альтера Скотта, так что, возмужав и оперившись, он воплотил в жизнь свою мечту.
Мечта была темно-красного кирпича, квадратной, с круглыми башнями по углам, с крышами над каждой башней, напоминавшими шляпы вьетнамских крестьян, и непременными коваными флюгерами. Парадный вход, судя по всему, располагался с левой стороны квадрата, потому что там раскинулся французский парк. По голубой глади прямоугольного пруда плавали непременные же лебеди. Вот только требуемой высоким французским парковым каноном перспективы не получалось, потому что взгляд упирался в высоченный глухой забор, над которым вздымался расположенный в неопределимой дали еще один замок, на этот раз белый. «Для симметрии замок должен быть во французском стиле с английским парком вокруг», — подумал Северин и, оторвавшись от лицезрения местных достопримечательностей, повернул голову вправо. На широких ступенях, поднимающихся к монументальным дверям дома, стоял Борис Яковлевич Каменецкий, собственной персоной.
Северин вылез из машины, двинулся в обход, к правой дверце, разглядывая по дороге своего противника. Если бы кто попросил Северина назвать навскидку три самых ненавистных ему детали мужского туалета, он бы ответил: черные лакированные штиблеты, черные брюки в обтяжку и перстни на руках. Каменецкий как нарочно подгадал, даже руки на груди сложил так, чтобы бросался в глаза перстень с черным камнем на мизинце левой руки. Тьфу, фат!
— Ба, майор Северин! — воскликнул Каменецкий. — Никак решили принять мое предложение! Вынужден вас разочаровать, Евгений Николаевич, опоздали, набор служащих временно прекращен. Вы упустили свой шанс стать человеком, — добавил он ехидно.
— Я здесь по просьбе Натальи Ивановны, — сказал Северин, давший твердый зарок не реагировать ни на какие выпады Каменецкого, — она любезно попросила меня сопровождать ее.
Он распахнул дверь машины. Наташа, решительно выдохнув, выбралась наружу и гордо выпрямилась, смотря в глаза Каменецкому.
— Ну, здравствуй, Наташа, — сказал тот, — эх, надо было послать за тобой лимузин! Зря я тебя послушал. А в этом формате, боюсь, разговора у нас не получится.
— Его ни в каком бы случае не получилось, — сказала Наташа.
— Как знать, как знать, — усмехнулся Каменецкий.
— Я приехала только для того, чтобы последний раз сказать, что все кончено! — воскликнула Наташа.
— Ты, наверно, имела в виду: показать, что все кончено.
— И потребовать, чтобы вы оставили меня в покое!
— Цо-цо-цо, требовать мы умеем! Ха-ха, мы все умеем требовать, — лицо Каменецкого исказила нервная судорога, он замолчал, посмотрел ненавидящим взглядом на Наташу, на Северина и вдруг расплылся в улыбке, — вот и поговорили. Здравомыслящие, культурные люди всегда договорятся. Не говорю — современные, современные как раз договариваться и не умеют. Тут уж вы мне поверьте, я к моему глубокому сожалению только с ними, с современными, и общаюсь. Да-с, совершенно не умеют договариваться, с порога наезжать начинают. Вот как я сейчас. Вы уж меня извините, с кем поведешься, от того и наберешься. Плюс эффект неожиданности, никак я не ожидал, что мой скромный дом посетит столь блестящее, а главное, многочисленное общество. Но я всегда рад гостям. Прошу в дом!
— Мне кажется это излишним, — сказала Наташа.
— Ну, зачем ты так, Наташа? Даже с врагом обсуждают условия капитуляции, а ведь мы друзья, не так ли? Милые бранятся — только тешатся. Посидим рядком, поговорим ладком. Да и спутнику твоему интересно будет. У Евгения Николаевича, как мне кажется, ко мне много вопросов имеется. Он хоть и завершил победоносно свое последнее расследование, получил медаль на грудь, звезду на погоны, но дело в архив сдавать не собирается, потому что не удовлетворен, такое вот у него беспокойное сердце и длинный нос. Хочется ему сунуть этот нос в мой дом, ох, как хочется! И правильно хочется! О, сколько нам открытий чудных!.. Не нам, конечно, а ему… Но сулит, это уж я обещаю. Да и для тебя, Наташа, у меня есть сюрприз. Тебе понравится, хотя теперь он тебе и ни к чему. Ну так глянешь одним глазком. Да вы проходите, проходите, не стесняйтесь, будьте как дома, гости дорогие.
Впоследствии Северин уверял, что им двигало только любопытство и служебное рвение, вот только он никак не мог вспомнить, как очутился в громадном холле замка. Только увидев бело-золотую отделку холла, столь контрастирующую с кирпично-красной суровостью наружных стен, он пришел в себя. «Картинка из другой детской книжки!» — подумал он и, весело подмигнув стоявшим с двух сторон рыцарям в полном рыцарском облачении, перестал сдерживать рвущийся наружу хохот, разгоняя смехом наваждение. «Ой, спасибо, — шепнула ему на ухо Наташа, на мгновенье прижавшись к нему, — а то я была сама не своя, шла, как ребенок за звуками дудочки».
— Ну вот, мы уже смеемся, нам уже весело, — воскликнул Каменецкий, — и Наташа вышла из ступора, так много лучше. А дальше будет еще лучше, еще веселее, это я вам обещаю. Пойдемте, я покажу вам дом. Только прошу заранее извинить меня, слуг нет. Никого не будет в доме… — запел он.
