...разум или смысл (ratio, λόγος) есть не что иное, как взаимоотношение всего в едином.
Владимир Соловьев
Выводы, к которым мы пришли, следует проверить и уточнить на истории слов, близких к глаголам типа вѣдати, знати и пр. Нам ясно, что чувственный уровень познания, объектом которого является единичное, частное и вместе с тем случайное по характеру, уже развит в славянском сознании. Мы поняли также, что представление — вторая ступень познания — также развито им в совершенстве. Представление так же чувственно, хотя и отражает не внешнюю реальность, а внутренние переживания сознания; следовательно, уже не единичное и конкретное вызывается сознанием, а общее, даже всеобщее, что и становится предметом забот ума. Мы остановились перед следующим этапом развития сознания, который проявился уже в Новое время, хотя истоки его лежали в древних переживаниях. «Мысль из представления создает философию, превращая голую мысль в понятие», — отметил Гегель.
Но самого термина понятие нет в древнерусском языке, как нет, очевидно, и понятия о «понятии». Есть слово мысль, и это очень старое слово. Соответствующий литовский глагол сохранил исконное значение корня ‘тосковать по... ‘страстно желать’, и, действительно, это славянское слово возводят к древнейшему индоевропейскому корню со значением ‘стремиться к чему-то, страстно желать’. Идея в о л и здесь проступает явно. С другой стороны, это слово связывают и с греческим μυϑος ‘слово, речь, замысел’ и т. д. (ср. миф), и со славянскими словами мьнѣти, мудръ (Топоров, 1963), которые восходят к очень древнему корню men в значении ‘мыслить, соображать’. Прежде родственные языки разошлись в толковании общего для них словесного корня: для одних это волевой порыв, для других — слово, для третьих (и для славянских также) — мысль как результат интеллектуального действия. В. Н. Топоров справедливо соединил все три co-значения в общую последовательность событий-переживаний, которые часто повторялись в значениях важных слов (например, в слове вещь): мысль — слово — дело. Миф — не только речь или слово, но и мысль, и действие, и идея, собранные вместе волей человека. Таков прасмысл словесного корня, из которого выявилась идея «мысли» — выражение умственного напряжения, вызванное к жизни желанием человека.
Любопытно, что европейская философия Нового времени, в лице Канта, практически недавно осознала, что мысль связана с волей. Именно таково, как оказывается, и логическое развитие со-значений нашего слова. Еще одно подтверждение того, что философ не может открыть ничего, что до этого не таилось бы в смысле слова.
В результате постоянных контактов с окружающим миром человек пришел к возможности не только пассивно регистрировать объекты «знатьбы», но и вторгаться своей мыслью в этот внешний мир вещей и существ. Правда, первоначально он не догадывался, что его собственная мысль и то, о чем он мыслит, совершенно разные вещи. Даже древние греки долго отождествляли бытие и мышление, а северные варвары простодушно верили, что мысль — это душа предмета или явления. Они верили в это и много позже, когда греческие мыслители уже пришли к убеждению, что слово (название, имя) и предмет — также одно и то же. В этом скольжении мысли от идеи к вещи отражено легкое видоизменение старой точки зрения, но с упором не на ускользающую тут же, ненароком мелькнувшую мысль, а на более устойчивое в существовании слово, эту мысль ухватившее в речи. Не случайно и славяне словом мысль переводили греческое σκοπός ‘цель’; мысль — всегда цель всякого рассуждения. В известном месте: «не печалуй: еже мыслиши — получиши!» — славяне замещают слово мыслиши сочетанием еже желаеши.
Значение пожелания, личной воли присутствует в этом слове долго. В древнерусских текстах мысль может быть и одна, но чаще их набегает много; мысль имеют, ею помышляют, ее разумеют, она добрая или злая, она заставляет действовать, она и поминается обычно в сочетании дѣломъ и мыслью, — вот какова она, эта мысль, невзначай залетевшая в голову. «Смятеся сердце мое, и мысль моя во мне расхожашеся», — вопиют с XII в. русские праведники, попутно вспоминая слова псалмопевца. Мы видим почти физическое движение мысли, приравненное к толчкам сердца.
Приставка при слове хорошо сохраняет старое значение, и вот древнерусское слово помыслъ — это ‘желание’, а словом этим переводят греческое βουλή ‘желание, воля’. Помыслити — захотеть, умыслити или замыслити — решить по воле своей, а размышление имеет много значений, в том числе и ‘любовь’. Тоже проявление воли.
Теперь понятно, почему в Древней Руси думали сообща, а мыслили поодиночке. Мысль — факт индивидуального умственного напряжения, результат личного желания, целью которого неизбежно станет и личный интерес. В патриархальном обществе это не одобряется, гораздо больше доверия думе. Даниил Заточник много говорит — и всё пословицами, — как хорошо, если думают вместе, думают много, думают правильно: «ихже дума крѣпка — и грады их тверды», «зане умных дума добра», и всякий умный муж «на думѣ годенъ бываеть» (Лексика, с. 62). Но что-то изменяется в обществе, «тако и сердце, утвержденное мысльми, во время думы не устрашиться», — гласит один афоризм «Пчелы» XII в. Робкое сердце укрепится твердой мыслью, и беды уже не страшны.
