[34]. Геродот, хорошо знакомый с деятельностью дельфийских жрецов, сообщает скандальную историю, связанную с получением необходимого Клеомену оракула: «Когда по наущению Клеомена дело это перенесли на решение Пифии, Клеомен сумел привлечь на свою сторону Кобона, сына Аристофанта, весьма влиятельного человека в Дельфах. А этот Кобон убедил Периаллу, прорицательницу, дать ответ, угодный Клеомену. Так-то Пифия на вопрос послов изрекла решение: Демарат — не сын Аристона. Впоследствии, однако, обман открылся: Кобон поплатился изгнанием из Дельф, а прорицательница была лишена своего сана» (Her. VI, 66). В достоверности этого сообщения Геродота вряд ли можно сомневаться: хорошо зная многие скандальные истории, связанные с Дельфами, Геродот в данном случае счел нужным сообщить даже имена тех, через кого действовал Клеомен. Автор «Описания Эллады» Павсаний в связи с этой историей утверждал, что спартанцы были единственными, кто осмелился подкупить Пифию (III, 4, 6)[35].
Геродот не говорит прямо, с помощью каких аргументов Клеомену удалось привлечь на свою сторону Кобона, которого историк характеризует как «весьма влиятельного человека в Дельфах» (VI, 66). Возможно, конечно, здесь имел место подкуп[36]. Но важнее денег скорее всего были традиционно тесные связи Дельф со Спартой, которые осуществлялись главным образом через спартанских царей и их представителей в Дельфах — пифиев. Кроме того, лично у Клеомена могли быть наследственные ксенические отношения с семьей Кобона[37]. Предание свидетельствует, что дельфийские жрецы всегда выступали на стороне спартанских царей, а в случае разногласий между царями выигрывала та сторона, которая имела личные контакты с наиболее влиятельными представителями дельфийского жречества. Клеомен в отличие от Демарата был талантливым полководцем, проведшим несколько весьма результативных военных кампаний, в частности в 510 г. он, как мы знаем, изгнал Писистратидов из Афин, а около 494 г. предпринял победоносный поход против Аргоса (Her. VI, 76–82; Paus. II, 20, 8–10). После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые денежные суммы и подарки[38], и вряд ли Клеомен был здесь исключением. Личные контакты с влиятельными жреческими семьями, с одной стороны, и щедрые подношения, с другой, обеспечили Клеомену в Дельфах режим наибольшего благоприятствования. О. В. Кулишова, автор известной монографии по истории Дельфийского оракула, вполне закономерно определяет тот тип отношений, который сложился у Клеомена с Дельфами, как «в некотором смысле уникальный»[39].
В Спарте прислушались к оракулу Аполлона, и Демарат, находившийся на троне уже более двадцати лет, был лишен царской власти (491 г.). Однако он еще некоторое время оставался в Спарте как частное лицо, рассчитывая продолжить борьбу за трон. Возможно, именно для этой цели он даже занял какую-то официальную должность (Her. VI, 67, 2). Некоторые исследователи без должного на то основания предполагают, что Демарат стал членом коллегии эфоров[40]. Но вскоре под видом поездки в Дельфы Демарат покинул Спарту и отправился в Персию, где стал гостем и военным советником персидского царя (Her. VI, 70, 2; VII. 3; Xen. Anab. II, 1, 3).
Избавление от Демарата — самая удачная политическая интрига Клеомена. Около века спустя, в 399 г., очень похожую комбинацию осуществили Агесилай и Лисандр: с помощью остроумно истолкованного оракула они убедили граждан, что законный наследник престола Леотихид — не сын покойного царя Агиса. В результате царем стал Агесилай.
Отношение Клеомена к религии и судебные процессы против него
Клеомен с помощью обмана добился нужного ему прорицания и лишил Демарата трона. Трудно расценить этот факт иначе, чем свидетельство крайне циничного отношения царя к религии вообще и оракулам в частности. Лилиан Джеффри, характеризуя Клеомена как «циника, готового… идти к своим целям даже с помощью откровенного святотатства», сравнивает его с Лисандром. «Подобно бессовестному и нещепетильному наварху Лисандру веком позже, Клеомен был готов “латать львиную шкуру Гераклидов с помощью лисьей шкуры там, где это было необходимо” (Plut. Мог. 229 В)»[41]. Проявленный Клеоменом цинизм в отношении оракулов никак не согласуется с широко распространенным в Греции представлением об исключительном благочестии спартанцев, которые, по словам древних, больше прочих греков боялись божественных знамений (Paus. III, 5, 8) и «веление божества считали важнее долга к смертным» (Her. V, 63).
