— Моя избранная жрица, — произнес бесстрастный голос. — Неужели ты хотела меня уничтожить?
Диксон почувствовал, как вздрогнуло существо у него в руках, и понял, что оно расслышало вопрос. Он с трудом осознал, что голос, должно быть, принадлежит Илю, — а значит, светящаяся сущность, перенесшая его сюда, пала в бою.
— А тебя, Диксон, — продолжал говорить монотонный голос, — послал мой враг. Ты кажешься мне очень странным созданием, Диксон. Я могу общаться с тобой и видеть тебя только благодаря силам, отнятым у напавшей на меня враждебной сущности. Твой разум для меня сродни хаосу. Какое заклинание ты наложил на мою избранную жрицу? Она больше не повинуется мне!
— Неужели ты никогда не слышал о любви? — громко спросил Диксон.
Вопрос растворился в кромешной темноте, и в воздухе повисла тишина. Диксон ждал ответа, крепко прижав к груди любимую девушку.
— О любви?.. — наконец раздался задумчивый шепот бога. — Нет, я никогда не слышал такого слова. В моей Вселенной нет ничего подобного. Что это такое?
Растерянный Диксон молча попытался сформулировать достойный ответ. Ибо кто на всем свете может дать определение любви? Он мысленно попытался дать понятное объяснение, понимая, что делает это не столько ради бога, сколько ради своей избранницы, пусть она и не могла знать, что такое любовь, и что она значит для него. Когда он умолк, на него снова начала давить гнетущая тишина.
— Итак… — наконец, ответил Иль. — Я понял, что любовь — главенствующий принцип человеческого мира и измерения. Но здесь ее не существует. Какое тебе до этого дело? Любовь возникает между двумя полами вашей расы. А моя жрица бесполая. Между вами не может возникнуть чувство любви.
— И все же я видел ее в облике женщины, — сказал Диксон. — И я люблю ее.
— Ты влюбился лишь в красивый образ, — проговорил Иль.
— Поначалу, может, так оно и было. Но теперь… нет, сейчас все гораздо серьезнее. Возможно, мы чужды друг другу вплоть до структуры материи, разума, мыслей и даже души. Но, в конце концов, это лишь поверхностное сравнение. Объединяет нас только одно — жизнь. Мы живые, одушевленные и свободные существа. Где-то в глубине души находится та самая искра жизни, благодаря которой мы способны по-настоящему любить друг друга.
Когда Диксон закончил говорить, наступила зловещая тишина.
— А ты, моя жрица? — наконец прервал молчание Иль. — Что ты на это скажешь? Ты его любишь?
Диксон почувствовал, как существо, до сих пор пребывающее у него в объятиях, непроизвольно содрогнулось. Она, — он не мог думать о ней как о бесполом существе, — находилась в присутствии ее бога и слышала, как тот напрямую обращается к ней, из-за чего благоговейный ужас затуманил ее разум. Но через мгновение она ответила тихим прерывистым шепотом, очень похожим на обычные слова, но вместе с тем не являющимися полноценной речью или последовательностью мыслеформ:
— О, великий и могучий Иль, я… я не знаю такого слова. Я лишь знаю, что без Диксона моя жизнь потеряет всякий смысл. Я даже предала свою веру, чтобы освободиться от твоей власти и умереть простой человеческой смертью, воссоединившись со своим возлюбленным в загробной жизни, если, конечно, такая жизнь существует. Будь у меня выбор, я, ни секунды не раздумывая, оставила бы все как есть. Если это любовь — то да, я люблю Диксона.
— Он, — возразил Иль, — существо другой расы, мира и измерения. Ты же видела его настоящий облик.
— Мне все равно, — ответила жрица более уверенным голосом. — Я только знаю, что не могу… не хочу жить без него. Я люблю… не его тело, и не знаю, почему так случилось. Мне лишь известно, что люблю его.
— А я люблю ее, — ответил Диксон.
Все-таки обмен мыслями являлся довольно странным способом общения, привыкнуть к которому было не так-то легко.
— Я не знаю, каким меня видишь ты, но меня немного пугает твоя настоящая внешность, — продолжал он. — Но знаешь, наша встреча меня кое-чему научила. Твой нынешний отталкивающий облик и красивая внешность девушки из моего мира — и то и другое не более чем пустая оболочка твоей настоящей сущности. Мне все равно, как ты выглядишь, потому что это всего лишь иллюзия.
— Да, — пробормотала жрица. — Да, я понимаю. Ты прав. Наши тела, каким бы они ни были, не имеют никакого значения. Все гораздо глубже, чем кажется на первый взгляд.
— И как же, — прервал ее Иль, — вы будете решать данную проблему?
— МЫ НЕ МОЖЕМ быть вместе ни здесь, ни в моем мире, — нарушил молчание Диксон, не дождавшись ответа на мучающий его вопрос. — Быть может, мы обретем счастье только в загробной жизни, но я точно не знаю. А ты?
— Нет, — удивленно ответил Иль.
— Ты… то есть как не знаешь? Ты же бог!
— Вот так не знаю. Я питаюсь существами, зашедшими в священный белый огонь. Но вместе с тем мне все равно чего-то не хватает, но я не знаю и даже не догадываюсь, чего именно. Да… я бог, но не знаю, что будет после смерти.