Личность со своей мыслью приносит в народ и свою волю, делая возможным смысл всякой думы. Смысл — соучастие в мысли, та же дума, т. е. личное соображение, которое становится предметом размышления всех на думе. Иногда это не Бог весть какая мысль, но всё же своя. «Всякий, кто во плоти существует, имеет и телесный смысл», — вот еще афоризм из тех же времен. В оригинале сказано: «плътный смысл» — житейский, простенький, без полета мысли.
Думали же все вместе. Когда «некто вопроси Вианта (древнегреческого мудреца): “Кто есть добрый думца (советник)?” — и ответил: “Время”». Это — тоже из «Пчелы».
В древнерусском апокрифе герой говорит: «Да обращу ум свой к чистоте, и мысли свои явлены положу на него» — мысли явлены, а ум нет; ум — средоточие мыслей.
Тут много загадочного. Ум и сам имеет некое вместилище, и в разное время за таковое принимали то одно, то другое. У древних греков орган мысли сосредоточен в груди или диафрагме. Так понимали вместилище мыслей древние индусы, римляне, германцы и славяне. Мысль поразила вас — и вы чувствуете это сразу же: мысль в вас «расходится»; сжимается диафрагма, дыхание затруднено. Очень конкретное и слишком материализованное представление о движении мысли.
Замечено, что в текстах Гомера слово, обозначающее ‘ум’, и глагол мыслить употреблены 132 раза, из них 82 раза это действие относится к зрительному восприятию — и это при том, что Гомер, как говорит легенда, был слеп. Мудрец и должен быть слепым, чтобы глубже вглядываться в себя, в таинственную глубину собственных мыслей. Мыслить у Гомера значит всматриваться — глазом.
Индоевропейские языки, сохранившие этот словесный корень, все указывают на значение ‘ум, разум, память’. Следовательно, собственное значение слова умъ возникло очень давно. Можно указать на смысловую связь с глаголом явити и тем самым установить проявления ума. Явити же всегда определяется зрением и слухом. Это всё то, что явно.
Непонятно лишь, почему в столь отдаленном прошлом явлен и ум — мы только что нашли, что про-явлением ума является мысль. Можно предполагать, что первоначально слово ум вбирало в себя все значения, в том числе и такие, которые позже стали отличать мысль. Не случайно производные от слова ум некоторое время конкурировали со словом мысль, например — разум. В древнейших переводных текстах мы находим замены слов: душа вместо ум, сердце вместо разумъ; происходит это как раз оттого, что ум — это мысль, а разум — умение (пользоваться умом). Если углубиться в древность и разложить слова на его составы раз- (роз-) ‘часть’ и умъ, получится, что разумъ — это ‘часть ума’, его про-явление.
В древнерусской истории мысль-воля стала уже содержимым ума-памяти. «Принять в умъ» — запомнить, «держати в умѣ» — помнить. Умом возвышаются, мятутся и даже парят.
Два сходных выражения: «уменъ мужь» и «разуменъ мужь» — значат не одно и то же. Первое значит, что человек обладает умственными способностями, второе — что он умен. Различие между словами значительно, но не беспредельно. Смысловой водораздел между ними составляло отношение к органам чувств. Мы уже видели, что именно разум руководит органами чувств. «Это разумно», — скажем мы и сегодня, принимая во внимание целесообразность задуманного и опираясь в своем суждении на здравый с м ы с л. «Это умно», — опять же скажем, отдавая должное уму, но сомневаясь в целесообразности вопреки здравому смыслу. Действительно, разум, скорее всего, связан со зрением. Более того, в некоторых переводах Х-ХІ вв. слово разумъ часто заменяется словом чювьство, например, в таком контексте: «Пять возможностей есть у органов чувств (тѣлеснии разуми): зрение, слух» и т. д.
Разум часто соотносят с волей. Многие примеры употребления слова разумъ в русском переводе «Пандектов Никона» заменяются словом воля в переводе болгарском. Налицо отмеченная уже конкуренция со словом мысль. Но конкуренция не полная, как показывают те же тексты «Пандектов». «Брать неразуменъ» — это «брать неискусенъ», т. е. неопытный в жизни монах. В отличие от ума-памяти, разум тоже отчасти память, но память особого рода, более низкого уровня воплощения. Это — опыт. Да, разумъ — проявление ума, его часть.
Именно ум — вместилище разума-мысли. Ум выше разума, во всяком случае, с проявлениями чувств, восприятий и ощущений ум не имеет уже ничего общего. Ум приравнивается к сердцу, слову, душе, он живет в теле, в котором и остается после смерти. «Мысль имея в уме своем»; разум отчасти может быть в уме, но чаще вне его, например, проявляясь в руках, как форма того же опыта.