Древнейшим корнем, который, хотя бы в фонетически измененном виде, сохранили многие языки, был корень *dě-. Общее его значение ‘делать’, ‘класть’ что-либо, но в славянских языках образованные от этого корня слова стали передавать неопределенный смысл ‘делать’ — ‘говорить’. Имеется в виду деятельность, связанная с речью, со словом. А такой деятельностью могла быть только коллективная, совместная, по мере ее исполнения требующая переговоров, советов, приказов или, быть может, упреков. Остатком такого употребления является частица де, которая употребляется при передаче чужой речи. В «Стоглаве» 1551 г. один из «ответов» на вопрошания царя звучит так: «Отвѣтъ чинятъ: мы де учимся у своихъ отцовъ» (СлРЯ, 4, с. 196). «Мы, говорят, с отцов пример берем». Одновременно и говорят, и делают.
Дѣи — такой же остаток старой глагольной формы, эта частица значит ‘разве’ и известна с XV в. «История Российская» В. Н. Татищева начинается такими словами: «Истории знаменование. История есть слово греческое, то самое значит, что у нас дѣи, или дѣяния» (Т. I, с. 79). История — рассказ (слово) о деяниях (делах), устаревшую форму в этом самом значении и употребил первый наш историк, уже поясняя ее более известным словом деяния. Того же корня и слово дѣиствительность, та самая, которой касаются, которая действует нам на нервы и которая в действительности есть реальность; реальная действительность. Если вдуматься, все смысловые наслоения отражены на расширении данного корня. Об этом слове речь впереди.
Кроме того, в соединении с приставкой корень очень давно дал возможность выразить множество co-значений, сохранившихся до нашего времени: одѣти, задѣти, въдѣти (например, нить в иголку). Слова эти явным образом связаны с ткацким производством, одной из важнейших форм человеческого труда, достаточно древней, которую хотели почтить особым выражением-словом. В первых переводах на славянский язык появилась точная копия греческого сочетания δωρον χάρις ‘дар благой’, и звучало это так: благодѣть, благая ноша. Христианская идея «благодати» возникла позже — это как бы награда за тяжкую жизненную ношу добродетельного человека. Видимо, переосмыслению подвергалось содержание целого оборота речи, обозначавшего служение добру.
От дѣ-ти образуется глагол дѣяти, который значил то же самое: и ‘делать (совершать)’, и ‘говорить’, и ‘трогать, касаться’. «Не дѣйте мене, ничтоже вы зла створисте», — робко просит юный князь Глеб убийц, которые уже приближаются к нему по повелению его старшего брата Святополка. ‘Говорить’ → ‘трогать’ → ‘действовать’ — такова смысловая цепочка, своими слитными значениями сопровождающая всякое совместное действие. Еще в XVI в. грамота разрешает кому-то: «как хочет, так и дѣжеть», т. е. пусть и поступает так, и всё равно в чем — говорит или делает, — а нас не касается. «Не дѣйте мене» часто произносят и позже, стараясь освободиться от чужой опеки или приставаний. «Оставьте меня в покое, не прикасайтесь».
Неизвестно, когда появился второй глагол этой группы — творити. Однако он связан с обозначением скотоводческого труда, потому что в исконном своем смысле корень слова значил ‘ловить — хватать; держать; затворить — закрыть’, а это всё вместе передает сложный набор действий, связанный со скотоводством. Творение — беспокойная деятельность охотника и скотовода, и очень поздно с тем же корнем стали связывать творческие формы деятельности; по-видимому, на основе согласования творчества человека с благословением от Творца и с днями творения. Интеллектуально-духовные формы общественного труда тоже воспроизводят те же моменты исполнения — нужно схватить идею, удержать ее в памяти и в материале, а потом закончить — «закрыть» — сотворенное. В древнерусском языке творити уже означает ‘сооружать, создавать’ или ‘рассчитывать, украшать’ — тоже целый сплав co-значений, но все-таки близких к современным. Несомненно, общим является отношение к творчеству, к созданию нового, к размышлению и к украшению созданного. Корень слова в книжных текстах постепенно изменял свое значение, в них творъ — это ‘внешний вид’, понятый как ‘красота’. Утварь — украшения. В переводной хронике Кассандра описывается так: «Низка, круговатымъ лицемъ... мужьскымъ творомъ», сотворена как мужчина, мужеподобна. Не ясно, комплимент ли это.
Столь же древним было слово трудъ, ср. латинский глагол trudere ‘толкать, теснить’. В самых близких славянским балтийских языках этот корень означает ‘труд, хлопоты’, то же значение долго сохранялось в древнерусском языке. Трудъ — это «трудный» труд, работа, связанная с длительным напряжением сил. Представление о страдании, даже боли, беспокойстве, сопровождавших исполнение труда, долго сохранялось в памяти и постоянно всплывало при обозначении некоторых бытовых ситуаций. «Злая жена, аки трудъ въ лядвеяхъ» — злая баба точно боль в ляжках. Но в той же «Пчеле», откуда этот афоризм, не раз утверждается, что «кто труда бѣжить — бѣжить благодѣти», поскольку труд — долг каждого члена общества. Без труда нет награды, без ноши — платы, без благодети нет благодати.
