Как указывалось выше, почитание св. Олава в Новгороде возникает в 1030-е гг., когда появились первые местные (новгородские) рассказы о чудесах святого. В это же время в Скандинавских странах широко распространяется культ св. Олава как покровителя купцов и воинов[1171]. После прихода к власти его сына Магнуса в 1036 г. Олав становится святым патроном Норвегии и покровителем норвежской королевской династии. Но уже и в 1030-х гг. сводный брат Олава Харальд Сигурдарсон, находясь в Византии, подчеркивает свою близость к брату и апеллирует к его покровительству как святого, о чем говорят единственное в византийской литературе упоминание Олава как брата Харальда[1172] и рассказы о явлениях и чудесной помощи ему Олава, в частности, рассказ об освобождении Харальда из тюрьмы в Константинополе[1173].
Пропагандируя и насаждая почитание своего сводного брата среди вэрингов в Византии, Харальд – его искренний последователь – вряд ли мог не делать того же во время своего – достаточно длительного (саги говорят о нескольких годах)[1174] – пребывания на Руси, тем более что в Новгороде аудитория была несравненно более благодатной. Во-первых, она была значительно большей, нежели в Константинополе. Во-вторых, как приезжие скандинавы (купцы и воины), так и местные жители (среди которых были потомки осевших ранее варягов) не могли не помнить о приезде Олава, особенно потому, что его сын Магнус все еще находился на воспитании у Ярослава. Маловероятно, чтобы симпатии новгородских скандинавов, в противоположность отношению Ярослава Мудрого, были на стороне противников Олава. Более того, прекращение торговых отношений с Норвегией и гонения на норвежцев после прихода к власти в Норвегии Свейна Альвивусона также должны были активизировать воспоминания об Олаве. Поэтому в 1030-х гг. как сама обстановка в Новгороде, так и приезд Харальда способствовали возникновению и распространению почитания Олава.
Весьма подходящим было это время и для основания посвященной Олаву церкви. Пребывание Харальда, ярого почитателя своего брата, с группой воинов, служивших ранее святому конунгу, увеличило в Новгороде скандинавский контингент, причем весьма активный. Покровительство Ярослава и Ингигерд также открывало благоприятные возможности для строительства церкви. Столь удачное стечение обстоятельств уже никогда больше не повторится. Поэтому, несмотря на отсутствие прямых свидетельств, можно предполагать, что «варяжская» церковь, посвященная св. Олаву, была основана в Новгороде именно в период пребывания на Руси Харальда Сурового Правителя[1175].
Основание церкви для скандинавов, приезжавших или постоянно проживавших в Новгороде, имело важное значение не только в конфессиональном и культурном аспектах, но и для упорядочения торговых связей Новгорода со Скандинавскими странами: церкви, учреждаемые иноземцами в городах Балтийского региона, служили далеко не только местом отправления культа. Наряду со своей основной, богослужебной, функцией они предоставляли купцам место для хранения товаров; пристройки к церкви могли использоваться для временного проживания купцов и их слуг, клир церкви оказывал разнообразную помощь купцам в новой для них обстановке[1176]. Итак, церковь иноземных купцов – при отсутствии торгового двора – являлась до определенной степени его заменой. Поэтому трудно переоценить значение основания церкви св. О лава в Новгороде для организации торговли скандинавских купцов.
Таким образом, источники разного времени, пусть и с большими перерывами и лакунами недвусмысленно указывают на то, что еще в правление Ярослава Мудрого в Новгороде был выделен участок (подворье) для размещения скандинавских наемников, который обстраивался на протяжении первой половины XI в., став также местом пребывания скандинавских купцов, а позднее получив статус торгового (Готского) двора.
Отрывочность и разрозненность сообщений о русско-скандинавских связях XI в. не позволяет воссоздать их картину в полном объеме. Тем не менее, даже те сведения, которыми мы располагаем, говорят о ряде кардинальных перемен, произошедших или завершившихся в эпоху Ярослава Мудрого.
