[1349]. Можно лишь предполагать, что и Готский двор также имел свой устав, определявший его структуру и функционирование.
Статьи, посвященные статусу и имуществу Немецкого и Готского дворов и их отношениям с новгородскими властями, в проекте договора 1268 г. охватывают широкий круг вопросов.
Немецкий проект договора, 1268 г.[1350]
Договор 1269 г.[1351]
IX[1352]
«двора»[1353].
они объявят»[1354].
князем Константином[1355]
В приведенных статьях затрагивается несколько комплексов проблем. Первая и важнейшая из них – «свободы» (libertatis) дворов от всяческого вмешательства новгородских властей. Именно с нее начинается раздел о статусе Готского и Немецкого дворов (п. 1), и в ней оговаривается неправомочность новгородских властей накладывать какие-либо ограничения на формы торговли и на ассортимент товаров. В п. 8 дополнительно подчеркивается право иноземных купцов вести торговлю как на территории двора, так и вне него. Эти предложения, очевидно, являлись новациями, отражавшими стремление готландских и, вероятно, прежде всего немецких купцов выйти из-под контроля Новгорода и получить права, аналогичные тем, которые они имели в ганзейских городах. Однако независимость иноземных торговых дворов не устраивала новгородскую сторону и ни одна из этих статей не вошла в заключительный вариант договора. Иноземные дворы, как и торговая деятельность иноземных купцов, остались под контролем и в юрисдикции новгородских властей.
К вопросу о «свободе» дворов и торговли тесно примыкает попытка ганзейских купцов добиться экстерриториальности дворов, куда должен был быть разрешен беспрепятственный доступ только «княжескому посланнику» («nuncios ducis»), и права на убежище (п. 2–4). И эти привилегии торговые дворы не получили по окончательному тексту договора. Очевидно, они также были новациями, поскольку в соответствующих статьях нет ссылок «на старину». Оба предложения ущемляли интересы новгородских властей и потому были отклонены.
Третья группа положений обеспечивала безопасность дворов и находящихся в них людей и товаров (п. 5–7, 10). Особо оговаривалась неприкосновенность ограды двора и его ворот (п. 7), причем обнесение двора забором – в соответствии с «древним правом» – вменялось в обязанность хозяевам двора (п. 10). Обращает на себя внимание отсутствие ссылок «на старину» в статьях о нанесении урона дворам или их оградам. Тем не менее, поскольку и в предыдущих по времени договорах гарантии безопасности купцов (на пути в Новгород и в самом Новгороде), сформулированные, однако, в обобщенной форме[1356], были важнейшей частью соглашения[1357], можно полагать, что конкретизация гарантий, в том числе безопасности торговых дворов, происходила в устной форме или подразумевалась. Новацией в этом случае было не содержание статей, а само их включение в письменный договор и, возможно, предложенная немецко-готландской стороной подробная тарификация штрафов за ущерб различного рода (п. 6, 7). Если общие положения о гарантиях безопасности дворов были приняты новгородцами, то определение размеров штрафов не вошло в окончательный текст – видимо, предполагалось использование существовавших в Новгороде норм. В договоре 1269 г. отсутствует и запрещение драк и «игр» с дрекольем на прилегающих к дворам улицах, которые создавали угрозу иностранным купцам.
Проект договора впервые детально определял права дворов на недвижимое имущество, причем все эти права восходили к «старине» (и. 11–12): как новгородские, так и ладожский иноземные дворы владели огороженными лугами и кладбищами, а также церквами (св. Петра – немецкий, св. Олава – Готский, св. Николая– ладожский). Попытка обеспечить Готскому двору, кладбищу и церкви св. Олава и принадлежащим им лугам «свободу во всем» («in omnibus libera»), окончилась неудачей. В заключительном тексте договора предусмотрено лишь право дворов на владение лугами.
Наконец, проект договора предусматривал обеспечение свободного проезда к дворам (и. 9, 13–14). Согласно ему, запрещалось застраивать подъездные дороги к дворам («по праву, данному князем Константином» Всеволодовичем, который княжил в Новгороде в 1205–1207 гг.), в том числе подъезд к Готскому двору от церкви св. Николая (Дворищенского); готландцам, как и прежде, должна была принадлежать земля на восемь шагов вокруг Готского двора, и без их разрешения здесь не допускалось строительство (и. 14). Несмотря на традиционность этих положений, которая отмечается во всех случаях (но не отражена в предшествующих договорах и, возможно, восходит к устно оговаривавшемуся «обычаю»[1358]), они были также изъяты из договора 1269 г.
