— Нет! — завопил человек, закрывая руками мясистое лицо. — Погоди! Мне уже дважды делали кровопускание, и лекарь говорит, что я пойду на поправку! Все это из-за разлития желчи… Повремени!
Костлявый палец коснулся его плеча. Мужчина всхлипнул, руки его опустились, он силился еще что-то сказать, но только махнул рукой и побрел к причалу.
Вслед за ним поплелся франтоватый вельможа с золотыми серьгами в ушах. Только что он лихо отплясывал замысловатый менуэт с разодетой дамой, но, как только дама уронила платок и вельможа склонился, чтобы поднять его с земли, костлявый палец коснулся его плеча.
— Как! — воскликнул несчастный, с ужасом глядя на кровавое пятно, расплывавшееся по кружевам его щегольского камзола слева от ряда золотых пуговиц. — Муженек все же подослал убийц!..
Он выпрямился и ошалело уставился в темноту под капюшоном Га-Мавета.
— Может, рана не смертельна? — спросил вельможа с робкой надеждой. — Я могу нанять самого искусного лекаря… Любые противоядия, грязевые ванны… Я слишком молод, чтобы умирать, проклятая потаскуха! — заорал он вдруг в лицо своей возлюбленной.
Дама взвизгнула и, подобрав юбки, побежала к арке, отделявшей Кладбище невинноубиенных младенцев от мест более уютных. Демон-истребитель не стал ее преследовать: видимо, девице предстояло еще немного погрешить в Земной Юдоли. Ее кавалер, наблюдая это поспешное бегство, сник и покорно потащился к берегу.
Обреченные все шли и шли к пристани, и возле борта Корабля Мертвецов мало-помалу собралась целая толпа. Покорные своей участи люди (или уже — тени?) поглядывали вверх, туда, где у борта стоял Конн с духом-хранителем на плече, и король невольно отвел глаза, вновь глянув поверх голов — на площадь, которая уже почти опустела.
Там, царапая щеки и посыпая голову пылью, билась какая-то молодая женщина. Она то каталась по земле, то простирала к Темной Реке худые обнаженные руки. Демон стоял рядом, вытянув узловатый палец по направлению к кораблю.
— Ты не можешь ее заставить! — забывшись, громко воскликнул король. — Она слишком молода и прекрасна, чтобы умирать!
— Ошибаешься, — печально шепнул Бу, — вовсе не эту женщину посылает Малах в обитель Безжалостной Хель…
И тут Конн увидел: прямо по воздуху плыл в их сторону маленький розовый сверток. Негромкий детский плач сопровождал его скольжение, и вопли матери неслись следом…
— Он отнял новорожденного ребенка… — Шепот духа-хранителя дрогнул и прервался.
— Это несправедливо! — Конн невольно сжал рукоятку ножа с обломанным лезвием. — Неужели ничем нельзя помочь?
— Ничем…
Нож гнома явно не годился. Конн пошарил за поясом, и пальцы его наткнулись на дудку Дамбаэля. Не сознавая, что делает, король извлек инструмент ямбаллахов и поднес его к губам. Томные, обволакивающие звуки понеслись с борта мрачного корабля навстречу медленно плывущему ребенку. Звуки были столь густы и насыщены, что напоминали сонные потоки Воды Забвения; они подхватили розовый сверток и понесли его обратно — в руки матери.
Конн ждал, что Малах Га-Мавет немедленно обрушит свой гнев и на женщину, и на ребенка, и на него самого, но демон-истребитель равнодушно отвернулся и зашаркал прочь, к новой жертве.
Когда чуть было не утраченный малыш оказался в руках матери, она крепко прижала его к груди, вскочила и бросшщсь бежать к пролому в галерее, оглашая воздух безумным хохотом…
— Ну, и чего ты добился? — раздался рядом чуть насмешливый голос Хрона. Кормчий только что вышел из задней надстройки и встал, опираясь на борт, рядом с королем. — Бедняжка лишилась разума от счастья, теперь ее запрут в скорбный дом, а сопляка сдадут в сиротский приют или продадут в работники. Нет, не продадут, ребенок страдает врожденным слабоумием, так что просто сдохнет где-нибудь на помойке. А ведь на левом берегу для невинных душ предназначена Купель Блаженства! Вот что бывает, когда сентиментальность одерживает верх над целесообразностью.
Конн промолчал, да кормчий и не собирался выслушивать ответ короля. На пристани столпилось уже порядком народу — пора было начинать погрузку.
Хрон принялся что-то выкрикивать на непонятном языке, трехголовые демоны на корме ожили и спустили сходни. Сами же встали по краям, грозно ощерив львиные, козьи и змеиные пасти и вращая огненными глазами. Зрелище было внушительным.
Скорбная череда навсегда покидавших солнечный берег потянулась на борт, исчезая в открытых дверях, над которыми поблескивала бронзовая надпись, предлагавшая оставить всяческие надежды… Люди еще сохраняли свой земной облик, но было заметно, что тела их постепенно истончаются, становясь похожими на плотную дымку, многие, толкаясь, проникали сквозь соседей, и тогда жалобные стоны оглашали палубу корабля…
Когда последние тени уже исчезали в темном провале двери, на площади, окруженной руинами галерёи, раздался страшный шум и металлический лязг. Через самую большую арку въехал на хромающем, закованном в конские латы жеребце рыцарь могучего телосложения. Он был без шлема, кровь запеклась в спутанных волосах, нагрудник был рассечен ударом тяжелой секиры.
— Кажется, здесь, — пробасил рыцарь, пошатываясь в седле, но все же крепко сжимая повод. — Эй, Смерть, зову тебя!
К этому времени на площади, кроме Малах Га-Мавета, никого не осталось, и всадник уверенно подъехал к демону-истребителю.
— Ты, что ли, безносая с клюкой? — вопросил он грозно, словно Малах Га-Мавет готовился сдать ключи от побежденного города.
Посланец Нергала ничего не ответил, только поднял длиннющие руки так, что серые рукава съехали к самым плечам.
— Судя по костяшкам и торчащим кишкам — ты и есть. Давай забирай меня отсюда.
Рыцарь тяжело полез с лошади и едва не упал: чуть выше левого наколенника торчал обломок стрелы.
— Шевелись, поедатель падали, — рявкнул воитель, — да ребятушек моих прихвати: они славно дрались, и, если бы не подлая засада в ущелье Донгон, немало б еще девиц перепортили да голов неверным поотрубали!
Тут появились его воины: израненные, искалеченные, в помятых и расколотых латах, залитые кровью — они лезли из всех проломов и арок галереи, наполняя площадь, и тут же пускались в пляс, сильно затрудняемый отсутствием у многих героев конечностей и даже голов.
— Величественное зрелище! — воскликнул рыцарь. — Сколько храбрецов преставились разом! Это большая честь для встречающих… Но куда это ты побрел, дурень косолапый?! Начинать надобно с военачальника, меня то бишь!
Малах Га-Мавет не слушал грозные речи рыцаря: он бродил среди порубленного войска, быстро и небрежно касаясь почти каждого: воин переставал приплясывать и ковылял к пристани, прихватив отрубленные свои члены. Те же, кого миновала костлявая лапа демона, понуро отправлялись обратно за галерею, но их было совсем немного.
— Что это ты делаешь, а? — возопил рыцарь. — Если они останутся живы, то попадут в плен к неверным, а те снимут с них живых кожу. Мало того, что это мучительно, это позор для воина. Яви же хоть толику справедливости, исчадие тьмы, забирай всех скопом!
Га-Мавет уже кончил обход и приблизился в военачальнику, Его капюшон, скрывавший плотный клубок тьмы, покачивался в двух ладонях от залитого кровью лица воина.
— Что ждешь? — крикнул тот. — Гляди, моя рана смертельна. Разве может быть не смертельным удар обоюдоострой секиры, обрушенный со йсего плеча на кирасу? Щита у меня не было, к тому времени он раскололся, и я его выбросил. Да посмотри ты: плоть рассечена до костей, из меня вытекло не меньше ведра крови…
Посланник Нергала безмолвствовал.
— Смерть на поле брани — высшая честь для доблестного мужа, — сказал воин уже не так уверенно. — Хочешь лишить меня чести, ты, самый грозный из всех демонов?! Не выйдет!
Демон повернулся и побрел к пристани.
— Ублюдок! — завопил вслед рыцарь. — Живым я неверным не сдамся! Эй, оруженосец, скверный мальчишка, помоги своему господину!
Малах Га-Мавет замер посреди площади.
На шее рыцаря вспыхнула ярко-красная полоса, словно раскрылся в улыбке чудовищный рот, И сразу же рядом возник юноша с растрепанными черными кудрями: он судорожно прижимал руки к животу, сквозь пальцы хлестала алая кровь.
— Зачем? — Голос рыцаря заметно сел — то ли от огорчения, то ли из-за пореза на шее. — Ты мог спастись, ты знал козью тропу из ущелья…
— С тобой, — едва выдохнул оруженосец, — только с тобой, господин…
Малах Га-Мавет подошел к ним и поочередно коснулся рыцаря и оруженосца. Военачальник положил руку на плечо юноши, они встали и вместе зашагали к кораблю — неразлучные и после смерти. Изрубленное воинство все еще грузилось: многие посторонились, пропуская героя последней битвы, позволившего всему войску с честью пасть в ущелье Донгон. Когда рыцарь и юноша поднялись на палубу, Конн услышал, как бравый военачальник шепнул своему оруженосцу: «Хоть ты и покончил с собой, что недостойно истинного храбреца, замолвлю за тебя словечко где следует. Проклятый кишкотряс! Вынудил и меня прибегнуть к помощи кинжала. Правда, сделал я это не своей рукой…»
Последними по трапу поднялись двое вояк без сапог и нагрудников: очевидно, мародеры уже добрались до ущелья. Один нес в руках свою отрубленную голову — карие глаза ошалело таращились по сторонам.
— Ну и напился же я, — шептали посиневшие губы.
— Да не напился ты, а сдох и отправишься к Хель, — буркнул его товарищ, державший под мышкой отрубленную руку.
— Ну и нажрался я, — повторила отрубленная голова, — так нажрался, что даже сдох. Интересно, есть ли здесь брага?
Они исчезли в кормовой надстройке, и Хрон с грохотом задвинул дверь, из-за которой доносились горестные стоны, жуткие ругательства и смиренные молитвы.
— Хвала Нергалу, можно отчаливать, — сказал кормчий, — эй, порождения Эхидны, убирайте сходни.
Но не успели трехголовые чудища прийти в движение, как на причале возникла еще одна персона.
Это был старик в длинном черном халате, расшитом звездами и полумесяцами, увешанный четками, костяными фигурками и флакончиками разноцветного стекла. Длинная седая борода была заткнута за малиновый пояс, а жидкие космы прикрывал высокий островерхий колпак, увенчанный шестиконечной звездой. Возле его ног, потирая толстый лоснящийся нос, смущенно топтался плешивый карлик в засаленной куртке.