Дверь бесшумно распахнулась. Еще бы не бесшумно, он же сам и смазывал, чтобы никакой скрип Юрию Павловичу не мешал. Он прошел по узкому коридору, осторожно выглянул из-за широкой центральной лестницы. Охранник сидел спиной к нему, уставившись в экраны трех маленьких телевизоров, которые показывали, что делается на крыльце и на улице. Федор, из новеньких, после него появился, выслуживается по началу, с женщинами лясы не точит, бдит. Строгий, как гаркнет через матюгальник, так каждый поймет, что посторонним мимо него ходу нет.
А он пройдет, тихонько. Не удалось. Едва поднялся на три ступеньки, как снизу строгий голос: «Эй, ты кто? Ты куда?» Обернулся. «А, это ты, Леха. Ты это чего, Леха?» Голос какой-то растерянный. И присел испуганно. С чего это Федор вдруг? Ах да, пистолет у него в руках увидел. Как, оказывается, просто испугать человека. Вот только когда он его достал? И зачем? Он же хотел сначала поговорить с Юрием Павловичем, сказать ему все, что он думает, а уж потом…
Он побежал вверх по лестнице. Перед кабинетом Катринка с Каринкой бросились было ему наперерез, но, увидев пистолет, отлетели к дальней стене. Какая, однако, удобная штука! А вот Юрий Павлович его приходу, казалось, нисколько не удивился. И не испугался. Он за столом сидел и что-то быстро писал, заглядывая в лежавшую перед ним книгу.
— Это ты, Алексей, — сказал он, не поднимая головы, — я давно почувствовал, что ты подходишь, у меня посетители были, пришлось их быстренько спровадить. Присаживайся, я сейчас освобожусь.
Он не сел, наоборот, сделал несколько шагов вперед и встал посреди комнаты, прямо против стола. Юрий Павлович отложил, наконец, ручку и поднял глаза.
— Если хочешь держать эту игрушку в руках, держи. Я ее все равно заблокировал. Но лучше спрячь, так товарищи не разговаривают.
— Какие мы товарищи!
— Ты никак в обиде на меня за то, что случилось. Ты не прав. Я здесь ни при чем. Я просто не успел помешать тем, другим, которые с нами в ту ночь были. Запаниковали они, ну и… Я в этот момент, как ты помнишь, в комнате был, а с тобой в коридор вышел тот, который помоложе. Тяжелая у него рука оказалась, я слышал только, как череп у тебя треснул, а когда выбежал из комнаты, ты уж не дышал и сердце не билось. Я мог тебя, конечно, сразу оживить, но сам понимаешь, что могло дальше последовать. Еще хуже могло статься. Они хотели тебя отвезти подальше, бросить на дороге и переехать на машине, изобразив обычное дорожное происшествие. Но я им посетовал тебя тут же в карьере закопать, нарочно посоветовал, потому что это самый верный путь к воскрешению. И распорки вокруг головы твоей поставил, чтобы, когда ты в себя придешь, тебе земля в рот и легкие не набилась. Ведь не набилась? Вот видишь! Только отъехали, я сразу импульс послал, ты и встал. Голова больше не болит? — добрым голосом спросил Юрий Павлович. — Ты сходи на всякий случай на рентген. У тебя трещина была в черепе двенадцать сантиметров, должна была вся затянуться без следа, но ты все же проверься.
— Я вам не верю, — сказал он.
— Чему не веришь? — изумился Юрий Павлович. — Тому, что я тебя воскресил? Или тому, что я тебя от болезни вылечил? Сам знаешь, сколько тебе врачи оставили, да и тут лукавили, они всегда надбавляют. А ты уже на пути к полному выздоровлению. Только не забывай концентрироваться и цифры повторять, и еще капли принимай. Или ты забыл? Конечно, забыл. И сразу чувствовать себя стал хуже. Так ведь? Вот видишь! Сейчас все сделаем, мы тебя быстро в норму приведем.
— Я вам не верю, — упрямо повторил он, — вы меня обманули.
— Опять двадцать пять! — воскликнул Юрий Павлович. — Да в чем я тебя обманул?
— Вы сказали, что те книги вам для доброго дела нужны, а сами все из-за денег. Как все, — сказал он, — вы меня их украсть подговорили, а сами их за границу продали.
— Что за чушь! Какая заграница! — опять воскликнул Юрий Павлович. — Да вот они, эти книги! — он показал рукой на стопку книг с золотыми обрезами на столе. — Узнаешь, надеюсь?
Не мастак он был книги разбирать. Вроде бы похожи.
— Там еще одна была, толстая, — сказал он.
— Вот она! — сказал Юрий Павлович и, захлопнув книгу, поднял ее над столом. — Я нарочно спешил из нее последние выписки сделать. Я же знал, что ты за ней придешь. Теперь все, можешь забирать, она мне больше не нужна, — он положил книгу сверху на стопку, — все забирай! Только куда ты с ними пойдешь? — задумчиво протянул он. — Разве что в милицию… Эти-то уж точно за границу втихаря продадут. Жаль, книги хорошие, полезные. Впрочем, все равно забирай! — решительно махнул он рукой. — Коли нет другого пути убедить тебя, что я тебя ни в чем не обманываю. А потом возвращайся, я тебя долечу, жалко мне тебя, и мама у тебя славная женщина, добрая, на мою немного похожа, тяжело ей будет без сына. А сейчас вот, сумку возьми, такие книги грех абы в чем носить, еще запачкаешь или листы повредишь.
