[139]. Этого Гонгила на время своего отсутствия Павсаний назначил комендантом Византия и отдал в его подчинение пелопоннесский гарнизон. Именно Гонгилу он дал конфиденциальное поручение освободить попавших в плен родственников Великого царя. Видимо, Павсаний сознательно окружал себя людьми, лично ему преданными и находящимися вне спартанского гражданства. Он не хотел, чтобы его ближайшее окружение было каким-либо образом связано со спартанскими властями и зависело от них. Социальное положение своих приближенных, как кажется, его мало волновало.
Не все исследователи согласны с Фукидидом, однозначно относящим начало контактов Павсания с Великим царем ко времени его первого пребывания в Византии, то есть к 478/477 г. Но никаких убедительных аргументов при этом не приводится, кроме соображений умозрительного порядка. По их мнению, Фукидид ошибся, и Павсаний вступил в переписку с царем и освободил персидских пленников только во время своего второго пребывания в Византии. Так, автор статьи о взаимоотношениях Павсания и персов Алек Блэмайр полагает, что у Павсания просто не хватило бы времени обменяться с царем письмами во время его первого пребывания в Византии. По словам А. Блэмайра, «сами переговоры, возможно, исторические, но они не принадлежат первой оккупации Византия Павсанием… Период от занятия Византия Павсанием до его отзыва не может быть больше шести месяцев, а это слишком короткий срок для переписки с царем…»[140]. Не верят также и в то, что Павсаний мог пойти на переговоры с персами, оставаясь еще главнокомандующим противной стороны. Так, по мнению Чарльза Форнары, «знаки измены могли иметь место только во время его второго пребывания в Византии». Это он объясняет тем, что «в 478 г. Павсанию просто незачем было становиться изменником: ведь его положение главнокомандующего и спартанского регента обеспечивало ему возможность удовлетворять свои самые амбициозные планы»[141].
За пересмотр традиции о начале контактов Павсания с персами выступает и отечественный исследователь Э. В. Рунг. Он полагает, что «Павсаний установил отношения с персидскими сатрапами и царем после своего возвращения из Спарты в Византий, но уже не в качестве главнокомандующего, а как частное лицо, что давало ему известную свободу действий»[142]. Свой вывод Э. В. Рунг делает исходя главным образом из того соображения, что Фукидид впервые говорит о мидизме Павсания только при повторном своем обращении к данной теме. Кроме того, он указывает на то, что руководитель союзной армии в письме к Великому царю называет себя только лишь «предводителем спартанцев». Это Рунг объясняет тем, что «к моменту написания письма… Павсаний мог уже не являться стратегом эллинов, однако, разумеется, должен был сохранять за собой статус спартанского регента, то есть фактически царя»[143]. Нам эти аргументы не кажутся убедительными. Вряд ли для Ксеркса представлял интерес бывший военачальник греков, уже находящийся в опале, и вряд ли сам Павсаний дерзнул бы предложить Великому царю себя в качестве зятя, не будучи на вершине своей власти и славы.
Мы не видим весомой причины отвергать ясное и недвусмысленное свидетельство Фукидида и не согласны с аргументом, что Павсаний якобы не мог вступить в сепаратные переговоры, будучи еще военачальником воюющей с Персией греческой армии. Свои личные интересы и интересы Спарты в любом случае были намного важнее для Павсания, чем общегреческая солидарность. Мы вслед за У. Карштедтом, Г. Шефером и Дж. Лейзенби относим начало контактов Павсания с персами к 478 г., то есть ко времени его первого пребывания в Византии. Как пишет английский антиковед Джон Лейзенби, «пяти или шести месяцев, которые Павсаний мог провести в Византии между захватом города и своим первым отзывом, было вполне достаточно, чтобы появляться в персидском платье, устраивать обеды по персидскому образцу и пройти через Фракию к устью Босфора; достаточно для отправки Гонгила с пленными и для вступления в сношения с Мегабатом»[144].
Переписка Павсания с Великим царем
Фукидид цитирует два письма из переписки Павсания с Ксерксом. Сам факт дословного цитирования этих двух документов, конечно, должен был внушать читателю уверенность в достоверности всего экскурса. Вот текст письма Павсания царю:
«Павсаний, спартанский предводитель, желая оказать тебе услугу, отсылает тебе этих взятых им пленников. Я готов, если тебе угодно, взять твою дочь в жены и подчинить Спарту и всю остальную Элладу твоему владычеству. В союзе с тобой, полагаю, я в состоянии это совершить. Если тебе по душе эти мои предложения, то пошли к морю верного человека для продолжения этих переговоров» (I, 128, 6).
