. Герои этих саг, за редким исключением[740], не отождествимы с летописными князьями, что неудивительно, поскольку лишь в исключительных случаях предводители викингских отрядов обретали власть на чужбине, подавляющее же их большинство погибало или возвращалось на родину. Основное содержание «викингских саг» составляют разнообразные приключения, прежде всего военные столкновения «на востоке» (как правило, на северо-западе Восточной Европы), которые заканчиваются победой героя – обретением им власти в завоеванном «государстве» и звания конунга. По крайней мере часть «восточноевропейских» сюжетов и устойчивых мотивов формировалась в результате вполне реальных походов викингов на восток. Сказание о Рюрике, получившее впоследствии форму этиологической легенды, складывалось в скандинавской дружинной среде и должно было иметь форму, присущую этой культурной среде. Это, видимо, было повествование об удачливом военном вожде, ставшем конунгом в богатом «городе». Именно таким должен был видеться своим дружинникам Рюрик – предводитель одного из многих военных отрядов скандинавов, действовавших в IX в. в Поволховье и контролировавших северо-западную часть Балтийско-Волжского пути, который сумел силой, хитростью или дипломатическими талантами добиться власти. Содержание подобных повествований было стереотипно: описание воинских доблестей героя, его боевых побед и рассказ о главном достижении его жизни – обретении «конунгства», в котором он успешно правит вплоть до своей смерти. Типичность подобного рода нарративов позволила А. Стендер-Петерсену назвать сказание «сагой о Рюрике»[741].
Форма и состав сюжетов и мотивов первоначального сказания, естественно, неустановимы, однако некоторые их отголоски сохранились, как представляется, в дошедших до нас текстах, что позволяет сделать попытку хотя бы в общих чертах охарактеризовать его.
Не исключено, что сказание о Рюрике изначально имело поэтическую форму или включало поэтический текст – хвалебную песнь (драпу). На это, как кажется, указывают стилистические особенности текста НПЛ. В нем присутствуют многочисленные пары формульного типа, образованные существительными («рать велика и усобица»), глаголами («владети и рядити», «княжити и владети») и прилагательными («дружина многа и предивна», «земля велика и обилна», «муж мудр и храбор»)[742]. Ни одно из этих парных выражений не является устойчивым для летописных текстов словосочетанием: определение «велика» к слову «рать» встречается неоднократно, но оно естественно для описания военных действий и не носит признаков формульности. Слова «рать» и «усобица» встречаются в сочетаниях с другими обозначениями нарушения порядка: «рать и нестроение», «крамолы и усобицы», но как окказиональные, а не формульные словосочетания[743]. Другие словосочетания не отмечаются вообще. Значительная часть приведенных выражений устранена как в ПВЛ и восходящих к ней летописях, так и в новгородских летописях, восходящих к Владычному своду (исключение составляют правовые формулы, число которых, напротив, увеличено: ср. в Ипат. «по рлду по праву»[744]).
Так, в НIVЛ аналогичные выражения слегка меняются, теряя формульность: «рать велия, усобица», «иже бы володил нами и рядил ны и соудил в правду», «вся земля наша добра и велика есть, изобилна всем»[745]. Особенно показательно распределение в тексте НПЛ семи прилагательных, из которых два входят в устойчивые словосочетания («люди новгородские» и «белая веверица», ср. в Лавр.: «по беле и веверице»). Остальные носят поэтико-описательный характер: «рать велика и усобица», «земля велика и обилна», «дружина многа и предивна». В ПВЛ эти словосочетания, кроме «земля велика и обильна», которое входит в формулу призвания, отсутствуют. Используемые в двух других словосочетаниях прилагательные по своему значению близки к хвалебным поэтическим эпитетам. Существенно и то, что оба словосочетания, в которых они встречаются, образуют формульные пары: в первом случае – существительных («рать и усобица»; в других летописях нет ни только прилагательного, но отсутствует и слово «рать», т. е. утрачена парность существительных), во втором – прилагательных («многа и предивна»). Парные формулы и хвалебные эпитеты – характерные приметы эпического стиля (ср. летописную характеристику Святослава, которая, по общему мнению, основанному на тех же показателях, восходит к хвалебной песни). Таким образом, стилистические особенности Сказания в НПЛ свидетельствуют о вероятности того, что за записанным в ней пересказом стоит поэтический текст. Он мог представлять собой как цельную эпическую поэму, так и – что более вероятно, исходя из скандинавских аналогий[746], – прозаический текст с включенной в него хвалебной песнью.
