, заметив князя, он приподнял фуражку, как бы нарочно для того, чтобы фонарь, горевший на углу кареты, высветил его лицо. Князь Шибанский призывно махнул рукой и отправился к входным дверям.
Первый же расчет начинающих заговорщиков вышел неверен — князя Шибанского на приеме в Зимнем дворце не было. Им бы задуматься, не о причинах отсутствия князя, а в целом о своей затее, людей здравомыслящих и богобоязненных ошибка в первом шаге непременно навела бы на размышления о том, что их действия неугодны Господу. Но молодые люди были настроены именно на действие, а не на размышление, и с нетерпением ожидали возможности улизнуть с приема, не привлекая ничьего внимания. Впрочем, прием и так был недолог, всего-то около четырех часов, что объяснялось постом и тяжелой болезнью императрицы.
— Прохор, на Большую Конюшенную, к французской церкви, пулей! — крикнул Шувалов, запрыгивая вместе с друзьями в карету.
Только долетев до особняка князя Шибанского и разглядев свет в его окнах, они, наконец, остановились и задумались, как им проникнуть к князю. И не нашли ничего лучшего, как отправить вперед Щербатова, чтобы тот напросился на прием на правах старого знакомого. Князь поднялся на крыльцо, с некоторым удивлением увидел кнопку электрического звонка, изобретения не только нового и редкого в домах, но и не вязавшегося с образом «старовера» — так они называли между собой князя Шибанского. Зато открывший дверь дворецкий был вылитый старовер, он хмуро пригласил Щербатова зайти, подставил поднос под протянутую визитную карточку, безмолвно удалился и вскоре вернулся обратно, протянул поднос все с той же карточкой, на которой было начертано два слова: в полночь.
— А что князь… — начал было Щербатов, но, встретив суровый взгляд дворецкого, осекся и поспешил вон.
До полуночи оставалось три часа, и заговорщики отправились в клуб. Учитывая серьезность дела, положили отказаться от карт, дабы ненароком не увлечься, и принялись укреплять решимость обычными для них способами — Шувалов со Щербатовым вином, Демидов — опийной настойкой. Хороша! — отметил он через какое-то время и сделал зарубку в памяти — разузнать у Верочки, где она ее раздобыла.
Вероятно, настойка действительно была хороша, потому что помогла Демидову проникнуть сквозь слой словесной шелухи и прозрить истинную суть задуманного ими — убийство, заурядное убийство. Он поспешил поделиться своим открытием с друзьями, те тоже дошли до такой степени прозрения, что легко согласились и с убийством, и с заурядностью, но сделали из этого неожиданный вывод: для заурядного дела нужен и человек заурядный! И тут же указали этого человека! Отставной гвардии поручик Николай Зуров, направлявшийся к игорному столу, как нельзя лучше соответствовал всем требованиям: с одной стороны, человек отчаянный, с другой стороны, даже не граф.
— Николаша, тут такое дело, — сказал Зурову Шувалов, обнимая того за плечи и увлекая в их кабинет.
Средства, использованные заговорщиками для укрепления своей решимости, имели побочное действие — развязывали языки. Поручик Зуров был немедленно посвящен в идею спасения Отечества и приглашен, в числе избранных, к участию в первом серьезном деле, смирении серого кардинала боярско-староверского путча — так красочно и кратко охарактеризовал граф Шувалов деятельность князя Шибанского и его роль. Высокопарные речи нисколько не возбудили Зурова, а эвфемизм «смирение» нимало не ввел его в заблуждение относительно истинной цели встречи с неведомым князем.
— Нет, господа, не по мне это, — с показным равнодушием отмахнулся он, — куда нам со свиным-то рылом да в калашный ряд, из понтеров да в спасители Отечества. Увольте! Давайте лучше банчок сообразим, все больше пользы будет. Тут и я со всей радостью!
— Но ты не можешь отказаться! После того, как мы тебе все рассказали! — воскликнул Демидов.
— А что вы мне рассказали? — изумился Зуров. — Ничего не помню! Ничего не слышал! Честное слово благородного человека!
— Мы рассчитывали на твою руку, — с пьяной откровенностью сказал Шувалов.
— И я только на нее, родимую, уповаю! — подхватил Зуров. — Прошу меня извинить, господа, но вынужден вас покинуть, скоро начнется настоящая игра, а мне нужно разогреть руку и приманить карту. Au revoir!
Он щелкнул каблуками, коротко кивнул головой, склонился в старинном поклоне, разведя руки в сторону, шаркнул ножкой, взмыл ввысь в подобии антраша и, не опускаясь на пол, перелетел к карточному столу, так, по крайней мере, показалось Демидову.
— Не осталось в людях благородных порывов! — глубокомысленно заметил Щербатов.
— Нас, благородных людей, мало осталось! — подхватил Шувалов.
— Гусь свинье не товарищ! — поддержал друзей Демидов и махнул рукой, отгоняя образ летящего по воздуху поручика Зурова.
Афронт нисколько не поколебал решимости заговорщиков, наоборот, утвердил их в мысли, что они есть избранные и единственные спасители Отечества. В этом настроении они и отправились на rendez-vous с князем Шибанским.
