Разумъ словесе сначала представлен как «страж слова», содержание слитного представления о вещи сродни самой вещи.
С XII в. разумъ не соотносится уже с чувственным представлением о цельности вещи, но сосредоточен на восприятии объема понятия, а это и есть смысл слова, взятого в его отношении к мыслимой вещи (предметное значение).
С XV в. разумъ применительно к отдельному слову определенно понимается как значение слова, дает представление о содержании понятия прежде всего.
Отвлеченность понятия в различные времена «разумели» по-разному. Отвлеченность как признак мысли предполагается уже характером самого слова, которое символически передает, указывая ее, вещь. Но и слово изменяло свое содержание. Средневековый тип отвлеченности — отвлеченность по объему понятия — связан с восприятием конкретных предметов во всей совокупности их признаков; здесь слово есть и м я, а имя ведь — тоже вещь. Зрелое Средневековье отвлеченность «понятия» развивает через его содержание, в представлении восприятия возникают признаки различения, и притом не обязательно соответствующие конкретным предметам; здесь слово есть символ, з н а м я, оно «знаменует» различия в предметном мире, явленные в их признаках. В Новое время объем и содержание понятия одинаково важны, равномерно представлены в слове в совокупности всех его значений и со-значений.
К рассуждениям о знаке, символе и отвлеченности мы еще вернемся. Сейчас отметим для себя как главное вот что: понятие вызрело на исходе Средневековья и тем самым прекратило его.
Истина — принадлежность идеального мира, а не материального.
Владимир Соловьев
Говоря о средневековой культуре Европы, историки выделяют категорию истина как основную для того времени. Бог как высшая сущность и абсолютная истина становится философски осознанным символом («роднейший родъ») и «Божьей правдой», так что верному христианину не оставалось ничего иного, как служить уже познанной и заранее известной истине (Горский, 1988, с. 79, 81). Слово как естественный посредник между землей и небесами становилось воплощением того самого смысла, который содержал в себе все сведения о сути быта и сущности бытия. Включая в рассуждение понятие правда, можно добавить, что в Средние века правду следовало постичь, тогда как истина считалась уже известной.
«Что есть истина?» — вопрошал Пилат, и Христос ответил — Фоме: «Я есмь путь и истина, и животъ (жизнь)». Это указание невозможно было оставить без внимания, отсюда неукоснительное следование выраженным в Новом Завете понятиям об истине, которая находится вне правды. Рационально однозначное обращение только к «истине» в западноевропейской культурной среде понятно. Западные языки не всегда различают «правду» от «истины», например, в словах truth у англичан, Wahrheit у немцев, verdad у испанцев, verita у итальянцев, verite у французов и т. д. У романских народов их слова, обозначавшие одновременно «правду как истину», восходят к латинскому слову veritas, имевшему несколько значений: ‘правда, истина’ — ‘действительность’ — ‘правдивость, искренность’ — ‘правила, норма’. В греческих текстах Писания этим значениям (кроме последнего) в точности соответствовало слово αλήϑεια, которое славяне и перевели словом истина. Согласно Новому Завету, особо ценимому в Древней Руси, ложь противопоставлена не правде, а — истине; дух есть истина, слово-логос содержит в себе истину и тем самым совпадает с любовью или благодатью; истина делает свободным, за истиной ходят, истина в самом человеке. Наконец, «Церковь — столп истины». Слово правда, также известное славянским переводам Писания, соответствовало другому греческому слову — δικαιοσύνη ‘справедливость, законность, праведность’, а также ‘правосудие, судопроизводство’ или даже ‘благодеяние’. Значение ‘благодеяние’ известно только переводам Нового Завета. Поэтому именно его славянский эквивалент использован славянским переводчиком для обозначения Божьей благодати — Правда всегда Божья, она сродни благодати и святости. Она выше истины.
Сказанное как будто входит в противоречие с исконным смыслом славянского слова правда, обозначавшего чисто судебное разбирательство; уже на заре государственности у нас есть «Правда Русская». Чтобы понять сущность возникшего противоречия, сделаем небольшое отступление и рассмотрим значения древних славянских слов правда и истина. Все другие слова, имевшие отношение к данным понятиям, оставим в стороне как не ставшие родовыми терминами литературного языка. В мораво-паннонских текстах мы встречаем слова рѣснъ, рѣснота, рѣснотивіе, рѣснотивьнъ, также имевшие смысл ‘истина’, ‘истинный’ в соответствии с тем же греческим словом (Ковтун, 1963, с. 426, 429). В древнейшем переводе «Апостола» порѣснотѣ — по истине, въ словеси рѣснотивѣ — в истинном (Ап. III, 152, 62-63); въ рѣсноту — όντως κύριως (Г., с. 138) и т. д. Древний корень этих слов выражал идею «ясность, явленность» во всей точности, передавал смысл соответствия формы — своему содержанию.
