Дэвид вышел из комнаты, а Грета осталась, глядя в темноту ночи. Упоминание Дэвида о Лондоне и приближающийся конец выходных наполнили ее страхом. Перспектива снова вернуться в пустоту своего существования – даже с обретенными вновь воспоминаниями – была очень удручающей. Она и так боролась с чувством вины, не говоря уж о том, что ее собственная дочь почти наверняка пыталась убить ее и на двадцать четыре года превратила в пустую бесполезную оболочку. Но сама мысль, что ей придется жить со всем этим у себя дома, снова в полном одиночестве, была ужасной.
– Да ладно, Грета, справлялась же ты раньше, справишься и теперь, – сказала она себе. И, может быть, подумала она, изо всех сил стараясь быть позитивной, теперь, когда память вернулась к ней, мир перестанет быть таким уж пугающим, а она не будет чувствовать себя в нем чужеродным пришельцем. Может быть, Дэвид прав и это станет началом целой новой жизни. Она улыбнулась при мысли о нем и об их истории, которую они прожили вместе и которая теперь вернулась к ней. Когда-то он так любил ее… Но теперь было слишком поздно.
Грета поднялась и выключила свет. Она не должна быть эгоисткой и думать только о себе. Дэвид был счастлив с Тор. И он больше всех на свете заслуживал этого счастья.
– Вам там звонят, мастер Дэвид, – на следующее утро сказала Мэри, просунув голову в гостиную. Дэвид читал у камина газету. – Из Швейцарии.
Пока Дэвид шел в библиотеку ответить на звонок, у него заныло в желудке. Он звонил в санаторий вечером перед отъездом в Марчмонт, справлялся о Ческе и передавал ей поздравления с Рождеством. Ему сказали, что у нее приступ бронхита – один из тех, что случались у нее в последние несколько лет, – но она получала антибиотики и была стабильна.
С тех пор как пять лет назад он перевез ее туда на медицинском самолете, он время от времени навещал ее. Тогда он решил, что будет лучше увезти Ческу из страны и дать ей исчезнуть, чем подвергать всех назойливому вниманию прессы, которое будет неизбежно, как только станет известно, где она находится. Клиника стоила бешеных денег – она больше напоминала роскошный отель, чем больницу, – но, по крайней мере, он знал, что за ней хороший уход.
Он поднял трубку:
– Дэвид Марчмонт.
– Добрый день, мистер Марчмонт, это доктор Фурнье. Простите, что беспокою вас во время праздников, но должен сообщить вам, что ваша племянница находится в Женеве, в отделении интенсивной терапии. Нам пришлось перевезти ее туда сегодня рано утром. К сожалению, ее бронхит усугубился и перешел в пневмонию. Мсье, я думаю, вы должны приехать.
– Она в опасности?
Повисла пауза. Наконец доктор ответил:
– Думаю, вам стоит приехать. Немедленно.
Подняв глаза к небесам, Дэвид выругался про себя. Но потом, устыдившись своего эгоизма и того, что его первой мыслью стало сожаление о крушении новогодних планов, а не беспокойство о явно тяжелом состоянии Чески, он ответил:
– Конечно же, я сяду в самолет, как только смогу.
– Мне очень жаль, мсье. Вы понимаете, что я бы не стал говорить об этом, если бы не…
– Я все понимаю.
Дэвид записал все детали о той больнице, где находилась Ческа, позвонил местному турагенту и попросил найти билет на ближайший рейс. Поднимаясь по лестнице, чтобы собрать сумку в дорогу, и заранее опасаясь разговора с Тор, он встретился с Гретой, которая спускалась вниз.
– Доброе утро, – сказала она.
– Доброе утро.
Она взглянула на него:
– Дэвид, у тебя все в порядке?
– Нет, Грета. Прости, что сообщу тебе плохие новости, но это Ческа. У нее воспаление легких, и она в Женеве, в отделении реанимации. Я только что звонил турагенту и немедленно вылетаю туда. Я как раз шел собрать вещи.
– Дэвид, погоди минутку. Ты говоришь, Ческа серьезно больна?
– Судя по словам доктора, да. Если честно, я этого не понимаю. Когда я звонил туда несколько дней назад, они говорили, что у нее легкая форма бронхита, но сейчас дела обстоят гораздо хуже.
Грета посмотрела на него несколько секунд и кивнула:
– К сожалению, так бывает, Дэвид. То же самое было с Джонни, ее братом-близнецом. Помнишь?
– Да. Ну, будем надеяться, она справится.
– Я полечу туда.
– Что?
– Я полечу туда. В конце концов, Ческа – моя дочь. И я думаю, ты и так сделал для нее более чем достаточно. И для меня тоже.
– Но, Грета, ты столько всего перенесла за последние дни, не говоря уж о том, что последние двадцать четыре года почти не выходила из своей квартиры…
– Дэвид, я же не ребенок! Я взрослый человек. И я полечу туда не несмотря на последние дни, а из-за них. У вас с Тор были свои планы, а у меня – никаких. Ну и, кроме всего прочего, я хочу это сделать. Несмотря на то чем была и есть Ческа, я люблю ее. Я ее люблю… – Голос Греты прервался, но она сумела взять себя в руки. – И я просто хочу побыть с ней. Хорошо?
– Ну, если ты правда так этого хочешь, я снова позвоню агенту и закажу билеты на твое имя. Так что иди собирайся.
