– Это дерево растет как раз перед полянкой, где нашли тела.
– Я знаю, что оно знает, – твердо сказал Исидор. – Нам только надо найти способ его выслушать. Это как если бы мы пытались поговорить с инопланетянами. Мы должны понять их язык.
– Это же растение, у него нет ушей и рта, а у инопланетян, наверно, все-таки есть, – возразил полицейский.
– Нет, это что-то! – воскликнула Мари-Наташа, мало-помалу вновь обретая самоуверенность. – Умора, да и только!
Она громко расхохоталась. Остальные же старались не отвлекаться.
– Ты узнаешь эту девушку?
Отлично узнаю. Да, это она.
Все ждали.
Это она. Арестуйте ее.
Она и Шарлотту убила.
Все из-за этих проклятых бриллиантов. Как будто камни могут что-то чувствовать.
– По-прежнему 11. Оно ничего особенного не выражает, когда ему говорят о расследовании.
Исидор показал вещи Анаис, еще сохранившие ее запах.
– А почему бы не спросить у камней, если на то пошло? Говорят ведь, что камни тоже живые, – издевалась девушка.
Маленькую группу охватило разочарование. Все растерялись, чувствуя себя почти смешными. Мари-Наташа покатывалась от хохота.
– Простите, Исидор, простите, профессор, но боюсь, что этот опыт ничего не дал, – заключил инспектор. – Что ж, мы все-таки попробовали. А вы, мадемуазель, имейте в виду, что в ваших интересах молчать об этой попытке.
– Уж положитесь на меня, я всем расскажу эту историю. Я созову прессу. Через неделю вся страна будет знать о новой методике ведения следствия по уголовным делам. Свидетельство дерева!
Инспектор пнул упомянутое дерево ногой, и стрелка тотчас подскочила до 13.
– И вдобавок мы убедились, что оно реаги-рует.
Ох, я никак не могу сдвинуть эту проклятую стрелку!
Нечего и пытаться.
Так у меня ничего не получится. Надо придумать что-то другое.
Как сказал Исидор, я должен найти «мой язык». Язык, которым я владею. Какой же?
Я умею отращивать корни, чтобы они добрались до источника влаги. Да, это я умею. Это занимает как минимум месяц, но я умею.
Что еще я умею?
Ничего. Ах, нет, может быть… Это мой последний шанс.
Оборудование начали убирать в фургон. Все были разочарованы, кроме Мари-Наташи, которая продолжала веселиться.
– Класс, дядюшка Исидор!
– У нас не получилось, но было просто необходимо попробовать, – вздохнул инспектор.
Я смогу, смогу.
Надо хорошенько поднатужиться.
Надо.
О! Пожалуйста, не покидайте меня, мои силы!
Я чувствую, как во мне течет энергия мира, всей моей памяти, всех моих ощущений. Вернись, мощь моих предков!
Помоги мне отомстить.
Свершить правосудие.
Широкий лист дерева. По всей его поверхности тянутся светлые линии, сбегаясь к черенку.
А внутри черенка уже чуть-чуть не хватает сока.
О Анаис, во имя твое я это сделаю, я смогу.
Когда все уже были готовы уйти несолоно хлебавши, широкий лист вдруг отделился от ветки. Он упал, и открылось дупло в стволе дерева. За листом этого глубокого отверстия до сих пор не было видно.
Исидор Каценберг в последний раз обернулся.
Как в замедленной съемке, он увидел тихо падающий лист. Он заморгал и опустил ногу, уже поднятую было, чтобы идти к машине. Время как будто остановилось. Ничего не было слышно, даже пролетевший голубь не издал ни малейшего шороха. Лесные звери тоже замерли, потому что знали, что происходит нечто необычайное.
У меня получилось!
Исидор Каценберг наконец выдавил из себя звук. Слово сошло с его языка тоже замедленно, как на пластинке, поставленной на малые обо-роты.
– По… до… ждите…
Лис не верил своим глазам. Бабочки колыхались в воздухе, точно паруса под ветром.
Все так же медленно журналист-ученый подошел к дереву и запустил руку в дупло.
О да!
Его пальцы шарили по коре, царапаясь о занозы, ощупывали нутро Жоржа. Он достал клок – это была прядь белокурых волос, перепачканных чем-то темным.
– Светлые волосы с засохшей кровью на них!
Глаза Мари-Наташи вылезли из орбит.
Журналист поднял прядь и поднес ее к волосам Мари-Наташи.
– Экспертиза подтвердит, что это волосы нашей девушки. А заодно надо как следует осмотреть дупло, сдается мне, там на дне алмазная пыль, – сказал Исидор, глядя на легкое мерцание на кончиках своих пальцев.
Все склонились к отверстию.
Шелковым носовым платком инспектор собрал пылинки в дупле.
Я люблю шелк, потому что он соткан из коконов шелкопряда, а шелкопряды грызут мои листья. Понятия не имею, откуда я знаю столько всего. Вообще-то я даже не знаю, я чувствую. Чувствую отношения между живыми существами, как будто это витает в воздухе.
Это как человеческий голос, который я слышу, хоть у меня и нет ушей. А может быть, вся моя кора и есть чувствительная барабанная перепонка.
Мари-Наташа раскрыла рот от изумления. Увиденное ее ошеломило.
Над самым дуплом Исидор обнаружил надпись, глубоко вырезанную ножом в коре много лет назад.