— Что так? — прервал его пение Северин.
— Разбежались, все разбежались, забыв о выходном пособии. Бегут крысы с корабля! У меня, знаете ли, проблемы, я вам, помнится, говорил. Но — забыли о проблемах! Они нисколько не могут уменьшить радость от вашего приезда. Вот, пожалуйте в малую гостиную, располагайтесь, я сейчас приготовлю напитки. Вы что желаете, Евгений Николаевич?
— Воды, простой воды, — ответил Северин.
— Лучшей! — воскликнул Каменецкий. — Так, Наташины вкусы мы знаем… Да вы присаживайтесь, присаживайтесь. Я мигом, одна нога здесь, другая там.
Тем не менее он дождался, пока Северин с Наташей уселись в кресла, и только после этого покинул комнату, плотно прикрыв за собой дверь, но почти сразу вновь распахнул ее.
— Совсем забыл! Закуски? — спросил он, заглядывая в гостиную.
— Не обременяйте себя, — снисходительно ответил Северин, еще вольготнее раскидываясь в кресле.
«А вот теперь пора!» — подумал он, когда дверь за Каменецким закрылась. Наташа порывалась что-то сказать ему, но он приложил палец к губам, на цыпочках подбежал к двери, чуть приоткрыл ее, проследил в щелку, куда скрылся Каменецкий, осторожно высунул голову в коридор, потом быстро двинулся вслед за олигархом, приложил ухо к дверям нужной комнаты. Изнутри доносились тихие голоса. Отдельные различимые слова не складывались в осмысленные фразы, да и слова были самые обыкновенные, не из тех, что вмиг озаряют все вокруг светом гениальной догадки. Но Северин все равно был доволен результатом своей экспедиции — говоривших было трое, да и голоса были легко узнаваемы, легко узнавать ожидаемое. Тихо звякнули стаканы о поднос. Он поспешил обратно в гостиную.
— Здесь есть… — начала Наташа, когда Северин возник на пороге, но он вновь приложил палец к губам и в прежней позе раскинулся в кресле.
— Прошу меня извинить, но без обслуги как без рук, — сказал Каменецкий, входя в комнату минутой позже, — к хорошему быстро привыкаешь! Пока найдешь, что выпить, от жажды помрешь! Ваш ерш, мадемуазель! Ваша вода, суперинтендант! Моя водка, уф, наконец-то! Ваше здоровье! — он влил в себя содержимое большого бокала и опустился в кресло.
Наташа попробовала свой коктейль и капризно надула губы.
— Опять водки перелил, что за плебейские вкусы! — сказала она и, поднявшись, подошла к изящному буфету в стиле Людовика Пятнадцатого, открыла дверцы, явив разноцветное изобилие бара, придирчиво выбрала вермут, добавила немного в свой бокал, многозначительно глядя на Северина.
«Молодец, умная девочка», — Северин послал ей в ответ ободряющую улыбку. Он всегда придерживался правила, что подчиненных надо поощрять за разумные тактико-технические действия, даже бесполезные. А то он не догадывался, что здесь бар есть! Он бы скорее удивился, если бы его здесь не было.
— Вот что значит порода, Евгений Николаевич! — воскликнул Каменецкий, нисколько не смущенный. — Одним словом меня на место поставила, одним движением вам сигнал послала. Только того не учла, что воды-то в этом баре и нету! Не держим-с! Можете проверить! Так что ради гостя дорогого пришлось мне в лакейскую сбегать, они у меня воду пьют, у меня с этим строго. Только они и пьют. Но мы не о том с вами говорим. Вы только оглянитесь. Мы с вами сидим в историческом месте. Точная реконструкция малой гостиной из замка Фонтенбло, именно в этой гостиной, вот на этом самом столике, — Каменецкий постучал по лакированному восьмиугольному наборному столику, — Наполеон подписал свое отречение.
— Ладно, пусть не на этом самом, тот мне не продали, но это точная копия, даже вот эта маленькая трещинка, давшая впоследствии основание историкам утверждать, что у Наполеона в тот момент дрожала рука, и та заботливо воссоздана. Но это мелочь, важно другое. Последний акт драмы жизни двух великих людей разыгрывается в одинаковой обстановке — как это символично! Я всегда ощущал невероятное сходство наших судеб, не удивлюсь, если впоследствии докажут, что я есть реинкарнация Наполеона. Как и у него, у меня за этим крахом последует феерический взлет, и те, кто сохранят мне верность, вознесутся вместе со мной к вершинам…
Северину надоело слушать хвастливую болтовню Каменецкого и он принялся разглядывать гостиную, с этого станется точно воссоздать обстановку Фонтенбло, а мы когда еще туда попадем, если вообще сподобимся. Но что-то тут было не то, даже на его не шибко искушенный взгляд. Императорские пчелы стремились к королевским лилиям, срывались с обивки кресел и летели к гобеленам. Северин так увлекся их полетом, что даже расслышал мерное гудение. Оказалось, что это гудел самолет, где-то очень далеко, в комнате же стояла гробовая тишина. Северин посмотрел на Наташу, та понимающе улыбнулась ему. Каменецкий же молча переводил взгляд от кресла к гобелену и обратно.
— За что купил, за то продаю, — сказал он наконец с некоторым раздражением.
— А мне кажется, в убыток себе продаете, — ответил ему Северин.