– Ческа, – тихо сказал он, но она не ответила. – Ческа. – Он обхватил ее рукой за плечи. – Все в порядке. Дядя Дэвид с тобой.
Ческа уставилась на него, и постепенно в ее глазах начало проявляться узнавание.
– Что случилось? Я… – Она встряхнула головой и огляделась вокруг, словно пытаясь вспомнить, где находится. – Мама? Где мама? – Глаза Чески отчаянно заметались по сторонам, оглядывая улицу вокруг них.
– Ческа, я… – Он указал на машину «скорой помощи».
Она вырвалась из рук Дэвида и побежала к ней. Грета лежала на носилках, и команда врачей как раз готовилась поднять носилки в машину. Лицо Греты было белым и казалось фарфоровым – и цветом, и странным, неестественным блеском. Ческа закричала, кинулась к носилкам и обхватила тело Греты руками.
– Мама! Мамочка! Я не хотела! Я не хотела! Боже! Нет!
Дэвид стоял у Чески за спиной и слышал, что она бормотала, уткнувшись в грудь Греты и истерически всхлипывая. Опустившись на колени, он попытался забрать ее, но она цеплялась за мать и продолжала бормотать.
– Ну же, Ческа. Пойдем, милая. Надо дать отвезти маму в больницу.
Ческа повернулась к Дэвиду с выражением неподдельного ужаса на лице. И потеряла сознание.
31
В течение нескольких дней после катастрофы обезумевший от тревоги Дэвид разрывался между Гретой, лежавшей в реанимации, и Ческой, оказавшейся в женском отделении больницы Сент-Томас.
После того как той ужасной ночью Ческа потеряла сознание на улице, у Дэвида не было другого выбора, кроме как остаться с ней, несмотря на его ужасное беспокойство о Грете. Один из медиков со «скорой» остался с ними, чтобы осмотреть Ческу, но, пока он это делал, она пришла в себя и стала вопить во все горло, а потом нести что-то бессвязное про призраков, ведьм и гробы. Так что медику пришлось вколоть ей снотворное, пока они ждали другую машину «скорой помощи».
Когда Ческу приняли и положили в отделение, Дэвид спросил у медсестер, где ему найти Грету. С замирающим от ужаса сердцем он поднялся на лифте в отделение реанимации, не зная, найдет ли он ее живой или мертвой. Ему сообщили, что в настоящий момент она в коме и что ее состояние критическое, но стабильное. О посещении не могло быть и речи.
Несколько часов он больше ничего не мог поделать, кроме как ходить по коридору туда-сюда да задавать тревожные вопросы всем медицинским работникам, выходящим из отделения. Но они не могли сказать ему ничего нового, кроме того, что состояние Греты очень серьезно.
Прошло два дня – во время которых врачи ничего не сообщали ему о ее состоянии, – прежде чем ему позволили ее увидеть. Увидев ее в первый раз, лежащую неподвижно, с распухшим лицом, покрытым синяками, с трубками, торчащими изо рта и носа, подключенную ко множеству аппаратов, он расплакался.
– Пожалуйста, дорогая, поправляйся, – снова и снова шептал он ей, сидя у кровати. – Пожалуйста, Грета, вернись ко мне.
– Итак, мистер Марчмонт, – врач встал и пожал Дэвиду руку. – Я доктор Невилл. Садитесь, пожалуйста. Я полагаю, вы приходитесь Грете родственником?
– Да, верно, со стороны ее мужа. Но она также мой очень близкий друг.
– Тогда я расскажу вам, что нам известно на данный момент. От удара машины она получила тяжелый осколочный перелом бедра и сильную травму черепа, из-за которой впала в коматозное состояние. Очевидно, наибольшие опасения нам внушает именно травма головы, особенно потому, что Грета до сих пор так и не пришла в сознание, пусть хотя бы ненадолго.
– Но она же когда-нибудь очнется?
– Мы проводим различные исследования, но пока я не могу сказать вам ничего определенного. Если мы так ничего и не обнаружим, мы можем перевести ее в больницу Адденбрук в Кембридже, в отделение травмы мозга, для дальнейших обследований.
– Так какой все же прогноз в настоящее время, доктор?
– Ну, насколько можно судить, опасности для жизни в данный момент нет, если вы имеете в виду именно это. Ее жизненные показатели вполне обнадеживают, и мы с уверенностью можем сказать, что внутреннее кровотечение отсутствует. Что же касается комы, то… тут покажет только время. Мне очень жаль.
Дэвид вышел из кабинета врача с двойственным чувством. Он испытывал огромное облегчение от того, что жизнь Греты была вне опасности, но был страшно огорчен возможными осложнениями, о которых предупреждал доктор. И он не знал, что хуже – мысль о том, что Грета может никогда не очнуться, или же если это случится, то ее мозг может быть настолько поврежден, что она все равно не сможет вести нормальную жизнь.
Позже в тот же день он с опасением зашел навестить Ческу, как делал это ежедневно. Как обычно, она не узнала его и продолжала неподвижно лежать на кровати, глядя в какую-то точку на потолке.
Дэвид безуспешно пытался добиться от нее хоть какого-то отклика, но так и не получил его.
