Девушку подняли с особой заботой.
– Вы не ушиблись, княжна? – тихий шепот, долетевший до уха Иласа, все расставил на свои места, объяснив причину маскарада.
В империи политические переговоры, сугубо мужское дело, допустить к которому фьерр – значит сразу проиграть в дипломатическом сражении. Илас до последнего времени придерживался этой же позиции, считая, что политическую игру можно вести тремя способами: правильно, неправильно и так, как это делают женщины, то есть никак. Поскольку в большинстве своем они глупы, недальновидны и не умеют молчать.
Но, похоже, у правящего княжеского дома веремцев то ли не было наследника мужеского пола, которого можно было бы отправить на переговоры, то ли эта девушка не уступит лучшим дипломатам империи. А иначе зачем так рисковать и лицедействовать?
Хогановы служители же, ринувшиеся за Иласом, увидели лишь, как спины иноземных послов сомкнулись, скрыв от них несостоявшуюся добычу. Стрелять же в представителей дипломатической миссии… может быть, конечно, и рискнули бы (страх перед всерадетелем был велик), но уж слишком много было мракобесьих отродий. Начнись бой, неизвестно, кто бы победил. Опять же – политический скандал, которого руководитель «божьего» отряда, как человек в меру, но все же сообразительный, допустить не смел. Да к тому же приказ десницы был краток, но слова «без шума и не привлекая внимания» в нем присутствовали.
А потому главарь «хогановой дружины», скрипя зубами, сделал знак вернуться обратно в нишу потайного хода. Что происходило с Иласом, оказавшимся в окружении веремцев, для преследователей так и осталось тайной.
Посольство же вело себя совсем не дипломатически, приставив к горлу блондина невесть откуда взявшийся клинок. В голове Бертрана мелькнула мысль, что только он, Эрден, Васса и Леш были четырьмя идиотами, не протащившими в резиденцию оружия. У всех остальных, судя по всему, имелись и мечи, и кинжалы, а у некоторых даже и арбалеты.
Стальное лезвие клинка, отточенное на совесть, прорезало кожу, пустив кровь и заявив о серьезности намерений веремцев. Они меж тем со все более возрастающим удивлением разглядывали Иласа, нашпигованного болтами, стрелами и даже метательными ножами.
Сбитая им девушка заговорила первой:
– Поклянись, что будешь молчать об увиденном, и мы тебя отпустим.
Улыбка красила Иласа, как опытный маляр забор. Мужчина разве что не хохотал.
– Поклянусь, если не отпустите.
Он был пьян самым сладким из вин – мигом, когда в очередной раз удалось обмануть костлявую. Стоя с приставленным к горлу клинком, в окружении чужаков. Пьян и счастлив. Веремка не понимала состояния мужчины. По ее мнению, этот ненормальный должен был, по крайней мере, бояться за свою шкуру, но его же буквально распирало от радости. Это чувство было почти материальным и на диво заразительным. Ей хотелось улыбнуться в ответ. Единственное, что удерживало от этого поступка – осознание того, что она дочь древнего рода и через несколько свечей именно на ее плечи ляжет вся тяжесть ответственности за результат дипломатических переговоров.
– Прошу изъясниться.
Вместо этого блондин четко произнес:
– Я, Илас, сын Алияс-Гронта, потомок древнего рода Бертранов, клянусь кровью, жизнью и болью молчать об открывшейся мне тайне до того момента, пока ее раскрытие может навредить хоть кому-то из присутствующих здесь. – Он понимал, клятва была непродуманной, но что уж пришло в голову первым.
После этих слов блондин поднес ладонь к губам и с силой прокусил кожу, пуская кровь. Рука обагрилась, и он протянул ее веремке. Девушка в полном молчании ее пожала, подтверждая, что клятва принята. Лезвие исчезло с горла мужчины, дав тому вздохнуть полной грудью.
– Позволите ли вы пройти до зала приемов вместе с вами? – светский вопрос, не лишенный смысла, ибо, как полагал Илас, одному ему далеко не уйти – вся резиденция была нашпигована хогановыми служителями, как еж колючками. Опять же премиленькая веремка…
– Позволю. – Ответ девушки удивил и ее саму.
Процессия двинулась дальше, а рыжая ловко спрятала косы обратно под шапку. Только кончики острых ушей и остались торчать.
Илас заговорил спустя пару мгновений:
– Я понимаю, случившееся вас удивило… – начал было он.
Профиль девушки, словно высеченный из мрамора: величественный и спокойный. Она даже не повернула голову при этих словах в сторону мужчины.
– Позвольте мне в двух словах обрисовать ситуацию: как вы, может быть, заметили, меня пытались убить (и не сказать, чтобы уж совсем безуспешно) хогановы служители.
Медноволосая все же не удержала маски: любопытство порою сильнее воли и воспитания.
– И чем же вы так провинились перед дланниками? Совратили целый женский монастырь? Опорочили великого всерадетеля? – Она хитро стрельнула глазами в сторону Иласа.
