Симона Каца, по-прежнему жевавшего орешки, эти речи не смутили.
– Я люблю пробовать то, чего никто до меня не пробовал… Даже если я потерплю неудачу, наш полет даст следующим экспедициям ценнейшую информацию.
Генеральный секретарь хлопнул ладонью по большому столу из красного дерева, занимавшему середину зала заседаний.
– Но, черт побери, вспомните миф об Икаре! Кто пытается приблизиться к Солнцу, обжигает крылья!
Лицо Симона Каца наконец просияло.
– Какая блестящая идея! Вы нашли имя нашему космическому кораблю. Мы назовем его «Икар».
В экспедицию «Икар» входили четверо. Двое мужчин, две женщины: Симон Кац, титулованный летчик-истребитель и дипломированный астрофизик, Пьер Болонио, высокий блондин, специалист по биологии и физике плазмы; Люсиль Аджемян, летчик-испытатель, и Памела Уотерс, мастерица на все руки и астроном-специалист по солнечной физике. Все были добровольцами.
НАСА, поартачившись, уступило. Хоть асы профессии и считали полет невозможным, но решили, что программы будут выглядеть «полнее», если включить в их исследования экспедицию на Солнце. В конце концов, они уже финансировали запуск зонда к гипотетическим инопланетянам, так что могли позволить себе и еще одну фантазию.
Симон и его команда получили необходимые дотации. Поначалу НАСА делало все для широкого освещения экспедиции в СМИ. Потом высокие чины испугались, что их поднимут на смех.
Насмешки над НАСА были худшим, что могло случиться с этим учреждением. Руководство пошло на попятный, но проект все же довели до конца. Упорство Симона Каца было столь велико, что преодолело все препятствия.
Космический корабль был задуман как гигантский холодильник. Под слоем керамики змеились трубы, вода в которых охлаждалась электрическими насосами. Корпус был покрыт асбестом и светоотражающими материалами.
«Икар», космический корабль 200 метров в длину, походил на большую крылатую ракету.
Жилая зона, однако, ограничивалась кабиной в 50 квадратных метров: основной объем корабля составляла система антитермической защиты.
Запуск снимали камеры со всего мира. Первые сто тысяч километров прошли гладко. Но Симон заметил, что было плохой идеей оставить в кабине иллюминатор. Солнечный свет сжигает все, к чему прикоснется.
Пришлось соорудить из подручных материалов фильтры, даже в несколько слоев, чтобы закрыть это жерло. Тщетно. Солнечный свет проникал сквозь многослойный пластик и заливал кабину «Икара» ослепительным сиянием.
Четверо членов экипажа постоянно носили темные очки. Экспедиция напоминала летний курорт. Стараясь разрядить атмосферу, Симон даже предложил заменить рабочую одежду из плотного полотна ситцевыми гавайскими рубашками. Для пущего сходства он распорядился, чтобы радиоузел постоянно передавал гавайские мелодии, исполняемые на укулеле.
– Никто не может похвастаться, что его отпуск был таким… солнечным! – шутил он.
Симон умел поддержать дух своего экипажа.
И вот они приблизились к Солнцу.
Система охлаждения работала на максимальную мощность, однако температура в кабине «Икара» неуклонно росла.
– По моим подсчетам, – сказала Памела, передавая тюбик крема Люсили, боявшейся солнечных ожогов, – мы вошли в опасную зону. Достаточно одной вспышки на Солнце, чтобы мы поджарились.
– Конечно, всегда есть вероятность неудачи, – признал Симон. – И все-таки пока мы остаемся людьми, ближе всех подлетевшими к Солнцу.
Они посмотрели в сторону иллюминатора. Можно было различить солнечные пятна сквозь толщу фильтров, которыми было наглухо забрано отверстие.
– Что это за пятна? – спросил биолог.
– Эти зоны чуть «прохладнее». Температура в них 4000 градусов Цельсия, а не 6000.
– Есть на чем поджарить цесарку, – вздохнула Памела, вдруг приуныв, несмотря на южный загар и цветастую рубашку, делавшие ее похожей на калифорнийскую туристку.
– Вы вправду думаете, что мы можем лететь дальше? – спросил Пьер. – Лично я в этом сильно сомневаюсь.
Симон напомнил о своей руководящей роли.
– Не беспокойтесь, я все предусмотрел. На борту есть комбинезоны вулканологов, способные выдержать контакт с раскаленной плазмой.
– Вы хотите сказать, что мы выйдем на Солнце?
– Конечно! Ненадолго, само собой, но это надо сделать, хотя бы символически. Проект «Икар» на самом деле куда более амбициозен, чем на первый взгляд.
Люсиль сообщила, что электромагнитные поля Солнца теперь так сильны, что радиосвязь с Землей нарушилась.
– Что ж, – кивнул Симон с видом фаталиста, – мы не сможем передавать изображения напрямую. Ну и ладно, покажем видео, когда вернемся. Если, конечно, оно не расплавится по дороге…
Он посмотрел в заколоченный иллюминатор. Солнечная вспышка взметнулась с раскаленной поверхности. Всплеск магмы, словно звезда плюнула в них.
«Икар» был так раскален солнечными лучами, что сверкал, как звезда. Астрономы всего мира даже подумали сначала, что новая звезда появилась на периферии Солнца, не сразу опознав «Икар».
