– Отличный колумбийский кофе! – сообщила дымящаяся чашка и запела голосом андской флейты.
– Кому глазунью? – спросила тарелка.
– Люку! – ответили вилка и нож, укладываясь по обе стороны от нее.
Салфетка прыгнула ему на шею, и Люк поморщился. Однажды, если так будет продолжаться, эта окаянная салфетка его задушит. Из духа противоречия он посадил на нее пятно. Салфетка особо не обиделась. А стиральная машина из своего угла с вожделением взирала на квадратик ткани, закапанный яичным желтком.
– Вкусно? – спросила кофемашина, гордая собой.
Ответа не последовало. Не видя интереса к новой чашке, она со свистом выпустила пар.
– Вам не понравился завтрак? – спросила соковыжималка тоном встревоженного мажордома.
Люк вскочил, щеки его вспыхнули. Было смешно и бессмысленно злиться на кухонную утварь, но он больше не мог. В это утро вещи довели его до истерики.
– От-стань-те-от-ме-ня!
Стало невыносимо тихо.
– Ладно, ребята, оставим его в покое. Люк любит поесть в тишине, – заговорил тостер, намазывая толстым слоем соленого маргарина и мармелада золотистый ломтик поджаренного хлеба.
Вдруг заорало радио:
– Слушайте новости дня, сейчас прогноз погоды.
– Заткнись! – крикнул Люк, испепелив взглядом приемник, который тотчас умолк.
Но на смену ему пришел телевизор:
– Всем добрый день. Вы, должно быть, сейчас завтракаете, и я от души желаю вам прият… – затараторил диктор с сияющей улыбкой.
Люк вырвал провод из розетки. К счастью, радио и телевизор были достаточно допотопными, чтобы их можно было выключить вручную. Гаджеты же нового поколения были снабжены вечными батарейками, впаянными в металл, и вынуть их не было никакой возможности.
Люк шумно жевал, наслаждаясь передышкой, предложенной тостером.
– Спасибо, тостер, – сказал он, уходя в спальню.
– Не за что, Люк. Я знаю, что такое встать не с той ноги.
Люк не обратил на этот ответ никакого внимания. Фразы, которые произносили гаджеты, были записаны на магнитных носителях. Компьютерная система создавала полную иллюзию, воспроизводя диалоги людей. Поначалу эти диалоги были просты, типа: «Да, нет, спасибо, пожалуйста», но мало-помалу программы усложнились. Они умели говорить: «Завтра будет другой день», «Не переживай, все обойдется», «Спокойствие, не надо портить нервы из-за такой ерунды», «Погода, кажется, сегодня получше» и другие ничего не значащие фразы, призванные подбодрить, если человек не в настроении. «Все приветливее, все человечнее» – таков был девиз производителей гаджетов.
– Осточертели мне эти говорящие вещи, – процедил Люк сквозь зубы.
– Звонок! – в ту же минуту сообщил видеофон. И, не дождавшись от Люка ответа, заорал громче: – Звонок, к тебе гости!
– Я понял, – сказал Люк.
– Подойдешь, или включить запись? – спросил видеофон.
– Кто там?
– Женщина, молодая.
– Какая из себя?
– Хорошенькая, немного похожа на твою бывшую, – ответил видеофон.
– Это не лучший критерий. Надо полагать, очередная истеричка. Ладно, давай ее мне.
На экране появилось миловидное личико.
– Месье Люк Верлен?
– Он самый. Чему обязан?
– Меня зовут Джоанна Хартон, я провожу опрос.
– Что за опрос?
– Мы затеяли исследование с целью усовершенствования фраз-диалогов эротического робота женского пола.
Камера видеофона взяла крупным планом ее грудь, надо сказать, весьма авантажную.
Люка смутила эта инициатива, но он вынужден был признать, что именно такие подробности его живо интересовали.
– Я внизу, у вашего подъезда. Можно подняться?
Люк почесал подбородок. Жаль, что он так плохо выбрит сегодня, но вчера он растоптал свою электрическую бритву, когда она вздумала побрить его за завтраком. Надо было купить новую.
– Ладно, входите.
Блондинка оказалась воровкой. Едва открылась дверь, она, направив на неосторожного хозяина пистолет, легко с ним сладила.
Три минуты спустя, привязав Люка Верлена к стулу, гостья деловито грабила его квартиру.
– Что, месье Верлен, спеси-то поубавилось, когда вы не защищены бронированной дверью и камерами видеофона? – усмехнулась Джоанна Хартон, чья грудь вблизи выглядела еще лучше, чем на экране.
Схватив тостер, она бросила его в большую сумку, потом взялась за кофемашину.
– На помощь! – в панике закричала машина.
– Смотри-ка, это же одна из тех новых машин, которые делают отличный колумбийский кофе, – заметила Джоанна.
– Да, – нехотя признал Верлен.
– Ай! – вскрикнула она.
Дверь в коридор прищемила ей пальцы.
Яростным ударом ноги она сорвала ее с петель.
– Прекратите, – сказал Люк, – это всего лишь вещи, они не живые.
– О, неживое, есть в тебе душа? [3] – вздохнула она, засовывая в сумку видеомагнитофон.
– Сейчас приедет полиция, – предупредил Люк.
– Бояться нечего, они не почешутся, если видеофон их не вызовет, а я выдернула провода.
