— Но-но, ты словами-то такими не бросайся! — в голосе Каменецкого послышался непритворный испуг, впрочем, он быстро справился с ним и продолжил язвительно: — Вот она, благодарность! Эти благодарности не знают, все как должное принимают, голубая кровь! Горбатого могила исправит! — крикнул он. — Не мне, так никому не достанешься!
Каменецкий вскочил и принялся закрывать окна. «Значит, не пуля, — подумал Северин и, чуть наклонившись, шепнул Наташе, чтобы подбодрить ее, — не бойся, я спасу тебя!» Он не был испуган и вполне контролировал себя, поэтому и приглушил рвущееся наружу — дорогая. Впрочем, и Наташа не казалась испуганной, она подняла ясные глаза к Северину, ласково, хотя и несколько вымученно улыбнулась и приложила палец к губам.
— Другой вас именно что на мелкие кусочки бы порвал, — донеслось до них бормотание Каменецкого, — а я нет, я добрый, вы умрете легко, даже с приятствием. Вот я сейчас нажму кнопочку…
Раздалось легкое шипение, из многочисленных отверстий курильниц вырвались тонкие струйки газа, окутавшие их легкими, прозрачными облаками тумана. Два облака стремительно распространялись, быстро сойдясь над сидевшими у алтаря девушкой и мужчиной. Защипало в носу, голова пошла кругом. Северин вскочил, задержав дыхание, и, подхватив Наташу, бросился к стене, подальше от одурманивающего облака.
— Нравится? — донесся голос Каменецкого. — Еще бы не понравилось! Чистейший продукт, мечта наркомана, очень расширяет сознание! Но не будем спешить!
Шипение сменилось другим звуком, как будто великан глубоко вдохнул воздух. Башня мгновенно очистилась от тумана.
— Скорость замены атмосферы — шестьдесят объемов в минуту, — деловито пояснил Каменецкий, — при магических ритуалах запахи играют важнейшую роль, создавая нужный настрой, а я тут могу исполнить симфонию запахов. Та-та-та! — пропел он.
В башню ворвался ветер с летнего луга, принося с каждым порывом то медовый аромат клевера, то горечь полыни, то пряность свежескошенной травы.
— Вы как предпочитаете продукт употреблять, в чистом виде или на фоне? — поинтересовался Каменецкий.
Северину вдруг вспомнилось незабвенное: «Тебя, Сухов, сразу убить или чтоб помучиться?» — «Лучше, конечно, чтоб помучиться». Воспоминание взбодрило — ведь недаром же вплыло, товарищ Сухов выкрутился, глядишь, и им удастся.
— Лучше, конечно, на фоне, — ответил он, — хочется последние полчаса на лугу поваляться.
— Полчаса не дам, но пятнадцать минут, может быть, и протянете. Я добрый. Успеете при желании последнее удовольствие получить. Я вам специально запаха сена добавлю, чтобы не просто на лугу, но еще и в стогу, как романтично!
— Тебе это с рук не сойдет! — крикнул Северин.
— Сойдет, еще как сойдет! Великосветская шлюха и продажный мент приехали развлечься на уик-энд в имение олигарха и переборщили с дозой. Банальная история.
— Господа, все давно готово. Мы выбиваемся из графика, — донесся далекий голос Сечного.
— Да-да, сейчас идем! — ответил ему Каменецкий.
— Да не расстраивайтесь вы так, Евгений Николаевич, — неожиданно проявился Погребняк, — и вы, Наташа, не убивайтесь. Смерть у вас будет легкая, да и нет ее, смерти. Мы вас воскресим. Вот как только довершим разработку юридических вопросов о статусе воскрешенных, создадим необходимую инфраструктуру, так сразу же и воскресим, в первых рядах. Ненадолго расстаемся.
«Все-таки сумасшедший! — подумал Северин. — Надо же так промахнуться!»
— Ненадолго расстаемся! — крикнул он. — Я вас, козлов, достану!
В бессильной ярости крикнул. Бессильная, она нисколько не устрашила Каменецкого.
— Это сколько угодно! — засмеялся он. — У тебя на это есть целых пятнадцать минут. Время пошло!
Газ с ласковым шипением заструился из отверстий курильниц, быстро донеся до них ароматы летнего луга.
«Эх, зря я эту ботанику затребовал, — подумал меланхолично Северин, — теперь не понять, есть ли там наркотик». Но тут в носу знакомо защекотало — есть!
— Ты был великолепен, дорогой, — прошептала Наташа, — ты сражался как истинный рыцарь.
— К сожалению, без толку, — сказал он.
— Ты выиграл время, — вновь прошептала она, — они сейчас спешат прочь, у них какие-то срочные дела, они сюда больше не вернутся, — и как бы подтверждая это, она заговорила в полный голос, — ты что-нибудь придумаешь, а я помогу тебе. Ну не сиди же! — она уже кричала.
Крик подхлестнул его, и он вскочил. Выход был один — окна наверху, не помешал бы и свежий воздух. Он сунул руку в карман, нащупал телефон, выхватил его и что есть силы запустил в окно, инстинктивно опустив и прикрыв голову. Осколков не посыпалось, стекло лишь тонко рассмеялось, отразив снаряд. Он исхитрился поймать его и запустил вновь, в другое окно, потом в третье. Рассыпался телефон, выплюнув SIM-карту. Он зачем-то поднял ее, положил в карман.
