[289]. Если учесть, что противостояние эфората и царской власти было основным содержанием внутриполитической истории Спарты, начиная уже с конца архаики, то позиция Павсания не вызывает удивления. Стоит напомнить, что во второй половине III в. именно цари уничтожат наконец эфорат.
Конечно, на основании столь немногих данных трудно что-либо большее сказать о сочинении Павсания, однако сам факт подобной, пусть даже чисто теоретической попытки выступить с критикой существующих в Спарте порядков очень показателен. Лисандр, с одной стороны, а Павсаний — с другой, выдвинули приблизительно в одно и то же время свои проекты переустройства самых важных государственных магистратур в Спарте. Лисандр замахнулся на царскую власть, предложив расширить круг лиц, из которых должны были избираться цари (или, может быть, даже один царь). Павсаний, со своей стороны, мог думать о преобразовании или уничтожении эфората. Однако и Лисандр, и Павсаний в конце концов потерпели поражение. Политика первого не соответствовала по своим задачам и методам самой сущности отсталого и примитивного государства, каким была и оставалась Спарта на рубеже V–IV вв. Выгоды от спартанской гегемонии распространялись не так широко на гражданский коллектив Спарты, чем это было, например, в Афинах, и гораздо менее привлекали высший класс общества. Приток богатств в Спарту не означал для каждого конкретного спартиата возможность обогатиться. В результате за Лисандром стояла только та часть граждан, которая в ходе войны превратилась в так называемую новую аристократию.
У Павсания сторонников было намного меньше, чем у Лисандра. Его коллега Агесилай оказался более сильным и харизматичным лидером, умело выстраивающим отношения как с правящей элитой, так и с рядовыми спартиатами. На этом фоне Павсаний, конечно, сильно проигрывал. Далеко не всем в Спарте понравилась и его роль в восстановлении демократии в Афинах. Так что к его сторонникам можно отнести довольно ограниченный круг лиц, представленных той частью граждан, которые решительно выступали против методов Лисандра как во внешней, так и во внутренней политике.
Таким образом, ни Лисандр, ни Павсаний не нашли поддержки со стороны большинства спартиатов. Это удалось сделать представителю «золотой середины» в политике — царю Агесилаю. «Смерть Лисандра и осуждение Павсания положили конец периоду внутренней борьбы за власть в Спарте. Окончательным победителем стал царь Агесилай, чья внешняя политика была политикой экспансии, похожей на политику Лисандра, но чья внутренняя политика служила усилению авторитета царей»[290].
Нестабильность спартанского общества, которая, в частности, выразилась в острой внутриполитической борьбе, привела к тому, что Спарта в самый важный для нее момент оказалась не способной выработать долговременный внешнеполитический курс, по-прежнему проводить активную внешнюю политику и закрепить свою победу в Пелопоннесской войне. Те негативные явления, которые исподволь накапливались в обществе, за несколько послевоенных лет выплеснулись наружу и парализовали весь государственный организм. Война, таким образом, привела Спарту к глубокому внутреннему кризису, который со всей определенностью показал, что объективно Спартанское государство никак не могло вступить в «башмаки» Афин и создать державу того же порядка, каким была Афинская архэ. К моменту вступления Агесилая на престол уже не существовало однородного гражданского коллектива в Спарте, который один только и мог быть гарантом стабильности всего общества.
Кризисные явления в Спарте носили более радикальный характер, чем это было, например, в Афинах. Объяснение тому, конечно, надо искать в особенностях государственного устройства. В Спарте позже многих других полисов Греции началась эпоха глубоких внутренних смут и потрясений, и поэтому создается впечатление, что Спарта сразу оказалась в эпицентре самых разнообразных кризисных явлений, затронувших все слои спартанского общества — от его элиты до самых низов. Именно в такой связи — как проявление начавшегося кризиса верхов в Спарте — можно рассматривать, во-первых, суд над Павсанием, во-вторых, дальнейшую попытку этого царя хотя бы теоретически найти выход из тупика, в который, по его мнению, завела Спартанское государство политика Лисандра.
В период классики спартанская государственная система постепенно эволюционировала от традиционной аристократии к клановой олигархии, при которой правящая элита стала гораздо менее зависима и подотчетна рядовым членам гражданского коллектива, чем это было раньше. В такой обстановке не могла не развиться коррупция, которая прежде всего затронула правящее сословие. Лисандр и возникшая вместе с ним новая аристократия уже начинали ориентироваться на другие, не полисные ценности, мечтая не столько о пожизненном членстве в герусии, сколько о доходной должности за границей.
