Отодвинув стул, он махнул рукой, чтобы мы шли за ним, и двинулся к сцене. Там взял электрогитару, лежавшую за ударной установкой:
— Короче, вот. Металл должен петь о чём-то своём, иногда только отзываясь на всю эту суету человечков…
Родриго взял несколько аккордов. В них было что-то протяжно-мрачное, но наполненное подспудной динамикой, готовой прорваться в любой момент. Так мне, по всяком случае, показалось.
— Слушай, чувак, — сказал я, — а по конкретным кадрам сыграть ты сможешь? Передать настроение?
— Сможет, куда он денется, — сказал Йенс. — Сейчас и продемонстрирует. Едешь с нами, Родриго, вместе с гитарой. На сцене — это ведь не твои ребята, насколько вижу?
— Не, эти из Сан-Франциско. Я чисто послушать зашёл и, может, подыграть ближе к ночи, если настроение будет.
— Справятся без тебя, надеюсь. Поехали.
— Друг, вот чего ты нервничаешь? Расслабься, присядь…
— Расслабиться мы не можем, — сказал я. — Драйв не даёт, а ещё спонтанность. У нас всё просто. Врубаешься?
Усмехнувшись, Родриго выдал ещё аккорд:
— А ты хитёр, друг. Ладно, уговорил.
Он коротко объяснил ситуацию хиппарю. Тот выслушал так же отрешённо, кивнул. Родриго взял свою электрогитару со сцены, а из подсобки мы притащили усилитель и прочие прибамбасы, чтобы он смог сыграть в нашем павильоне.
У него была своя тачка — развалюха-хэтчбек начала пятидесятых, если не старше. Я даже марку с ходу не опознал. Зато Эмма вдруг заявила:
— Забавный автомобильчик. Можно, я с тобой сяду?
Родриго гусарским жестом распахнул перед ней помятую дверцу с диагональной царапиной. Мы с Йенсом сели в «шевроле», и наша музыкально-съёмочная бригада покатила по вечернему городу.
В павильоне, когда мы всё подключили, я объяснил Родриго:
— Вот у нас тут, к примеру, есть экшн-сцена. Герой отбивается от злодейки, задействован металл с магией. На озвучке добавим лязг, но этого недостаточно. Нужно взвинтить эмоциональный градус и акцентировать движение звуком. Просмотри эпизод и, если сумеешь, выдай экспромт.
Мы запустили сцену на полустанке, где мачеха дирижировала змеёй, а Циркач отмахивался. Родриго лохматил волосы, наблюдая, а свободной рукой совершал странновато-дёрганые движения — не то отсчитывал ритм, не то терзал воображаемые струны. Затем взял электрогитару со стула:
— Давай ещё раз.
Теперь картинка сопровождалась аккордами. Мелодии не было, но была вибрация струн, которая отзывалась на происходящее в кадре, взвизгивала и лязгала в такт сверканию цепей и хлёстким атакующим выпадам.
— Это сильно, чувак, — признал я, когда гитара умолкла. — Под такой аккомпанемент — впечатление совершенно другое. Но у нас тут не только драки, как ты догадываешься. Во многих отрывках нужна именно мелодия, задающая настроение. И общая тема, которая идёт нитью через сюжет. Она может быть простой, без хитрой аранжировки, но должна запоминаться сразу. Понимаешь, о чём я? Чтобы зритель, выйдя из кинозала, мог её насвистеть по памяти. Ну, или хотя бы узнать по первым аккордам, если услышит позже по радио.
— Надо все сцены глянуть, — сказал Родриго. — О чём хоть фильм?
— Да, само собой, мы тебе покажем, что уже сняли. Можешь прочесть синопсис. Но новые сцены надо будет озвучивать одну за другой, по мере их съёмки. К девятнадцатому числу звук должен быть записан полностью и сведён, иначе вся работа — насмарку. Жёсткий дедлайн.
— Вообще может быть занятно… Парочку парней подтяну — басиста, ударника. Надо будет прикинуть…
— И повторюсь — бумажная партитура нам не нужна. Можешь просто наиграть мне главную тему, когда её сочинишь. Если подойдёт, то будешь работать в звукозаписывающей студии, наш продюсер тебе покажет. Оговоришь с продюсером процент с прибыли, хоть прямо сейчас, если она ещё не ушла. Но сразу договоримся — если берёшься, то не бросаешь на полпути. Для нас это будет крах.
— Зачем ты так, Дмитрий? — сказала Эмма. — Родриго сделает всё, как надо. Я, например, ни капли не сомневаюсь.
Он хмыкнул и притянул её к себе.
На этом переговоры закончились.
Глава 23
Теперь мы работали в авральном режиме, без выходных.
Я попеременно сидел то за письменным столом, то за терминалом. Йенс чуть ли не ночевал в павильоне. Сон-Хи металась туда-сюда между нашим офисом и отцовской студией, где началась-таки работа со звуком. Там прописался Родриго с ещё двумя гитаристами и ударником. Туда же ездили и актёры, озвучивая роли. Джессика и Мей-Лин в своей комнатёнке кое-как разгребали завал бумаг; треск пишущей машинки не умолкал.
Бездельничал временами разве что Джеф. Работу с плёночной камерой в павильоне взял на себя, естественно, Йенс, оператор-профи, а выключать и включать машину мы научились сами. Джеф делал техобслуживание и, когда возникала срочность, возил актёров на звукозапись. В газету теперь тоже ездил он, давал объявления о предстоящих кастингах.
Поиск рекомендателей для нашего фильма Сон-Хи вела параллельно.