АНАИС + ЖОРЖ =
Дерево 1 – Он сделал это!
Дерево 2 – Кто?
Дерево 3 – Тот, кого они называли Жоржем.
Дерево 2 – Что он сделал?
Дерево 1 – Он пошевелился!
Дерево 3 – Он вырвал свои корни из земли?
Дерево 1 – Нет. Лучше. Он сумел подать знак людям в ключевой момент их жизни. И этим изменил их историю.
Дерево 2 – Подумаешь, я тоже сбрасываю листья. Мои еще и не простые, они такие красивые, что люди их коллекционируют.
Дерево 1 – Да, но ты-то это делаешь только осенью.
Дерево 3 – …А он сделал это в разгар лета! Вот так. Одним усилием воли.
Дерево 2 – Я вам не верю!
Дерево 1 – И это только первый шаг. Теперь мы знаем, что можем действовать в мире людей.
Образы расползаются, и я думаю.
В глубине моей памяти я никогда не забывал тебя.
Я так тебя любил, Анаис.
За минувшие века я видел сотни человеческих существ, они подходили, трогали меня, искали трюфели в моих корнях.
Я видел солдат и бандитов, «пришедших с мечами», «пришедших с мушкетами» и «пришедших с винтовками».
Каждому кольцу вокруг сердцевины моего ствола соответствует поколение маленьких людей, которые за несколько мгновений, на моем уровне восприятия, становились стариками.
Я всегда удивлялся, что им до такой степени необходимо выражать свою жизнь через насилие.
Раньше они убивали друг друга, чтобы есть.
Теперь я даже не знаю, зачем они друг друга убивают.
Вероятно, по привычке.
Нет, мы тоже не выше насилия. Иногда на моих ветвях борются листья. Они крадут друг у друга свет. Те, что в тени, белеют и засыхают. Маленькие личинки пользуются углублениями в моей коре, чтобы расти. И потом, у нас есть свои хищники, плющи-душители, жуки-древоточцы, птицы, выдалбливающие себе гнезда в нашей плоти.
Но у этого насилия есть смысл. Они убивают, чтобы жить. Тогда как смысла людского насилия я не постигаю.
Может быть, потому что их слишком много и они разрушители от природы. Или просто потому что им скучно.
Много веков мы интересовали вас только в виде поленьев или целлюлозы.
А мы – не вещи. Как все живое на Земле, мы живем, воспринимаем все, что происходит в мире, мы страдаем, и свои маленькие радости у нас тоже есть.
Я хотел бы с вами поговорить.
Когда-нибудь, быть может, мы и побеседуем…
Хотите?
Школа молодых богов
Будучи совсем молодым богом, я еще только набрасывал черновики миров. В начальных классах я учился лепить из глины метеориты, а также луны и прочие спутники, но все это были лишь безжизненные камни. В этом году я пошел в старший класс, и теперь нам доверят править целыми племенами животных класса 4.
Для тех, кто не в курсе: класс 1 – это минералы; класс 2 – растения; класс 3 – глупые животные типа страусов, гиппопотамов, гремучих змей, мальтийских болонок, землероек (ничего особо интересного). А вот класс 4 – это животные, наделенные разумом, муравьи, крысы (ох и трудно ими править) и люди.
Работая с людьми, начинают обычно с отдельных индивидуумов, а потом, очень скоро, переходят к племенам и народам.
С отдельными индивидуумами довольно легко. Берешь человека на попечение и сопровождаешь его от рождения до смерти. Люди, особенно земляне, довольно трогательны со своими неограниченными желаниями, вечными тревогами и потребностью верить, неважно, во что. Они молятся нам, и мы помогаем им на свой лад. Дарим выигрыш в лото, встречу с большой любовью или, под настроение, устраиваем аварии на дорогах, сердечные приступы, трещины в стенах. Это забавно. Я занимался многими людьми, маленькими и большими, толстыми и худыми, богатыми и бедными. Они у меня выигрывали теннисные турниры и учились уважать высшую силу – нас, – о существовании которой догадываются.
Когда ты для кого-то все, сделать можно много. Но один человек – это все-таки черная работа. Этого мало для наших божественных мозгов. А вот в стаде они оказываются куда интереснее. Сладить с народом – нет ничего труднее. Народ – он выдает неожиданные реакции, затевает революцию или круто меняет политическую ориентацию, прежде чем вы успеете подготовиться. Да и потом надо крепко держать поводья. Народ – как норовистая лошадь, может сбросить вас в канаву, а может унести в небеса.
В классе четвертого уровня мне доверили для тренировки маленький народец в тысячу голов: там были старики, больные, но и достаточно молодежи, чтобы строить дома из веток и составлять вооруженные отряды. Я надеялся на большой прирост и, подобно Пьеретте с горшком молока в басне Лафонтена, признаюсь, уже представлял, как мое племя распространится и завоюет весь мир. Но я был не один. Все другие начинающие боги тоже получили свои народы. Мои однокашники были и моими конкурентами. За нами присматривали и оценивали работу высшие боги, уже успевшие побывать во многих мирах. Это старичье вечно читало нам мораль. То-се, пятое-десятое. Если ты бог, сиди прямо, не кощунствуй, не ковыряй в носу, держи в чистоте рабочие инструменты, не забывай каждое утро заряжать свои молнии, не пачкайся, когда ешь жертвоприношения. Достали, одним словом. Много ли толку, что тебе молится твой народ, если житья нет от нравоучений этих старых перечников!