[269]. Эту же историю Плутарх излагает далее в главах 24 и 25, где замыслы Лисандра трактуются как результат его ссоры с Агесилаем и датируются временем после возвращения Лисандра из Малой Азии. По словам Плутарха, вернувшись в Спарту, Лисандр «решил, не откладывая, взяться за осуществление своих старых замыслов» (Lys. 24, 2). То, что эта датировка не простая ошибка Плутарха, ясно из двух пассажей в биографии Агесилая (8, 4; 20, 3), где заговор Лисандра против царей относится ко времени после 396 г.
Впрочем, как правильно указал Э. Д. Фролов, замечание Плутарха, что Лисандр и прежде ненавидел весь государственный строй Спарты (Lys. 24, 2), позволяет примирить все три свидетельства[270]. Видимо, свои планы Лисандр вынашивал долгие годы. Но, будучи трезвым политиком, он, разумеется, представлял все трудности, которые могут встретиться при их осуществлении. Спарта не была тем государством, где легко и без борьбы можно было добиться каких-либо перемен. Поэтому Лисандр был готов пойти на открытую конфронтацию со спартанскими властями только после того, как получил окончательную отставку от Агесилая. Враждебные отношения теперь уже с обоими царями не давали ему никаких шансов на возвращение прежних позиций. Для него оставался единственный путь для достижения своих целей — это путь заговора и реформ.
Очевидно, с полной определенностью датировать каждый шаг в многоэтапной интриге Лисандра нельзя. Эд. Мейер в свое время заметил, что Лисандр «еще семь лет (после окончания войны. — Л. П.) предавался этим планам — печальный образ свергнутого интригана, потерявшего представление о правильных масштабах реальных отношений»[271]. Э. Д. Фролов также отказывается (при существующем состоянии источников) от каких-либо точных датировок событий, связанных с планами Лисандра[272].
История «величия и падения» Лисандра показывает, что в Спарте люди такого масштаба, как Лисандр, были нужны только в краткие периоды особых военных ситуаций. Те честолюбивые спартиаты, которые игнорировали этот момент в спартанской политике, допускали большой просчет. Их сограждане не желали менять свой образ жизни и подвергать сомнению существующий порядок вещей ради амбиций кого бы то ни было: их «консерватизм был консерватизмом самосохранения».
Спарта фактически не смогла реализовать свою победу в Пелопоннесской войне, которая стала одновременно и моментом наивысшего взлета спартанского государства, и моментом, от которого можно начать отсчет его падения. Спартанская держава, созданная Лисандром по образцу Афинского морского союза, оказалась аномалией в соединении со спартанской конституцией и Пелопоннесской лигой. Ее существование было эфемерным, и вскоре после 404 г. спартанские власти постепенно стали демонтировать то здание, которое возвел Лисандр.
С самим Лисандром спартанская община поступила точно так же, как и с его державой, то есть с помощью целой серии полумер постепенно ослабила его влияние, восстановив в полном объеме утерянный было в ходе Пелопоннесской войны авторитет царей. Все попытки Лисандра вернуть свое былое положение ни к чему не привели, хотя он в период своей десятилетней опалы не раз выказывал исключительные способности дипломата и организатора. Хотя планы Лисандра, даже самые радикальные, не представляли такой же серьезной угрозы для государства, какая складывалась, например, в связи с заговором Кинадона[273], сам факт посягательства Лисандра на царскую власть свидетельствует о расколе спартанской элиты.
Из спартанских политиков Лисандр больше всего напоминает блистательного победителя при Платеях и героя Персидских войн регента Павсания. Судьбы этой спартанской пары — Павсания и Лисандра — удивительно схожи между собой, иногда даже в деталях. Оба одержали победу, решившую исход войны, оба получили исключительные награды, оба подверглись судебному преследованию и оказались в опале, оба хотели добиться более высокого положения в Спарте и для этого были готовы пойти на противоправные действия. Лисандр повторил замечательным образом модель поведения Павсания. Этот несомненный параллелизм еще раз убеждает нас, что спартанская система решительно «выталкивала» слишком амбициозных лидеров, пожелавших проводить более активную внешнюю политику, чем это могло себе позволить государство, отягощенное сложнейшими внутренними проблемами. Их личная трагедия состояла в том, что они были отринуты собственной страной, для которой так много сделали.
Царь Павсаний и Лисандр — смертельные враги
Для понимания перемен во внешней политике Спарты в ближайшие после 404-го годы необходим анализ внутриполитических коллизий, имевших место в Спарте в 403 г. и связанных с именем царя Павсания. В научной литературе общепринятым является мнение, что критической точкой периода с 405 по 395 г. является именно 403 г., когда в Спарте оформилась сильная оппозиция Лисандру. Конкретным результатом ее деятельности стало назначение Павсания верховным руководителем афинской кампании, что было равнозначно отстранению от нее Лисандра. Хронология этих событий не вызывает особых разногласий: как правило, время пребывания Павсания в Афинах определяют в пределах весны — ранней осени 403 г. и все прочие сопутствующие обстоятельства соотносят именно с этой датой.