Письмо Павсания предельно кратко. В нем четко и ясно формулируется стратегическая задача и предлагается удобный для царя вариант посредничества. Э. В. Рунг обратил внимание на то, что «Павсаний в переговорах с Ксерксом намерен выступать прежде всего от имени спартанцев как их предводитель, а не как военачальник Эллинского союза»[145]. Это очень важное наблюдение, проливающее свет на приоритеты Павсания и на его понимание собственного места в общем раскладе сил. Персидскому царю он представляется прежде всего как предводитель Спарты, а не как властитель Эллады (так он сам себя назвал в одной посвятительной надписи). Что касается заявленной в письме готовности «подчинить Спарту и всю остальную Элладу» власти персидского царя, то, как нам кажется, опять же прав Э. В. Рунг, решивший, что «едва ли этому заявлению в тексте письма следует придавать слишком большое значение. Это обещание следует рассматривать как искусный пропагандистский ход, предназначенный для того, чтобы заинтересовать Ксеркса в установлении с ним контактов»[146].
В ответ царь передал через Артабаза следующее послание, так же, как и письмо Павсания, дословно приведенное Фукидидом:
«Так говорит царь Ксеркс Павсанию. Добрая услуга, которую ты оказал мне спасением моих пленных людей, которых ты прислал ко мне из-за моря из Византия, записана и хранится на вечные времена в памяти нашего дома. Твои предложения мне по душе. Ни днем, ни ночью не прекращай трудов, выполняя свой замысел. Знай, что для выполнения твоего замысла будет у тебя всегда сколько угодно золота, серебра и достаточное войско, где бы оно ни потребовалось. Я послал к тебе Артабаза, доблестного мужа. Ему ты можешь довериться и обсудить с ним наше общее дело, имея в виду наибольшую выгоду для нас обоих»
В письме царь заверяет Павсания в своей военной и финансовой поддержке, но, как отмечает А. Блэмайр, это — бумажные гарантии, реализация которых зависела от дальнейших действий спартанца[147]. Единственный конкретный ответ царя — в самом конце послания. Как и просил Павсаний, Ксеркс послал ему свое доверенное лицо — Артабаза, через которого впредь и надлежало вести все переговоры. Выбор именно Артабаза свидетельствует о серьезности намерений царя. Артабаз был известным персидским военачальником, к тому же имевшим опыт в использовании греческих агентов (Her. VIII, 127–128). Что касается предложения о женитьбе, то оно было царем полностью проигнорировано.
Аутентичность двух писем, цитируемых Фукидидом, весьма дискуссионна, но, как заметил Э. Пауэлл, «важна вера Фукидида в возможность письменных посланий»[148]. Большинство исследователей склонны считать и переписку в целом, и цитируемые Фукидидом два конкретных письма подлинными. Так, Г. Шефер, автор статьи о Павсании в «Реальной энциклопедии», отметил их стилистическое сходство с текстами трех спартано-персидских договоров 413–411 гг., также приведенных Фукидидом дословно (VIII, 18; 37; 58)[149]. Известный комментатор Фукидида Арнольд Гомм, не берясь судить о том, как сохранилась сама переписка, считает ее подлинной, основываясь на некоторых текстуальных совпадениях письма Ксеркса с сохранившимися персидскими надписями[150]. Того же мнения придерживается и А. Блэмайр. Он согласен с тем, что подлинность корреспонденции невозможно убедительно подтвердить, но настаивает на том, что все возражения носят исключительно косвенный и необязательный характер. По его словам, «язык и стиль рескрипта явно свидетельствуют в пользу его аутентичности; а включение в письмо Павсания предложения о женитьбе, проигнорированное в рескрипте, предполагает, что оно также весьма вероятно является подлинным»[151]. Адольф Липпольд, ссылаясь на нередкие случаи дружественных связей между персидской и греческой знатью, полагает, что эти примеры «сдвигают подлинность переписки Павсания… в область возможного»[152]. Согласны с такими выводами и востоковеды. Так, Альберт Олмстед, автор давно ставшей классической «Истории Персидской империи», в статье, посвященной непосредственно анализу письма Ксеркса, приходит к выводу, что царское послание — подлинный персидский документ, попавший в руки Фукидида в виде перевода на ионийский диалект[153]. М. А. Дандамаев, известный отечественный востоковед, также полагает, что письмо Ксеркса Павсанию написано в стилистике ахеменидских надписей и бесспорно является подлинным. Фукидид, как думает Дандамаев, имел копию с греческого перевода персидского оригинала