«Киево-Печерский патерик» в XI в. отметил странное совпадение двух слов. Человек должен жить, ожидая милости от Бога — «за трудъ твоего дѣла». Оказывается, и трудъ, и дѣлоѣ соотнесены друг с другом как равные формы подвига, который вершит монах, в пещере своей пребывая. Но дело есть действие, тогда как труд — страдание, которое испытывают при совершении такого действия. Средневековый монах понимает трудъ как служение в беспокойстве, в страдании, в страсти — это и есть его подвиг.
Слово дѣло образовано от глагола дѣти (позже — от дѣяти); наш глагол делать возник довольно поздно, образован уже от имени дѣло. Тот же суффикс находим и в литовском слове dailė ‘искусство, ремесло’ и в слове dailùs ‘изящный’. Таким образом, со словом дѣло мы вступаем в новую сферу человеческой деятельности — в ремесло и художества. Так и древодѣля в древнерусском языке было почетным словом, и значит оно ‘плотник’. Плотник «делает» дерево, обрабатывает его. Дело и есть работа не по долгу, как подвиг жизни, не по принуждению, а согласно личному желанию; это уже обозначение специальности, хотя и не обязательно связанной с искусством. В древнейшей летописи под 946 г. записано: «Вси гради наши... дѣлають нивы своя» (Лавр. лет., л. 16 об.) — пашут и сеют, поскольку жители — земледельцы. Почетный и творческий труд, хотя, конечно, и он приносил с собой труд, т. е. и страданиями усталость, и боль. Важно отношение к нему как к труду и полезному, и важному.
Труду и делу свободного члена общества противопоставлена работа — труд раба, служение в рабстве, труд по обязанности. Как показывает форма слова, оно пришло из церковнославянского языка, распространилось из текстов, повествовавших о рабском труде; в русском произношении слово было бы другим: робота (можно сравнить с другим суффиксом столь же отвлеченного значения — робость). Слова работа и рабъ сначала имели отвлеченно нравственное значение (рабъ Божий), речь шла о чем-то чужом, непривычным для русской жизни, поскольку рабства как такового у славян не было. Не случайно же слово рабъ в социальном смысле не использовалось (но было слово роба — о подневольной женщине), вместо него, как полагают историки, употреблялось слово холопъ. В Древней Руси в ходу два слова: трудъ — с утомлением и тревогами, дѣло — с размахом и удалью. Кто-то трудится в поте лица, кто-то делает дело.
Можно сравнить внутренний смысл всех трех слов в современной фразе: в каждое дело, работая, мы вкладываем свой труд. Работа — процесс, смысл его — дело, его содержание — труд. Хотя и можно восстановить внутренний смысл (первосмысл) всех трех слов, тем не менее изменялись сферы их употребления. Стоило уйти из речи глаголам дѣти и дѣяти, как изменилось и содержание понятий о «деле». Утрачены языком и другие слова конкретного значения, связанные с определенной формой деятельности, например, таких· как слово праца, обозначавшее понуждение к работе. И внутреннее соотношение между оставшимися, словами изменилось, стало другим, древнерусская система смысловых соответствий распалась.
Однако важно, что каждое дело так или иначе определяется словом, речью, и неважно, в каком виде: пожеланием в деле, приказом в труде или насилием в работе. Исходный импульс всякого дела — слово. Скотоводство, земледелие, ремесло... Обязательно человек прикладывал к делу глаза и руки. Более того, в труде он становился зрячим...
Итак, восприятие мира посредством осязания или вкуса сменилось ориентацией на обоняние, переросло в слух и, наконец, поднялось до уровня зрения. Трудовая деятельность человека совершенствовала его чувства.
Древние славяне прошли все этапы развития органов чувств и усовершенствования восприятий как средства познания мира. Однако язык сохранил следы того состояния, когда наибольшим почтением пользовался слух, а не зрение. Слова, обозначавшие действие низших органов чувств, долго были связаны со слухом, а не со зрением. Память и мысль также отталкивались от слуха, система доказательств строилась на основе слуховых фактов (послухъ, а не видокъ), поэтическая традиция опиралась на звучание и воспроизведение текстов на слух. Еще и сегодня украинец скажет чую в смысле ‘слышу’, а русский «слышит» даже запах.
Мы не случайно говорили об органах чувств, фактически сведя всю их совокупность к неопределенному чутью. Древний глагол чюяти мог означать самые разные формы познания: ‘сознавать’ («душа чюеть свои грѣхи»), ‘чувствовать’ (человек не чюеть своей усохшей руки), ‘слышать’ (слепец в притче Кирилла Туровского