В последние годы Пелопоннесской войны первенствующее положение Лисандра было столь безусловным, что не могло не вызвать настороженного к нему отношения в Спарте. Община в лице ее главных представителей — царей, эфоров и геронтов — не могла относиться равнодушно к такой концентрации власти в руках одного человека. Страх перед тиранией никогда не оставлял спартанцев и заставлял их внимательно следить за своими лидерами, будь то цари, навархи или гармосты.
Первую серьезную попытку ограничить безудержное честолюбие Лисандра предпринял царь Павсаний. Он сумел добиться от эфоров издания декрета, в силу которого ему поручалось командование спартанской армией в Афинах и окончательное устройство тамошних дел. В Спарте перед отправкой Павсания в Афины шла ожесточенная политическая борьба. Так, согласно Плутарху, Павсаний в ходе этой борьбы даже пошел на прямой обман: он заверил сторонников установления в Афинах жесткой олигархии проспартанского толка, что отправляется «на помощь тиранам, против народа» и будет действовать в русле прежней выработанной Лисандром доктрины (Lys. 21, 3).
Ясно, что миссия Павсания — это первый серьезный удар, нанесенный общиной Лисандру, и здесь, видимо, следует искать ключ к пониманию спартанской политики данного периода. Согласно Ксенофонту, инициатива в этом случае полностью принадлежала Павсанию. Он добился поддержки своего коллеги царя Агиса и трех из пяти эфоров. С их помощью Павсаний провел декрет о походе в Афины с собою во главе (Hell. II, 4, 29). Такое редкое для Спарты единодушие царей и эфоров объясняется просто: неограниченное могущество Лисандра давно уже вызывало глухое раздражение у части общества. Если раньше власти оставляли без ответа многочисленные жалобы союзников на безобразное поведение Лисандра и его офицеров за границей, то теперь наконец эти жалобы были услышаны и восприняты с большим сочувствием (Plut. Lys. 19). На настроение эфоров 404/403 г. мог повлиять и инцидент с Гилиппом, случившийся как раз перед выборами нового состава эфората[274].
Что касается мотивов царя Павсания, то источники (вполне в духе античной историографии) причину всех его поступков усматривают в чувстве мести и личной зависти по отношению к Лисандру. Все они говорят о том, что Павсаний завидовал Лисандру (Xen. Hell. II, 4, 29; Diod. XIV, 33, 6). Плутарх добавляет, что чувства Павсания вполне разделял и царь Агис (Lys. 21,3). Таким образом, в этом деле оба царя проявили завидное единодушие. Конечно, Павсаний испытывал глубокую антипатию к Лисандру, но скорее всего личная неприязнь сочеталась с определенными соображениями принципиального характера. Лисандр для поддержания спартанской гегемонии за несколько лет создал новую исполнительную власть, сосредоточив ее в руках навархов, гармостов, эпистолеев и других высших офицеров, связанных, как правило, лично с ним, а не с царями. Это привело к тому, что цари, оставаясь по конституции главнокомандующими, фактически оказались в тени.
Такой перекос в сторону авторитарной власти, проявлявшей явную тенденцию выродиться в военную диктатуру, и попытался исправить царь Павсаний. Он положил конец экспансионистским планам Лисандра. В самый ответственный для Лисандра момент, когда тот уже видел себя господином Афин, как «бог из машины» возник Павсаний и «отодвинул» Лисандра, воспользовавшись своим конституционным правом возглавлять гражданское ополчение. Лисандр, в это время находившийся в Афинах в качестве гармоста[275], и его брат Либий, возглавлявший спартанский флот, оказались в весьма двусмысленном положении. Место спартанского царя в военной иерархии было гораздо выше места гармоста. Лисандр со своими наемниками (Lysias XII, 54, 58; Diod. XIV, 33, 5), безусловно, должен был подчиниться спартанскому царю, прибывшему с традиционным гражданским ополчением и союзными контингентами.
Появление Павсания в Афинах полностью изменило расстановку сил. Царь, вмешавшись в судьбу Афин, воспрепятствовал тому, чтобы Афины стали бесконтрольной «вотчиной» Лисандра. Следы именно такой трактовки мотивов Павсания можно найти уже у современника событий — Ксенофонта. Так, по словам Ксенофонта, «он (Павсаний. — Л. П.) боялся, что тот (Лисандр. — Л. П.)… сделает Афины своим владением» (Hell. II, 4, 29). О том же говорит и Плутарх. Для него главная цель Павсания — это стремление закончить войну таким образом, «чтобы Лисандр опять с помощью друзей не стал господином Афин» (Lys. 21, 3).