С профессором Льюисом, как мы и рассчитывали, проблем не возникло. Он к нам заехал, пришёл в восторг, увидев машину, долго разговаривал с Джефом и в тот же день отправил в оргкомитет письмо. Технические подробности опустил, как мы и просили, но подчеркнул, что фильм необычный, яркий, а производство находится в стадии завершения. Тут он преувеличил, конечно. Но, исходя из взятого темпа, шансы закончить всё в срок имелись, даже росли.
Профессор предложил позвать в павильон ещё кого-нибудь из преподавателей киношколы, а то и сразу её директора. Уверял, что успех заранее обеспечен. Но мы, поблагодарив, отказались. Нам требовались рекомендации из двух совершенно разных источников.
Трудности возникли с мистером Уайтом. Сон-Хи позвонила ему домой в ту же пятницу, когда мы узнали, как происходит процедура отбора. По телефону, однако, ответила домработница, сообщив, что семейство только что отбыло на уик-энд, на южную оконечность острова, где господствовал тропический климат.
А в понедельник, когда мистер Уайт вернулся, беседа с ним не сложилась. Узнав, что фильм ещё не закончен, он выразил недоумение — о чём тут, дескать, вообще можно говорить? Сон-Хи попыталась аргументировать, но он попросил не отвлекать его от работы, сухо попрощался и бросил трубку.
— Да, незадача, — резюмировал я, когда Сон-Хи со мной поделилась новостью. — Ладно, пёс с ним. В конце концов, он не единственный кинообозреватель в городе. Вот от этого и будем отталкиваться.
— Уайт пишет и комментирует для «Пасифик Геральд Трибьюн», — сказала она. — Единственная газета из той же весовой категории — «Нью-Пасифик Таймс». Ну, есть ещё отраслевое издание «Вестник киноискусства», тоже авторитетное. Глянцевые журналы я сейчас не считаю, хотя их много.
— Я бы всё-таки начал с «Таймс».
— Там главный обозреватель — мисс Коллинз, ядовитая дамочка. Если плюнет ядом, то всё — ни в какие списки нас не возьмут. Я её боюсь.
— А я бы рискнул. Если хочешь, сам позвоню.
— Ну, не знаю, Дмитрий… Честно говоря, я тихонько радуюсь, что она до сих пор на нас не обратила внимания, а ты к ней сам предлагаешь сунуться…
— Зато если эта язва нас порекомендует, все удивятся и заинтересуются. Мы сейчас аутсайдеры, нам нужны неожиданные ходы, чтобы выйти в лидеры.
Взяв телефонный справочник, я отыскал там нужные номера. Сначала набрал редакцию, но оказалось, что ядовитая тётка забредала туда лишь по четвергам, чтобы сдать обзор для пятничного выпуска. Не откладывая, я позвонил ей домой.
— Алло, — ответил мне женский голос, в котором чудились скандальные нотки.
— Мисс Коллинз, добрый день, моя фамилия Свиридов. Звоню с киностудии «Дейт Лайн Филмз». Хотим вас развлечь, мы это умеем. Вы ведь слышали анекдоты про нас?
Она издала смешок:
— Что ж, вы привлекли моё внимание. Слушаю.
— Приглашаем вас в гости. Сможете лично увидеть то, над чем все смеются.
— Меня интересует крупная рыба, мистер Свиридов, а не микроорганизмы. Кроме того, я пишу о фильмах, которые выходят в прокат, если вы не знали. А таковые у вас отсутствуют и вряд ли появятся.
— Давайте сыграем с вами в игру. Точнее, для вас это будет беспроигрышная лотерея. Итак, если вас впечатлит тот материал, который мы вам покажем, то вы получите эксклюзив. В течение недели после премьеры только вы сможете интервьюировать меня как режиссёра и мисс Квон как продюсера, а также мисс Бьянчи как исполнительницу главной роли. Единственное условие — не разглашать технические детали, которые мы оговорим специально. Если же вы сочтёте увиденное унылой дешёвкой, то просто забудете об этой истории. А в качестве извинения от меня в этом случае — ужин в «Океанской слезе».
— Люблю красивые жесты, пусть даже глупые. Поэтому ловлю на слове. Заказывайте столик, мистер Свиридов.
— Во сколько вас ждать на студии?
— Буду в полдень.
Когда я положил трубку, Сон-Хи осторожно поинтересовалась:
— Дмитрий, ты в курсе, что «Океанская слеза» — это не лапшевня через дорогу? Ужин на двоих там стоит под двести долларов, а столик надо заказывать за пару недель.
— Да, в курсе. Но не пугай меня — неужели ты думаешь, что я проиграю спор? Считаешь наш фильм настолько плохим?
— Нет, я не в этом смысле…
— Ну, значит, «Слеза» тётеньке не светит. Съем вечерком за её здоровье хот-дог за сорок пять центов.
В ожидании журналистки мы сняли очередную сцену.
Ничего особенного по содержанию в ней не было, но визуально она смотрелась красиво. Мелисса прибывала в столичный город.
Металлическая птица летела с юга. Главным наездником был Циркач, а Мелисса сидела сзади, обхватив его руками и глядя вниз. Ещё одна птица летела чуть впереди, на её спине сидел порученец.
Тучи над столицей раздвинулось, и проглянуло солнце. Его косые лучи подсвечивали королевский дворец, тяжеловесно-строгий, без плавных линий. Да и весь город был вычерчен по линейке — проспекты пересекались под прямыми углами, квадраты жилых массивов послушно стыковались друг с другом. Эту геометрическую идиллию нарушала только река, загибаясь к западу.