К числу эпических мотивов, следы которых могут быть обнаружены в сказании[747], принадлежит, во-первых, упоминание о приходе Рюрика в Ладогу (Новгород): «Изъбрашася 3 брата с роды своими, и пояша со собою дружину многу ипредивну»[748] (ср. в Ипат.: «изъбрашасѧтриѩбрата. с роды своими. и поѩша по собѣвсю Русь»[749]), в котором содержится хвалебная парная формула. Возможно, за этой краткой фразой стоит традиционный эпический мотив сбора вождя (князя, богатыря) в поход, включающий характеристику дружины (войска)[750].
Во-вторых, отголоском рассказов о каких-то воинских деяниях Рюрика (о борьбе с другими отрядами викингов или местными племенами), возможно, служит читающееся в новгородских летописях упоминание о войнах, ведение которых в разных летописях приписывается то Олегу и Игорю, то Рюрику. В НИ Л оно следует за дублирующими друг друга характеристиками Игоря и Олега и предваряет рассказ об их походе на Киев: Игорь «бысть хра-боръ и мудръ. И бысть у него воевода, именемъ Олегъ, муж мудръ и храборъ. И начаста воевати, иналѣзоста Днѣпрь рѣку…»[751]. А. А. Шахматов указывал, что предложение «начаста воевати» в НИЛ не имеет связи с повествованием о Рюрике, и относил его к последующему рассказу о захвате Игорем и Олегом Киева, усматривая в нем зачин нового сюжета[752]. Этой интерпретации соответствует двойственное число глагола «начаста», относимого к Игорю и Олегу. Однако, в СIЛ и НIVЛ эта фраза контекстуально связана с Рюриком: указав, где сели братья, летописец продолжает «и начата воевати всюду», после чего следует «И от тех варяг…»[753]. Как местоположение фразы, так и употребление формы множественного числа («начата») указывает на то, что фраза отнесена к Рюрику и его братьям: рассевшись по своим городам, они «начали воевать». Можно предполагать, что ее отнесение к Олегу и Игорю принадлежит составителю Начального свода, но автор Владычного свода предпочел иной, более ранний вариант, в котором она суммировала один или несколько эпизодов воинских деяний Рюрика.
В ПВЛ указание на войны Рюрика отсутствует, но статья 862 г. завершается (после рассказа о поселении Аскольда и Дира в Киеве) фразой: «Рюрику же кнѧжѧщю в Новѣгородѣ»[754]. В последующем тексте Сказаний о первых русских князьях сообщение о княжении является своего рода связкой, соединяющий различные сюжеты в истории князя: так, захватив Киев, «сѣде Ѡлегъ кнѧжа в Києвѣ. и рече Ѡлегъ се буди мати градомъ рускими», за чем следует рассказ об установлении им порядка и строительстве городов. Вслед за текстом договора 911 г. сообщается, что «живѧше Ѡлегъ миръ имѣа ко всѣм странамъ. кнѧжа в Києвѣ», после чего следует рассказ о его смерти. После смерти Олега «поча кнѧжити Игорь». Вернувшись из византийского похода, Игорь «нача кнѧжити въ Киевъ» и отправился собирать древлянскую дань[755]. Если в первом и третьем случаях можно предположить простую констатацию факта (Олег убил Аскольда и Дира и вокняжился в Киеве, Игорь унаследовал княжение после Олега), то в двух других такая констатация не нужна: и Олег, и Игорь отправляются в Византию, уже являясь киевскими князьями. Предшествуя повествованиям о смерти князя, эта фраза скорее отмечает в самом общем виде деятельность вернувшегося из похода князя: наведение порядка, суд, сбор даней и пр. – деятельность, которая летописца не интересует и о которой он рассказывать не собирается, но констатировать которую считает необходимым. Неслучайно эта констатация в обоих случаях имеет одинаковую вербальную форму: князь «нача кнѧжити въ Киевъ… иприспѣ ѡсень…». Именно «административная» деятельность князя перечисляется в том единственном пассаже, где за этой фразой не следует повествование о его смерти (о вокняжении Олега в Киеве). В ИВ Л сообщение о княжении Рюрика в Новгороде и его смерти отделены «пустыми» годами и статьями, заимствованными из византийских источников: о походе Аскольда и Дира на Константинополь, о воцарении императора Василия I, о крещении болгар: цельное сказание, завершавшееся смертью Рюрика, разорвано – так же, как оторвана от него и экспозиция. Возникает поэтому предположение, не может ли фраза «Рюрику же кнѧжѧщю в Новѣгородѣ» «обобщать» деятельность Рюрика в период его княжения, заменять пересказ не интересовавших летописца рассказов о событиях, происходивших в это время[756].
Наконец, в сказание о Рюрике входил договор-«ряд», на условиях которого Рюрик становился правителем