Она спрыгивает с забора и сама чмокает меня один раз, ее губы кажутся теплыми, когда прикасаются к моей щеке этим морозным утром. Ее духи бьют мне в нос, запах сладкий и сильный.
– Вот, возьми, – протягивает она мне один из стаканчиков.
– С водкой? – спрашиваю я.
Она смеется и поднимает свой сноуборд, который лежал в снегу.
– Пошли.
Вагончик фуникулера быстро несется вверх. Мы с Саскией стоим у окна из оргстекла. Мы касаемся друг друга локтями и маленькими глотками попиваем свой кофе.
– Что это за духи? – спрашиваю я.
– «Черная орхидея» от Тома Форда. Тебе нравится?
Я не отвечаю сразу. Я в сомнениях. Запах тяжелый и экзотический, такой запах можно или любить, или ненавидеть. Как и саму Саскию.
– Не уверена, – говорю я.
На склоне внизу видны петляющие следы какого-то маленького животного – может, зайца, а может, горностая. Ели склоняются под тяжестью недавно выпавшего снега. Чем выше мы поднимаемся, тем глубже сугробы.
– Хочешь подняться на ледник? – спрашивает Саския. – Покататься по свежему снегу?
Мы выбегаем из вагончика фуникулера и прыгаем в «пузырь». Не знаю, что сыграло свою роль – смесь кофе со «Смэш» или перспектива дружбы с Саскией, – но я пребываю в огромном возбуждении.
Что вы видите, когда летите в самолете и смотрите из иллюминатора вниз на море облаков? Сегодня, поднимаясь на подъемнике на ледник, я вижу то же самое. И ощущения точно такие же, когда я качусь вниз – будто парю над белым облаком.
Когда мы снова оказываемся внизу у подъемника, откуда «пузыри» идут вверх на ледник, Саския кивает на мой сноуборд. Логотип Magic заляпан снегом.
– Доска на самом деле магическая? – спрашивает она. – Соответствует своему названию?
– Да, – киваю я. – На самом деле. Это лучшая доска из всех, на которых я когда-либо каталась.
– Хочешь поменяться досками на один заезд?
Я содрогаюсь от одной мысли о том, что мой сноуборд окажется у нее в руках. Это мой ребенок. Но я не могу придумать причину, чтобы отказаться, так что мы меняемся сноубордами, и я счищаю снег с носовой части ее доски, чтобы посмотреть производителя и модель. Domina Spin 154. На три сантиметра короче моей. Это имеет смысл, потому что Саския весит меньше меня. Я отмечаю про себя, что должна буду больше отклоняться назад, когда помчимся по паудеру.
Мы несемся вниз бок о бок, делая широкие завороты и поднимая снег фонтанами в воздух. Сноуборд прорезает такой снег подобно ножу, проходящему сквозь размягченное масло, но мое удовольствие омрачается тем, что я вижу свой сноуборд у нее под ногами.
Снег летит мне в лицо, когда мы ударяем ладонью о ладонь у подножия. Я испытываю облегчение, получая свой сноуборд назад. Мы опять идем к подъемнику.
– Следуй за мной! – кричит Саския на вершине.
Я несусь за ней вниз по другой стороне горы, где не бывала еще ни разу. Когда Саския заворачивает, паудер взмывает вверх, покрывая мои губы и щеки. Спуск длинный, где-то приходится подпрыгивать – на склоне имеются места, напоминающие трамплины для прыжков на лыжах, и иногда в воздухе меня закручивает. Пару раз я падаю, но это не так больно, как падать на лед в хафпайпе, и я чувствую себя неуязвимой.
Позднее, на склоне горы ниже хафпайпа, я замечаю утес и готовлюсь спрыгнуть с него, как с трамплина. Саския прыгает вслед за мной и приземляется гораздо дальше по склону. Проклятье.
– Давай повторим, – предлагаю я.
Но вместо того чтобы скатиться до причальной платформы подъемника, где он забирает тех, кто желает подняться на вершину, я отстегиваю сноуборд, подхватываю его под мышку и иду вверх пешком. Саския пыхтит у меня за спиной. Пытаясь привести дыхание в норму и судорожно хватая ртом воздух, я снова пристегиваю сноуборд. На этот раз я еду строго по прямой, чтобы уж точно приземлиться дальше ее. Она прыгает после меня и приземляется еще дальше. Я опять отстегиваю сноуборд, чтобы попытаться еще раз.
Мы поднимаемся все выше и выше. Это становится опасно. Таких длинных разгонов перед прыжком со склона я никогда не делала.
Еще один прыжок, приземление, от которого, как кажется, встряхивает все кости, – и Саския приземляется рядом со мной, чуть-чуть дальше по склону.
– Эй! – кричит кто-то сверху. Я поднимаю голову. С плато наверху нам машет Кертис. – Что вы там делаете? Труба сегодня просто сказочная.
Мы с Саскией смотрим друг на друга, мы обе потные и дышим с трудом.
– Пойдем? – спрашивает она.
К моему раздражению от вмешательства Кертиса примешивается чувство облегчения. Если бы не он, я не знаю, как далеко могло бы зайти наше соперничество.
И вообще остановилась бы одна из нас.
Глава 17
Наши дни
Я лежу и дрожу на своей узкой кровати. Простыни кажутся не просто холодными, а ледяными. Я накрылась двумя одеялами, но этого недостаточно. Мне нужно еще одно. Я видела целую стопку одеял в бельевой, но мне не хочется туда идти.