Мужчина ей понравился. И даже не столько внешне, хотя красив он был по-своему, не приторно-правильной красотой смазливых юнцов. Сухой, жилистый, с прямым носом, бровями вразлет, тонкими губами – одним словом, вьюжный, зимний. Зацепило девушку что-то внутри него, во взгляде. Прямом, отчаянном, смелом. Да и впечатлило княжну еще и то, сколько железа было в груди блондина. Другой бы скулил от боли, просил о помощи…
Илас же, подбирая слова для ответа, аккуратно вытаскивал из груди болты и ножи, морщась и тихо шипя. Как только очередной метательный снаряд был извлечен из межреберья, он падал на пол с характерным для металла звоном. Таким образом, движение процессии проходило под специфический аккомпанемент.
«Дзинь… дзинь… дзинь…» – это мраморный пол приветствовал очередной наконечник болта. Веремцы на происходящее не реагировали, сохраняя на лицах вселенскую невозмутимость. Будто именно под такие звуки и полагается передвигаться послам по неприятельским анфиладам.
– Да уж, провинился, – начал Илас, – оказался в ненужном месте в ненужное время. А всерадетель (вот какая неприятность) – парень стеснительный, не захотел, чтобы у его милого увлечения были свидетели, и приказал меня изничтожить.
Зеленоглазая согласно кивнула. Она соотнесла слова мужчины с имеющимися у нее сведениями (своими шпионами Веремия по праву могла гордиться) о нездоровой любви главного имперского дланника к монашкам определенного рода. И пусть выводы ее о роли Иласа в противостоянии со всерадетелем были слегка ошибочны, но недомолвки на то и недомолвки, чтобы повернуть картину событий в нужный ракурс.
– Сами прекрасно понимаете, что в сопровождении посольства путь вам только до дверей зала приемов. Единственное, чем могу помочь – сдать вас…
Девушка замялась, ей захотелось узнать имя этого мужчины. Блондин правильно понял заминку.
– Илас, просто Илас.
Веремка благодарно кивнула.
– Узеримия, или просто Уза. Так вот, единственное – мы можем сдать вас, Илас, охране императора. А там уж не взыщите…
– Буду премного благодарен.
Двери зала приемов распахнулись чуть раньше, чем нужно. Жезл церемониймейстера ударил об пол, извещая о прибытии послов. Взгляды всех гостей устремились в проем, и в наступающей тишине прозвучал голос Мариции:
– Сволочь!
Несостоявшаяся невеста увидела мелькнувшую белобрысую макушку жениха, затесавшуюся в толпе ушастого посольства. Ее крик подтвердил незыблемую истину: влюбленная женщина может не замечать тысячи недостатков у объекта обожания, но его самого увидит за версту даже под личиной.
Никто, кроме Иласа, не понял, к кому именно была обращена реплика. Он повернулся к веремке, опережая ее вопрос:
– Это моя невеста, бывшая, и тоже хочет меня убить, наверное.
Мариция меж тем прокладывала себе путь сквозь толпу, как баржа полозь в реке, только что схваченной льдом: тяжело и решительно.
– Поэтому надо сдать меня дворцовой охране побыстрее…
Рыжая слегка опешила от такой наглости, а еще больше от последовавших за словами действий мужчины. Он на миг приблизился и буквально украл с губ девушки мимолетный поцелуй. Легкий, невесомый, дарящий надежды и ожидание большего. За эту свою выходку тут же получил хук от охраны княжны, был скручен двумя веремцами и с заведенными за спину руками отконвоирован в сторону.
Когда посольство входило в зал, Иласа среди прибывших уже не было, как и двоих охранников из посольства, что передавали его в этот момент императорской страже.
После того как мужчину доставили в казематы, расположенные в подвалах резиденции, на его губах все еще была шальная улыбка.
– А он того стоил, – прошептал Илас, садясь на каменный пол и зажимая руками болевшую после удара переносицу.
Стрелы слаженным роем летели в грудь Леша. Это была уже третья волна, и нападавшие подходили ближе и ближе с каждой серией выстрелов.
Контролировать столько железа сразу… На висках парня уже виднелись ручейки пота, в глазах двоилось, но он упорно сдерживал натиск. Задержать, дать Эрдену и Вассе время.
Пацан припал на одно колено, упорно вытягивая руки вперед, словно создал невидимый барьер и сейчас удерживал его. Леш готов был уже потерять сознание, когда на границе яви и видения прозвучал голос отца, дающего наставление: «Повелевать металлом – не значит вбухивать прорву сил в примитивные действия. Истинный мастер устраняет причину одним взмахом, а не борется со следствиями. Можно говорить свое слово каждой вещи в отдельности, а можно – всему металлу сразу. И чем проще слово, тем охотнее железо его услышит».
– Слово, чтобы металл услышал, – шептал, как молитву, Леш, сглатывая пот, текущий градом. – Слово, чтобы услышал…
Десять локтей, нападающие вновь перезаряжали арбалеты. И парень решился, из последних сил выдавив из себя слово, которое было любо булату, знавшему пьянящий аромат боя:
– БРОНЯ!
Сказанное покатилось раскатом, впитывая в себя все силы юного магика. Рычащее, скалящееся, как берсерк в битве, оно отразилось от стен, набирая мощь снежной лавины. Металл был рад, он ждал именно этого созвучья, чтобы вырваться в безудержном безумии…