Поведение Клеомена кажется тем более удивительным, что в других случаях, связанных с религией, он вроде бы выказывает подобающее спартанскому царю благочестие, так что может создаться впечатление, что воля божества считалась обязательной даже для такого откровенного циника, как Клеомен. Однако при внимательном прочтении источников впечатление о благочестии Клеомена несколько тускнеет.
Известно, что во время похода на Аргос 494 г.[42] Клеомен дважды менял свои планы по соображениям религиозного порядка. Так, по пути в Аргос, совершая очередное жертвоприношение, Клеомен получает неблагоприятные знамения. Но вместо того, чтобы полностью отказаться от дальнейшего движения и вернуться домой, как это трижды произойдет при вторжении спартанцев в Арголиду в ходе Пелопоннесской войны, он принимает паллиативное решение: поход продолжить, но маршрут изменить. В результате царь направляет армию не по суше, как первоначально планировал, а в обход — морем (Her. VI, 76). На этом примере видно, что даже при неблагоприятных знамениях у решительного и не очень суеверного полководца всегда оставалось место для маневра[43].
Второй раз Клеомен кардинально изменил свои планы в тот момент, когда он находился уже в непосредственной близости от цели своего похода — у Аргоса. Согласно преданию, Клеомен отказался от попытки взять город штурмом якобы из-за того, что по пути туда он захватил рощу под тем же названием и понял, как он сам говорил, сокровенный смысл изречения Аполлона о том, что он покорит Аргос: «О, прорицатель Аполлон! — восклицает царь. — Сколь жестоко ты обманул меня твоим изречением, что я завоюю Аргос! Я полагаю, что пророчество это теперь исполнилось» (Her. VI, 80).
Казалось бы, перед нами пример похвального благочестия царя. Но история с отказом от штурма Аргоса становится в Спарте предметом судебного разбирательства. Клеомен сразу же по возвращении домой был обвинен в получении взятки от аргосцев. Иначе, по мнению судей, трудно объяснить тот факт, что Клеомен даже не попытался взять штурмом сам город, лишенный в тот момент большей части своих защитников. Однако царю удалось доказать свою невиновность, используя чисто религиозные основания. Он виртуозно сумел истолковать в нужном для себя смысле адресованный ему оракул и полученное на месте знамение. Согласно Геродоту, судьи удовлетворились этим объяснением, сочтя его вполне убедительным, и царь «был оправдан значительным большинством голосов» (VI, 81–82)[44]. Снисходительность судей объясняется в первую очередь возросшим авторитетом Клеомена после одержанной им блестящей победы при Сепии. Геродот, рассказывая об этом эпизоде, от себя добавляет, что он не может с уверенностью сказать, лгал ли Клеомен или говорил правду (VI, 82, I)[45].
Начиная с Клеомена в спартанской судебной практике самым распространенным способом законного смещения царей стало обвинение их в коррупции. Клеомен был первым спартанским царем, которого несколько раз в течение его правления обвиняли во взяточничестве[46]. Нередко дело даже доходило до суда, но доказать факт получения Клеоменом взятки так ни разу и не удалось.
Инициировали судебный процесс против Клеомена, по словам Геродота, враги царя. Геродот не уточняет, что это были за люди. Но из его обстоятельного рассказа о правлении Клеомена совершенно ясно, что речь идет о Демарате и его сторонниках. Начиная с 506 г., когда Демарат открыто выступил против Клеомена, вражда между этими двумя царями приняла затяжной характер и продолжалась вплоть до 491 г., когда Клеомену наконец удалось избавиться от своего коллеги.
Геродот говорит, что дело против Клеомена было возбуждено перед коллегией эфоров (Her. VI, 82,1). Но значит ли это, что и судейская коллегия состояла из одних эфоров? Такому предположению противоречит заключительная фраза Геродота о суде над Клеоменом: «…слова Клеомена (в свою защиту. — Л. П.) показались спартанцам убедительными и правдоподобными, и он был оправдан значительным большинством голосов» (VI, 82, 2). Отсюда следует, что дело Клеомена, скорее, разбиралось в народном собрании (апелле) или герусии, чем в коллегии эфоров: во-первых, Геродот употребляет обычную для решения народного собрания формулу — «спартиаты решили», а во-вторых, он явно указывает на два этапа судопроизводства: первоначальное возбуждение дела — перед эфорами, и последующее судебное разбирательство — перед магистратами, которых он называет «судьями». Если учесть, что в классический период герусия в Спарте была высшим уголовным судом, то в судьях, оправдавших Клеомена, вероятно, надо видеть членов герусии.
Однако, кроме общих деклараций о значении герусии, в источниках нет ни конкретных примеров судебной деятельности этого органа власти, ни описания деталей самой судебной процедуры. Как правило, древние авторы или вовсе не упоминают герусию, как, например, Фукидид, или делают это крайне редко. Только Ксенофонт ка