Князь широко распахнул дверь и слегка вздрогнул от неожиданности — перед ним стояло три темные фигуры, потом чуть поморщился — от фигур исходил сильный запах вина, затем понимающе кивнул головой — молодые люди пришли учинить скандал, а возможно, что и похуже. Что ж разберемся, немедля разберемся! Он сделал приглашающий жест и двинулся внутрь дома, говоря через плечо:
— Следуйте за мной, господа! Слуги отпущены, поэтому не затруднитесь раздеться сами.
Щербатов нисколько не удивился такому приему, он уже имел случай убедиться в некоторой эксцентричности князя, эксцентричности с точки зрения принятых в высшем свете норм. Шувалов с радостью отметил отсутствие слуг и тут же переключил внимание на самого князя, вернее, на его удаляющуюся спину. Даже спина излучала силу, что же будет, когда они сойдутся лицом к лицу? Один лишь Демидов узрел в приеме князя пренебрежение, глаза его налились кровью, так что дальнейшее он воспринимал как в тумане.
— Позвольте представить вам, князь, моих друзей, — сказал Щербатов, когда они вошли в кабинет, — граф Шувалов, князь Демидов.
Князь Шибанский сидел в кресле, тем не менее, всем визитерам показалось, что он возвышается над ними и смотрит на них сверху вниз. Он действительно обвел их внимательным взглядом и обратился к Щербатову.
— Странные у вас друзья, князь, граф Шувалов, князь Сан-Донато, — сказал он, подчеркивая титулы, — признаться, не ожидал.
— Они не только мои друзья, но и единомышленники! — воскликнул Щербатов, несколько шокированный.
— Единомышленники, — протянул князь Шибанский, — что ж, одна мысль в голове лучше, чем ни одной. Позвольте поинтересоваться, что это за единая мысль?
Щербатов не ответил, замкнувшись в молчании и как-то отстранившись, всем своим видом показывая друзьям, что он свое дело сделал, теперь их черед.
— Всех истинных патриотов России объединяет единая мысль о спасении Отечества, — выступил вперед Шувалов и тут же без задержки помчался дальше, проделав свою часть пути, — мы считаем, что ваша деятельность наносит ущерб безопасности державы и угрожает благополучию императорской семьи, и требуем прекратить ее раз и навсегда!
— Кто это — мы? — спокойно спросил князь Шибанский.
— Мы — истинные патриоты России, объединившиеся в Священную лигу! — выпалил Шувалов.
— Что же вы, господа патриоты, слова-то иностранные употребляете? Или французских романчиков начитались? По-русски выйдет не лига, а, к примеру, дружина, Священная Дружина, нет, лучше так: Святая Дружина. Вы бы, господа, сначала с названием определились, а уж потом бы предъявляли свои требования.
Если у князя Шибанского и была вначале мысль попытаться как-то унять молодых буянов, то теперь он ее оставил, он говорил нарочито издевательским тоном, провоцируя их на скандал. Уж лучше решить все тут, без свидетелей, на крайний случай, на лесной поляне, ранним утром, чем ожидать, какую штуку они удумают потом, при народе. Публичный скандал мог повредить и самому князю, и всему его делу. Этих сопляков он не боялся, ни каждого по отдельности, ни всех вместе, у него достанет сил и умения справиться со всеми. Но сидеть при таком раскладе все же не следовало, поэтому он встал, еще более возвысившись над своими гостями.
— И как же вы намереваетесь воспрепятствовать мне? — спросил он с улыбкой.
— Я убью вас! — воскликнул Демидов.
— Вероятно, способом, почерпнутым из тех же романчиков, составляющих основу вашего образования, — на дуэли?
— Именно! Стреляться! Немедленно! Через платок!
— Стреляться с вами через платок я не буду, — спокойно ответил князь Шибанский, — это не дуэль, а убийство, вернее, самоубийство, моя вера его запрещает. А на шпагах — извольте. Но должен предупредить вас, что для вас это будет то же самоубийство. Вера Сан-Донато его допускает? Возможно, вас остановит воспоминание о другой Вере, о княгине Вере Кирилловне?
«Нет, не остановит, — подумал князь Шибанский, глядя в налитые кровью глаза Демидова, — экий бык! Придется идти за шпагами».
Воспоминание о княгине Вере Кирилловне действительно не могло остановить Демидова, разве что, наоборот, распалить его сверх меры, но он уже ни о чем не думал и ничего не слышал, он был весь в грядущем поединке, нет, почему в грядущем, он уже дерется, вот и шпага в его руке, он отводит удары князя Шибанского, один, второй, третий и делает, наконец, свой коронный выпад, вонзая шпагу по рукоять в ненавистную грудь. Демидов так увлекся проплывавшей перед его мысленным взором картиной, что и взаправду сделал выпад, направив свой сжатый кулак, в котором ему виделась шпага, в грудь стоявшему напротив него князю. Князь Шибанский, легко читавший по его лицу, снисходительно усмехнулся и уклонился от удара, сделав небольшой шаг назад.
Граф Павел Шувалов никогда не признавался в том, что он нарочно подставил ножку князю Шибанскому. Такой поступок он считал постыдным, хотя стыдиться следовало не этого, возможно непроизвольного движения, а того, что случилось потом. Князь споткнулся и стал заваливаться назад, тут его достал второй выпад Демидова, который продолжал свою победную атаку. Кня