И в тот же миг голова открыла свой огромный черный рот, и море хлынуло в него, неумолимо потащив нас к горизонту — на нем сверкали всполохи, он потемнел и казался живым существом.
Гуннар взревел в бессильной ярости. Он делал все, чтобы развернуть корабль. Его люди гребли назад, выбиваясь из сил. Корабль, тем не менее, влекло к мясистой бездне.
Гуннар потряс кулаком, словно бросая вызов судьбе. Казалось, он скорее разгневан, чем испуган.
— Будь ты проклята! — Потом он рассмеялся. — Вы понимаете, что с нами происходит, сэр Эльрик? Нас глотают!
Он не ошибся. Мы были песчинкой в чаше с водой, которой это чудище вздумало утолить жажду. Я вдруг заметил, что и сам хохочу. Ситуация казалась невыразимо комичной. Но вполне могло случиться и так, что я вот-вот погибну. Причем в обоих реальностях.
И в этот миг голова проглотила нас. Корабль с силой ударялся о что-то, словно о берега реки. Из трюма послышался низкий голос, размеренно выводивший мелодию, старую, как мир. По всей видимости, Азолингас решил, что настал его смертный час.
Потом и он умолк.
Я поперхнулся зловонным воздухом и закашлялся. Было такое чувство, что мне в лицо дыхнул уличный бродяга. Мне на ум пришло множество сказок о людях, проглоченных огромными рыбами. Но я не мог припомнить ни одной, в которой гигант глотает корабль. Да и был ли это гигант? Быть может, затейливо расположенные скалы попросту показались нам лицом? Или это было древнее морское чудище, способное заглатывать корабли и выпивать моря?
Зловоние усиливалось, но мы были вынуждены дышать им. С каждым вдохом мои легкие наполнялись запахом смерти.
Потом мы очутились в Нифльхейме.
Из трюма донесся отчаянный крик Лейфа Маленького:
— Мне здесь не место! Я не сделал ничего дурного! Неужели меня покарают только за то, что я не погиб в бою?
Я плотнее завернулся в плащ. Температура стремительно понижалась.
Дыхание причиняло боль. Казалось, я втягиваю в себя тысячи мельчайших осколков стекла.
Ветра не было — вокруг царили холодная непроглядная темнота и полная тишина. Я слышал, как весла корабля поднимаются и опускаются с почти неестественной регулярностью. Внезапно вспыхнул огонек. Я увидел сверкающую маску Гуннара, освещенную факелом. Он шагал к помосту на палубе, и свет пламени на выхватил из тьмы неясные фигуры гребцов.
— Где мы, принц Эльрик? Вы знаете? Это Нифльхейм?
— Возможно, — ответил я. Палуба вновь накренилась, и корабль на несколько секунд провалился вниз, потом опять выправился.
Как только мы вновь оказались в спокойной воде, гребцы заработали веслами. Нас окружал шум бегущей воды, словно на тающем леднике — шорох тысяч ручьев, впадавших в поток, по которому мы сейчас плыли.
Гуннар ликовал:
— Реки Хель!
Никто из нас не разделял его восторга. Мы слышали негромкие мучительные стоны, не вполне человеческие, слышали булькающие звуки вроде тех, что в последние мгновения жизни издает тонущий ребенок. То и дело раздавались удары и шипение, похожее на шепчущие голоса. Мы сосредоточили внимание на ритмичном движении весел. Их плеск оставался единственным знакомым звуком, в котором наше измученное страхом восприятие находило опору.
Вновь послышался хриплый голос Лейфа Маленького. Казалось, он бредил.
— Эливагар, Лейфтр и Слид! — крикнул он. — Вы слышите их? Это реки Нифльхейма. Река ледников, река клятв и река обнаженных мечей!
Неужели вы их не слышите? Мы низвергнуты в преисподнюю! Это шумит Хвергельмир, великая пучина, которая целиком затягивает в свою пасть корабли! — Лейф забормотал что-то, упрекая себя в том, в юности не был достаточно смел и дерзок. Он надеялся, что его гибель будет приравнена к смерти воина. Он не был верующим, но всегда старался соблюдать правила. Потом он вновь пожаловался, мол, это не его вина, что он не расстался с жизнью в бою. Лейф Большой пытался заставить его умолкнуть. Но даже причитания Маленького не остановили мерный скрип весел. Гребцы полностью отдались своему тяжелому труду, надеясь, что он каким-то образом оправдает их в глазах Судьбы и позволит им войти в рай.
Молящие голоса взывали к нам. Чьи-то руки хватались за борта корабля, пытались цепляться за весла. Но матросы продолжали размеренно грести, а голос Гуннара, отсчитывавшего ритм, возвысился над всем прочими звуками. В его голосе слышались злость и отвага; он требовал неукоснительного подчинения.
Весла окунались в воду и поднимались в воздух. Проклиная темноту, Гуннар обратился к Королеве мертвых с вызывающей речью:
— Знай же, госпожа Хель, что я уже мертв. Но меня не нет ни в Нифльхейме, ни в Валгалле! Я умираю вновь и вновь, ведь я — Гуннар Обреченный. Я уже был на грани забвения и знаю свою судьбу! Тебе не испугать меня, Хель, меня ждет нечто пострашнее, чем ты! Когда я умру, жизнь и смерть погибнут вместе со мной! — Его оскорбительный хохот эхом разнесся по мрачным чертогам. И если где-то там скрывалась бледная богиня, чей нож звался Истощение, а блюдо — Голодом, то, услышав этот смех, она могла решить, что наступил Рагнарёк, и рог Судьбы возвестил конец света. Она бы не догадалась, что это смех человека. Отвага Гуннара была достойна Валгаллы, но не Нифльхейма.
