Тем временем исподволь изменялось значение всех наших слов; они сужали или расширяли свои значения, переосмыслялись, уточнялись относительно своей ценности, изменяли свою образную выразительность или частоту употребления. Но было у них и нечто общее: все смысловые преобразования происходили в общем направлении, которое было задано системой взаимных отношений. И ни одно самое мельчайшее отклонение в значении или употреблении слова не могло не отразиться на соседних. Зрительно общее направление движения смыслов можно представить так:
Для каждого из этих значений можно подыскать цитату из древних текстов. Только моменты изменения в значениях могут не совпадать у наших слов друг с другом; иногда одновременно сосуществует сразу несколько значений. Час в значении 1/24 суток известен с более раннего времени, чем год в значении 365 дней. А слова годъ и рокъ стали обозначать одно и то же и взаимно вытеснили друг друга: в русском год, в украинском рік. Во всех случаях развитие значений идет от собирательно-общего к конкретному. Сначала из нерасчлененного представления о мире, в котором движение и время движения совмещены, выделяется время как самостоятельное качество события — в различных конкретных вариантах (позиция 1). Когда возникает представление о конечности времени (завершенности его отрезков, выделенных волей человека), каждое из «времен» получает свой определенный «срок» (позиция 2), с обеих сторон ограничивается пределом, позволяющим затем выделить вполне определенный «отрезок» времени (позиция 3). И остается один лишь шаг до выделения (и обозначения) конкретного и реального «промежутка» времени (позиция 4). Понятие возраста или судьбы — это уже переносные значения или даже совершенно другие слова, которые входят в другие смысловые системы языка (позиции 5 и 6).
Как и в иных случаях, здесь следует различать народные представления о временах и сроках и книжные понятия, вынесенные из переводной литературы достаточно рано. Уже в X в. славяне знали, что век — это тысячелетие, день — сутки, а времена года — это весна — лето — осень — зима (Шестоднев, л. 20 об., 27, 27 об., 28), потому что Бог разделил время «на дни, лѣта и годы» (там же, л. 115 об.), причем лѣто определяется по движению солнца (там же, л. 144 об.), а годы — годные для хозяйственных целей части «лет». Например, «жатвьный годъ» — осень, пролѣтие — весна, но — «не бо есть льзѣ познати, кая бѣ скорость часная трѣбѣ» (там же, л. 125 об.), это слишком дробный отрезок времени. Между прочим, обычай лето-писей обозначать годы летами выражает чисто практические потребности чуть ли не языческих времен.
Однако старая языческая система неопределенно общих и, в сущности, очень конкретных обозначений распалась. Образовалась новая система, в древнерусской бытовой культуре отраженная на уровнях 2 и 3. Не забудем, что в монастырском обиходе «часы» имели совершенно иное значение и определялись практическими нуждами монахов; они не всегда совпадали с мирскими часами. В старых памятниках находим много случаев, когда слова годъ и година обозначали час, а слово часъ — минуту. И в современном украинском языке корень год сохранился, слово година обозначает там час. В древнерусском «Сказании о Борисе и Глебе» герой проснулся «рано и видѣ, яко годъ есть утренний». Утренний час? утреннее время? утренняя пора? Все современные обозначения одинаково подходят для перевода этого неопределенного выражения. В конце XIV - начале XV в. соотношение слов, обозначающих времена и сроки, могло изменяться самым причудливым образом. У Епифания Премудрого встречаем как собирательно общие, так и уменьшающиеся по градациям времени контексты. С одной стороны: «Егда же прииде кончина лѣтъ житиа его, и время ошествия его наста, и приспѣ година преставления его...», а с другой: «постигнет бо мя кончина, и прииде день, и приближися часъ, и приспѣ година...» (Жит. Стефана, с. 81, 82). И в описании со стороны, и в собственной речи святого одинаково использовано слово година, с суффиксом единичности, который указывает на у-год-ный момент (минута в собирательно символическом смысле). Все другие обозначения показывают либо увеличение (лѣто — вѣкъ — година), либо последовательное уменьшение сроков (день — часъ — година).
Историк объясняет нам причину вхождения как «лет», так и «дней» в «годины». Святой же при жизни на земле пребывает во времевечности как в нерасчлененном и безразличном ко всему временному существованию (Лепахин, 2000, с. 242), и все, что у-год-но, в нем год-ится. Ведь «время Священной истории буквально “пропитано” вечностью» (там же, с. 223), и это понятно: оно не дифференцировано по срокам, в нем нет дат. «Внесение времени в вечность начиная с конца XVI в.» показано через окружение святого частностями быта, что «вносит описательность и последовательность в рассказ. Вносит время в вечность» (там же, с. 217). Мы видим это на текстах протопопа Аввакума, который взывает к вечности чисто риторически, проживая земные времена и сроки.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. КОНЦЫ И НАЧАЛА
...дело не в словах, а в понятиях и реальных оценках...