И действительно, бедный видеофон тщетно силился набрать номера полиции и пожарных, даже не замечая, что отключен.
– Извини, Люк, – вздохнул он после нескольких попыток.
– Не переживай, Люк, мы найдем способ тебя вызволить, – шепнул ему стул, к которому он был прикручен, и стал раскачиваться и трястись, отчего путы ослабли.
Потом к веревкам, связывающим его руки, подкрался перочинный ножик.
– Тсс, это я. Делай вид, будто ничего не происходит.
И ножик принялся бесшумно резать узлы.
Джоанна подошла к связанному Люку Верлену и с сардонической улыбкой наклонилась к самому его лицу. Так близко, что он чувствовал запах ее духов и пота. Что она с ним сделает? Она наклонилась еще ниже и прильнула к его губам долгим поцелуем, глубоким и страстным.
– Спасибо за все, – выдохнула она и ушла.
Он дернулся на стуле. В ту же минуту веревки за его спиной лопнули благодаря усилиям ножа. Люк упал головой вперед и потерял сознание.
Очнувшись, он нащупал на лбу болезненную шишку. Квартира была полностью разорена. Двери сорваны с петель, исчезли тостер, кофемашина, будильник. И стало тихо. Он был один. Должен ли он поблагодарить эту воровку, избавившую его от кошмарных услужливых вещей, или, наоборот, пожалеть о механизмах, пытавшихся ему помочь?
Ему надо было выйти. Эта пустота становилась невыносима. Он с трудом поднялся и надел куртку.
Он спустился в кафе на первом этаже дома. Заведение было уютным и привычным.
– Что-то вы неважно выглядите, старина, – заметил бармен, усатый толстяк, пропитанный пивом до кончиков ногтей.
– Да, у меня было одно желание. Оно сбылось, и теперь я жалею.
– Что за желание, парень?
– Не зависеть больше от гаджетов.
Стул, на котором он сидел, прыснул, следом засмеялись барная стойка со стаканами и все остальные клиенты.
– У тебя дома больше нет гаджетов?
– У меня все украли.
– В таком случае тебе, должно быть, очень одиноко. Я понимаю твое горе, вот, угощаю, – сказал автомат с соленым арахисом и, сам опустив в себя монету в один евро, великодушно протянул ему чашечку, полную орешков.
– Говорят, что никакая вещь не может сделать человека счастливым, – пробормотала сахарница. – Я с этим не согласна.
– Я тоже, – подхватила пепельница.
Приуныв, Люк Верлен ничего не сказал. Даже не притронувшись к орешкам, он дотащился до больших стенных часов, решив поговорить с ними с глазу на глаз.
– О, неживое, есть в тебе душа?
К его немалому удивлению часы как будто проснулись. Щелкнув, они ответили ему тягучим женским голосом:
– Нет, не думаю. Мы мало что из себя представляем, месье. Безделушки, созданные не особо изобретательными инженерами. Мы всего лишь электроника. Ничего духовного в нас нет. Ничего духовного.
– Йес, – подтвердил музыкальный автомат, – мы всего лишь запрограммированные машины, только машины.
И музыкальный автомат включил старую мелодию новоорлеанского джаза, такую грустную, что прослезились древние стенные часы и большинство бутылок виски на полках. Похоже, все устройства в баре одолела хандра. Да нет же, сам себе возразил Люк Верлен. У них нет души.
Выходя из кафе, он вдруг увидел перед собой ту самую блондинку, которая ограбила его не далее как утром. Какова наглость! Поживившись у него, она запросто разгуливала поблизости. Его кровь закипела. Губы, однако, еще помнили ее поцелуй. Ему было необходимо с ней поговорить. Он побежал за молодой женщиной и схватил ее за плечо. Она вздрогнула, но, узнав Люка, как будто успокоилась.
– Надеюсь, вы не станете размахивать револьвером посреди улицы? – выпалил он ей в лицо.
– Я – нет, но он ведет себя, как ему вздумается.
Ничего не произошло. Револьвер спокойно спал в ее кармане.
Люк задумался. Должен ли он препроводить ее в ближайший участок?
– Я не сержусь на вас за вещи, правда. Я вам почти благодарен, – сказал он. – Ваш поцелуй…
– Что – поцелуй? – дернулась молодая женщина.
Люк поколебался. Не в его обычае знакомиться с женщинами на улице, но, надо признать, в этот раз обстоятельства были особые.
Она рассмеялась и притиснула его к стене, крепко надавив на плечи. Люк подумал, что вряд ли было хорошей идеей догонять ее, когда она рванула воротник его рубашки. Резким движением она распахнула ее и обнажила грудь. Он был так удивлен, что не смел ни шевельнуться, ни слова сказать. Просто следил глазами за рукой женщины, которая погрузилась прямо в него.
Кожа Люка лопнула. Он думал, что сейчас умрет, но кровь не брызнула. Молодая женщина открыла крышку, едва прикрытую рыжими волосками, и вытащила искусственное сердце.
– Вы думаете, что способны этим любить? – воскликнула она, вложив сердце ему в руку. – Какой цинизм! Передо мной машина, позволяющая себе судить машины! О, неживое, есть в тебе душа? Лучше было бы спросить: О, неживые, есть ли в вас душа?
Она смотрела на красный трепещущий орган, и Люк тоже уставился на это тикающее в его ладонях сердце.