Эти остекленевшие глаза, глядящие в пустоту, продолжали преследовать его, когда ему удавалось ненадолго задремать в комнате ожидания для посетителей. Больничный консультант объяснил ему, что Ческа находится в состоянии кататонии, вызванной, по мнению врачей, эмоциональной травмой, которую она получила при виде аварии, в которую попала ее мать.
На следующей неделе Грету, все еще в коме, перевезли в больницу Адденбрук. Дэвиду сказали, что будет лучше, если врачи несколько дней понаблюдают за ней до того, как он поедет туда ее навестить. А если будут какие-то новости, ему сообщат.
Измученный от недостатка сна и эмоционального и физического напряжения из-за переживаний о двух его любимых женщинах, Дэвид, впервые за все эти дни, вернулся домой и проспал двадцать четыре часа. Когда, отдохнув, он вернулся навестить Ческу, ее лечащий врач позвал его к себе в кабинет.
– Мистер Марчмонт, пожалуйста, присядьте.
– Да, спасибо.
– Я хотел поговорить с вами о Ческе. Когда ее привезли в госпиталь, мы полагали, что шок, вызванный видом аварии матери, постепенно пройдет и ее состояние улучшится. Но, к сожалению, этого не происходит. Мистер Марчмонт, у нас здесь больничное отделение, и мы не можем разбираться с подобными случаями. Я вызвал нашего психиатра, чтобы он осмотрел ее, и он полагает, что ее нужно перевести в специализированное психиатрическое отделение. Особенно с учетом обстоятельств.
– Каких именно?
– Ческа беременна сроком чуть больше двух месяцев.
– О господи! – простонал Дэвид при мысли о том, сколько же еще всего ему придется вынести.
– Полагаю, вы ничего об этом не знали и я формально нарушаю правила о частной жизни пациентов, сообщая вам это, но, поскольку Ческа не в состоянии сделать это самостоятельно, а ее мать… также на это неспособна, вы являетесь ближайшим родственником. И я считаю, что для вас важно быть в курсе полной картины.
– Да, конечно, – слабо ответил Дэвид.
– С учетом того, что Ческа является знаменитостью, я предложил бы вам малоизвестную частную клинику.
– А подобное заведение действительно ей необходимо? – так же неуверенно спросил Дэвид.
– Поскольку Ческа в текущем состоянии не может сама реагировать, если что-то пойдет не так, она должна в течение всей беременности находиться под постоянным медицинским наблюдением.
– Понятно.
– Сообщите мне, в какой части страны вы хотели бы ее поместить, и я попрошу нашего психиатра связаться с подходящими заведениями.
– Благодарю вас. – Дэвид вышел от врача и медленно побрел по коридору обратно, к кровати Чески.
– Ческа, ты должна была сказать мне. У тебя будет ребенок.
Молчание.
– Ребенок Бобби. – Он произнес эти слова, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту.
Ческа слегка повернула голову в его сторону. И внезапно улыбнулась.
– Ребенок Бобби, – повторила она.
Дэвид закрыл лицо руками и в облегчении расплакался.
– Леон у себя? – спросил Дэвид у секретарши, решительно направляясь в сторону закрытой двери кабинета.
– Да, но…
Когда Дэвид вошел не постучав, Леон повесил телефонную трубку.
– Привет, Дэвид. С Рождеством! Как там Грета и Ческа?
Дэвид подошел к Леону, уперся кулаками в стол и наклонился вперед, на всю катушку используя свой высокий рост и мощную фигуру.
– Немного лучше, но тебя за это благодарить не приходится. Я требую сказать мне: ты знал, что у Чески роман с Бобби Кроссом, и если да, то какого черта ты не предупредил ее о его семейном положении?
Леон отшатнулся в своем кресле. Дэвид, обычно такой милый и благожелательный, казался довольно угрожающим.
– Я… Я…
– Так ты знал?
– Ну да, у меня было слабое представление о том, что там происходит.
– Да прекрати, Леон! Грета сказала мне, что ты звонил ей и говорил, что Ческа должна остаться на выходные в Брайтоне. А Ческа потом призналась матери, что там не было никаких съемок. Ты покрывал ее, Леон. Зачем, ради всего святого? Ты-то, один из немногих, знал, каков этот Бобби!
– Ладно, ладно! Дэвид, ты, пожалуйста, сядь. А то, когда ты так надо мной нависаешь, мне страшно.
Дэвид остался стоять, сложив руки на груди.
– Я желаю знать почему, – повторил он.
– Послушай, клянусь тебе, что я никак специально не поощрял этих отношений, хотя я знаю, что Чарльз Дэй хотел этого из-за фильма. У Чески были проблемы с переходом от роли маленькой девочки, которых она всегда играла, и Чарльз решил, что небольшой приятный романчик с партнером по фильму ей не повредит, а, наоборот, поможет немножко повзрослеть. И это действительно очень помогло ей в работе. Ты бы видел пленки. Ческа просто фантастически играла!
Дэвид в отвращении уставился на Леона.
– То есть ты хочешь мне сказать, что ради нескольких удачных крупных планов ты помогал Чарльзу втолкнуть эмоционально незрелую девочку-подростка – притом официально еще несовершеннолетнюю – в объятия женатого человека, репутация которого воняет похуже, чем твой моральный облик? Господи, Леон! Я знал, что для тебя бизнес важнее всего, но я не понимал, что ты настолько безжалостен!