(2) «Таже осыпали нас землею. Струбъ в землѣ, и паки около земли другой струбъ, и паки около всехъ общая ограда за четырми замками; стражие же десятеро с человѣкомъ стрежаху темницу» (л. 82).
Воздух и свобода в первом случае, сияние света и ангелы; земля и несвобода — во втором, ограды и замки при точно указанном числе сторожей.
Идеальная сфера (1) выделяет три основные идеи: путь, место, свет, и вот как они развиваются в нервном описании автора.
Путь — это прежде всего ‘дорога’.
Слово дорога используется в значениях ‘полоса земли’ (тут даже дорошкою, там же, л. 51 об.) и ‘движение по дороге’: «и колико дорогою было нужды, тово всево говорит много» (там же, л. 6), «а меня выбил, всево ограбя, и на дорогу хлѣба не дал» (там же, л. 17).
Возможно совмещение обоих значений в одном тексте, тогда заметен метонимический перенос: «Я-де, Богу поклонясь и побрелъ ис полаты вонъ, к воратам пришелъ, ано и ворота отворены! Я-де и управился путемъ... к свѣту де ужъ далеконко дорогою бреду [начинается погоня] я-де-таки подле дороги бреду» (там же, л. 67 об.). Именно второе значение является основным для слова путь: «И егда буду посреди дороги [т. е. пути], изнемогъ... да и паду в лямке среди пути ницъ лицем, что пьяной» (там же, л. 104-104 об.).
Слово путь употреблено в значениях ‘движение по дороге’ («волокли телѣгами и водою и санми половину пути» (л. 27 об.) и ‘направление движения’ (в блужданиях по тайге человеку явился во сне Аввакум «и благословил, и путь указал, в которую сторону итти; он же, вскоча, обрадовался и выбрел на путь» (там же, л. 52).
Глаголы, обозначающие движение, в «Житии» почти всегда просторечные: приволокся, волочился за волоки, побредемъ впред, карамкаются, всяко мотаемся, аз прибрел к Москвѣ, на рукахъ ползъ, привалил к берегу, перемчали девяносто веръстъ и т. д. На фоне таких глаголов определенность имен выразительна. Имена существительные обобщают то, что глаголы изображают в действии. О каждом из них можно говорить особо, потому что глагол — основная часть речи в древнерусском языке. Именно глагольная форма — предикат — создает лаконичность, четкость и законченность высказывания, во многом благодаря тому, что значения глаголов конкретны и образны. А. А. Потебня говорил, что все они «могли значить просто идти, даже быстро, как старинное лѣзти, приуроченное теперь к одному медленному движению» (Потебня, 1989, с. 322).
Как раз на этом глаголе можно увидеть принцип размещения глагольных форм в речевом пространстве древнерусского высказывания.
По исходному смыслу корня глагол лѣзти выражал идею перемещения на низком, ровном и плоском пространстве (ЭССЯ, 15, с. 36-38). По происхождению глагол близок к слову лежать. Лезть — значит ‘медленно ползти (или взбираться), преодолевая преграду’, но неуклонно и настойчиво. Если вдуматься, еще и сегодня этот глагол сохраняет в подтексте такой смысл. В древнерусском языке основные значения глагола три: ‘лазать’ — ‘пролезать’ — ‘влезать’. «Раци въспеть лазеще» (Шестоднев, л. 172 об.) — раки лазают назад (въспять — пятятся). Всякий «гад» лазает по земли, а четвероногие — ходят (СлРЯ, 8, с. 162-163). Пролезают — под мост, влезают — карабкаются — на гору. В историческом словаре первым поставлено значение ‘идти’ — но это недоразумение. На самом деле либо пролезать, либо влезать. На это указывают примеры. В 1156 г. советуют: «А крест достоить цѣловати всѣмъ, кто лазить въ божницю» (Кирик, с. 30). Стиль требует перевода высоким словом идет, а не словом лезет. Но основания для такого прочтения имеются. Дело в том, что каждый «глагол движения», кроме частного значения, включал в свою семантику и родовое значение ‘идти, передвигаться’. Все глаголы, использованные Аввакумом, тоже содержат такой смысл. Потому что древнерусская система обозначений отличается именно этим: каждый видовой одновременно и род, а род не представлен отдельно, поскольку род — идея, а идея выше смысла. Новое время началось с того, что в качестве родовых (гиперонимов) выделились самостоятельные слова.
Точки остановки в постоянном движении Аввакум определяет не характером помещения (слова типа изба, полаты встречаются редко соответственно ситуации описания), а неопределенным указанием на «двор» и на «место». Дворъ всегда уточняется определением, место неопределенно, ср.: «на патриарховѣ дворѣ» (Жит. Аввак., л. 62 об.), «мимо двора моего» (там же, л. 56 об.), «поставили нас по розным дворамъ» (там же, л. 73 об.)...
Место — это отсутствие пути-дороги, но вовсе не цель, не конец движения, а очередная точка пребывания в бесконечных перемещениях. Исторические словари указывают основные значения слова: 1 — ‘определенное ограниченное место, часть пространства’; 2 — ‘местность, край, земля’; 3 — ‘специально оборудованное для каких-то целей место’; 4 — ‘место службы; социальное положение’; 5 — ‘пора, время’; остальные значения у Аввакума не встретились.