Диксон долго размышлял над ответом Иля, в словах которого был какой-то смысл, дающий надежду, но он никак не мог его уловить. Вдруг Диксона озарила догадка.
— Ну, тогда!.. — радостно воскликнул он. — Тогда ты не сумеешь разлучить нас! Мы можем умереть и стать свободными.
— Да. У меня нет над тобой власти. Даже если бы я и хотел отомстить тебе за попытку моего свержения, то все равно не смог бы этого сделать. Ибо не знаю, что будет после… смерти. Но смерть, так или иначе, дарует вам свободу.
Диксон сглотнул внезапно застрявший в горле комок. Сомнения и подозрения терзали его душу.
— Ты сделаешь это ради нас? — почти что против своей воли спросил он. — Освободи нас!
В гробовой тишине, дожидаясь ответа, он попытался осознать, что стоит на пороге смерти, думая о том, что его ждет в загробном мире. Но в одном Диксон был уверен точно: после смерти жизнь не кончается, и ничто не сможет разлучить его с возлюбленной. Это было только начало, и оно требовало продолжения, способного дать ответы.
Нет, любовь, связавшая два таких разных существа, просто не могла погаснуть с их смертью. Для этого их чувства были слишком прекрасными… и сильными. Диксон уже не испытывал ни малейшего страха и даже смотрел в будущее с теплившейся в груди надеждой. Что же будет дальше? Как изменится их жизнь? Какие межгалактические приключения им предстоит пережить? Он почти что с нетерпением ждал скорой кончины.
— Тогда умри, — совершенно спокойно велел Иль.
На мгновение воцарилась непроглядная тьма. Затем ее прорезала искорка света, а все вокруг затряслось.
И Иль остался один.
The Bright Illusion, (Astounding, 1934 № 10), пер. Игорь Фудим, при участии Александры Заушниковой
ВЕЛИКОЕ ЧУДО
I
СОЛНЕЧНЫЙ СВЕТ, бьющий по закрытым глазам, вывел его из небытия. Он с трудом распахнул веки и увидел нагретое лучами солнца лазурное небо, а через некоторое время уже смог выбраться из отмели на песок, прежде чем снова отключиться.
Когда очнулся снова, солнце уже зашло, оставив на пустынном пляже сумеречную тень. Он чувствовал себя относительно хорошо, хотя тело сковывала какая-то легкая усталость. Взору открылось темно-синее небо, лазурное море и блики солнца на блестящей воде. За рифом виднелся разбитый вдребезги остов корабля — грубый кусок скалы стал его погибелью.
Кроме него, на пляже никого не было. Никаких других следов выживших после вчерашней катастрофы на пустынном гладком пляже. К сожалению, ничего уже не поделаешь. Его удача оказалась сильнее удачи остальных. Он поднялся на ноги и взглянул куда-то вглубь острова. Впереди был лишь спутанный лабиринт цветущих джунглей, ровными рядами толпящихся у пляжа.
Первой мыслью было, что, возможно, они слишком сильно отклонились от курса. Судя по картам, суши в этих морях быть не должно. Какой бы шторм вчера не бушевал, они вряд ли смогли бы дойти до суши, даже до маленького островка. Судя по всему, этого места не существовало. Риф, рваный и бугристый, возник здесь буквально в считанные минуты прошлой ночью.
Он поплелся вдоль берега по гладкому белому песку, постоянно оглядываясь вокруг на предмет других выживших, в отчаянии желая найти хоть какой-то факт, доказывающий, что он здесь не один. Но ничего не было. После продолжительных поисков он присел отдохнуть и совершенно внезапно для себя погрузился в глубокий полуобморочный сон. Проснувшись, снова принялся рыскать по пляжу в поисках следов других людей. Спустя долгое время его замыленному взору предстали, вроде бы, чьи-то следы, и он, отчаянно вопя во все горло, побежал по ним, спотыкаясь и падая. Однако вскоре он понял, что это были его собственные следы, которые он, сделав несколько кругов по пустынному пляжу, принял за следы другого человека. Он обошел все вокруг и теперь окончательно убедился, что лишь ему удалось пережить вчерашнюю ночь.
Он стоял посреди лабиринта из собственных следов и пытался сориентироваться, изредка бросая взгляд на зеркальное море. Где же он находится? Как отсюда выбраться? Получится ли выбраться? Бесполезно искать ответы. Любая попытка вспомнить на карте этот остров заканчивалась провалом из-за того факта, что этого места вообще не должно быть здесь — оно появилось в результате шторма.
Он устало пожал плечами и прекратил думать. Тем более, что мыслям мешали подступающие голод и жажда. Кривая усмешка приклеилась к его губам. Необходимо исследовать джунгли, но он плохо подготовлен для этого — нет ни нормальной обуви, ни даже мало-мальски пригодного ножа. И вот, босиком, в рваных засоленных лохмотьях, с легким головокружением от шока, голода и пронзительной боли после вчерашней схватки с волнами, он побрел в джунгли, надеясь найти хотя бы пару упавших фруктов.
Подлесок был не густой. Огромные, увитые лозой деревья стояли достаточно далеко друг от друга, практически не мешая идти мимо них. И нигде не было слышно ни звука — полная тишина. Он понял это, когда достаточно отдалился от берега, продолжая погружаться в этот омут безмолвного затишья. Инстинкт заставил его двигаться так, чтобы не нарушать эту тишину.