Дерзость Гуннара воодушевила его людей. Более мы не слышали стенаний Лейфа Маленького, в котором проснулась богобоязнь.
Словно в ответ Гуннару звон металла стал громче. Человеческие голоса зазвучали более упорядоченно, складываясь в слова, но никто из нас не знал этого языка. Из ледяной тьмы послышались другие, менее отчетливые звуки — вздохи, бульканье, чмоканье, похожее на предсмертный хрип старухи. Но весла продолжали мчать корабль вперед, будто стрелу, подчиняясь ударам кулака Гуннара и его ритмичной песне.
Потом он прекратил петь.
Вновь воцарилась тишина, нарушаемая только мерным скрипом уключин. Под нами дрогнула палуба. Послышался стонущий голос.
Закружил сильный ветер. Казалось, огромная рука ухватила корабль за днище и начала поднимать его кверху. Однако нас скорее погружали в воду, чем выталкивали из нее.
Мой рот наполнился солью, и я судорожно вздохнул, цепляясь за все канаты, до которых мог дотянуться. В темноте загремел хохот Гуннара.
Он вновь запел — казалось, он направляет судно прямиком в водоворот.
"Лебедь" затрещал, словно жалуясь — за все время, проведенное на его борту, я ни разу не слышал подобных звуков. Корабль сильно накренился, и теперь скрип весел не совпадал с ритмом песни Гуннара.
Послышался громкий хруст. Я решил, что судно разламывается на части.
Потом раздался громовой аккорд. Было такое ощущение, что все струны инструмента завибрировали разом. Я словно растворился в этом звуке; каждый мой нерв подхватил его, и я почувствовал, как меня вместе с кораблем тянет вверх. Мы поднимались с такой же быстротой, как до сих пор погружались в воду. Горизонт окутала слепящая пелена белого света.
Корабль закружился, качаясь с борта на борт, и я утратил даже то смутное чувство направления, которое еще сохранял. Внезапно свет померк и стал бледно-серым. Шум превратился в неумолчный вой, и я вновь услышал, как хохочет Гуннар, приказывая своим людям взяться за весла:
— Вперед, парни! Хель остался далеко позади!
Гребцы налегли на весла, двигая ими с той же удивительной слаженностью. Их мускулы вздувались от усилий, а Гуннар вскинул голову в блестящем шлеме и ткнул пальцем вперед. «Лебедь» вышел за пределы сверхъестественного мира. Яркий свет угас, над нами было серое темнеющее небо. За кормой кружил водоворот, но мы сумели вырваться из него и теперь мерно гребли, продолжая двигаться прочь.
Перед нами раскинулось холмистое поросшее лесом побережье с множеством крохотных островков. Небо было затянуто густыми тучами, однако, судя по освещению, солнце вскоре должно было опуститься за горизонт.
Шум водоворота утих. Я гадал, какие колдовские силы могли совершить такое необычайное превращение. Гуннар хозяйским жестом указал на сушу и с насмешливым ликованием произнес:
— Вот он, затерянный Винланд! — Он подался вперед, упиваясь зрелищем. — Греки называли его Атлантидой, а римляне — Туле. У каждого народа для него было свое название. Очень многие люди сгинули, разыскивая его, но лишь некоторые отваживались заключить договор, благодаря которому я добрался сюда…
Над морем поднимался туман. Вскоре он закрыл от нас землю, как будто богам надоело бахвальство Гуннара. Замедлив ход, мы вошли в полосу прибоя и начали угадывать темнеющие очертания поросшего елями берега с черными скалами и крохотными, малопригодными для высадки отмелями. Гуннар с такой уверенностью лавировал между каменистыми островками, как будто знал, куда именно хочет попасть. Судя по виду волн, мы оказались в бухте и где-то поблизости должно было отыскаться место для якорной стоянки, но нам еще предстояло миновать множество островков.
Я почувствовал запах суши. Он был наполнен ароматами хвои и папоротников, зелени и жизни. По крайней мере, хотя бы в этом чутье не обмануло Гуннара.
Азолингас первым заметил дом. Он ткнул пальцем вперед и закричал, обращая на него внимание капитана.
Гуннар громко выругался.
— Клянусь вам, Эльрик- я щедро заплатил за эти сведения золотом и человеческими головами- мне обещали, что в Винланде живут только дикари!
— А кто сказал, что это не так? — Даже после долгих лет, проведенных в этом мире, я иногда путался в столь тонких различиях.
— Такой особняк могли выстроить в Норвегии на прошлой неделе!
Здешние обитатели — не чета убогим оборванцам, которых мы видели в Гренландии! — Гуннар был в ярости. — Колонии Лейфа давно считались вымершими! И вот мы входим в порт, в котором, наверное, стоят с десяток кораблей викингов, отлично понимающих, зачем мы сюда явились!
Он дал команду сушить весла. Мы приблизились вплотную к островку с домом. Сгущались сумерки, и в его нижних окнах уже зажглись огни, отбрасывая пятна света на росший вокруг кустарник. В окна были вставлены обычные решетки из неплотно переплетенных веток, которые в течение дня пропускали свет и вместе с тем отгораживали хозяев от внешнего мира, а на ночь закрывались ставнями. Я подумал, что это нечто вроде постоялого двора. Из труб струился легкий дымок. Это был крепкий надежный дом из дубовых бревен с побелкой, какие строят зажиточные крестьяне от Норманд