По текстам видно, как возникает и развивается само представление об «истине», отталкиваясь от образцовых книжных формул, прежде всего новозаветных. Происходит последовательный отбор признаков, важных для понятия об истине и на фоне представлений о славянской (собственной) правде.
По происхождению корень -ист- при латинском este ‘тот же (самый)’ выдает свой местоименный характер — это определенно указание на «суть» в ее чистом и полном виде, без всякой связи с бытийностью; этимологи отрицают смысловую связь с глаголом es ‘быть’, как это предполагают иногда поэты и мечтатели. Зато связь с древнейшими хеттскими и кельтскими словами, обозначавшими соответственно ‘душу’ или ‘яйцо’ (или ‘почки’ у древних славян) показывает мистическую отдаленность смысла, связанного с обозначениями наиважнейшей части (мирового тела?), способной рождать новое или возобновлять существенно жизненные энергии. Это одно из древних слов, оно входило в тип склонения на -ес- (слово — словесе, исто — истесе). В древнерусских источниках в новой грамматической форме слово исто, род. падеж иста обозначало капитал (ростъ, лихва ростовщика).
Столь же древние славянские формы прилагательных — истъ, истовъ, истиньнъ. Истый — ‘настоящий’ (соответствует «капиталу»), истовый — ‘точный (совершенный)’, истинный — ‘достоверный’ — опять-таки в отношении к идеальному образцу. «Истый» существует сам по себе, являя сущность самого себя, «истовый» принадлежит миру действительности, «истинное» же проявляется в сознании как отражение идеального образца. Впоследствии два последних определения разошлись в оценке описываемого: истовый отчасти с осудительной, истинный всегда с положительной оценкой качества или состояния.
Таким же определением было в древнерусском слово истинна, которое сегодня воспринимается (и передается) как имя существительное истина (с одним н). В самом общем виде это ‘действительность’, данная как ‘законность’ или как ‘справедливость’.
Столь же ясен общий смысл слова правда. Исконное значение производящего корня ‘прямой, ровный’, т. е. ‘правильный (по сути)’. В отличие от корня -ист-, этот корень развивал не имена прилагательные (определение признака), а имена существительные (указание на предметнос т ь), выражавшие оттенки правыни, правости, правоты, правьды, правьдьности и т. д. Лишь слово правьда уже соответствовало греческому слову со значением ‘истина, правда’ в юридическом смысле, и таково единственное его значение. Соотношение выражений «суд Божий» и «правда Божия» отражали известный параллелизм в понимании справедливости в христианско-церковном и феодально-светском их смыслах. От корня -ист- возможны были и глаголы (истиньствовати), а непосредственно от корня прав- редко и вторично (правити). Глагольная форма также обозначает признак, а не предмет, но признак в его развитии.
В отличие от «истины», «правда» изначально дана в целостном виде, для уточнений о ней не нужны накапливающиеся в наблюдении и в сознании признаки, а также вызывающие такие признаки действия. Понятийный ряд «правд» усложняется только за счет суффиксальных или сложных имен, таких как правовѣрье, праводѣянье, правомѣрье, православие, правословье, правосутье и т. д. «Истина» последовательно уводит мысль в интеллектуальную, объективно существующую или умопостигаемую, требующую разумных обоснований или доказательств сферу. Понятие о «правде» связано с действиями души и духа, отражает не логику мысли, а логос Духа. Правда божественна — она идеальна. Истина же всегда земная, она предстает как обеспечение правды, это земное воплощение правды, «капитал», с каким начинают всякое дело. Правда — воплощение благодати. Истины в суде не искали, за ней не уходили в далекие земли, во имя истины не погибали — всё это совершали только во имя Правды. Истина противопоставлена лжи и обману, правда — кривде; «неистины» быть не может, поскольку истина всегда объяснима или ее можно оправдать — «неправда» встречается, но как извращение «правды». Истина пребывает в известном пространстве, правда — во времени; это мечта, идеал — бытие, а не быт. Истина одна, на это указывает и суффикс единичности -ин(а), а правда собирательно общая (суффикс -ьд-), но у каждого она своя.
Насколько можно судить по диалектным, этнографическим и историко-культурным материалам, такое представление о «правде» и «истине» свойственно восточным славянам до сих пор. Оно отражает сложившееся в глубокой древности противопоставление нравственной правды умозрительной истине.
Эти сжатые комментарии к истории слов показывают, что раздвоение Правды на правду и истину определялось исторически, установкой на новую культуру, и основано на исходном различии между αλήϑεια и δικαιοσύνη, переведенных этими словами в авторитетных текстах новой, христианской, культуры. Синкретическая неопределенность славянского корня