Первой и важнейшей из них был переход от личностных, спонтанных к межгосударственным и системным отношениям. На смену неуправляемому и неконтролируемому притоку отдельных викингских отрядов из разных Скандинавских стран приходят обусловленные внутриполитическими интересами Ярослава и Руси в целом контакты с каждым из Скандинавских государств в отдельности. Ныне регулируемое и вызываемое конкретной ситуацией рекрутирование военных сил производится путем не прямого договора с предводителем отряда, а путем обращения к верховному правителю соответствующего Скандинавского государства, который уже сам формирует войско, направляемое на помощь Ярославу.
Вторым важным новшеством был перенос доминирующего направления внешней политики с Византии на Запад и Север, что диктовалось внутриполитической обстановкой начального периода правления Ярослава: необходимостью противостоять Святополку и поддерживающей его Польше. В этой борьбе получить помощь было возможно не из Византии, но только на Западе и, особенно, на Севере в силу издавна сложившихся традиций русско-скандинавских отношений. Балтийский регион занимает во внешней политике Руси эпохи Ярослава едва ли не центральное место. Прекрасная осведомленность о происходящих в этом регионе событиях и активное использование Ярославом меняющихся отношений между самими Скандинавскими странами свидетельствуют о формировании системной внешней политики Ярослава на Балтике.
Существенно расширяются и становятся разнообразнее формы межгосударственных отношений, военно-политических, торговых, культурных и конфессиональных. Военно-политические и торговые контакты со Скандинавскими странами начинают предполагать обмен посольствами, впервые подвергаются дипломатической регламентации и становятся предметом заключаемого «мира» – договора. Как и в предшествующее время – но теперь на государственном уровне – заключаются династические браки, скрепляющие установление дружественных или союзнических отношений Руси со странами Балтийского региона. Наконец, осуществляется прямое вмешательство в дела Скандинавских стран методами «тайной дипломатии», обеспечивающими желаемый для Ярослава результат.
При всех противоречиях между Восточной и Западной церквами (а также отдельными диоцезами Западной церкви между собой) до конца жизни Ярослава христианская церковь оставалась единой, что способствовало как проникновению отдельных культов (в частности, культа св. Олава) и элементов западного христианства на Русь, так и восточнохристианским влияниям на Скандинавские страны[1177]. Интенсивный культурный взаимообмен отмечается в декоративном и изобразительном искусстве[1178].
Таким образом, переход от личностных отношений к межгосударственным, который произошел в эпоху Ярослава Мудрого, существенно обогатил и расширил взаимодействие древнерусского и древнескандинавского миров.
(Впервые опубликовано: Ярослав Мудрый и его эпоха. М., 2008. С. 78–133)
Ранние формы торговых объединений в средневековой Северной Европе
Е. А. Мельникова
В обширной литературе, посвященной торговле скандинавских стран в IX–XIV вв., неоднократно отмечается существование торговых объединений, которые обозначались словом félag[1179]. Однако сущность этого института, его социально-экономические основы и юридический статус, а также возможности его типологического сопоставления с аналогичными торговыми организациями Западной Европы того же времени еще не получили достаточного освещения. Более того, сам термин félag[1180] далеко не однозначен, и его содержание, особенно в ранний период, отраженный в рунических надписях, продолжает оставаться дискуссионным[1181]. Поэтому прежде чем обратиться к характеристике института félag, представляется существенным выяснить значения этого слова более подробно.
Слово félag[1182] (félagskap, и его производное félagi) широко распространено в различных письменных памятниках Скандинавских стран: рунических надписях (около 20 случаев), сагах и областных судебниках. Могут быть выделены четыре основные значения слова.
1. В ряде саг оно встречается в широком значении «дружба», a félagi – «друг, товарищ, приятель»[1183], что подчеркивается альтернативным употреблением слова vin («друг»)[1184].
2. Им обозначается объединение имущества несколькими людьми на время викингского похода[1185] и вытекающие из этого объединения отношения между людьми – участниками «товарищества». «Побратимами и сотоварищами» (fóstbroeðr ok félaga) названы Эймунд и Олав Харальдссон, участвовавшие в военном набеге[1186]. Бесспорно о воинах-сотоварищах идет речь в двух рунических текстах из Гордстонга[1187] и Хедебю[1188]. Показательно, что во всех случаях «сотоварищами» являются два-три человека, которые одновременно входят в более широкую организацию – дружину, войско (ср. в надписи из Хедебю: Торольв – «сотоварищ Эйрика» и «дружинник Свейна»). На вероятный нетерминологический характер этого значения слова