Так говоря, Юрий Павлович сделал несколько шагов в сторону, к шкафу. Тут все ясно стало. Там дверца была потайная, а за ней лестница винтовая вниз, к заднему входу. Так всегда в старых домах делали, Юрий Павлович, как увидел, приказал при ремонте ничего не переделывать, так ему это понравилось. Тайны в этом никакой не было, вот и ему об этом ходе рассказали, но Юрий-то Павлович об этом не знал, все эти ведуны хорошо вдаль видят, а то, что женщины, их окружающие, выбалтывают, того не ведают. И все, что сам недавно говорил, все это неправда, он опять обмануть его хотел, зубы заговорить, а сам сбежать навострился.
Нет, пистолет не сам выстрелил. Это он на курок нажал. Он так решил: дать Юрию Павловичу последний шанс, устроить ему последнюю проверку. Если Юрий Павлович взаправду пистолет заблокировал, то ничего и не будет, пусть тогда бежит, он его преследовать не будет, может даже не бежать, ничего он ему не сделает, даже прощения попросит. А если не заблокировал, тогда, значит, поделом.
Вот второй раз он не хотел стрелять, это рука с непривычки дрогнула. И надо же, оба раза попал! Он когда подбежал к Юрию Павловичу, то увидел кровь на голове и на левом рукаве пиджака. Юрий Павлович лежал на полу, сосредоточенно глядя в потолок. Наверно, повторял про себя цифры. Не поможет! «Дрянной у тебя пистолет оказался!» — прошептал Юрий Павлович, закрыл глаза и как-то сразу обмяк, не по-живому. Почему дрянной? Стреляет же, что еще от пистолета нужно.
Тут его взгляд скользнул по книгам, и он сразу понял, что он с ними сделает. Нет, в милицию он, конечно, их не снесет. Пусть он дал слово и себе, и матери, что дальше будет жить честно, но не настолько же. Он их обратно в библиотеку снесет, вот что он сделает! Пройдет тем же самым путем по подземелью и на место положит. Дорогу он найдет, не заплутается.
Он вообще последние дни ощущал в себе какую-то странную силу. Он — видел. Чем меньше оставалось сил физических, тем яснее он видел. Прав, наверно, был Юрий Павлович, ничего не исчезает, одна сила в другую перетекает без остатка. Вот тогда он увидел Юрия Павловича в темной машине, сейчас в особняк зашел без осмотра, потому что откуда-то точно знал, что Юрий Павлович на месте и один, точно так же он сегодня книги вернет и ни на одном повороте не собьется.
Он так думал, а руки не суетливо, но споро укладывали книги в сумку, которая действительно оказалась за шкафом, у потайной дверцы. Спешить надо было, а то милиция приедет. Женщины, которые были в комнатах на первом этаже, наверняка уже вызвали, они его пистолета не видали, поэтому несильно испуганы. Хорошо, что милиция с сиреной ездит, он услышит, если что.
Странно, а это кто? Что это за мужик и как он сюда попал? Без оружия. Знать, очень хороший человек. Плохие-то сейчас все с пистолетами, и многие хорошие тоже, на всякий случай. А этот стоит спокойно, безбоязненно и что-то говорит. Дескать, отдай, Леха, сумку, снесу я все куда надо, а ты домой иди, к маме. Точь-в-точь как Юрий Павлович сказал. Вот какая у него мама, все ее знают, все уважают. А ведь и правда, пойдет-ка он лучше к маме, она, поди, уж изволновалась, а книгами этими пусть другие занимаются.
Он протянул сумку. И тут из-за спины мужика показалось вдруг другое, страшное лицо. Откуда?..
Тяжелая входная дверь сама распахнулась перед ними, выплюнув им в лицо два громких хлопка.
— Быстрее наверх! У него пистолет! — сдавлено прохрипел охранник.
— Вот спасибо за информацию! Ты-то здесь зачем, Аника-воин?! — успел крикнуть на бегу Северин.
В приемной сплелись Катрина с Кариной, слив голоса в одном беспрерывном визге. Северин рванул дверь. Слава Богу, открыта! Пригнувшись, он бросился внутрь. Табельное оружие Северин брал в чрезвычайных случаях, к которым визит к академику и народному целителю никак не относился. Если он и пожалел сейчас об этом, то только на одно мгновение, которого хватило на то, чтобы оценить ситуацию.
Стоявший перед ним человек не был опасен, его Северин узнал сразу, несмотря на висевшее мешком одеяние, явно с чужого, широкого плеча. Это лицо уже два дня маячило у Северина перед глазами в его собственном кабинете, отсканированное с фотографии из личного дела и увеличенное стараниями Санька. Алексей Владимирович Никонов, он же Леха Дохлый, не был убийцей, он был по другой части. Возможно, он и стрелял в Погребняка (кстати, где академик? ладно, не до него сейчас!), что ж, такое случается, даже с законопослушными гражданами, если у них вдруг ненароком оказывается в руках заряженное оружие в сочетании с расстроенными или взвинченными нервами, но Леха всего себя излил в этих выстрелах, даже с избытком. Вон он какой стоит, потерянный, опустошенный, покачиваясь от слабости. Как-то неуклюже, двумя руками прижимает к груди большую сумку, а пистолет при этом смотрит в сторону и вниз. Теперь главное — спокойно, без резких движений распрямиться, приблизиться к нему и отобрать пушку.
— Леха, положи то, что у тебя в руках, на пол, — тихо, раздельно и медленно сказал Северин, сопровождая каждое слово маленьким скользящим шажком, — и иди домой, тебя мама ждет, Марфа Поликарповна.