Но эти призрачные потоки не проникали в его мозг. Безуспешно он пытался установить контакт с разумом. Окутанный и затерянный в этих обширных изменчивых мыслях, но все же не затронутый ими, он продолжал, все еще изо всех сил стараясь установить контакт.
И тут совершенно неожиданно у него получилось. Его страждущий разум на мгновение соприкоснулся с божественным, словно рука Бога протянулась к нему для того, чтобы помочь.
И тут, словно бы эта рука схватила его, он поднялся. Серый туман расплылся и растаял. Последним сознательным усилием он крепче обнял ее. Перед глазами все растеклось, и незримая рука понесла их по тропинкам времени.
Огромная, испещренная розовыми прожилками комната окружала их обоих. Все еще крепко сжимая девушку, он очутился на пульсирующем полу, вокруг изогнулись огромные стены, а где-то в душе слышались отголоски могучего сердцебиения.
Незримое присутствие стало практически осязаемым в огромной комнате. Он чувствовал, как нечто рыщет в его сознании, буквально вырывая воспоминания о произошедшем. Благодарный за то, что не нужно вдаваться в какие бы то ни было подробности, он замер в ожидании, чувствуя, как знание утекает из него прямо внутрь огромного объединенного разума. Девушка с отчаянной силой прижалась лицом к его плечу.
Вскоре в его мозгу плавно потекла мысль.
— Ты говоришь, что любишь эту девушку. Ложь. Это твоя любовь создала ее. Твое внедрение в наш разум было достаточно сильным, когда мы размышляли о сотворении мира, и благодаря этому ты спроецировал собственные мысли на наши действия. Когда в нашем сознании мелькнула фигура девушки, ты ухватился за нее и придал ей форму собственной интерпретации совершенства. Бессознательно, но методично ты создал собственный идеал, который разжег в тебе огонь любви. И ты чувствовал именно любовь, когда смотрел в ее глаза. А поскольку нам было любопытно посмотреть, что будет дальше, мы велели вам следовать за нами.
— Да, — возмущенно подумал он. — И посмотрите, что случилось. Как теперь это можно исправить? Ибо, как бы я ни полюбил ее, даже вы не можете отрицать, что я люблю ее и сейчас.
На некоторое время воцарилась тишина, пока разум пребывал в прострации. Девушка нервно дышала, ее пальцы впились в его руку.
— Она принадлежит своему миру и времени, — пришла, наконец, безмолвная мысль. — А вне этого у нее не может быть никакого существования. Ее тело, хотя и наполовину реально, ты мог бы сохранить, но ты не пожелал бы этого, потому что разум, живущий в нем, всегда будет принадлежать другой жизни в еще не наступившем будущем.
— Но что касается меня, — вмешался он, — то мой разум всегда будет с ней, где бы она ни находилась. Разве ты не видишь этого? То же самое и со мной, ибо хотя мое тело существует в моей лишь жизни и моем времени, все же само мое существование всегда будет сосредоточено на ней. Я не могу ее бросить.
ДЕВУШКА В ЕГО объятиях дернулась от внезапной тревоги. По поверхности его сознания поплыл жалобный вопль из ее угасающего сознания.
— Я хочу вернуться, — воскликнул он с недоумением, — но не оставляй меня! Я не вынесу, если ты бросишь меня!
Молчание, которое вскоре было нарушено безмятежным голосом разума:
— Да, ты сообщил нам больше, чем думаешь. В каком-то смысле твой разум всегда будет с этой женщиной, потому что своей энергией ты пробудил ее из состояния неосознанного и непостоянного существования и претворил в сознательную и эфемерную жизнь. Этим поступком ты вложил в нее достаточно своей индивидуальности, чтобы вместе вы стали единым целым. Отныне каждый из вас не может существовать без другого. Мы позволили элементам этого странного союза сосуществовать, и теперь у нас нет иного выбора, кроме как принять его, ибо любовь — слишком могущественная сила, даже для нас. Мы не можем вас разлучить.
— Но и мы не можем быть вместе, — в отчаянии сказал он. — Что же нам делать?
Он крепче обнял ее, слушая, как она снова начала всхлипывать. Коротко и безутешно.
— Спокойствие, только спокойствие! — Великий голос безмолвно пульсировал в зале. — Нет никакого сомнения в ответе. Принятие вашего союза вы должны осознать в собственных умах, однако, ответ уже ясен. Девушка часть нашего внедрения, продукт нашего объединенного разума. Она должна вернуться в ту часть, которая и есть мы. Но вместе с этим она несет в себе жизненно важную часть твоей человечности. У тебя есть выбор — слиться с ней и с самим собой, оставив свое физическое тело и реальную жизнь, чтобы соединиться с той единственной бессмертной искрой, которая по существу является тобой в единстве с нашим присутствием. Только так вы двое сможете познать единение.
Его пробрало сомнение, когда голос, наконец, затих. Он не чувствовал никакого единения с этим разумом, и уж тем более не испытывал желания покинуть свою сознательную жизнь, чтобы присоединиться к ядру коллективного разума с его собственными целями. И как он мог позволить той, что утопала в его объятиях, покинуть их? Как он мог это сделать?..
— У нас нет выбора, — сказал он со спокойной решимостью. — Девушка должна вернуться.
