора Михаила III перед Сказанием о призвании, причем имена Аскольда и Дира в нем не упоминаются, а об их вокняжении в Киеве сообщается кратко и перед пересказом сказания о Рюрике: тем самым, Аскольд и Дир оказываются никоим образом не связанными с ним. Олег же представлен воеводой Рюрика и Игоря, не играющим самостоятельной роли до своего похода в Византию, который описан под 922 г. (после неудачного похода Игоря). Таким образом, роль первого русского князя, владеющего Киевом и всей «Русской землей», в НИЛ безусловно отводится Игорю. Эпизод вокняжения Игоря в Киеве завершает раздел о «начале земли Рускои» и, соответственно, «предысторию» Древнерусского государства; дальнейшие, «исторические», события излагаются в отдельных датированных статьях.
Такая репрезентация предыстории и ранней истории Руси, по мнению А. А. Шахматова и последующих исследователей, была унаследована НПЛ от Начального свода 1090-х гг.
Очевидные расхождения в последовательности и атрибуции сюжетов (событий) в НПЛ и ПВЛ многократно отмечались, но, признавая, что НПЛ отражает, в том числе и на этом отрезке, более ранние, нежели ПВЛ, чтения Начального свода, все историки[716] реконструируют раннюю историю Руси в соответствии с ее репрезентацией в ПВЛ, а не в НПЛ. Именно ее восстанавливает А. А. Шахматов и для Древнейшего свода[717]. И это естественно. Вряд ли могут быть сомнения в том, что героем повествования о захвате Киева был именно Олег, как в ПВЛ, а не Игорь (в противном случае включение Олега в сказание – пусть и на вторых ролях – не мотивировано), и что поход Олега в Византию предшествовал походу Игоря.
Возникает вопрос, почему и на основании каких источников автор ПВЛ восстановил более достоверную историческую последовательность событий, если текст ПВЛ на этом участке вторичен по отношению к Начальному своду.
Главной причиной, по которой составитель ПВЛ не мог в этой части следовать Начальному своду, считается его знакомство с русско-византийскими договорами X в. Древнейший из них был составлен от имени «великого князя» Олега (каковым в Начальном своде Олег не являлся), а договор от имени Игоря был более поздним, нежели Олегов[718], что легко могло быть установлено по приводимым в договорах датам. Однако согласование текста Начального свода с договорами совершенно не требовало радикальной переработки повествования о захвате Киева и вообще принципиального изменения роли Олега – достаточно было поменять местами рассказы о походе на Константинополь Игоря (в НПЛ под 920 г.) и Олега (в НПЛ под 922 г.).
Opinio communis о вторичности этого текста в ПВЛ опирается на наблюдение А. А. Шахматова об употреблении двойственного числа «придоста» в рассказе о захвате Олегом (Игорем) Киева в ПВЛ вместо единственного числа, которое должно бы было стоять здесь (как и в других случаях), если бы речь шла об одном Олеге. Форму «придоста» А. А. Шахматов объяснил как пропущенный и не исправленный составителем ПВЛ реликт Начального свода, где действуют два героя, Игорь и Олег. Однако в тексте НПЛ, отразившем Начальный свод, двойственное число чередуется с множественным (привожу глаголы в той последовательности, как они встречаются в тексте: «налезоста», «поидоша», «приидоша», «узреста», «испыташа», «потаистася», «излезоста» и т. д.), а в той фразе, в которой в ПВЛ читается «придоста» («и придоста къ горамъ хъ Києвьскимъ. и оувидѣѠлегъ. ѩко Ѡсколдъ и Диръ кнѧжита»)[719]