Первое значение слова обычно уточняется указательным местоимением: Аввакум удачно рыбачил, и воевода решил этим воспользоваться — «збил мене с тово мѣста и свои ловушки на том мѣстѣ велѣлъ поставить, а мнѣ, насмѣх и ругаяс, указал мѣсто на броду, гдѣ коровы и козы бродят... (помолясь) Дай мнѣ рыбки той на безводном том мѣстѣ, посрами дурака-тово... и паки построя сѣти на том же мѣсте, рыбу насилу домой оттащил, а на прежнемъ нашемъ мѣсте ничево Пашкову не даетъ Богъ рыбы... И на иномъ мѣсте промышляв рыбку» (там же, л. 102, 103 об.).
Второе значение ‘местность’: «Аз же от изгнания преселихся во ино мѣсто» (там же, л. 14), «а провожающии жители того мѣста...» (там же, л. 17 об.) и др.
Значение ‘специально оборудованное место’ (обычно ритуальное) — «государь сошел с мѣста» (там же, л. 27 об.); «и приступивъ, их (одежды) пощупал, а онѣ висят по старому на мѣсте» (там же, л. 98) (на своем месте).
Значение ‘(рабочее) место’ — [после побега в Москву] «послали меня на старое мѣсто, и я притащился» (там же, л. 18), «помале инии паки изгнаша мя от мѣста того, аз же сволокся к Москвѣ« (там же, л. 20 об.).
Значение временное проявляется в устойчивых сочетаниях традиционного типа: «и с тѣхъ мѣстъ обыкох по вся нощи молитися» (там же, л. 13), «с тѣхъ мѣстъ государь меня знат начал» (там же, л. 18), «и с тѣхъ мѣстъ помирилися» (там же, л. 47 об.), «и докамѣстъ у старца сижу...» (там же, л. 89).
Еще одно противопоставление касается внешнего вида пути-дороги, места-двора в их взаимных отношениях. Аввакум видит во сне корабль, приближающийся к нему: «Не златомъ украшенъ, но разными красотами испещренъ — красно и бѣло и сине и черно и пепелесо, егоже умъ человечь не вмѣстит красоты его и доброты; юноша свѣтелъ на кормѣ сидя править» (там же, л. 15 об.). В этом символическом контексте «красота-доброта» противопоставлена «пестроте», о которой потом говорится много и настойчиво. «Тако же и власти, пестрые и черные» (там же, л. 59 об.), «а я по городомъ паки их, пестрообразных зверей, обличалъ» (там же, л. 61), «а у вас православие пестро стало от насилия турскаго Магмета» (там же, л. 71). «Пестрота» никакого отношения к тьме и черному не имеет. Черное тоже однотонный цвет, в нем нет ничего плохого: «витают гуси и утицы... перие красное; тамо же вороны черные, а галки сѣрые» (там же, л. 32 об.). Слово пьстръ является однокоренным со словом пьсати — то, что ярко расписано искусственным образом, представляет собою фальшивую картину внешней красоты, не всегда носящей статус «доброты» (прежде всего здоровье и свежесть). Пестроте противопоставлена красота как проявление природной благости и красоты: «а во дворах травы красны (красивые), и цвѣтны (цветущие) и благовонны (душисты) зѣло» (там же, л. 54 об.); «ризы де на тебѣ свѣтлоблещащияся и зѣло красны были» (там же, л. 16).
В своей творческой деятельности Аввакум исповедовал принципы Дионисия Ареопагита, которого часто упоминает и цитирует весьма уместно. Неоплатонические идеи этого богослова, оказавшего большое влияние на становление великорусской ментальности, прямым образом наталкивали на необходимость в одном тексте, при описании одних и тех же событий, одновременно передать и живую ткань телесно-вещных проявлений «живота», и отвлеченно-идеальные взлеты «жизни». Именно эта потребность обусловила «смешение стилей», одновременное употребление и просторечного вяканья, и возвышенных библеизмов. Но особенно важна та особенность текстов Аввакума, которая здесь описана: на фоне смешения стилей и норм происходит смысловое расхождение близкозначных слов, пришедших из различных источников, причем слова «высокие» наполнены переносными значениями отвлеченно вечного характера, а разговорные их соответствия сохраняют присущую им искони однозначность вещного плана.
Такова «путь-дорога» в осмыслении и передаче тех тонких оттенков мысли, которые постепенно сгущались в категории, предоставляя русской мысли новые средства для постижения мира.
Крайние правые и крайние левые у нас сходятся, как одна и та же темная стихия.
Семен Франк
Расположение лица или предмета в пространстве было основополагающим признаком его существования. Это видно и на системе указательных местоимений.
Сей — самый близкий, первая степень дальности, можно даже сказать — я сам; тот — вторая степень, некое удаление, но еще в поле зрения, собеседник ты; оный страшно далек, не виден, удален на онъ полъ моря — на той стороне в туманах. Были и другие средства выразить расположение лица и предмета в пространстве, и все они указывают, что пространственные характеристики разработаны до тонкости.
Направление размещения выражалось словами дѣсный — шюии. Родственные славянским язы