Глава VIЦарь Агис IV: трагедия мечтателя и реформатора
Инициатором реформирования спартанского общества был царь Агис IV (правил с 244 по 241 г.), сын Евдамида II из династии Еврипонтидов. Об его реформах мы узнаем главным образом из биографии, написанной Плутархом. Остальные источники к данным Плутарха не добавляют практически ничего. От степени доверия к Плутарху зависит во многом и общая оценка всех тех событий, которые происходили в годы правления Агиса. Общепринятым является мнение, что для Плутарха главным источником при написании биографии Агиса был Филарх, современник царей-реформаторов, хорошо осведомленный о спартанских реалиях и давший хоть и пристрастный, но вполне достоверный рассказ о произошедших в Спарте событиях. Чувствительно-романтический стиль Филарха как нельзя лучше соответствовал стилю самого Плутарха, у которого Агис — идеальный герой, рыцарь без страха и упрека, руководствующийся в своих действиях исключительно высшими соображениями. Насколько этот романтический ореол соответствовал действительности, может подсказать только анализ текста Плутарха. Однако в целом материал Плутарха с поправками на известную тенденциозность его информатора и своеобразие жанра исторической биографии представляется нам вполне добротным.
Агис IV стал первым царем Спарты, который попытался восстановить ее военную мощь самым радикальным путем — созданием многочисленного гражданского ополчения. Эту задачу невозможно было решить без значительной перестройки социально-экономической структуры общества. Бездействие могло привести не только к потере независимости, но даже к исчезновению Спарты как государства. Требовался совершенно новый подход к критериям, определяющим гражданскую полноправность, чтобы вернуть маргинальным группам гражданского населения их прежний статус. Необходимо было уничтожить ту систему при определении гражданских прав, которая в Афинах, например, была отменена еще на рубеже классики и архаики. Таким образом, в основе реформ Агиса, Клеомена, а затем и Набиса лежала одна вполне прагматичная задача — создать боеспособную спартанскую армию для восстановления гегемонии в Пелопоннесе. Так понимал цель реформ Плутарх, так понимают ее, как правило, и современные исследователи[291].
Проблемы, которые встали перед царем-реформатором, не были только феноменом III в. Они возникли гораздо раньше. Процесс, который привел эллинистическую Спарту к демографическому коллапсу, стал набирать обороты с конца V в. А к III в. Спарта из-за огромного дисбаланса в распределении земли между богатыми и бедными и долгового вопроса оказалась примерно в том же состоянии, в котором большинство греческих полисов пребывало в эпоху архаики. Огромной проблемой стала и катастрофическая убыль гражданского населения.
Об олигантропии (доел, «малолюдство»), то есть сокращении гражданского населения и концентрации земли в руках немногочисленной спартанской элиты, писал еще Аристотель в 30-х годах IV в. (Pol. II, 6, 11–12, 1270а). История военной организации Спарты позволяет проанализировать с большей или меньшей точностью ход и скорость развития этого хорошо известного процесса. Все полноправное население Спарты в начале V в. составляло 8–10 тысяч граждан призывного возраста (Her. VII, 234). В 418 г. их оставалось уже не более 5 тысяч (Thuc. V, 64; 68; 74). Убыль граждан продолжалась в течение всего периода Пелопоннесской войны и спартанской гегемонии. В спартанском войске, сражающемся при Левктрах, насчитывалось уже не более семисот спартиатов (Xen. Hell. VI, 4, 17). Поражение Спарты в этой битве Аристотель объясняет малочисленностью собственно граждан: «Одного вражеского удара государство не могло вынести и погибло именно из-за малолюдства» (Pol. II. 6, 12, 1270а, 34–35). Ксенофонт в «Лакедемонской политии» называет Спарту одним из самых малонаселенных городов (1. 1). Аристотель, говоря о состоянии современной ему Спарты, заявляет, что она не могла выставить и тысячи гоплитов (Pol. II, 6, 11, 1270а).
Резкое сокращение числа полноправных граждан вряд ли можно объяснить только внеэкономическими факторами. Длительность и постоянство самого процесса олигантропии свидетельствуют о наличии глубоких кризисных явлений в социально-экономической сфере. Бесспорно, существовала известная связь между упадком гражданского сословия в Спарте и кастовым характером ее социальной политики. Упорное нежелание правящей корпорации расширить круг спартанских граждан или хотя бы положить конец превращению полноправных спартиатов в гипомейонов привело Спарту к катастрофическим последствиям: за полтора века количество граждан призывного возраста снизилось с 10 до 1 тысячи. А к эпохе Агиса эта цифра еще более сократилась. По словам Плутарха, «спартиатов было теперь не более семисот, да и среди тех лишь около ста владели землею и наследственным имуществом, а все остальные нищею и жалкою толпой сидели в городе, вяло и неохотно поднимаясь на защиту Лакедемона от врагов…» (Agis 5,6–7).