У меня в голове крутятся вопросы. Кто заманил нас сюда и с какой целью? Кто-то из моих друзей убил Саскию? Или Кертис прав? Она жива и здорова, и прямо сейчас прячется где-то в этом здании?
Я дюжину раз вылезала из кровати, чтобы проверить, заперта ли у меня дверь. Без телефона я понятия не имею, сколько сейчас времени, но такое ощущение, что я лежу здесь уже несколько часов. Мои последние часы сломались, когда я забыла их снять, прежде чем залезть в джакузи в спортзале, и я не стала покупать новые. В зале кругом висят часы, а в остальное время мне легче посмотреть на телефон.
Я не могу спать. Мне слишком холодно. Я кладу подушку себе на грудь, надеясь, что она хоть как-то поможет – все-таки еще один слой, но пользы от нее никакой. Придется набраться смелости и выйти в коридор за дополнительным одеялом. У меня в комнате кромешная тьма. Я на ощупь пытаюсь добраться до выключателя, чтобы включить свет. Вот он наконец. Затем я выхожу в темный коридор, где тоже включаю свет.
Коридор пуст. Я с облегчением выдыхаю. Я не знаю, что я ожидала увидеть. Сейчас глухая ночь. Надо побыстрее взять одеяло и вернуться в комнату. Я прохожу мимо комнаты Кертиса, добираюсь до бельевой, протягиваю руку к двери. И замираю на месте. Там кто-то есть. Женский голос. Хизер. И мужской. Но кто это?
Я прижимаю ухо к двери, но готова мгновенно броситься наутек, если услышу, что они выходят. Мужчина говорит слишком тихо, и я не могу понять, кто это. Навряд ли это Дейл, она бы поговорила с ним в их комнате. Значит, Брент или Кертис? Все-таки Брент? И они говорят про «Ледокол»?
Но это может быть и кто-то другой. Жюльен. Или какой-то псих, который собрал нас здесь по причине, о которой я могу только догадываться. Мое сердце судорожно бьется в груди. Мне хочется нырнуть в безопасность моей комнаты, но Хизер повышает голос, словно она расстроена. Он (кто бы он ни был) угрожает ей? Моя ладонь, которая лежит на двери, непроизвольно напрягается. Что бы я ни чувствовала по отношению к Хизер, она тоже женщина.
Я плотно прижимаю ухо к двери. Свет в коридоре гаснет. Проклятье!
Я моргаю в темноте, внезапно чья-то рука закрывает мне рот. Меня подхватывают сильные руки, поднимают и несут по коридору в том направлении, откуда я пришла. Я реагирую инстинктивно – отвожу назад правое плечо, направляю правый кулак под свою левую подмышку и с силой ударяю того, кто меня несет.
Мужчина издает звук, напоминающий хрюканье. Руки отпускают меня, но я потеряла равновесие. Меня качает, и я падаю вбок на него. Теперь я полностью дезориентирована. За нами со щелчком закрывается дверь. Я слезаю с мужчины, кем бы он ни был, и пытаюсь нащупать выключатель. Вот он!
Свет зажигается. На полу сидит Кертис и держится за грудь. Мы в его комнате.
– Что, черт побери, ты делаешь? – спрашиваю я шепотом.
Он не может говорить. Он пытается привести дыхание в норму, хватает ртом воздух.
Сердце продолжает судорожно колотиться у меня в груди. Боже, как он меня напугал!
Кертис смотрит на меня так, словно никак не может понять, как я могла так сильно ему врезать.
– Я думал, что ты собиралась открыть дверь, – хрипит он. – А я не хотел… чтобы они знали… что кто-то их видел.
– Я не собиралась, черт побери! Я пыталась определить, кто там с ней – ты или Брент. Или кто-то еще.
– Брент.
– Ты уверен?
– Я видел, как они туда заходили.
«Прекрати панику. Это не психопат. Бояться некого. Это только Брент».
Я пытаюсь отдышаться.
– Что они там делают? – спрашиваю я.
– Понятия не имею.
– У них роман?
– Понятия не имею. – На губах Кертиса появляется улыбка.
Я собираюсь вернуться к бельевой и попытаться подслушать, что они говорят, но слышится щелчок, и из щели под дверью в комнату Кертиса струится свет. Значит, они вышли в коридор. Кертис прикладывает палец к губам. Слышно, как закрываются двери.
– Они ушли, – говорю я.
Кертис с трудом поднимается на ноги. На нем термобелье – черный верх с длинными рукавами из специальной ткани, которая обтягивает его широкие плечи и будто прилипает к ним, и черные, тоже облегающие трусы до колен. На виске красное пятно, сейчас оно кажется очень заметным.
На мне тоже термобелье с длинными рукавами. Теперь шок прошел, и я снова дрожу. Я обнимаю себя руками.
Кертис снимает одеяло с кровати и вручает мне.
– Спасибо, – благодарю я и закутываюсь в одеяло.
Он стоит рядом, глаза его кажутся темными.
– Я не мог уснуть.
– Я тоже.
У него в комнате пахнет свежевыстиранным бельем. А может, так пахнет его термобелье.
Он потирает шею сзади, водит рукой вверх и вниз, при этом глядя на мой рот. Когда до него доходит, что он делает, он быстро убирает руку с шеи, снимает второе одеяло с кровати и накидывает себе на плечи.
– Что там у вас с Брентом?
У меня появляется надежда.
– Ничего. Мы не виделись десять лет.
Кертис опускается на матрас. Я устраиваюсь рядом с ним, но пытаюсь соблюдать дистанцию.