«Черт бы подрал этот научно-технический прогресс, — подумал он, — раньше и стекла бились, и мобильники были весом с булыжник. А этим и воробья не сбить!»
Он обернулся и застыл, пораженный открывшимся видом. Наташа стояла к нему спиной, чуть наклонившись. Куртку она скинула, оставшись в одной водолазке. Рядом с ней валились джинсы, кроссовки, сама же она, выпятив ягодицы, стягивала колготы. Он завороженно смотрел, как она подняла одну ногу, потом вторую, сдернула колготы, распрямилась, держа их в руках.
«Какие ноги!» — подумал он, чувствуя далеко не легкое возбуждение. Пусть его осуждает тот, кто равнодушен к точеным лодыжкам, круглым коленям и крутым бедрам! Ведь и верные рыцари несомненно испытывали те же чувства, узрев случайно щиколотку своей прекрасной дамы. И следующая пронзившая Северина мысль прилетела из тех, давних времен: «О, как прекрасно было бы встретить смерть в объятиях такой девушки!»
Девушка явно придерживалась другого мнения. Наташа подбежала к курильнице и принялась обвязывать ее круглую головку колготами. Северин посмотрел в сторону, на вторую курильницу, та уже была одета в наташину куртку.
— Как мертвому припарки! — разочарованно воскликнула Наташа.
— Припарки телу не дают остыть, нам прибавляют время! — воскликнул Северин, принимая эстафету оптимизма. — Хватай кроссовки и быстро ко мне!
— Зачем кроссовки? — только и спросила Наташа.
— Чтобы не поранить руки, колотя по стеклу!
«А ведь Волочкова тяжелее, много тяжелее!» — убеждал себя Северин, но вытянутые вверх руки протестовали бурно, до дрожи. Удерживать Наташу помогало воспоминание, как она прильнула к нему, взбираясь, и как ее лоно, прикрытое ажурными трусиками, прошлось по его лицу. Трусики можно было и забыть, но вот запах! Сумасшествие какое-то!
— Я не могу, оно все время уплывает! — воскликнула Наташа.
— Кто уплывает?
— Окно.
«Это уплывает сознание», — подумал он.
Она спустилась, медленно соскользнув по нему. Он подхватил ее руками под ягодицами, задержав на мгновение, прижавшись лицом к…
— Отпусти, тебе тяжело. И мне.
Он посмотрел вверх, потом отбежал чуть в сторону, наконец, понял. Глухие жалюзи выплывали из стены — то-то звук наташиных ударов менялся! Выплывали медленно, сейчас где-то наполовину, закрывая от них свет. Еще пять минут и они погрузятся во тьму, предвестник вечности. Зачем Наташа одевается? Это нервное, это женское.
— Если ты выломаешь курильницу, я смогу достать до окна, — сказала Наташа, — ты сейчас ее выломаешь, я знаю, а я тогда разобью стекло.
Северину вдруг вспомнился давний случай. Он с какой-то женщиной, она почему-то гневно указывает ему на текущий кран на кухне, струйка совсем тонкая, но она почему-то женщину раздражает, вызови сантехника, он в перманентном запое, ты что, не мужчина, он мужчина, он идет в магазин, покупает кран, он плюет на то, что вентиль, перекрывающий линию горячей воды, прикипел намертво, всех-то дел, что свинтить один кран и тут же вставить другой, он отвинчивает кран, из трубы бьет струя кипятка, кипяток не газ, от него страдают только соседи снизу.
— Я не буду ломать курильницу, — сказал он, — это — сразу.
— Сразу не надо, — сказала она.
Она привалилась возле него к стене.
— Я где-то читала, что во время войны люди спасались в душегубках, дыша сквозь тряпки, смоченные мочой.
— Ты предлагаешь попробовать?
— Почему нет?
— Тогда мы умрем в выгребной яме. Мне это не нравится.
— Мне тоже.
«Господи, и зачем я зашел в этот дом? Сам не помню как», — донеслась мысль.
Наступило то самое «впоследствии», предвестник happy end’а, в котором читатель никогда не сомневается, с трепетом следя за развитием сюжета. Но только это «впоследствии» наступило слишком рано, когда сюжет отнюдь не завершен. Когда не только главные герои, но и автор не знают, как он завершится.
— Я во всем виновата. Теперь ты погибнешь, из-за меня, — сказала она.
Он умилился. Большинство женщин в этой ситуации плакали бы, некоторые обвиняли бы во всем его, мужчину, единицы бы восклицали: почему ты меня не остановил! Она, единственная, подумала о нем.
— Хочешь, я расскажу тебе анекдот, один из самых мною любимых? — спросил он.
— Если из любимых, то расскажи.
— Идет мужчина по мосту, вдруг снизу доносится крик о помощи. Он смотрит, внизу в воде барахтается мужчина. Ему никак не помочь, мост высокий, а обегать далеко. А тот, который внизу, думает, что стоящий на мосту его не понимает, и начинает взывать к нему на разных языках, на английском, французском, немецком. На испанском призыве он тонет. «Лучше бы плавать научился», — говорит мужчина на мосту и идет дальше.
— А почему он на разных языках кричал? Это что, за границей случилось?
— Может быть. Какая разница?