Таким образом, сопоставление предложений немецко-готландской стороны о статусе их дворов в Новгороде в проекте 1268 г., отражающих их претензии на независимость дворов, с заключительными положениями договора 1269 г. очерчивает в целом юридический статус Готского и Немецкого дворов в середине XIII в. Прежде всего, новгородская сторона фактически уклонилась от предоставления привилегий иноземным дворам и их письменного закрепления в договоре. Оставшиеся в тексте 1269 г. статьи не определяют юридический статус дворов, но фиксируют лишь гарантии безопасности дворов и их обитателей (причем в самой общей форме) и право дворов на владение недвижимостью, прежде всего лугами, которые, вероятно, могли стать или становились предметом споров, в отличие от кладбища, принадлежность которого вряд ли могла быть оспорена[1359]. Стремление немцев и готландцев получить «свободу» для дворов, право их экстерриториальности и свободной торговли как на территории дворов, так и вне их, свидетельствует о том, что такими привилегиями иноземные купцы в Новгороде в третьей четверти XIII в. не обладали.
(Впервые опубликовано: Великий Новгород и Средневековая Русь. Сборник статей к 80-летию академика В. Л. Янина. М., 2009. С. 95–103)
Varangians and the Advance of Christianity to Rus’ in the Ninth and Tenth Centuries
Elena Melnikova
One of the main purposes of the earliest Russian annalists, monks of the Kievan Cave monastery who wrote at the end of the eleventh and at the beginning of the twelfth centuries, was to depict the advance of Christianity in Eastern Slavic world[1360]. The depiction of how East Slavic people joined the family of Christian nations allowed them to incorporate the history of their own people into the history of the world («historia mundi») and the Christian church («historia ecclesiastica»)[1361]. They had, however, rather little to tell about. Before the official adoption of the new faith in 988 (or 989) the chronicle preserved only a few mentions scattered here and there and providing information about events pertinent to the advent of Christianity.
Two of these entries were of crucial importance for the annalists’ conception of Slavic early history. The first one is devoted to the voyage of Apostle Andrew up the Dnieper, the second one concerns the earliest teachers of Slavic nations, St. Cyril and St. Methodius. The tale about St. Andrew was an elaboration of a popular in the Middle Ages apocryphic story about his voyage to the lands on the northern shore of the Black Sea[1362]. The Byzantine version of the apocryph became known in Rus’ by the end of the eleventh century and was used to proclaim the original holiness of the Rusian land predicted by St. Andrew. Having reached the Kievan hills, St. Andrew is said to announce: «So shall the favor of God shine upon them that on this spot a great city shall arise, and God shall erect many churches therein»[1363]. The story provided the «apostolic» background for Christianity in Rus’ and thus allowed the annalist to present Eastern Slavs as a chosen nation, even when pagans.
The second entry dealt with the introduction of Christianity among the Slavs by St. Cyril and St. Methodius[1364]. The information about their mission and activities in Moravia came to Rus’ from Bulgaria. Though the saints preached Christianity in Moravia, far from Eastern Europe, their reputation as the apostles of the Slavs as well as their introduction of Slavic script made the annalists represent them as successors of St. Andronicus, «one of the Seventy, a disciple of the holy Apostle Paul» and teachers of all Slavic peoples including those who habitated in Eastern Europe:
Since Paul is the teacher of the Slavic race, from which we Russians too are sprung, even so the Apostle Paul is the teacher of us Russians… But the Slavs and the Russes are one people[1365].
Both legends based on literary, Byzantine or South-Slavic sources, were crucial for the annalists’ concept of historia ecclesiastica of Rus’. They introduced Eastern Slavs into the Christian world even before the Slavs became Christians and emphasized the original belonging of the then pagan peoples to the true faith. In this perspective the Christianization at the times of Vladimir turned to be not an occasional act but the realization of inherent aspirations of the Eastern Slavs.