Внезапно он ощутил странное уменьшение плотности теплого тела, которое прижимал к груди. Инстинктивно его руки напряглись и без сопротивления прошли сквозь нее. В ужасе он посмотрел вниз. Девушка постепенно таяла. Медленно, но верно. Наплывающий туман размывал ее черты.
В отчаянии он вцепился в исчезающую фигуру, но схватил только пустой воздух. Подобно сну, которым и была, она растаяла в его объятиях, пока вся жизнь не покинула ее без остатка, оставив лишь пестрое пятно тумана, которое тут же растворилось в пульсирующем воздухе комнаты. В сердце разгорелось возмущение. На поверхность сознания выплывал бурлящий гнев, но прежде чем он достиг горла и мозга для того, чтобы сформировать мысли, произошло нечто удивительное и неописуемое. Совершенно неожиданно глубочайшее чувство близости охватило его целиком, и он остановился посреди своего гнева и протеста, чтобы задохнуться от неожиданного удивления.
С этим вздохом весь протест внутри него умер. В этот затаивший дыхание миг так близко возникло ощущение единства со всем, что его окружало. Его мозг замер от этого великолепия. Это было изысканно теплое и интимное чувство, нечто, что обычно испытывает человек. Он больше не был сам по себе, одиноким и разобщенным, борющимся против сил, которые не превозмочь. Все вокруг него состояло из непостижимого единения, которое сливалось с его сущностью. И никакими словами нельзя было описать тот покой и умиротворение от всего, что его мучило. В самом центре его сознания раздался уже знакомый голос.
— Вот что значит сдаться, глупый человек, — сказал он. — Девушка, которую ты любишь, снова слилась с тем, что наполняет нас, унося с собой ту часть твоей жизненной силы, которая называется любовью. Часть тебя осталась с тобой, и, благодаря ее внедрению, вы вместе обрели единство с нами. Не сопротивляйся, не борись с этим. Это больше, чем индивидуальность. Это и есть истинное счастье — погружение себя в единство целого. Стань с нами одним целым.
ЭТИ СЛОВА разлились по его сознанию, словно легкая рябь в резервуаре с водой, которая постепенно растворилась в безмятежном ритме слияния.
Он едва обратил внимание на то, что голос замолчал.
Совершенно расслабившись, он отдался потоку разума, выйдя за пределы физического тела. Отныне его ничто не волновало. Ответы на все вопросы, сомнения и колебания тихо поглотились величайшим спокойствием сложного разума.
Неожиданно для себя он начал воспринимать то, что не мог ранее — тонкую рябь света, волны безымянных цветов, звуков. Все это складывалось в причудливые калейдоскопические узоры, формирующиеся по мере того, как волны невиданного восторга перехлестывались друг с другом. Узоры, сливающиеся в одно целое, простирались далеко за пределы привычных измерений через пространство и время.
Он все меньше понимал этот узор, его цвета и ощущения каким-то образом становились его собственными, он был огромным узорчатым существом, которое простиралось через измерения и заполняло пространство от края до края — пространство, которое не имело границ, и теперь само сознание таяло.
Что-то коснувшееся лба вернуло его из небытия. Он открыл пустые глаза и увидел зеленый лесной мир. Виноградная лоза, тянувшаяся по большому разбитому камню рядом с ним, коснулась его лица своими листьями, когда подул ветер. Он сел и огляделся.
Он сидел на краю огромной серой развалины, разбитые блоки которой громоздились на земле, насколько хватало глаз, чтобы проникнуть в джунгли. Это были старые развалины, потому что над ними росли виноградные лозы, а серые камни покрывал густой мох. Было что-то неприятное в роскоши этого мха, зеленых сладострастных лиан.
Слабый запах, похожий на запах давно разложившейся плоти, висел над разбитыми блоками, и зеленые твари вонзали жадные корни в свои трещины и щели, расцветая из серости, как из самой богатой почвы.
Глаза мужчины безучастно скользнули по развалинам. Что-то дразнило его в глубине сознания, и он нахмурил брови в глупой попытке вспомнить. Казалось, он каким-то образом, с отдаленной частью самого себя, плавает в морях славы, где бушует прибой, чьи гребни разбиваются в музыку, легкую, как сон, плывущий через глубины безымянной красоты. Он мог вспомнить и цвета, и самые прекрасные волны звуков, и покой, такой глубокий, что даже сам мозг погрузился в тишину. А потом… потом…
Воспоминание исчезло. Он чувствовал себя тяжелым, очень скучным и немного испуганным. Другой разум уходил все дальше и дальше, растворяясь в великолепии, теряя всякий контакт с телом, которое его приютило. Ему почему-то захотелось плакать, и слезы медленно потекли по его лицу. Но он забыл, почему.
Через некоторое время в его глазах зажегся свет, и он пустым взглядом посмотрел на запад, где сквозь деревья пробивались лучи заходящего солнца. Он счастливо улыбнулся и, спотыкаясь, поднялся на ноги, направляясь к нему неуклюжей походкой. На ходу он натыкался на деревья, продирался сквозь лианы, висевшие поперек дороги. Ветви хлестали по лицу, но он не сделал ни малейшего движения, чтобы отбиться от них. Забытые руки болтались по бокам.