Петр Струве
Стало быть, самая непрерывность течения времени возможна лишь постольку, поскольку прошлое есть в настоящем; воспринимать непрерывность течения времени — значит созерцать его в форме вечности.
Евгений Трубецкой
Сложная система глагольных времен, накопленная славянским языком к моменту выделения самостоятельных славянских народов, не была механическим набором сложных конструкций, связанных со случайными надобностями речи. Она отражала глубинные, устойчивые временные характеристики действия в их взаимной связи и реальной обусловленности. Представление славян о времени такие конструкции выражают определенно. Чтобы это понять, необходимо проследить неуловимо ускользающие линии смысла в оригинальном древнерусском тексте, особенно в сознательно организованном поэтическом тексте, который просто не может обойтись без тонких обозначений времени. В летописных текстах и время было крупнее, и действия основательней.
Вчитаемся в текст конца XI в., поэтическое паремийное чтение о Борисе и Глебе, тогда только что канонизированных первых русских святых. Оригинальное произведение отражает систему временных форм в языке своего времени; оно и поэтично, и выражает реальные события 1015 г.
После смерти князя Владимира его сын Святополк одного за другим устраняет своих соперников на киевский стол — своих братьев по отцу. Об этом узнает другой сын Владимира, Ярослав, в то время княживший в Новгороде. «Чтение» начинается:
«Слышавъ Ярославъ, яко отець ему умре, а Святополкъ сѣде въ Киевѣ, избивая братью свою: уже бо бѣ Бориса убилъ и на Глѣба послалъ есть; и печаленъ бысть велми о отци и о братѣ [Борисе], уби бо Бориса на Алтѣ [реке], а Глѣба на Днѣпрѣ, на Смядынѣ. И съжалиси вельми Ярославъ по отци и по брату свою [уже обоих: форма двойственного числа] и созва новогородци и рече имъ: “Братья моя драгая! Отець мои умерлъ, а Святополкъ сѣде в Киевѣ, избивая братью свою” — бѣ бо в то время и самъ рагозенъ [в ссоре] с новогородци, и не хотяхуть ему помогати на Святополка...»
В описании событий нет форм настоящего времени, они не нужны. События происходили в прошлом по отношению к моменту составления текста. Отсутствие форм настоящего времени диктует строгое различения смысла в различных формах прошедшего времени.
Ритмический рисунок текста внешне определяется повторением некоторых выражений и слов; а ритм в древнем высказывании формирует временной ряд, ведь реальная последовательность событий не всегда совпадает с воссозданием их. И съжалиси... и созва... и рече... — последовательность отражает реальное следование: пережив событие лично (форма си вместо ся при глаголе указывает на это), Ярослав Мудрый созвал горожан и нечто им сообщил. То же совпадение форм и выше: умре... сѣде... Эта последовательность также реальна: сначала отец скончался, и только потом сын занял его престол. Оба действия завершены. Реальное, законченное в прошлом действие передается формой простого прошедшего времени, нейтрального ко всяким степеням переходности, — аористом. Простая констатация действий, самое абстрактное выражение времени, в некоторых формах (как и здесь) равное глагольной основе без всяких усложнений форм. Как и настоящее время, аорист — абсолютное время, которое так любили летописцы и составители юридических текстов. Основательность выражения и любовь к точности информации присущи употреблению аориста. В системе древних прошедших времен аорист и есть единственное достоверно прошедшее время.
Ярослав Мудрый противопоставлен Святополку Окаянному (позже его именовали Погано-полком), и каждый в своих действиях соотносится с кем-то третьим. «Слышавъ Ярославъ, яко отець ему умре» — одно высказывание, но две мысли. Действующие лица разные, поэтому оба действия описаны прошедшим временем формы причастия. «Святополкъ сѣде в Киевѣ, избивая братью свою» — действует только Святополк, и оба действия происходят почти сразу — использовано причастие настоящего времени. Второстепенное действие передается причастием, которое фиксирует действие как остановленную в движении «вещь». Подобно пятнам разной интенсивности на полотне, причастия либо углубляют временную перспективу, либо, напротив, снимают все оттенки различий, имевших место в прошлом. Здесь причастия действительные, а различие этих форм по залогу еще больше усложняло высказывание. Очень долго, до XV в., времени образования современных деепричастий, причастные формы выступали в качестве вспомогательно глагольных; их принадлежность к именным формам позволяла оттенять