На борту температура продолжала повышаться.
Четверо членов экипажа ходили в одежде, сколько могли, но очень скоро перестали выносить малейшее соприкосновение с тканью. Теперь они жили голыми, в солнечных очках на носу, как в лагере нудистов где-нибудь на Лазурном Берегу, все сильней загорая. К счастью, Памела взяла с собой большой запас солнцезащитного крема.
По утрам они лакомились тостами. Потом обедали шашлыком (одного прикосновения к металлу у иллюминатора было достаточно, чтобы поджарить мясо), за которым следовали, под настроение, норвежский омлет, крем-брюле или блинчики фламбе и горячий кофе. Аппарат для заморозки льда был раз и навсегда установлен на максимальную производительность.
Пьер потребовал погрузить на борт большие морозильные контейнеры, битком набитые мороженым, и это лакомство мало-помалу стало их основной пищей.
Люсиль всеми способами пыталась внести в кабину хотя бы иллюзию прохлады. Она предлагала всем сосать морскую соль во избежание обезвоживания.
Они страдали от жары, но знали, что участвуют в историческом событии. И потом, как говорил Симон:
– Иные платят, чтобы провести час в сауне, а мы ей пользуемся бесплатно каждый день.
Те, у кого губы не слишком растрескались, смеялись его шутке.
Памеле пришло в голову смастерить веера. Когда малейшее понижение температуры на вес золота, освежающий взмах веера – подлинная благодать.
Но чем ближе они были к светилу, тем сильнее донимала их жара, они все меньше говорили и все меньше двигались.
На Земле об их подвигах говорил весь мир. Люди знали, что они живы. Знали, что «Икар» не расплавился и что его экипаж замахнулся столь высоко, что хочет ступить на огненное светило.
Разумеется, ученые пространно объяснили, что у Солнца нет поверхности, что это лишь перманентный атомный взрыв, но образ человека, выходящего из ракеты, чтобы коснуться ногой пламени, был достаточно ярок, чтобы впечатлить все умы.
Прошел двадцать третий день полета. Симон сам диву давался, но они были еще живы! Они изучили карты. Сомнений не было, они уже пролетели 50 миллионов километров, оставалось всего лишь… каких-то 100 миллионов километров, и они у цели.
Они облетели Венеру. Планета любви была окутана туманом. Несмотря на свечение, ее поверхность трудно было различить за плотной атмосферой серных паров.
Они покинули белую планету. И на сорок шестой день полета преодолели рубеж 100 миллионов километров – до цели оставалось всего 50 миллионов.
Они миновали планету Меркурий и обнаружили, что ее поверхность похожа на стекло. Огонь плавил ее, пока она не приобрела этот вид гладкого бильярдного шара.
Они простились и с горячей планетой.
– Температура на Меркурии достигает 400 градусов Цельсия, – заметил Пьер.
– Если мы сядем на него, то сгорим, как мотыльки, которые обжигают крылышки, подлетая слишком близко к пламени, – напомнил Симон.
А впереди гигантская звезда продолжала их дразнить. Ни одного небесного тела больше не было между ними и Солнцем. Температура на борту поднялась выше 45 градусов. Система охлаждения работала все с большим трудом, но они начали привыкать к этой экстремальной жаре. Пришло что-то вроде второго дыхания.
Больше 10 миллионов километров до цели.
Пьер не сводил глаз с иллюминатора.
– Я мечтаю еще хоть раз увидеть ночь, – пробормотал он. – Если я когда-нибудь вернусь на землю, мне не терпится вновь пережить тот миг, когда эта огромная лампа наконец гаснет. О да, миг отдохновения.
Он залпом выпил кружку обжигающего кофе. Его язык не воспринимал больше ни горячего, ни холодного.
– Лично я в жизни больше не буду загорать на пляже, – заявила Люсиль, все больше походившая на мулатку.
– Думаю, что этот загар все равно продержится еще долго после отпуска, – пошутила Памела, чья кожа была еще темнее.
– Слушай, у тебя ведь были прямые волосы до полета? – спросила Люсиль.
– Да, а что?
– Ты кудрявая, как барашек.
Они рассмеялись сдержанным, но нервным смехом. Посмотрели друг на друга, все дочерна загорелые, с завившимися от сухого и горячего воздуха волосами и распухшими от трещин губами. Ну и вид! Симон залюбовался длинными золотистыми ногами Памелы, и вдруг ему захотелось обнять ее. Пьер испытывал ту же тягу к Люсили. Они так давно не знали прикосновения чужой кожи.
Когда иссякли запасы эскимо и воды для замораживания льда, дух экипажа упал до нуля.
До сих пор им сопутствовала удача, но теперь она, похоже, отвернулась от них. Когда Памела изо всех сил обмахивалась в поисках малейшего дуновения, веер в ее руке вдруг загорелся. Люсиль с ужасом увидела, как вспыхнул лак на ее ногтях, и едва успела сунуть ее пальцы в мешок с песком.
Они уже были всего в нескольких тысячах километров от Солнца.
Температура на борту неуклонно повышалась. Темных очков стало недостаточно для такого яркого света.
Когда корабль вплотную приблизился к Солнцу, Симон выдал очередную шутку: