[1279]. Во-вторых, скандинавы, как наемники, так и купцы, приходили в Новгород на кораблях по Волхову и вряд ли жили на большом расстоянии от своих кораблей, которые требовалось разгружать, ремонтировать и прежде всего охранять от далеко не всегда доброжелательно настроенных новгородцев. Поэтому их подворье должно было располагаться, с одной стороны, неподалеку от Ярославова Дворища, с другой – как можно ближе к Волхову. Именно этим условиям отвечает местоположение Готского двора в XII в. На самом берегу Волхова против Готского двора, по описанию «Устава о мостех» (1265–1267 гг.)[1280], находился «Гаралдов вымол», т. е. «пристань (причал) Харальда», за сохранность которого отвечали гъте («готландцы») – власти Готского двора. Тем самым «Гаралдов вымол» должен был находиться на берегу Волхова у Готского двора. Представляется в высшей степени вероятным предположение А. Л. Хорошкевич, что это название причал получил еще в 1030-1040-е гг. по имени Харальда Сигурдарсона, проведшего более десяти лет на службе у Ярослава и в Византии и женатого на Елизавете Ярославне[1281]. О древности микротопонима говорит тот факт, что к середине XIII в. личное имя в его составе утратило исторические коннотации и подверглось деформации: в списках Устава имеются варианты, очевидным образом искажающие и русифицирующие имя Харальд: Вералдов, Гелардов, Алфердов, Афедоров[1282].
Строительство Ярославом Мудрым «палат» для наемного варяжского отряда под водительством Эймунда, прибывшего на Русь, вероятно, в 1015 или 1016 г.[1283], отмечается и в исландской «Пряди об Эймунде Хрингссоне». Однако, поскольку в запечатлевшейся в скандинавской традиции истории Ярослава мотив строительства палат фигурирует неоднократно[1284], весьма возможно, что в «Пряди об Эймунде» возведение Ярославом каменных палат по требованию Эймунда является интерпретацией этого мотива, в основе которой лежат воспоминания о том, что в Новгороде существовала усадьба скандинавских наемников, на которой стояли одна или несколько жилых построек.
Таким образом, представляется весьма вероятным, что уже в 1015 г. на месте будущего Готского двора находилось подворье, где располагалась варяжская дружина Ярослава Мудрого и могли останавливаться купцы из скандинавских стран.
К концу 1020-х гг. торговые отношения со скандинавскими странами становятся более упорядоченными: между 1024 и 1028 гг. заключается первый поддающийся реконструкции торговый договор с Норвегией[1285]. На интенсификацию торговых связей указывают археологические находки в Висбю, Лунде и особенно Сигтуне[1286]. Продолжается и приток новых скандинавских военных отрядов, особенно после 1028 г., когда Олав Харальдссон был вынужден бежать на Русь к Ярославу Мудрому, и в еще большем числе после 1030 г., когда Олав пал в борьбе за норвежский трон, а его соратники покинули Норвегию.
Наиболее известным среди них был сводный брат Олава Харальд Сигурдарсон, впоследствии конунг Норвегии, получивший прозвище Суровый Правитель. С его именем связывается, как говорилось выше, название пристани около Готского двора, и именно временем его пребывания в Новгороде (с весны 1031 г. – ок. 1034 г., зима 1043/1044 гг.), как представляется, можно датировать возведение посвященной Олаву церкви[1287]. Основанием для этого предположения служат повествования о чудесах св. Олава.
Рассказы о творимых св. Олавом чудесах появились практически сразу после его смерти: собственно, само его провозглашение святым в 1031 г. – спустя год после битвы при Стикластадире, в которой он погиб, – было вызвано распространившимися слухами о чудесах, совершающихся у места его захоронения. Обнаруженные нетленные останки Олава подтвердили его святость. Древнейшее произведение, рассказывающее о чудесах св. Олава, включая знамения его святости, – «Поминальная драпа» об Олаве Святом, созданная скальдом Олава Сигватом Тордарсоном ок. 1040 г.[1288]. Уже в ней содержится упоминание о чуде, которое Олав совершил «в Гардах» (при жизни, т. е. во время своего пребывания в Новгороде?[1289]), вернув зрение некоему Вальдемару[1290]. Сюжет исцеления слепых – один из наиболее древних и распространенных среди чудес св. Олава: он представлен около 10 раз в памятниках различного времени[1291]. Для нас же наиболее важно, что в Норвегии уже в первое десятилетие после смерти Олава становится известен рассказ, действие которого происходит на Руси. Вряд ли такой рассказ мог возникнуть в иной среде, нежели скандинавские поселенцы и путешественники на Руси, которые должны были поддерживать очень тесные связи с Норвегией: за неполные десять лет известие об установлении почитания Олава дошло до них, распространилось настолько, что породило новые, местные повествования о совершенных Олавом чудесах, и одно из таких повествований вернулось на родину к 1040 г., когда была сложена «Поминальная драпа».
Главной особенностью этого рода чудес является прямое взаимодействие святого и исцеляемого без каких-либо посредников.
Иной тип «русских» чудес представлен в «официальном», каноническом собрании miracula, составленном архиепископом Нидароса Эйстейном в 1170 г. («Страсти и чудеса блаженного Олава»), и его переработке – «Деяниях святого Олава, короля и мученика», которые были затем переведены на норвежский язык и включены в «Норвежскую книгу проповедей» (рубеж XII–XIII вв.)[1292]. Среди отобранных Эйнстейном 20 новелл о чудесах св. Олава действие двух происходит в Новгороде, что само по себе требует объяснения, поскольку все остальные приурочены к самой Норвегии, за исключением двух, случившихся в Византии. Одно из этих чудес – исцеление, второе – спасение от пожара (тип чуда, не характерный для Олава, который обычно предстает как исцелитель или спаситель от плена, заключения и т. п., реже он дарует победу в бою). Главной их особенностью является то, что в фабуле обеих новелл центральное место занимает церковь св. Олава в Новгороде: в первом случае немой юноша должен заночевать в церкви, где ему является Олав, во втором – пожар останавливает образ св. Олава, вынесенный из его церкви священником. Церковь св. Олава играет большую роль и в «византийских» чудесах: одно из них прямо посвящено возведению церкви в Константинополе неким варангом по обету. Создание этих новелл о чудесах св. Олава было связано, очевидно, с основанием храма, патроном которого он являлся. Обе они – в отличие от других многочисленных рассказов о его чудесах – служат прославлению не только самого святого, но, в первую очередь, посвященной ему церкви, которая служит посредником между святым и молящим о чуде.
Распространение в Новгороде культа св. Олава происходит в первое же десятилетие после его смерти, т. е. в период пребывания там Харальда Сигурдарсона, ярого почитателя Олава[1293]. Никогда более на протяжении второй половины XI в. и позднее в Новгороде не было таких благоприятных условий для основания церкви св. Олава: наличие большого контингента скандинавов – соратников и почитателей Олава, в том числе его брата, благосклонность к будущему норвежскому конунгу Ярослава Мудрого, выдавшего позднее за него одну из своих дочерей, отсутствие еще сколько-нибудь оформленного противостояния западного и восточного христианства, по крайней мере, на бытовом уровне[1294]. Поэтому можно предполагать, что церковь св. Олава была возведена в 1030-х – начале 1040-х гг. Поскольку она была предназначена для скандинавов, находившихся в Новгороде, а впоследствии принадлежала Готскому двору, естественно полагать, что она изначально была построена на уже существовавшем «варяжском подворье» или рядом с ним – в любом случае на территории будущего Готского двора.
Итак, возникновению Готского торгового двора, как представляется, предшествовало длительное, на протяжении нескольких десятилетий, существование варяжского (скандинавского) подворья, которое появилось в период наиболее активного привлечения скандинавских наемников Ярославом Мудрым. Первоначально на нем были расквартированы находившиеся в Новгороде наемные военные отряды скандинавов. Позднее, вероятно в 1030-е – начале 1040-х гг., на территории подворья или рядом с ним была построена церковь во имя св. Олава для нужд находившихся в Новгороде скандинавов. Когда же «варяжское подворье» превратилось в полноценный торговый двор и почему он получил название Готского?
Насколько можно судить по письменным источникам, почти исключительно западноскандинавского происхождения, на службу русским князьям в X – первой половине XI в. поступали по преимуществу шведы и норвежцы[1295]. Однако и готландцы нередко плавали на восток: с рубежа VIII–IX вв. на остров Готланд через Восточную Европу начинают поступать во все большем количестве восточные серебряные монеты[1296]. Количество найденных дирхемов (более 40 000)[1297], равно как и число кладов (более 700)[1298] свидетельствуют о чрезвычайной активности готландцев в восточной торговле IX–X вв. Особенно показательна связь кладов с богатыми усадьбами, принадлежавшими «заморским купцам»