– Иду.
Через час Грета была готова в дорогу. Она прошла по коридору и постучалась в комнату Авы.
Ава лежала в постели, читая книгу.
– Привет, – сказала она. – Саймон говорит, мне нельзя вставать. У меня была очень беспокойная ночь. У этого младенца, похоже, какое-то бесконечное количество рук и ног. Господи, как я буду рада, когда он уже родится.
Грета вспомнила, как плохо чувствовала себя в последние недели беременности, и у нее в голове мелькнула мысль.
– Ава, у тебя такой большой живот, даже для тридцати четырех недель. А доктор ничего не говорила про близнецов?
– Нет, пока нет, но, если честно, я не делала ультразвука с тех пор, как там было двенадцать недель, и – только не говори об этом Саймону, он меня убьет – я пропустила пару последних визитов. Мне столько надо было сделать у себя в лечебнице, я просто не успевала съездить в Монмут.
– Ну, значит, ты должна пойти и обследоваться, дорогая. Это очень важно. Ребенок важнее всего.
– Знаю, – вздохнула Ава. – Проблема в том, что мы вообще-то не то чтобы планировали так быстро заводить детей. Мы оба сейчас так заняты своей карьерой.
– Я очень тебя понимаю. Мне самой было восемнадцать, и я была просто в ужасе.
– Правда? Ну тогда я по секрету скажу тебе, что я тоже просто в ужасе. Но это так эгоистично, что я не хочу никому об этом говорить. Спасибо, бабушка, от твоих слов мне стало гораздо легче. А ты любила своих малышей, когда они родились?
– Я их просто обожала. – Грета улыбнулась: чудесные воспоминания снова вернулись к ней. – Эти первые два года я сейчас вспоминаю как самое счастливое время своей жизни. Но послушай – я не знаю, дошли ли до тебя уже новости, но я сегодня лечу в Женеву. Боюсь, твоя мать серьезно больна.
Лицо Авы помрачнело.
– Не может быть. Что, очень сильно?
– Я ничего не знаю, пока не окажусь там, но, думаю, мы все должны посмотреть в лицо фактам. Доктор не стал бы звонить и настаивать, чтобы кто-то приехал, если бы это не было критично.
– Понятно. Я не знаю, что я буду чувствовать, если она…
– Не удивительно, после всего, что она тебе сделала. Ава, теперь, когда прошлое стало возвращаться ко мне, я хочу сказать тебе, как я сожалею обо всем, что с тобой случилось. И что я не была с тобой рядом как настоящая бабушка.
– Бабушка, но ты же не виновата. Это Ческа во всем виновата, она чуть не убила тебя. У тебя с тех самых пор была просто ужасная жизнь. Не могу даже представить себе, как можно жить, если все твои воспоминания стерты.
– Ужасно, – признала Грета. – Но прежде, чем я уеду, я хочу сказать тебе, что буду рада помочь тебе всем, чем только можно, когда родится малыш. Только позови, и я тут же приеду.
– Спасибо. Это так мило с твоей стороны.
– А теперь мне пора. Заботься о вас обоих, хорошо? – И Грета наклонилась поцеловать внучку.
– И ты тоже. Передай Ческе мою любовь, – добавила Ава, когда Грета выходила из комнаты.
– Ну все, мне пора, – Грета стояла у двери, готовая сесть в такси, которое должно было отвезти ее в Хитроу. Она обняла на прощание Дэвида, Тор, Саймона и Мэри и поблагодарила их за этот визит. – Я позвоню, как только доберусь.
Дэвид отнес сумку Греты к машине и, открывая ей пассажирскую дверцу, взял ее за руку.
– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я поехал с тобой? – спросил он.
– Совершенно. – Грета поцеловала его в щеку. Он инстинктивно обнял ее.
– Господи, Грета, какой же путь мы прошли вместе, – прошептал он. – Пожалуйста, будь осторожна. Я так тобой горжусь.
– Спасибо. Буду. Пока.
Грета поспешно села в такси, пока Дэвид не заметил слез, которые выступили у нее на глазах.
Первым, что ощутила Грета, войдя в больницу, был запах. Неважно, в какой стране находится больница, насколько она дорогая и знаменитая, запах был всегда одинаковый, и он всегда напоминал ей о ее собственном долгом там пребывании. Она подошла к регистратуре, назвала себя, и женщина в элегантном костюме отвезла ее на лифте и представила ночной медсестре в отделении реанимации.
– Как она? – спросила Грета. Эта жуткая тишина, прерываемая только звуками различных машин, тоже была ей очень знакома.
– Боюсь, она в критическом состоянии. Ее легкие наполнены жидкостью из-за пневмонии, и, несмотря на то что мы сделали все возможное, чтобы облегчить положение, до сих пор лечение не имело эффекта. Мне очень жаль, – сказала она со своим резким швейцарским акцентом. – Я хотела бы сообщить вам новости получше. Вот она.
Хрупкую фигурку, лежащую на кровати, окружали всевозможные аппараты. На Ческе была кислородная маска, которая казалась слишком велика для ее изящного личика в форме сердечка. Грета подумала, что это шутки ее воображения, но ей показалось, что ее дочь как-то сжалась. Сквозь тонкую белую кожу явно просматривались крошечные косточки запястий.
– Доктор заходит к ней каждые четверть часа. Он скоро придет.
– Спасибо.